Цикл Диалоги. Светскость

Накрапывал колючий сентябрьский дождь. Два немолодых мужчины сидели на обтертой мокрой скамейке в парке. Цвет скамейки угадывался с трудом, то ли светло-коричневый, то ли темно-желтый. Тротуар перед скамейкой был усыпан пухлыми мокрыми листьями.

Азар, худолицый, гладко выбритый, лысый, в строгом, черном как смоль костюме, с белоснежными ободами манжет и ворота рубашки, крутил в руках тяжелую трость с набалдашником и задумчиво смотрел как мелкие дождевые капли распрямляют листья у его ног. Он ткнул в ближайший кленовый лист острым наконечником и нанизал его на трость.

- А что ты скажешь, Никанор, насколько вообще жизнеспособна так называемая "светскость"? - обратился он ко второму.

Его собеседник был ему полной противоположностью - одутловатый, в поношенных серых пиджаке и брюках, и рубашке в немыслимую цветную полоску. Короткие, неровные, темные волосы его торчали в разные стороны, лицо было то ли недобрито, то ли выступила уже щетина с прошлого бритья. Однако же, при этом, вид у него был вполне интеллигентный, этакий запустившийся доцент провинциального ВУЗа.

- О-о, замечательное словцо! - воодушевленно ответил Никанор Никанорович, так его звали. - Люблю его не менее, чем "скотскость". Они, кстати, совершенно предательски соседствуют друг с другом.

На коленях его развалился пухлый портфель. Портфель был распахнут и Никанор Никанорыч увлеченно копошился в его содержимом.

Портфель этот был удивительный, бордового цвета, прошитый суровой ниткой и неестественно переливчато блестящий. И неясно было, то ли обклеен он тонкой пленкой, то ли новый кожаный. А может просто капли дождя играли шутки со светом.

- Вот я сейчас приведу пример! - продолжал Никанор Никанорович. - Возьмем, э-э, среднестатистического индивидуума. - Никанор Никанорович выдернул из портфеля лист бумаги, запахнул портфель и прищурившись побежал глазами по строчкам. - Во-от. Живет себе этот прекрасный имярек и в ус не дует. Вот он вроде бы уже вырос, средне-тяжелое детство, разбежавшиеся родители, ругались, разменивали квартиры, непутевые. Говорю же - типичнейший случай! Вот он выучился на кого-то там полезного. Люди же ж всякие нужны, так? Мало ли их, полезных-болезных. И вот уже барышню встретил подходящую, крутобедрую.

Тут Никанор Никанорович замер, в глазах его загорелась лукавая искра.

- Что ты станешь делать! Сексистская выстраивается история. Вроде бы совершенно случайным образов взялся - и на тебе! Ну да ладно, в следующий раз возьмем для статистики девочку. Продолжаем. И вот уже свадьбу сыграли ребятки, какую смогли, на какую накопили. Все хорошо вроде бы, так? Ну а потом, сообразно обстоятельствам, заводится свое хозяйство и детишки начинают появляться. И растут все и матереют, и хозяйство растет, и карьера, собака такая, двигается в гору.

- Карьера, кстати сказать, забавная штука. - перебил его Азар. - Не много ли чести ей? Ее берегут, маются, носятся с ней..

- О-о, я бы рассказал презабавнейшие метаморфозы происходящие с науспешнейшими из карьер. - подхватил Никанор Никанорович. - Как из, казалось бы, грязи, вырастает замечательный цветок, и наоборот вот перед тобой успешнейший, казалось бы человек, и - на тебе, обстоятельства сыграли шутку и карьера скатилась куда-то в кювет, и знакомые отводят глаза при встрече, и хихичут за спиной.

Азар кивнул.

- Давай-ка вернемся мы к индивиду твоему.

Никанор Никанорыч, сморщив лоб, продолжил вчитываться в строчки на мокнущем листе. Капли россыпью прозрачных бисерин лежали на его плечах, лбу, коленях и серый пиджак его начинал уже темнеть от влаги. Но он как бы не замечал этого.

- Ну да, ну да... - протянул он как бы ища место в тексте, где остановился. - Молодой наш человек, совершеннейше прагматического склада. Ответственный, дружелюбный, в меру параноидальный. Светский то есть. Похваляет юмор и здравый смысл, свысока смотрит на этих, отягощенных экстазами высших смыслов и тайных знаков. Не то, чтобы тыкает им в лицо, нет, вежлив он чересчур для этого, а так, посмеивается про себя. Не ввязываясь, так сказать в открытые баталии.

