Славный поход

Пролог.
Это приключение началось в городе Рязани в те далёкие дни, когда весь советский народ готовился достойно встретить ХХVI съезд Коммунистической Партии Советского Союза. В то время я работал медбратом в кардиологическом отделении третьей областной клинической больницы и вот уже более года проживал на птичьих правах у друзей в комнате № 204 общежития лечебного факультета рязанского медицинского института.
Это был не лучший период в моей жизни. На Новый 1980 год  в общежитии лечебного факультета Рязанского медицинского института я оказался инициатором и самым активным участником «массовой» драки. За этот проступок меня исключили из института с формулировкой «за аморальное поведение». Но я не уехал домой в Инзу к маме, а устроился на работу медбратом, снял в Рязани комнату, однако жил, в основном, у ребят в общаге лечфака на Шевченко 34.
В начале мая меня на два месяца забирали в «партизаны», как специалиста по ремонту и хранению радиоаппаратуры малой и средней мощности. Увезли нас из Рязани далеко, аж в саму Белоруссию, в районный городок Воложин. Снова я два месяца жил в палатке, ходил в солдатской форме и занимался  всякой бесполезной ерундой. Было очень скучно и мерзко. В это время уже началась война в Афганистане, и сначала я опасался, что нас пошлют туда, но все было куда более обыденно и бестолково. Мы ели государственный хлеб, носили новую армейскую форму, спали сутки напролёт, и абсолютно ничего не делали. Через два месяца я снова работал медбратом, приносил хоть какую-то пользу людям и получал за это свои сто двадцать рублей в месяц.
Осенью от избытка свободного времени я сошёлся с рязанскими ребятами, увлечёнными экстремальным туризмом и бегом на марафонские и сверхмарафонские дистанции. Мы регулярно три раза в неделю тренировались и усиленно готовились к весеннему Одесскому стокилометровому сверхмарафону.
В феврале1981 года у меня начался первый в моей жизни отпуск, а у студентов, моих бывших однокурсников, в это время начались очередные зимние каникулы.
Мы с Мишкой Варвариным, моим другом, студентом пятого курса лечебного факультета, решили провести это время на Севере. Собирались идти в поход на Кольский полуостров, но всё пошло прахом, наша группа распалась, так и не успев собраться. Однако нам с Мишкой планы менять не хотелось, и Мишка даже предлагал идти вдвоём на Кольский полуостров. Но это было явное безрассудство, и я был категорически против, - ведь ни я, ни Мишка, ещё ни разу  не ходили в походы, даже в группе, а тут вдвоём, да ещё зимой на Север.
6 февраля. Среда
В комнате нас трое: я, Мишка и Джон, то есть. Женька Панков. Мы сидим на койках и тоскуем. У меня есть план: если не получается с походом, то можно поехать ко мне домой в Инзу. Все трое отдохнём там, погоняем на лыжах по лесу, поедим вдоволь, послушаем музыку. Меня эта перспектива, в общем-то, устраивает. Ведь дома я не был уже больше года, с тех пор как меня выгнали из института и мне, конечно, стыдно там появляться. Мишку мой план явно не радует, Джон тоже молчит, у него в голове, как всегда, что-то, очевидно, своё.
Вдруг стук в дверь.
-Да! - ору я.
Входит Фёдор Царапкин.
- Здравствуйте. Лёш, ты не можешь дать мне лыжные палки, вон те алю-миниевые? - и показывает на концы лыжных палок, торчащие из-под кровати.
- Бери, хоть насовсем, они всё равно ничьи - отвечаю я.
 - А зачем они тебе?
- Да в поход идём. - говорит Фёдор и моментально исчезает с палками из комнаты.
Мы с Мишкой  сидим, как и раньше, и только  минут через десять начинаем соображать, что можно пойти в поход с Федором. Мне правда идти с Фёдором не очень хочется, но Мишка уже на взводе.
- Лёш, пойдём, узнаем, может быть, Фёдор возьмёт нас с собой.
- Ну, пошли. - отвечаю я. 
Где живет Фёдор я знаю, поскольку около полутора лет назад мы с ним немного подрались из-за пустяка, но нас быстро разняли. После этого инцидента при встрече мы с ним здороваемся. Мы, конечно, не друзья, но некоторое уважение друг к другу испытываем.
С Мишкой поднимаемся на третий этаж, комната 311, где живет Фёдор, заперта, стучим. Никого. Собираемся уходить, но по коридору идёт Фёдор. Оказывается, он изрядно выпивши, это видно по траектории его движения. Следом за ним идёт еще один парень.
- Палки отбирать? - отпирая ключом дверь, спрашивает Фёдор и приглашает нас в комнату.
- Нет - отвечаю я, и мы заходим.
 В комнате у Фёдора бардак, бросается в глаза огромная куча сухарей, лежащая на кровати. Фёдор смотрит на нас, я надеюсь, что Мишка, как инициатор, начнёт говорить первым, но он молчит. Мишка–то ведь Фёдора совсем не знает.
Тогда инициативу беру на себя.
- Возьмёшь нас с собой в поход? - без энтузиазма спрашиваю я.
Фёдор сразу подводит нас к карте СССР, висящей на стене и, показывая пальцем в область самого верха Евразии, говорит:
- Мы идём на Полярный Урал недели на три. Намереваемся пройти от Хальмер-Ю через горы до Усть-Кары, затем по побережью Карского моря до Андермы, возвращаемся самолетом до Воркуты и в Москву поездом. Это шестьсот километров хода на лыжах. Никто ещё так в это время года не ходил. Будет трудно, этот поход не зарегистрирован, если что-нибудь случится, пенять придётся на себя. Возможно, кто-то один из нас погибнет, возможно, один выживет, да и туристы вы не опытные. Кто знает, как вы себя поведёте? Всё это Фёдор говорит очень быстро и сбивчиво, проглатывая окончания слов.
Мишка немного потух, его явно смущает такой длительный срок путешествия, каникулы у него короче. Я же наоборот загораюсь.
- Если вас устраивает такой поход, то жду ответа через три минуты - говорит Фёдор.
Решение мной уже принято, отпуск у меня длинный
- Я иду.
Мишка думает.
 - А! Была - не была! Пропуски отработаю.
Далее идут учёты нашей материальной подготовки. Допоздна собираемся, носимся по знакомым, собираем с мира по нитке, В этот вечер мы умудряемся достать всё кроме палатки на четверых.
Лыжи у нас туристические, с металлической окантовкой, туристические ботинки, которые все туристы в Рязани называют «вибры». У троих рюкзаки Абалакова, а у меня рюкзак со станком из алюминиевых трубок, абалаковского я не нашёл. Таким образом, у нас почти всё есть, кое-что из продуктов надо будет прикупить в богатой Москве и далее по пути.
Нас всего-навсего четыре человека: я с Михой, Фёдор и тот парень, что шёл за Федором по коридору. Его зовут Василий, фамилия - Дубровин, он первокурсник и тоже, как я с Михой идёт в свой первый поход. Значит, в нашем походе всё будет зависеть от Фёдора. Он учится на шестом курсе и среди знакомых мне туристов считается бывалым путешественником с явным авантюристическим уклоном. Спать ложимся во втором часу ночи. С завтрашнего дня начинается наше путешествие. Завтра в 13:30 электричка на Москву. Подъём в семь утра и сборы.

