Внимание! Загрузка файла Любовь и Вера

из сетевой драмы "Волжская чайка ОНЛАЙН"

У подъезда казармы цвела сирень и кавказский чубушник. Прозрачный воздух был пропитан грёзами о любви. Лучи солнца пахли жасмином, Яшке казалось, что это аромат Вериных духов.
В окружающем его светлом мае он видел и чувствовал только её – и всё свободное время проводил в интернете, скрываясь от посторонних глаз, либо на железной знойной крыше, либо на скошенной траве у бетонного забора, где стоял запах травяного сока, сена и деревни. Выполняя служебные обязанности, с нетерпением ждал обеденный перерыв или вечер. Точные пальцы привычно находили нужные кнопки на мобильном телефоне, загружался браузер – и у Яшки во рту пересыхало от мучительной жажды счастья.
Они говорили, казалось бы, обо всём на свете, но на самом деле – только друг о друге, потому что замещали собой всю вселенную. Два совершенно разных мира старались понять, сливались, энергетически прорастали.
Чайкин впервые за всю свою жизнь отвечал на простые вопросы: «Какой твой любимый цвет? А блюдо? А что вообще любишь? Какую музыку слушаешь? Что сможешь простить? Как бы ты провёл идеальный и самый лучший день в твоей жизни, когда всё-всё можно?»
Никто никогда так пристально не интересовался им, да и он сам будто знакомился с собой.
«Насчёт цвета надо подумать, – писал Яшка. – Ведь оттенков много и сочетаются они по-разному. Например, мне синий нравится: цвет яркого летнего неба. Или вот вода морская, когда в ней такое небо отражается. А ещё я люблю закат, когда солнце садится, сумерки только-только начинаются, воздух делается пропитанным солнцем, розоватым. Насчёт блюда: ем всё, что не приколочено, а что приколочено – отрываю и тоже ем. Серьёзно, не баловали меня изысками кулинарии. Особенно я люблю землянику, но только чтобы самому находить в траве и лопать. Люблю жареные семечки и мороженое. Люблю, когда медово цветут липы. Люблю поваляться на солнышке, поплавать в речной воде. Люблю скорость и точность. Мне всегда нравилось гонять со всей дури на мотоцикле и стрелять так, чтобы ещё до выстрела точно знать, куда попадёт пуля. Но полениться тоже люблю. Иногда кажется, что если меня не будить, то просплю до обеда.
Музыку могу слушать разную. Тут я так оцениваю: музыка должна что-то во мне затрагивать, быть немного моей, личной, напоминать о чём-то, вот тогда она мне нравится, а к какому жанру относится – неважно. И так же с фильмами и книгами. Нахожу там частичку себя, тогда нравится. Простить… Я прощу и постараюсь понять всегда, если человек будет искренен со мной.
А вот как день бы провёл... Очень хочется, чтобы где-нибудь был дом, и день мечты провести в уюте этого дома, занимаясь самыми простыми домашними делами».
Они могли сидеть в сети до рассвета, а иногда рассказывали друг другу странные сны, стараясь угадать в них будущее. Договаривались смотреть на одну звезду, и тогда их соединяла не только всемирная паутина, но и прекрасное ночное небо.
Вера посвящала ему стихи, в которых горела надежда на счастье. Яшка пытался отвечать ей тем же – неловко и кургузо, но не стеснялся учиться и удивлялся сам себе: «Ишь ты, Яшка-дурашка, куда замахиваешься! В поэты метишь что ли?»
Так же – неловко и кургузо – он, тот, кого никогда не любили, пытался научиться любить, не замечая, что родник неиссякаемой любви давно бьёт в его сердце, остальные поиски – «не там» и только причиняют боль.
Маленькая полосатая кошечка Мурка, прикормленная на кухне, любила тусить в казарме, из всех коек предпочитая Яшкину, блаженно мурлыкала, если он её гладил, радостно бежала к нему через весь плац, если случалось им встретиться на улице, и верно ждала из боевых командировок, не перебираясь на другую койку. Мурка чуяла в Чайкине родник любви, забитый сомнениями, болью, страхом, неверными поисками, но питавший её кошачье сердечко. А Яшка в это время всерьёз страдал, думая, что не умеет любить. Он погрузился в мутные глубины самокопания и философские рассуждения
Веру очень огорчало, что её любовь больше не приносит радости, а причиняет боль. Она не могла стать полосатой Муркой, чтобы просто прижаться к солдатскому боку и счастливо замереть. Все чувства выражались только в словах, сочившихся по сети. Их диалоги становились всё тяжелее. Настроение изменялось, как на качелях: ещё сегодня весело обсуждали распределение обязанностей в семейной жизни, а на следующий день Яшка говорил, что они никогда не встретятся.