И вот наблюдаем мы первый выстрел. Случайный, по какой-то банальной глупости или неосмотрительности. Однако же первый выстрел, сигнал, так сказать: умирает знакомый! И не то, чтобы горячо любимый, и не то, чтобы много общались. Однако, поди ж ты, твоего возраста и склада похожего.

Ну, приключилось и ладно, хотя мыслишка то трепетная кольнула где-то - вон у него и жена с ребенком остались, и как же так происходит, по какому такому правилу...

- Уже закралась мыслишка, считаешь? Не рановато? - скосил на него глаза Азар.

- Может и рановато, - соглашательно кивнул Никанор Никанорович, - только маховик то ведь и не думает останавливаться. Вращается болезный, набирает обороты. Родня предыдущих поколений на подходе! Один за другим, а кто и одновременно, начинают таять, помирать. Ну, знаете, бабок приглашают почитать над телом, и плачущая толпа прежних их знакомцев выстраивается перед подъездом с табуретками. Но наш герой крепится, силится держаться. Это ж закон жизни. Вот они пожили, состарились - все совершеннейше прагматично. От этого не уйти и не спрятаться, все в соответствии со светскими правилами. Рационально! - Никанор поднял указательный палец.

- Сколько словес набрасываешь ты на зауряднейшую, казалось бы, историю! - фыркнул Азар.

- Соглашусь. Однако без словес тут не обойтись. Как же ж, без словес то? Словеса они для того нам и даны, чтобы ответственно, доступно и с примерами, разъяснить суть вещей!

Азар ухмыльнулся доступным только ему способом, не меняя выражения лица.

- Это явно не твой случай. Твой случай - густой туман из слов, найти в котором смысл есть задача нерешаемая для неискушенного.

Никанор Никанорович, хотя речь его казалось никак была не связана с листком в руках, перевернул тем временем чтиво и пробежавшись глазами по финальному абзацу текста, ловко сложил мокрущий лист с разводами и нисколько не стараясь сжалиться над ним, сунул в портфель через дыру с боковой стороны, не отворяя застежки.

- Продолжаем историю. Через какое-то время, р-раз - еще один приятель. Случайно, нелепо как то. Совершеннейше по глупости скончался. А со вторым то история уже малость иная - и созванивались и встречались и, боже упаси, выпивали! Вот тут уже, иные начинают мысли закрадываться. С одной стороны то, приятель сам виноват, конечно, но с другой уж больно рядышком выстрелы раздаются, и случайности волокно начинает как бы намекать, что есть тут неприятные новости. Человек то внезапно смертен. Но, самое главное, ты и те кто рядом - внезапно смертны. Это ощущение особенно отчетливо приходит в каком-нибудь конфликтишке - война например. Ну да ладно, это не наш случай.

Покамест вся эта окружная беготня - болезни и даже смерти, не могут особенно индивида нашего дорогого поколебать в его сформировавшихся материалистических воззрениях. Хотя, теория светскости-этики начинает малость потрескиваться, ибо вся мораль человеческой истории не имела к светскости никакого в сущности отношения. Вся мораль и правила рождались из страха. Из страха перед непредсказуемой судьбой, или персонализированной природой - богами! Что и породило религию.

- Хорошо, Никанор, подходим к самому интересному.  – кивнул Азар.

Азар, в отличие от Никанора Никаноровича сидел прямо как фонарный столб, не прислоняясь спиной к мокрой скамеечьей спинке. Никанор Никанорович же развалился на скамейке, не обращая ни малейшего внимания на усилившийся дождь, блестящую от воды скамейку, мокрый пиджак и рубашку меж лацканами. Он продолжал разглагольствовать:

- Но самое интересное происходит, когда вдруг заболевает чем-то неизлечимым по настоящему близкий человек. Брат, скажем, или родитель. А то ведь и еще ужаснее, не дай бог, жена или ребенок! Здесь делаю ответственную поправку на "заболевает", а не "умирает". В этом случае становится очень заметен процесс, когда эта наносная светскость начинает сползать, уходить, прятаться, уступая место тому, что и породило все эти удивительные нагромождения из человеческих фантазий и природных явлений - религию. Человек еще стоит, стыдливо удерживая на себе эту светскость, как дева обернутая лишь в тонкую простыню. Но этот занавес падет и даже будет принудительно сброшен, потому что перед лицом неотвратимости обнажается самое сокровенное: страх, неопределенность, беспомощность. Жизненный путь, который человек рисует себе как прямую аллею с липами, размывается, превращается в извилистую тропку в туманном ущелье и неясно ни куда она ведет, ни почему ты сюда попал.