7 февраля. Четверг
Встали с Мишкой без пяти семь, не хочется никуда идти, поспать бы ещё.
- Вот - думаю - Фёдор, придумал в семь вставать, а сам, наверное, ёще спит, ведь выезжаем-то только после обеда.
Оделись, поднялись в комнату Фёдора, а он уже на ногах и лыжи уже все успел просмолить. Мне становится стыдно за свои мысли. Начинаем упаковываться.
Часа через два разбудили Василия, он обижается, что так поздно и что всё сделали без него.
Поскольку подходящую по размерам палатку добыть нам так и не удалось, стали примеряться к тому, что было приготовлено Федором для их похода вдвоём с Василием. Это одноместная брезентовая рыбацкая палатка с дермантиновым дном и романтическим названием «Интим». Высота этой палатки не более одного метра, ширина такая же и длина где-то два метра. На четвереньках свободно стоять в ней можно только одному человеку, если же таким образом встанут двое, то всей спиной они оба будут касаться потолка. Нас четверо, значит, рюкзакам в палатке места нет и они  всё время будут на улице, а мы всё время будем тереться спинами о палатку. Кроме того, нам в этой палатке надо как-то всем вместе спать, готовить еду, иногда сушиться. Фёдор решает, что в тесноте да не в обиде, кое-как уместимся. Наконец упаковались, продукты Фёдор распределил поровну, получилось примерно по сорок килограмм на брата, палатку прикрепили к станку моего рюкзака снизу.
Время отбытия подходит. Фёдор посылает меня в магазин за молочной смесью «Малютка», она будем нам нужна для приготовления молочной каши. Почему-то нужна именно эта смесь, а она есть только в одном магазине. Я одет уже по-походному, еду на троллейбусе в центр, на улицу Революции. Как назло в этом самом магазине «Диета» дают колбасу по карточкам – а это огромная очередь, в хвост которой встаю и я. Очередь движется медленно, время утекает значительно быстрее, боюсь опоздать на электричку. Набравшись наглости, покупаю свою «Малютку» без очереди, народ меня не растерзал, ведь брал я не колбасу. Время прижимает, надо быстрее на вокзал, как назло у троллейбуса на ходу слетают контакты, выскочил на перекрёстке, добежал до вокзала быстрее троллейбуса.
Встретили меня ребята уже на перроне без особого энтузиазма, - ведь я заставил всех поволноваться, да и рюкзак мой тащить им, наверное, было тяжело. Все наши вещи уже в электричке, гора рюкзаков из которой торчат лыжи и палки занимает целый угол вагона.
Электричка трогается, мы, сидя на лавках, под мерный стук колёс начинаем засыпать. До Москвы, как обычно, битком. Вот и Казанский вокзал, выходим из вагона последними и в колонну по одному быстрым шагом переходим на Ярославский вокзал. Впереди Фёдор, у него ужасно деловой вид, мы стараемся походить на него, очевидно так надо и все туристы должны иметь такой деловой вид.
Выходим на перрон Ярославского вокзала, у какого-то столба снимаем и складываем рюкзаки и лыжи. Фёдор распределяет задания: сам он идёт за билетами до Воркуты, Мишка с Васей за колбасой, здесь она без карточек, я же остаюсь охранять имущество. Это как бы наказание за долгую экспедицию за «Малюткой». Стоять холодно. Пытаюсь согреться: прыгаю, отжимаюсь, а на улице ведь всего минус десять градусов.
- Полярник - думаю я - а что же будет за Полярным Кругом.
Ну, вот все пришли, всё сделано. Есть билеты, а вот нет копчёной колбасы и в Москве, купили два кило варёной, Фёдор ещё купил вафельный торт.
- Съедим, когда на поезде пересечём Полярный Круг - говорит он.
Ждём посадки. Сели без приключений, вагон плацкартный, поезд скорый, № 22, «Северное Сияние», Москва- Воркута.  Уложили вещи, посидели, очень хочется есть, но есть не стали с целью экономии продуктов, залегли спать натощак на голые матрацы, укутавшись в спальники. Так прошёл первый день путешествия.
8 февраля. Пятница
 Встали поздно, часов в двенадцать. Чуток поели. Затем кроили и шили бахилы, чинили носки. Бахилы каждый шьет из того, что сумел найти, поэтому они у всех разные по цвету и качеству ткани и явно оставляют желать лучшего, как, в общем, и вся наша экипировка. По совету Фёдора Миша пришивает у входа в палатку снаружи по склонам крыши кусок красной хлопчатобумажной материи размером два на полметра. Фёдор рассчитывает, что это будет навес перед входом для приготовления пищи. Так прошёл весь день. Улеглись спать. Решили на следующий день встать пораньше, чтобы устранить ещё кое-какие недостатки.

9 февраля. Суббота
Встали рано, просмотрели лыжи, палки, починили рюкзаки. Снова всё переупаковали. Зачем-то Фёдор приказал ссыпать сухари в Мишкины бахилы, что мы и сделали без лишних разговоров.
Стали смотреть в окно. За окном растительность стала скуднее, ели стали мельчать, снег кругом, но не холодно. Ждём Инту, там железная дорога пересекает Полярный Круг. Вот и Инта. Фёдор и Василий берут фотоаппараты, и мы выскакиваем из вагона фотографироваться. Что-то с фотоаппаратом у Василия неладное, Фёдор ругает его всякими словами. Но видно, что это по-дружески, без злобы, хочется ведь иногда человеку поворчать.
- Все, кто впервые пересекает Полярный Круг, должны пройти обряд крещения - объявляет Фёдор.
Это вовсе несложно: нужно всего лишь встать буквой «Г» и плюхнуться башкой в сугроб. Я это делаю с самозабвением, в результате по плечи ухожу в обжигающе холодный снег, сразу стало зябко. Но у Фёдора что-то не выходит, он не успел сфотографировать. Приходится нам делать ещё один дубль, но я это делаю  уже без былого энтузиазма. Забегаем в вагон, поезд трогается.
Фёдор достаёт спирт, наливает грамм по пятьдесят чистого. Выпиваем, закусываем, как раз разносят чай. Дошло дело и до торта, очень вкусные торты делают в Москве. Воздали ему должное.
Скоро приедем, смотрим в окно. Лес поредел, иногда вдали видны горы, ели стали величиной с настольную новогоднюю капроновую ёлочку, чуть-чуть вылезают из снега. Вагон почти пуст. Кого занесёт в эту пору на край земли?
Вот и Воркута. Выкарабкались из вагона на перрон. Быстро, как и в Москве, устремляемся на другой вокзал. Едем на автобусе, смотрим в окно. Автобус обычный ЛиАЗ, а вот окна у него с двойным остеклением - северный вариант.
За окном Воркута, город очень серый и мрачный, приходим к мнению, что причиной тому является уголь, ведь здесь угольные шахты и всё здесь топят, очевидно, углём, а вся копоть садится на дома и всё остальное. Приехали. Фёдор ведёт нас через какие-то заборы к деревянной хибаре, на ней табличка с надписью «Грузовая станция Воркута – Примыкание». Отсюда мы поедем в Хальмер–Ю, дальше Хальмер–Ю железной дороги уже нет.
Фёдор требует от нас, чтобы мы не распространялись о маршруте, ведь маршрут нигде не защищён и не зарегистрирован. Он опасается, что милиция, как он выражается: «может снять нас с маршрута и отправить домой в Рязань».
Зашли в зал ожидания, если можно так назвать небольшое помещение с печкой-голландкой, стульями у стен и кассовым окошком в фанерной загородке. Народа нет, печь топится, касса закрыта. Сложили вещи.
Фёдор с Васей уходят за бензином, для бензина у нас имеется десятилит-ровая железная канистра. По расчётам Фёдора десяти литров бензина нам должно хватить для примуса «Шмель», на котором мы будем готовить себе пищу. Ведь в тундре зимой, по словам Фёдора, дров найти практически невозможно. Ёще им надо прикупить круп, вермишели и ещё кое-чего, что есть практически в любом советском магазине, и поэтому везти эти продукты из Рязани было нецелесообразно. Мы с Мишкой кемарим в тепле.
Через час пришли ребята, всё в порядке. Они и поесть кое-то купили. Все мы очень голодны. Фёдор разливает по 50 грамм спирта, махнули, закусили, стало хорошо. Теперь весь «лишний» спирт, как выражается Федор, мы выпили и теперь у нас остался только спирт «на нужды».
Сели играть в карты. Постепенно стал собираться народ, все спрашивают у нас, куда мы идём. Отвечает только Фёдор, остальные молчат. Фёдор врёт напропалую: мол, пойдём от Хальмер-Ю назад до Воркуты вдоль «железки»,- тренировочный поход.
Вот и поезд приехал, в нем всего два вагона, садимся в один, ни света, ни проводника нет, но не холодно, кто-то, видимо, топит. Подходят разные люди, интересуются. Фёдор вошёл в роль, заливается соловьём, врёт не стесняясь. Все нас пугают, а может быть и не пугают, просто сказать им по поводу нашего путешествия в эту пору больше нечего. Разговор идёт о том, сколько замёрзло туристов в таком-то году, а сколько в таком-то. В итоге все сходятся на том, что зима нынче мягкая, и мы может быть, даже и не замёрзнем. Да и действительно на дворе мороз градусов пятнадцать не больше. Едем часа три, за окном уже темно-темно, здесь ведь зимой рано темнеет – Заполярье.
Кажется, наконец, приехали. Поезд дёргается то вперёд, то назад. Подошла изрядно выпившая женщина в шинели железнодорожницы, это проводница нашего вагона. Глядя на нас, она вспомнила молодость, вспомнила, сколько туристов она тут повидала, прониклась к нам теплым материнским чувством, и когда мы стали уже выходить из вагона, подарила нам охотничьи лыжи, которые давно кто-то оставил в вагоне. Они нам очень кстати, ведь у кого-то из нас может сломаться лыжа, а запасных нет. Мы её, конечно, благодарим, Фёдор предлагает ей даже что-то взамен.
- Вы лишь живыми вернитесь - отказываясь от обмена, отвечает проводница.
На улице темень, идем в направлении каких-то строений, возле которых горит свет, и копошатся люди. Федор договаривается о ночлеге в холодном каменном то ли сарае, то ли пустом складе. Это наш последний ночлег на краю цивилизации, рядом с человеческим жильём. Однако, комфорта здесь явно маловато. Спать улеглись на бетонный пол парами, так теплее.  Я с Михой, Фёдор с Василием, один спальник стелим на пол, вторым укрываемся.

