Поцелуй на перроне Ладожского
Солевой раствор, омывающий глаза, предупреждающий их загрязнение, защищающий от ветра, делает мое лицо мокрым без дождя. Защита и беспомощность. Ничего не исправишь, когда нечего исправлять. Истертая кожа щек и скул. Последствия самобичевания после которого становится легче до следующего приступа рефлексии. Страдание других смешивается и объединяется с собственной тоской по беззаботно свершённым грехам. Рецепторы боли накалены до предела. Мои прокуренные пальцы рук, рот и глаза; опустить руки вниз, закрыть глаза, зашить рот, чтобы не посметь опорочить больше ничью невинную кожу и наивность жизни.
Катятся слезы вниз из моих глаз, бесшумно оставляя за собой шлейф, полосы разочарования. Голословные обещания друг другу и приближавшееся несоответствие душ – причины возникшего диспута в голове, от которого не сбежать, по милости которого истощается запас жидкости в моем организме.
Я словно тюбик зубной пасты, в котором больше не осталось желеобразной массы, и из-за неимения другого средства, тебя разрезают вдоль и поперек ножом, чтобы вычистить все, что в тебе осталось. Разрешение на выжим чувств из тела другого человека, когда ты знаешь правду. Правда состоит в том, что ты ненадолго будешь в обиходе, необходим на некоторое время человеку; создается мнимое ощущение постоянства, что ты с человеком без желтых бумаг на право пользования с истечением срока службы. Теряешься, живешь в забвении, но приходит день, когда осознаешь всю тяжесть своего положения; ты взят в аренду, и скоро ты станешь лишней, мешающей дальнейшему движению комбинацией слов, жестов, поступков; отпускаешь …
Постскриптум.
Как же долго мы решаемся на первый шаг.
Свидетельство о публикации №215062100047