- Смерть то есть, считаешь ты виновата?

- Совсем не только. Смерть она была, есть и будет. Но ее непредсказуемость, случайность! Неведомый порядок, суперпозиция квантовых состояний, которые толкаемые друг другом, ведут к событиям и осознание мнимости всех усилий выстроить предсказуемую картину. Почему со мной такое произошло, что я сделал не так, за что мне это, зачем и как дальше жить? Вот и все, стыдливое прикрытие рухнуло, остаться в рамках разумности индивид не может, он разбит, раздавлен, преклонил колени перед его величеством слепым, а может и не очень, случаем. И идет туда, где продают ему крайне востребованные иллюзии: причастись и все изменится, после смерти все не заканчивается, страдания здесь ведут к лучшей другой жизни. Здесь светскость окончательно сбегает, сдает позиции, ей нечем крыть, ибо человек шесть тысяч лет прятался от избирательной смерти за выстроенными пантеонами богов и их правил. Светскость, рациональность не набрала еще исторически той базы, чтобы дать альтернативу.

- Ты совсем не оставляешь шанса нашему человечку на объяснение в рамках светскости? - медленно проговорил Азар.

- Ну, я то, как истый филантроп, страстно хотел бы, чтобы волевой человек, не взирая ни на какие невзгоды, сожмет в кулак кровоточащее сердце и давший слабину разум и низринет, так сказать, суеверное. Но покажите мне такого современника, который уподобившись библейскому Иову, только верящий в разум, целесообразность и причинно-следственные связи, устоит перед искушением попробовать все возможное, в том числе и иррациональное, чтобы объяснить себе такую пытку и попытаться спасти близкого. Простите, не поверю. Здесь и приходит конец вашей светскости. Тут самый отчаянный морализаторствующий атеист превращается в верующего. Его мир рушится, он побит, не имеет опоры и не в силах себе объяснить, почему с ним это происходит, что было сделано не так. Светская, м-м, наука не дошагала еще до этих рубежей. И когда еще дошагает. Вот почему цветут изощренные культы особенно там, где нищета и несчастье. Это животный крик о помощи, обращение к его величество случаю, усиленный многократно убеждением, что не только с тобой это происходит, но и со всеми вокруг.

И образование, просвещение, цивилизация, помогают здесь только до определенной степени. Ибо все они позволяют снизить вероятность несчастья, но не исключить его. Далее светскость еще не шагнула, а значит остается дыра, которая затыкается только успокаивающей слепой верой в необъяснимое. Что и дает религия.

Азар встал со скамейки. Его узкий строгий костюм расправился в идеальное черное полотно, растворив все складки. Казалось, он совершенно не промок. 

Хлестким движением, он сбросил с трости нанизанный лист и ворох брызг метнулся на тротуар вместе с ним.

- И где сейчас этот твой индивид? - Азар указал набалдашником трости в пухлый портфель Никанора Никаноровича.

Никанор Никанорович как будто только сейчас заметил что сидит вымокший. Он встряхнул головой как пес, сбрасывая капли, отчего редкие его волосы еще больше взъерошились.

- Погода преотвратнейшая! Аккурат, к нашей беседе. Тут он у меня, тут, родной. - он похлопал по мокрой крышке портфеля. - Пока еще совершенно светский, уверенный в причинно-следственных связях.

- То есть история, что ты мне обрисовал, еще не случилась?

- Что вы, что вы, многое уже случилось. Трещина сомнения и немалая уже имеется. Периодически матушка покапывает своей возрастной религиозностью и юношеские изыскания ихние про смыслы и знания тайные, - все это дает ростки. Сборная солянка в голове, за занавеской показушной светскости. Ну а далее, с Вашей помощью, будем производить выстрелы. - Никанор Никанорович вперился в Азара пронзительным взглядом и противно ухмыльнулся одним ртом.

- Случай к твоим услугам, - кивнул Азар.

Никанор Никанорович с щелчком застегнул застежку портфеля и поднялся, перекинув портфель под мышку. Он был вымокший до нитки. Только на животе осталось сухое пятно рубашки, прятавшейся за портфелем, пока он сидел.

Две мужские фигуры: высокий, в черном костюме, с тростью, и среднего роста, полноватый с пухлым портфелем под мышкой, двинулись по пустынной парковой дорожке.



Роман Фомин.
2015