10 февраля. Воскресенье
С этого дня начинается настоящее, что это за настоящее пока не знаю, но очевидно здесь будет испытываться физическая выносливость, здесь можно будет проверить себя в новых, еще неизвестных, возможно даже экстремальных условиях. Мне кажется, что человеку необходимо себя испытывать, чтобы знать, на что он способен, а чего он не в состоянии сделать, над чем надо работать, что в себе воспитывать и тренировать. Этот поход и должен быть одним из таких испытаний, я думаю, он покажет, на что я способен.
Встали в шесть утра, бока на бетонном полу отлежали крепко. Настроение не очень-то праздничное, скорее какое-то тревожное. Первым делом поели всухомятку. Фёдор выделил всем по огромному шматку солёного сала, по сухарику и по две шоколадные конфетки на десерт. Сало едим в гробовом молчании, с великим трудом я осилил свой кусок, до чего же это тошнотворный продукт, если его есть толстыми кусками помногу и почти без хлеба. Фёдор свой тоже осилил. Васька с Михой не смогли, - спрятали остатки в карманы. Завтрак завершили обильным питьем воды из крана, который торчит тут же из стены и из которого, кстати, за ночь успела натечь на пол лужа и промочить один из наших спальников.
- Собирайтесь! - командует Фёдор и прихватывает «на время» казённую эмалированную кружку, стоящую на полочке у крана.
- Ведь нельзя же в поход идти без кружки - так объясняет он свой безнравственный поступок.
Рюкзаки быстро упаковываются, надеваются бахилы. Всё выносим на улицу, здесь уже светло. Да, я забыл сказать, что время-то я всегда называю московское, а ведь разница здесь два часа. Надеваем лыжи, рюкзаки. Мишка привязывает к станку моего рюкзака верёвку, на другом конце которой канистра с бензином, я первый в очереди волочить её по снегу, она плотно и надёжно укупорена.
Итак, тронулись. Снег рыхлый, наста нет, проваливаемся. Первым идёт Фёдор, он то и дело останавливается, смотрит на компас. Я в это время отды-хаю, что-то с непривычки тяжеловато, пот катится градом, проклятая канистра то и дело за что-то цепляется, дёргает назад. Идём на восток, немного южнее нашего маршрута высится шахта. Снег вокруг от неё чёрный. То и дело попадаются глубокие колеи от вездеходов или машин, однажды рвётся верёвка, это канистра зацепилась за колею. Василий, идущий за мной следом, быстро связывает концы, идём дальше. Что-то не ладится у Васи, он то и дело отстаёт, копается с лыжным креплением.
Вот наконец-то отдых, можно снять рюкзак, положить его на задники лыж и сесть на него.
- Да! Изгадила шахта тундру – немного отдышавшись, произношу я.
 – Неприглядный вид.
Но у Федора на этот счёт своя, прагматическая точка зрения.
- Зато не промахнёшься, если будешь плутать в пургу. За двадцать километров по снегу можно безошибочно определить, что рядом Хальмер-Ю.
Я соглашаюсь, в этом он, конечно же, прав.
- Васька! Проснись! Ты что замерзнуть хочешь? Не спи, здесь Заполярье! - кричит  Фёдор.
Васёк уже уснул, сидя на рюкзаке. Встрепенулся, мы все смеёмся. Мишка молодец, смотрит весело.
Снова в путь. Так продолжалось весь первый день. На остановках Васька спал, мы над ним смеялись, хотя я и сам один раз задремал и чуть не свалился с рюкзака. Постепенно трубы Хальмер-Ю скрылись за горизонтом, а на востоке стали появляться очертания Уральских гор. К концу дня я так обессилел, что канистру тащил Мишка, а я плёлся, кое-как переставляя ноги.
Полтретьего мы встаём на ночлег. Семнадцать градусов мороза, ветра нет. Быстро ставим палатку. Первое дежурство берёт на себя Фёдор. Он долго возится с примусом, который, по его словам, кто-то испортил, и который он больше никому никогда не даст. Мы сидим в палатке в позе скрючившихся эмбрионов, чтобы занимать поменьше места, Федор у входа в палатку колдует. Еду приходится готовить всё же в палатке, а не под навесом, который пришивал Миха, в палатке от этого становится теплее.
Смотрим на огонь и глотаем слюни, уже начинает приготовляться суп, от пара становится влажно. Едим мы в тех же позах, с трудом поднося ложку ко рту, из носа течёт и капает прямо в похлёбку, но тепло и все довольны. На второе Фёдор приготовил жиденькую манную сладкую кашу, она тоже пришлась нам по душе. Третье же превзошло все наши ожидания: это был отличный компот из сухофруктов, которые, по определению Фёдора, были лишним весом.
После еды посуду из палатки выбросили на улицу к рюкзакам, лыжам и палкам, примус туда же, стали укладываться спать. Ботинки сняли, и каждый положил их себе под голову, два имеющихся у нас пенопластовых коврика положили под крайних, два спальника постелили на пол, двумя укрываемся. Умещаемся только, если все лежат на боку, если один хочет повернуться, то просыпаются все и все поворачиваются. Вся ночь состояла из этих поворотов, стонов и жалоб. Так мы проспали до шести часов утра.