«Вера, Верушка, сон мой, боль моя, мечта моя, как звезда в небе – такая недостижимая, нереальная, – каждое слово отзывалось стоном. – Не беспокойся, хорошая моя, всепонимающая. Пока я не приеду к тебе, пока не посижу хоть рядом с тобой, не увижу глаз твоих, далеко не зайдут наши отношения.
Я говорю тебе всё, что думаю, что чувствую. Пусть всё идёт так, как идёт. Полюбить страничку в интернете, созданный образ – какой же это бред! Но это так».
«В том и беда, – отвечала Вера, – что я для тебя фантастическая, нереальная. Поверь, если бы я сейчас сидела напротив, то была бы для тебя такой же недоступной, и неизвестно, смогу ли когда-нибудь стать твоей реальностью».
Она очень ждала встречи. Ждала и боялась её. Боялась, что не оправдает ожидания, что образ действительно окажется придуманным. Поэтому то приглашала Яшку приехать, то грозилась навсегда затеряться в суровых городских джунглях. Это было общение-наркотик, оба зависели от него.
Однажды, когда за окнами шумела стремительная южная гроза, вся боль вдруг прорвалась, вскрылась, как нарыв.
«Если ты погибнешь, я умру вместе с тобой», – писала Вера. Это испугало Яшку, он понёс путаный, сбивчивый бред:
«Верушка, я солдат, меня могут убить... Каждый день могут убить... Не надо тебе со мной погибать. Я всегда с тобой, если убьют меня, всё равно рядом буду, ангелом-хранителем твоим стану... Хоть и не запишут меня в ангелы. Я люблю тебя, но себе не принадлежу. Стараюсь убежать от такой любви, которая приносит страх и боль, но снова возвращаюсь. Неужели я слабак?»
«Нет, Яша, ты не слабак. Любовь – это стихия. Разве можно справиться со стихией? Она подхватывает и несёт».
«Сильный человек может бросить вызов стихии. Вот сейчас гроза. Я залезу на крышу казармы, и мы посмотрим, кто кого!»
Вера пыталась его остановить, но он пропал из сети.
В интернет Яшка, уже подвергшийся насмешкам сослуживцев и заслуживший почётное звание безнадежно влюблённого идиота, пришёл на следующий день, исповедовался, каялся и делился впечатлениями. В нём что-то изменилось:
«Верушка, так здорово стоять на крыше в грозу! Самое главное – это чувство, что от меня действительно сейчас ничего не зависит... Удивительное чувство, я до этого много моментов опасности пережил и привык, что всё зависит от меня, от моего поведения. А тут просто стоишь и ловишь кайф от того, что в центре стихии, наравне с ней. Это был вызов себе! Я стал намного сильнее: стоял вровень со стихией... и орал твоё имя. Вот такой я придурок. Я не ищу смерти. Я очень хочу жить. И верю теперь, что всё в моих руках, что всё получиться. Словно я на самолёте в крутом пике, но у меня штурвал в руках, и я знаю, что в нужный момент смогу выжать штурвал на себя, и всё будет хорошо.
Да, я подсел на общение с тобой. И мыслями, и чувствами. Это часто мешает, но и спасает всегда. Ты как-то однажды уже спасла меня, помнишь? Твоя смс-ка. Она пикнула в кармане, когда я ехал на броне, я дёрнулся, чтобы достать мобилку, и шальная (а может, и прицельная) пуля пролетела мимо. А что ты чувствовала, когда я стоял под грозой?»
«Что я чувствовала? – отвечала уставшая от Яшкиных выходок и не спавшая всю ночь Вера. – Я танцевала... Закрыла глаза, представила, что состою из тех самых капель дождя, и танцевала».
Что же было дальше? Яшкины ломки не прекратились. Он пугал свою Верушку попытками самоубийства, сбегал из части в надежде встретиться с ней, был пойман, избит, судим военным трибуналом, но легко отделался – начальство помнило о его боевых заслугах. Всё это время его душа росла, боль очищала внутренний родник любви, показывала, что Чайкин заблудился и идёт не туда. А через некоторое время сознание-система загрузило ему множество новых файлов-образов. Этот же файл под условным названием «Любовь и Вера» где-то затерялся в архивах памяти. Как знать, вероятно, так было лучше для них обоих, ведь всё всегда делается к лучшему.