11 февраля.  Понедельник
Вышли на улицу и снова залезли в палатку, придав своим телам такую форму, чтобы занимать меньший объём. Фёдор готовит завтрак. Снова примус не даёт желаемого голубого огня, а изрыгает языки алого пламени. Но, в конце концов, все оканчивается победой Фёдора.
После завтрака Федя с Васей в палатке пытаются отремонтировать «антикварный» фотоаппарат Василия марки «Смена». Мы с Мишкой ждём на улице, морозец двадцать градусов, руки и ноги мои всё время в движении. Солнце уже светит вовсю.
Попытки восстановить фотоаппарат кончаются провалом, но что–то они там наковыряли.  Наконец-то снимаемся. Всё быстро упаковываем палатку, рюкзаки и вперёд, на ходу теплее. Горы медленно, но приближаются. Без канистры идти легче, её тащит Миха, у него это лихо выходит. Плоская поверхность тундры сменилась холмами. Горы кажутся уже рядом, но мы идём как будто не к ним, а, то вниз, то вверх. Вверх, вниз, вверх, вниз. Дошли до реки, по карте Фёдора это Большая Кара, растянулись подальше, чтобы под лёд не уйти всем сразу, переправились хорошо. После неё без приключений дошли до озера Гнеть-Ю. Федор пошёл разведать, где безопасно переправиться, в результате провалился, замочил лыжи, они сразу обледенели. Надо скоблить, достал нож, стоит, скоблит. Отправляет нас идти левее, где мы удачно проходим. Фёдор нас догоняет. У него так интересно торчат из рюкзака запасные лыжи, что мне всё время кажется, что он что-то показывает рукой.
На перекусах едим колбасный сыр с сухарями и халву, Василию сыр пришелся не по вкусу, он говорит, что сыр у него липнет во рту, а насчёт халвы он настроен так:
- Что толку сейчас её поглощать, лучше вечером с чаем.
Вообще Вася что-то плохо ест на перекусах.
В этот день мы всё-таки подошли к подножью гор. Они стоят белые, огромные, безмолвные и совершенно безразличные к тому, что мы пришли. Солнце садится, становимся на ночлег. С этого дня для экономии времени и бензина решили варить первое и второе сразу в одном котелке, то есть первое будет погуще. Сначала сверху сольём первое, а на дне останется втрое. Сегодня дежурит Миха, мы забиваемся в углы, позы стали более свободными, приспосабливаемся. Палатка изнутри покрыта сначала инеем, на улице минус двадцать два с половиной градуса. Примус заработал, иней на потолке тает, и вся влага переходит на нас. Я уже вчера уложил в рюкзак свою брезентовую штормовку, в ней было тесно и жарко и с тех пор иду в спортивной болоньевой куртке-ветровке без подкладки финского производства, которую некоторые  туристы называют анорак. Чтобы спастись от воды с палатки решил куртку не снимать и сижу в ней. Надеюсь, что она меня спасет. Но кое-что я не учел, дело в том, что при ходьбе влага от тела задерживается на внутренней поверхности куртки и там замерзает, поэтому внутри много накопилось льда, надо было её снять, вытряхнуть и уж тогда лезть в ней в палатку. Еда готова. Всё получилось, как и рассчитывали, быстро и сытно. Наворачиваем в кромешной тьме. Я приспособился первое хлебать через край тарелки, так удобнее, ничего не уронишь на себя. С чаем тяжелее. Когда начинаешь кружку всё хорошо, но когда надо немного запрокинуть голову, она не запрокидывается. Некуда! Теснота. Но, тем не менее, все умудряются  выпить по две кружки. Хорошо! Вот только очень влажно, ведь в малюсенькой палатке дышат четыре человека и кипели две кастрюли, вода на лицах, руках, одежде, палатке.
Пора спать. Спать сегодня решили валетом, мы с Мишкой ногами к двери, Федор с Васей наоборот. Учитывая опыт прошлой ночёвки, коврики булавками пристёгиваем к стенкам палатки в местах, которых будут касаться спины крайних с одной и с другой стороны. Так спать значительно удобнее, Ворочаемся уже гораздо реже. Вот только ноги у меня прихватило морозом и не отпускает. Очевидно, ботинки я себе раздобыл маловатого размера.  Лежу, шевелю пальцами ног, чтобы они отошли, постепенно засыпаю.

12 февраля. Вторник
Первым не выдерживает Миха. Время четыре часа.
- Ребята давайте вставать, я уже задубел! - стонет он.
Уже никто не спит, всем холодно, вставать не хочется, но лучше всё же встать, разжечь примус, подышать тёплым воздухом. Встаём, лезем на улицу совершать утренний моцион, кто желает, конечно. Кто не желает сразу забивается в дальний угол. На улице я напяливаю на себя куртку, влезаю в свой угол, сажусь. Примус заправлен ещё с вечера, зафурычал сразу. Топится снег, на меня нападает лирическое настроение, и я, как умею, начинаю петь. Не знаю, как ребята переносят мое пение, но они молчат, мне же хорошо, и я что-то там мурлычу. Вот и завтрак, сегодня чая не будет, потому что надо раньше выйти. Перекусы Мишка готовит хорошие, сытные, сегодня должны много пройти.
На улице минус двадцать градусов, лёгкий северный ветерок, солнце еще за горизонтом, но окрашивает часть неба. Горы стоят, громоздятся, они готовы поглотить наш маленький отряд, мы же с удовольствием готовы покинуть унылую равнину и углубиться в эту суровую красоту.
Здесь идти приятнее, есть хоть на чём остановить взгляд. Вот уже со всех сторон нас окружают горы, мы идем в долине реки Малая Кара. Здесь из-под снега торчат чахлые деревца, вернее кустарники, много следов зайцев. Мы то карабкаемся вверх, то спускаемся вниз, потому что по берегу реки идти нецелесообразно, уж очень она извилиста. Местами река скрыта под снегом, и невозможно определить, где же она течёт, а иногда, она, как бы освобождаясь, вырывается из зимних оков и мило журчит по камешкам, нарушая однообразие скрипа, издаваемого нашими лыжами. Вода в реке чистая-чистая. У одной из проталин Фёдор делает несколько снимков, и мы движемся дальше.
Солнце поднялось на максимальную для этой поры высоту, всё сияет, горы очаровывают нас своей суровой красотой и величием. Потеплело, на градуснике минус одиннадцать. Идти легко. Фёдор то и дело смотрит на компас и карту, висящие у него на шее, и  на горы. Мы идём по северной части долины реки, почти по склонам гор.
Смотри - смотри! -кричит кто-то.
Я вглядываюсь вдаль, на другой стороне долины едут трое нарт, запря-жённых, очевидно, оленями, с такого расстояния разобрать невозможно. Из-за того, что мы идём поодиночке, они должно быть нас и вовсе не заметили. Федя смотрит, куда они движутся, на свою карту и делает предположение, что едут они на Щучье Озеро. У Фёдора есть карта  маршрута и через Щучье Озеро, и мы могли бы пойти за ними, но тот маршрут дальше и тогда мы потеряем день, а то и два. Федор считает, что лучше идти через озеро Тиз Неза То. Хоть он и не ходил через это озеро, но надеется, что мы пройдём, тем более и перевал на этом маршруте только один придётся брать, а если пойти через Щучье - то два. Мы Фёдору полностью доверили свою судьбу, нам всё равно, через какое озеро, главное идти и смотреть. Через несколько километров натыкаемся на торчащие из снега, брошенные ветхие нарты. Фотографируемся, сидя на нартах, на фоне гор.
Погода чудесная: солнце, ветра почти нет, морозец слабый. Местами появляется наст, по нему идти значительно легче, канистра – так сама и едет. В нас всё поёт от радости – какие мы молодцы! Фёдор тоже доволен. Становимся на ночлег уже при луне, почти наобум. Но место отличное. Главное наст держит, даже в ботинках без лыж не проваливаемся. Ставим палатку, с наветренной стороны ставим стенку из снежных кубиков, она подковой огибает нашу палатку, только у входа её нет. Температура упала до минус двадцати двух градусов. Залезаем в палатку, здесь теплее, но сырость нарастает с каждым днём. Наши лица покрыты слоем копоти, руки тоже. Посуду мы, конечно же, не моем, поэтому на ней чего только нет, послойно можно пересчитать все, что в ней варилось и съедалось за прошедшие дни. Но нас это нисколько не смущает, микробов здесь не может быть по определению. Снова варятся суп и  чай, с великим удовольствием поедаются и выпиваются нами. После ужина мы с Фёдором вылезаем из палатки.
Красота сказочная. Полумесяц ярко освещает белую снежную площадку, на которой стоит наша палатка, окружённая как крепостной стеной снежными кубиками. Горы тёмной грядой окружают нас со всех сторон, как будто ограничивая чёрным бархатом занавесей серебристую поверхность снежной сцены.
- Завтра сфотографирую палатку - говорит Федя -она как игрушка.
Залезаем в палатку, где Миша с Васей уже готовы ко сну. Зашнуровываем вход, ложимся по своим местам.
- Завтра с утра день интеллигента, за одно слово матом десять копеек штраф -объявляет Фёдор.
- Что-то мы больно сильно материмся. 
Утомлённые долгим переходом быстро засыпаем.

13 февраля. Среда
Встали в четыре часа. Опять Мишка нас гонит, да и холод сильнее Мишки даёт о себе знать. Из палатки до завтрака никто не выходит. Нахохлились, сидим, молчим. Вся палатка изнутри покрыта инеем с полпальца толщиной, снятую перед сном куртку, я умудряюсь одеть, не выходя из палатки, извиваясь всем телом. Ведь стоит разжечь примус, и на нас хлынет вода. Ну, вот и полилось, спальники охотно впитывают влагу, мы без охоты. Но куда денешься? Тоже впитываем. Поели плотно. Сегодня ведь берём перевал, нужны силы, перекусы готовим тоже солидные.
Первым из палатки вылезает Василий и, восторгаясь красотой ландшафта, произносит тираду, за которую ему придётся заплатить штраф сорок копеек, снова все погружаются в деловое молчание. Василий и Фёдор начинают ставший уже традиционным ремонт фотоаппаратов, они нервничают и ругаются, их штрафы быстро растут, мы с Мишкой, чтобы случайно не ругнуться, молчим. Наконец Фёдор отменяет этот драконовский «день интеллигента», все спокойно вздыхают, и начинается обычное человеческое общение.
Время фотосъёмок. Федя фотографирует нас за работой, мы укладываем у палатки рюкзаки. Сняли палатку, свернули. Она так обледенела, что её объём увеличился раза в три-четыре, вес наверняка тоже возрос. Палатку по нашему договору всё время тащу я, но уж как-то притерпелся: режет и режет плечи, вроде бы так и должно  быть.
Всё собрали, теперь в путь. Сегодня вверх и вверх. Мишке тяжело, ему тащить канистру. Но он прёт, как трактор. Светит солнце, дует лёгкий ветерок, наст местами есть, местами снег пушистый и искрится на солнце. Лезем упорно, я даже по сторонам смотрю редко. Только, когда останавливаюсь перевести дух, вглядываюсь в горы. Здесь всё гораздо однообразнее, нет ни кустиков, ни речушек. Зато появился на снегу новый свежий след. Огромный, величиной с мою ладонь. Очевидно это одинокий волк, матёрый зверюга. След его петляет, мы то и дело его пересекаем, создаётся впечатление, что зверь идёт впереди нас и выжидает момента для нападения.
Идём мы ходко и всё выше и выше. То вверх, то по горизонтали и так весь день. Остановились наверху перевала, когда уже смеркалось. «Сломаем себе шеи и не почувствуем красоты спуска»- так обосновал Федя нашу остановку на самой верхотуре.  Здесь дует ветер и мороз двадцать девять градусов. Быстро ставим палатку, все набиваемся внутрь. Сегодня я дежурный, приготовил, как и все. С примусом впервые возился, ничего, получилось неплохо. Прихватил ноги мне морозец, никак не могу отогреть, надел ещё одни шерстяные носки. Кажется, что большую часть ночи не спал, а шевелил пальцами, возможно и поспал несколько часов. Ночью ноги не отошли.

14 февраля. Четверг
Встали в четыре. Сварил рисовую кашу с маргарином. Получилось очень вкусно. Поели, пора и выходить. Собирались очень долго, снова чинили фотоаппарат Василия.
Мои ноги уже ничего не чувствуют, пальцев как будто нет, а ощущение такое, как будто ботинки мне велики, и в носки их засыпан песок. Дело дрянь, шевелить пальцами уже не могу. Надеваю лыжи, совершаю для согревания пробежку километра два. Они всё чинят. Мишка тоже начинает бегать на лыжах. Мороз тридцать два градуса, чувствительно. Наконец начинаем собираться, спальники смёрзлись, стали тяжёлыми и негнущимися. Кое-как их сворачиваем, втискиваем в рюкзаки. Палатка обросла инеем и льдом. Решили выбить её лыжными палками, Миха бьёт чуть посильнее и пробивает дно у входа, от мороза дермантин потерял эластичность.  Вот и всё готово, я первым ухожу, пусть догоняют, мне главное чуть ноги разогреть, и я подожду.
Спуск проходит медленно.
- Да, в мае при спуске в ушах свистит, только тормози - говорит Фёдор
– Наста нет.
Действительно шума в ушах нет, наста тоже, но спуск есть спуск и к полудню мы оказываемся на льду озера Тиз Неза То. Оно лежит в ущелье, вытянувшемся с севера на юг. Со всех сторон его окружают старые горы. Дожди, ветер и время делают своё дело и горы сыпятся вниз к воде. Целые россыпи камней стекаются к берегам озера. Гораздо выше отвесные склоны гор покрыты красным налетом мха и зловеще нависают над нами, готовые в любой момент обрушиться и превратиться в новые россыпи камней.
Идти по озеру легко, единственными преградами встают снежные наносы, за которые периодически цепляется злополучная канистра. Кое-где лёд совсем ровный, и на нём лежат изумительные по красоте крупные кристаллы льда. Все это великолепие сияет в свете солнца и переливается как драгоценные камни.
Не доходя до северной оконечности озера, мы уклоняемся на запад и по склону какой-то горы выходим в долину реки  Нарма Яха, которая вытекает из этого озера. Эта река широкая, местами она промёрзла до дна, а местами по льду тёмными пятнами разливается вода. Сокращая где возможно путь, а кое-где повторяя все изгибы реки, мы цепочкой с дистанцией метров десять – двадцать движемся вниз по течению. Здесь тоже попадаются кустики,  но их меньше чем на Малой Каре и сами они помельче. Зато идти здесь легче - река не так извилиста и долина её имеет более плоский рельеф.
- Стой! - кричит Фёдор.
– Наст здесь хороший, становимся на ночлег.
Всё делаем моментально, сноровка уже есть. Стенку выстроили из массивных кубов снега. Из таких кубов уже и иглу можно, наверное, выстроить. Обсуждаем эту интересную тему, но времени на это строительство нет. И вот мы уже поели, попили чаю и легли. Мои ноги так совсем и не отошли, ощущение такое, что ногти уже отошли от пальцев и лишь носки их удерживают на нужном месте. Интересное новое ощущение. Лежу, шевелю пальцами, так засыпаю. Ночью просыпаемся как всегда, ворочаемся, шевелимся.

15 февраля.  Пятница.
Утро началось как обычно с процедуры натягивания куртки, отпаривания, мокнутия и отогревания, за которыми следовал завтрак. Вылезли из палатки. Красотища! У наших ног начинается лёд реки, он безупречно гладок и блестящ, кое-где лёд будто присыпан инеем. За рекой горы, они высокие и белые. На нашей стороне горы будто бы пониже.
- Заберёмся на этот перевал - предлагает Фёдор, показывая на ближайшую седловину между двумя горами.
 Мне хочется разогреть свои ноги, и я с радостью соглашаюсь. Полезли все. На ногах лыжи, в руках палки. Минут пятнадцать я лечу на одном дыха-нии.
- Может не полезем? - спрашивает Василий, видя, что мы очень мало приблизились к цели.
- Кто не желает покорять, может идти вниз! - категорично отрезает Фёдор.
Следующие пятнадцать минут я лезу с величайшим желанием увидеть, что же на той стороне седловины, и тут я обнаруживаю, что до вершины горы слева не на много дальше, чем до седловины, я меняю направление на сорок пять градусов и лезу по огромным камням. Лыжи с палками я уже давно снял и тащу в руках, а тут решаю, что не стоит вовсе их таскать, и оставляю на камне.
Через час я добираюсь до вершины и вижу другую сторону горы, там нет ни «солнечного города», ни «города счастья». С её вершины открывается ужасная своей безысходностью картина: во все стороны, насколько хватает глаз, бесконечное, хаотичное нагромождение гор, покрытых снегом.
 Полчаса уходит на спуск, спускаемся, где на пятой точке, где на лыжах серпантином. При подъёме я согрелся, на спуске же снова замерзаю. Послед-ним спускается Вася, крепления у него совсем плохие.
Наконец собрались. Сегодня канистра снова моя. Этот «прицеп» разболтал весь станок моего рюкзака, к которому я его креплю. Пришлось подвернуть сначала болты и в путь.
Как назло Фёдору попадается на глаза след вездехода, ещё летний, но он решает идти по нему, хотя направление его перпендикулярно нашему маршруту. След ведет нас вдоль какой-то речушки и все время в довольно-таки крутую гору. Я тащу канистру и с досадой думаю о том, что на вездеходе кто-то мог погнаться и за зайцем, а я не вездеход и даже не трактор, таскать по этим проклятым заносам этот прицеп, который дёргает за плечи. Около часа мы тащимся по этому следу, после чего Фёдор решает всё-таки вернуться назад. Спустились быстро на Нарма Яху. По берегу пошли веселее. Река сначала всё шла на север, затем свернула немного на запад, теперь опять течёт на север, и вдруг, вошла в узкий каньон. Каньон замечательный: отвесные скалы и сверкающий идеально гладкий, блестящий лёд.
Идти здесь можно только по льду, гулко звучат шаги, громыхает канистра, будто подо льдом пустота. Идём на почтительном расстоянии друг от друга, прижимаясь к стене каньона. Вдруг за поворотом реки, поверх льда вода от стены до стены. Вода, как из родника, выбивается из небольшой лунки и растекается. Снимаем лыжи, я беру канистру в руку, идём в бахилах по воде. Её не много, чуть выше ранта ботинка. Через двадцать метров, за следующим поворотом вода кончается. Идём осторожно, Федя делает несколько снимков. Очень красиво: гладкий зелёный лёд на фоне каменной стены самых причудливых цветов.
Новым препятствием на пути встаёт замерзший водопад. Надо спуститься метра на два по скользким потёкам. Слышно как внизу, подо льдом гремит вода. Фёдор предлагает, прежде чем идти всем, разведать, что там дальше, потому что за водопадом река делает поворот.
Я оставляю все вещи наверху, спускаюсь и бегу. Метров на пятьсот всё нормально. Спускаются все, идём дальше, ещё один водопад, уже больше, но его мы обходим по берегу, здесь это возможно, стены каньона не так узки.
Через несколько сот метров новое препятствие, снова по льду растеклась вода, здесь уже поглубже и Фёдор с Мишкой пытаются вылезти из каньона, но без альпинистского снаряжения это им не удаётся. Делаем рискованную попытку пройти по воде, и проходим. Бахилы после этого становятся, как водолазные башмаки, идём как коровы по льду.
Но вот каньон расширяется, надеваем лыжи, скользим по льду, отталкиваясь палками, канистра сзади гремит, словно пустая двухсотлитровая железная бочка. Наконец река поворачивает круто на запад, а нам надо дальше прямо, на север. На этом месте карта Фёдора кончается, хотя картой то этот клочок бумаги назвать трудно. На этой бумажке простым карандашом, нарисованы ориентиры маршрута и указаны азимуты на другие ориентиры, чтобы привязать маршрут к местности. Фёдор говорит, что дальше всё будет просто: будем идти строго на север до Карского моря, затем повернём на запад и пойдём до Усть-Кары.
Поднимаемся в гору по руслу какого-то ручья. Постепенно горы стали мельчать, пошли холмы. Остановились мы, когда было уже совсем темно. Утомлённые сложным переходом и массой впечатлений, после еды сразу за-снули. За толкотнёй и шевелением пальцами ног и сном прошла и эта ночь.

16 февраля. Суббота.
Как и в прежние дни от холода встали в четыре часа, на улице минус двадцать девять, слабый южный ветерок. Мороз нас подстёгивает, и мы быстро после завтрака собираемся в путь. Все горы остались позади, перед нами лишь холмы, и между ними иногда угадывается русло какой-нибудь замерзшей реки. Холмы имеют вытянутую форму и своими длинниками направлены поперёк нашего движения. Эта картина, очень похожая на  стиральную доску, простирается до горизонта, где отдельно стоят три горы, две из них напоминают по форме стога сена, левее гора повыше с остроконечной вершиной.
Я мнусь с ноги на ногу, они ничего не чувствуют.
- Иди.- говорит Фёдор.
- Бери левее «буханок», между ними и остроконечной должен быть про-ход.
Надеваю рюкзак и быстро иду, за мной Мишка, у него тоже уже давно мёрзнут ноги. Немного разошлись. Ждём Васю с Федей. Теперь уже все вместе идём по этой стиральной доске, взбираемся на бугорок, за ним ещё на один, горы хотя и медленно, но приближаются. Иногда на спуске кто-нибудь падает, рюкзак притягивает к земле как якорь. Самое неприятное при падении это постоянное соскакивание лыж. Начинаешь их надевать, а мороз уже тут как тут, уже успел прихватить пальцы. Вот уже идём всё больше в гору, «буханки» совсем рядом, через несколько подъёмов и спусков мы оказываемся между «буханками» и остроконечной, между ними раскинулось огромное озеро. По льду идём ходко, канистра, которую сегодня волочит Миха, почти не цепляется.
- Может быть, остроконечная это и есть «Константинов Камень»? - делает предположение Василий.
-Не знаю - говорит Фёдор.
- Я его никогда не видел, а карты этого места у меня нет.
По рассказам Фёдора, где-то здесь на Полярном Урале есть одинокая гора по названию «Константинов Камень», эту гору видно с побережья Ледовитого океана. Если наша остроконечная и есть этот «Камень», то где-то, совсем рядом, должно быть побережье Карского моря. Хорошо если бы это было так.
Наконец на горизонте стал виден противоположный, северный берег озера, на его берегу постепенно стало появляться что-то похожее на избушку. Справа на склоне горы виден след от вездехода, такое впечатление, что по этой дороге проезжали не раз, но очень давно, наверное, летом. Постепенно наша избушка превращается в огромный камень, но правее его замечаем высокую мачту антенны. Возможно там люди.
- Стой! – командует Фёдор.
- Если там люди, то не делайте кислых физиономий. Мы ни в чём не нуждаемся. Если спросят, почему снаряжение плохое, скажите: так мол и так - медицинский эксперимент. Ну, ладно, пошли.
На крыльях надежды увидеть людей летим по направлению к антенне. У меня к этому времени разболталась, привязанная к станку палатка, она стучит чуть ли не по голеням. Я останавливаюсь, Василий, шедший сзади, помогает мне закрепить палатку. В это время Федя с Михой достигают берега, мы спешим туда же. Людей тут уже давно нет, валяется множество железных бочек, прочего металлолома. Одиноко в сторонке стоит наполовину занесённый снегом деревянный туалет.
Ветер крепчает, оставаться здесь нет смысла, надо спускаться вниз, там может быть будет потише. Разочарованные движемся дальше. То и дело встречаются палки, воткнутые в снег, это вешки – ориентиры для вездеходов в этой однообразной снежной пустыне. Снова вверх-вниз. Смеркается. Остановились с подветренной стороны огромного камня. Залезли в палатку. Пока готовим ужин, едим, ветер крепчает. Сейчас он уже воет. Я боюсь за бахилы Фёдора, потому что не очень добросовестно надел их на лыжи, но выходить не хочется. Под нарастающий шум ветра засыпаем с надеждой, что к утру утихнет.


17 февраля. Воскресенье.
Утро начинается как обычно в четыре часа. Все чашки и кружки занесло, все откапываем, поели, вышли на улицу. Ветер сильный, пятнадцать градусов мороз. Быстро собираемся, но всё же руки успевают замёрзнуть, ноги, как и прежде, пребывают в состоянии парабиоза. Одна бахила Фёдора упала, но лежит рядом, Василий одну свою бахилу отыскивает метров за двадцать от палатки, унесло ветром.
Трогаемся. Идти сегодня тяжело, ветер мешает, хотя и дует в спину. Идем без перекусов и передыхов, потому что без движения сразу пронизывает холод. Температура упала до минус двадцати. Видимость исчезает, горизонта не видно. Небо над нами синее, чистое, а по сторонам всё молочно белое, метёт поземка. Идти всё хуже. По склонам то и дело попадаются вешки, пытаемся идти по ним, быть может, они нас куда-нибудь выведут. Около четырнадцати часов наш путь на север преграждает глубокий каньон.
- Становимся! - командует Фёдор.
Никто не против. Все нахохлились. Руки закоченели, плохо слушаются. Кое-как ставим палатку, залезаем. Я сегодня дежурный, примус никак не разжигается, подлил в темноте бензина, зажёг спичку, полыхнуло знатно. Пахнет палёным, щупаю усы, чуть-чуть обгорели и больно глаза. Пока заливал бензин и возился с примусом, руки прихватило капитально, ощущение такое будто кончики пальцев обожжены. Но надо кормить братву. Вот все и готово, едим, сопим, я, кроме того, постоянно шевелю пальцами ног. На улице неиствует ветер, температура упала до минус двадцати восьми градусов. В палатке жить можно пока есть бензин, если что можно несколько дней пересидеть. Укладываемся спать, начинает заползать холод, шевелю пальцами, ворочаюсь, иногда засыпаю, снова просыпаюсь от холода, снова шевелюсь.

18 февраля. Понедельник.
Холод, как всегда, вытряхивает нас из состояния сна в четыре часа. Солнца ещё не видно, мы в низине, здесь дует меньше. Но всё-таки за ночь всё замело. Готовлю завтрак. Одну кружку так и не нашёл, чай пьём из трёх. После завтрака выползаем из палатки.
По земле метёт позёмка, мороз тридцать два градуса. Небо синее-синее. Появляется солнце, затем по бокам от него ещё два. На небе три солнца! Васька вспоминает, что читал у Джека Лондона об этом явлении, там, в книге, было это перед пургой. Тут ещё вылетает какая-то чёрная птица, кажется ворон, и издаёт леденящие душу звуки. Первый раз я вижу здесь птицу. Что она здесь ест? Что она тут делает? Ребята говорят, что раньше, в каньоне, видели белую полярную сову, а я вот этот момент как-то пропустил. Сворачиваемся, пуржит и мороз лютый, но на ходу лучше.
Выходим. Палки тащу подмышками, работаю пальцами, их сильно жжёт. Фёдор в меховых варежках и то машет руками. Ветер в спину и немного вбок. Фёдор вдруг останавливается.
- Отморозил. – с досадой произносит он.
Я подъезжаю к нему, по три пальца на каждой руке у него белые. Шерстяными рукавицами начинаю оттирать ему пальцы правой руки, на левую он дышит. Затем отдаю ему свои вязаные варежки, и он сам трёт и рука об руку, отогревая их. Но долго стоять холодно, пронизывает на ветру, идём дальше. Фёдор то и дело останавливается, пытается сделать что-то с руками. Ветер не утихает.
По пути попадается река, мы спускаемся с берега и идём по льду, здесь ветер тише, идти гораздо легче. Кругом полно следов зайцев, одного мы даже замечаем, он сидит на пригорке, искоса смотря в нашу строну, и вдруг задаёт стрекача.
Миха сокрушается:
- Эх, жаль ружья нет.
- А что, можно попасть с такого расстояния из ружья?  - интересуюсь я.
Мишка заверяет меня, что это семечки. Ну, уж ладно, пусть живёт зайчишка, небось не умрём с голоду.
Иду первым, вдруг вижу, что-то круглое торчит изо льда, подходим. Это огромная деревянная катушка от кабеля лежит, вмёрзнув в лёд. Значит, здесь что-то должно быть, озираемся по сторонам. Вправо уходит вверх дорога.
Пока Фёдор и Вася разведывают левый берег, крутясь около каких-то бочек, я лезу вверх по правому склону, чтобы посмотреть, куда ведёт дорога. Поднялся до середины, оглянулся, все уже карабкаются за мной. Ускоряю шаг, выхожу наверх.
Следы пребывания человека очевидны: на расстоянии полутора километров стоит то ли избушка то ли сарайчик, кругом торчат из снега столбы и доски. Чуть подальше стоит ещё одна хибарка. Людей нет.
Хорошо хоть дрова есть, можно высушить палатку, спальники. Летим к ближней хибаре, я падаю, крепления отцепляются. Пока вожусь в снегу, все меня обгоняют, подъезжаю последним. Это оказывается небольшой сарайчик, вроде крытого кузова грузовика, двери нет, крыша проломлена, внутри снега больше чем снаружи. Мы разочарованы. Но ещё есть надежда на вторую хибарку. Я и Миша отправляемся к ней, а Федя с Васей идут в сторону, там что-то чернеется и торчит из снега множество железных бочек. Идти приходится долго, этот сарай гораздо больше первого, раза в четыре, а может быть и в пять.
Миша подъезжает первым, обходит его и открывает дверь. Я устремляюсь за ним. Это большой сарай из нестроганных досок, с массой сквозных щелей, через которые в него надуло целые сугробы снега. Но ветра в нем нет, снег мы уберём, и можно будет здесь посушиться. Надо дать сигнал Василию с Федей. Залезаю на крышу сарая, кричу и машу им руками, но они далеко и не слышат и не смотрят в мою сторону. Зато я сверху вижу, что ничего лучше этого сарая им не найти и спокойно спускаюсь на землю.
- Придут сами. - говорю Мишке.
– Давай порядок пока наводить.
Начинаем выгребать снег, стаскивать со всей округи и складывать в сарай деревянные щиты и доски. В сарае кроме досок находим бумажный мешок с сухарями, сверху мешка сухари покрыты плесенью, но дальше идут вполне пригодные в пищу. На столе лежит еще один мешок, он поменьше, в нем образцы геологических пород, каждый камень завёрнут в бумагу и пронумерован. По всему деревянному полу разбросана вяленая рыба и наши советские презервативы. Ни то ни другое нам, ни на что не годятся, рыба несолёная и явно протухшая, а презервативы мы вообще не едим.
Приходят Вася и Фёдя, быстренько заканчиваем уборку. Костёр разжигаем на листе железа, который стелим на деревянный пол. Дым выедает глаза, слёзы текут ручьём, из носа тоже капает. Все хлюпают и кашляют. Разгрузили рюкзаки, всё вынули на стол. Палатку повесили сушиться. Соорудили деревянный настил для спанья.
Я вышел на улицу, посмотреть, что есть ещё вокруг насчёт дровец. Вдруг до моего слуха доносится тихий шум работы трактора. Сломя голову несусь в сарай, я даже испугался этого шума. Все выбежали, слушаем, звук отчётливый, доносится с наветренной стороны, за воем ветра. Из-за поземки ничего не видно.
- Если здесь трактор, значит где-то селение, и очевидно это Усть-Кара. - делает предположение Вася.
Фёдор соглашается.
- Да, мы где-то недалеко от Усть-Кары. Завтра дойдём.
Залезли в сарай. Сегодня должен дежурить Фёдор, но у него обморожены руки, просит подежурить за себя Васю. Вася начинает копаться с примусом, сегодня будем есть и первое и второе. Поели первое, Василий взялся за второе. Мишка ему помогает, сыплет манную крупу в котёл, да так увлёкся, что высыпал целый килограмм. Воды как не бывало. Каша не получилась. Приходится есть тёпленькую мочёную манную крупу, После трёх ложек она застревает в горле. Ждём чая, может с чаем проскочит. Чай сварили чудесный с изюмом и сушёной малиной. Выпили по две кружки и крупу доели.
Уже давно стемнело. Дрова сухие, горят хорошо, вот только очень дымно. Сидим вокруг костра, глотая слёзы, молчим.  На наших коленях лежат спальники, от них, как и от палатки, столбом валит пар. Часа три проходят за сушкой и вялым разговором. Вот, кажется, и высохли спальники. Уложили два спальника на настил, Фёдор, Вася и Мишка улеглись, укрылись, для тепла сверху набрасываю на них палатку, а мне места на щите не осталось. Прошу ребят подвинуться, освобождается с краю полоска шириной сантиметров пятнадцать. Лёг на бок, Миха меня держит, чтоб не свалился. Минут двадцать лежу, холодно и без Мишкиной поддержки на настиле мне не удержаться. Встаю. Костёр ели тлеет, бросаю в него досок и сижу, глядя на огонь. Все спят, периодически просыпаются, ворочаются. Даже у костра холодно, дремлю, клюю носом.


19 февраля. Вторник.
В четыре встал Василий.
- Ложись.– говорит он мне.
Я отказываюсь. - Лучше я здесь посижу.
Василий готовит завтрак. Я продолжаю сидя у костра дремать.  Встают Миха с Федей, садятся рядом, греются. На улице бушует пурга, в десяти метрах уже ничего не видно. Ветер с остервенением рвёт над головой крышу, свистит в щелях. Мы рассуждаем о том, что нам страшно повезло: не наткнись вчера мы на этот сарай, кто знает, что бы с нами было в нашей палатке. Завтрак готов, едим, вместе с завтраком, глотая слезы. От дыма уже тошнит. После завтрака идти некуда, куда пойдешь в такую пургу. Все  сидят у костра. Я, пользуясь моментом, ложусь, закрываюсь двумя спальниками и засыпаю. В двенадцать часов подвалил под бок Миха. Я уже не сплю, холод заставляет встать.
Встаю, пытаюсь надеть ботинки, но они не лезут на ноги. Тому две причины: во-первых - от огня ботинки ссохлись, и, во-вторых - мои ноги опухли, хотя кроме припухлости других признаков обморожения нет. Надеваю Мишкины валенки, у него у одного кроме ботинок есть ещё валенки. Ветер воет с прежней силой. Чтобы не сидеть без дела, решаем заняться ремонтом снаряжения. Портняжим, сушим личные вещи, вновь отсыревшие спальники и палатку. Увлекшись починкой, я не замечаю, как загорается мой шерстяной носок, пододвинул его поближе к огню, второй успел выхватить. Жалко, но не смертельно, есть ещё две пары.
Очень хочется съесть чего-нибудь горячего, пора бы что-нибудь приготовить. Фёдор даёт указание экономить продукты, хорошо хоть мешок сухарей нашли, жуём их постоянно, уже всё нёбо ободрано ими. Ужин скудный, зато чай снова с изюмом и малиной, сухари с ним идут отменно, безболезненно.
Стемнело быстро, ветер дует с прежней силой, но видимость стала получше, возможно, завтра можно будет идти, а пока надо подумать и о сне. Опыт предыдущей ночи подсказывает, что и в сарае нужно ставить палатку, чтобы было потеплее. Ставим её прямо на настил выходом к костру. Укладываемся, как и прежде валетом, сон быстро приходит, все условия для этого есть: тепло, сухо и ветер убаюкивает.

20 февраля. Среда.
Просыпался много раз, ветер всё воет. Вставать нет смысла. Провалялись в палатке почти сутки, выходя только по нужде. Отлежали все бока. Первыми не выдержали мы с Мишкой, проголодались. Встали, развели костёр. Стали топить снег, греть воду. К огоньку поднялись и Федя с Васей. Сварили баланду из картофельного порошка, сала и сухарей. Я осиливаю только одну миску этой пищевой массы, зато чаек с сухарями пил долго и со смаком. Чуток посидели, стало темнеть, к вечеру опять похолодало. Ветер всё воет и гремит крыша нашего сарая.
Дрова катастрофически быстро сгорают, в целях их экономии решили снова залезть в палатку. Она снова немного отсырела, но это не то, что было раньше, лежать, можно сказать, даже комфортно, к тесноте уже привыкли. Сон сменяется дремотой, дремота ворочаньем с бока на бок.

21 февраля. Четверг.
Снова первыми встаём мы Михой. Я разбиваю остатки щитов на дрова, Миха разводит костёр. Сидеть в этом сарае уже изрядно надоело, но идти по такой погоде невозможно. Вылезают лежебоки.
-Какое сегодня число? Двадцать первое?- спрашивает Фёдор.
– Давайте сегодня отметим двадцать третье февраля.
 Он встаёт по стойке смирно и с торжественным видом произносит.
- Да здравствует двадцать шестой съезд КПСС во главе с Леонидом Ильичом Брежневым! Ура! Кто знает, где мы будем двадцать третьего числа? Сидеть здесь нет смысла, завтра должно стихнуть и пойдем. - Слово старого заполярника. А пока здесь сидим в хороших условиях, можно хорошо и отметить.
Мы все «за», сухари у всех уже поперёк горла стоят. Достаются продукты, греется вода, понеслась праздничная суета. Впервые за все время похода отчищается посуда, готовятся отличные праздничные блюда. Первое готово, разливаю по мискам.
- Это дело надо спрыснуть - делаю робкое предложение Фёдору.
 А Фёдор, наверное, специально выдерживал паузу, потому что фляжка мгновенно появляется у него в руках. Разлили по пятьдесят грамм, выпили, закусили двумя мисками супа. Затем последовала жидкая манная каша с сухарями, потом чай. Объевшись, «как дурак на поминках», я влез в палатку и впал в дрёму. Ночью несколько раз я просыпался, слушал как там на улице. Ветер вроде бы стал стихать. «Старый заполярник», кажется, был прав.

22 февраля. Пятница.
В шесть часов Мишка стал всех будить.
- Надо идти, надо идти, дорог каждый час.
Мы с Мишкой вылезли из палатки, вышли на улицу. Метёт, но идти уже можно.
- Фёдор вставай! - кричит Миша.
- Подождем ещё два часа. - доносится из палатки сонный голос Федора.
Снова залезли в палатку, но двух часов не лежим, не спится.
- Надо вставать, просушить палатку, поесть. На это тоже надо время - говорю я.
С горем пополам вылезли, повесили палатку на стену у костра, готовим завтрак, одновременно упаковываемся. Фёдор высчитывает вес каждого рюкзака, они уже изрядно полегчали. Поспел завтрак. Сели есть. Дым валит густой, как никогда, слёзы градом катятся по щекам.
- Горим! - орёт Миха.
- Пол горит!
И действительно, из-под железного щита лезут языки пламени, подбираясь к палатке. В одно мгновение выхватываем палатку, она, слава богу, цела. Бросаем под щит куски снега, раздаётся шипение, валит пар, огонь постепенно потухает. Спокойно доедаем завтрак. Всё, остаётся свернуть палатку. Поднимаем её с пола и – О, ужас! – В потолке длинная узкая дыра.
 - Чёрт побери! Прогорела-таки!
Надо чинить. Достаём ремнабор. Аккуратно пришиваю кусок ткани из болоньи размером сорок на пятнадцать сантиметров, только в одном месте перетяжка получилась. Ничего, жить можно.
Одеваемся, я надеваю одну бахилу, примериваюсь надеть вторую.
- Что за чертовщина? Я же её чинил!
Дыра в моей бахиле такая, что вся нога может пролезть. Снова беру ремнабор и быстро чиню. Вот вроде и все готовы. Выносим вещи из сарая. Хорошо он нам послужил, считай трое или четверо суток отсиделись и почти мешок сухарей срубали.
Теперь пойдем не строго на север, а туда где когда-то шумел трактор. Ветер сильный, сбивает с ног, рвёт одежду, но, слава богу, видимость есть. Надеваем рюкзаки, я цепляю канистру, моя очередь. В путь. Ветер в спину и немного в бок. Ногами и палками лишь тормозить приходится, ветер несёт нас, как парусные суда. Видимость с каждой минутой всё хуже. Мы то и дело останавливаемся, чтобы не разбрестись и не потеряться. Снова то вверх, то вниз, ноги в постоянном напряжении. Вот наконец-то вышли на след трактора, по следу идти легче. Скорость передвижения нарастает, ветер несёт нас, как пушинки. Вдруг меня резко бросает на спину, так что перехватывает дыхание от удара о землю, это канистра зацепилась за что-то. Кое-как встаю, лыжи как обычно слетают. Пока их надеваю, руки облепляет масса снега, отряхиваю их, сую в варежки. Отстал, надо догонять. Спины ребят уже едва различимы за снегом.
Ужасная погода.
- Куда мы идём? Что впереди? Не лучше ли вернуться в наш сарай?
- Но его вряд ли уже найдёшь в этой кутерьме.
Из белой снежной пелены начинают вырисовываться какие-то высокие металлические конструкции, чем-то они напоминают стрелы подъёмных кранов. Появляется какая-то надежда и в то же время закрадывается страшная мысль:
- А вдруг здесь обрывается дорога, по которой мы идём, и как в предыдущие разы здесь  больше ничего не будет, кроме этих железок.
Подходим ближе. Стоит много занесённых до крыш снегом вагончиков, и среди них по сугробам пробирается, одетый во всё чёрное человек с длинным толстым шлангом в руках.