Столбы миров. Начало книги

Первая глава

 Казалось, весь мир заражен пламенем войны. Этот неизвестный вирус поразил сердца многих людей, очернил души и сознания миллионов. Мир до сих пор не видел большего горя. Мне до сих пор не понятно, чего было больше пролито, крови или слез? В моих глазах мир предстал большим черным львом, к которому со всех уголков земли приходят невинные люди и закидывают ему в пасть кровь, слезы и железо. Его живот вот-вот лопнет, но он продолжает ненасытно жрать.  Стальными когтями он раздирает землю на кусочки, а за большой окровавленной гривой – груды костей и черепов. Рядом с ним стоит безликая тень. Отдав дань, люди один за другим подходят к этой темной сущности, она обнимает их крепко-крепко, как мать, и прячет их под свой черный подол, утирая серебряную росу из своих пустых глазниц. Она смотрит на льва с презрением и ненавистью, как же ей хочется распороть его брюхо своей косой, но долг ей не позволяет…. Нести в этот мир смерть и служить путеводной нитью, скользящей между мирами.
 Пепел стал обыденным делом для нас. Лишь огонь может смыть наши грехи. Кто-то считает, что в этом огне зародится новый мир. Маленький и хрупкий, сделает свой маленький вдох и посмотрит на нас с надеждой. Улыбнется даже смерть, презренно насмехаясь над ленивым толстым львом. Однажды он лопнет от своей жадности, острие косы склонится и над его шеей. И тогда, когда это случится, окровавленная пасть откроется, с оттенком страха в пустых глазах, наблюдая в лицо своего будущего, и произнесет с ноткой ужаса последние слова на смертном одре «Sieg Heil!» (Да здравствует победа!).
На дворе стоял 1944 год. Насколько я помню, члены нашей семьи, если углубляться в нашу родословную, всегда были фермерами. Любили бескрайние просторы этого мира, переселялись с места на место, нигде не могли остаться на длительное время. Да, мы были кочевниками. И наше поколение не исключение. Правда, из-за ярой Второй мировой войны, нам пришлось ненадолго оставить давние традиции рода, и поселится в небольшом поселке с названием Н. Война не прошла мимо. Эта тварь забрала у нас отца. Эту утрату пришлось пережить, чтобы стать сильнее. Правда, далось это трудно…. Мы ошибались, когда клялись, что подобного больше не повторится. Наш небольшой городок находился возле леса. Война стерла маленькие торговые дорожки, отобрав последние крохи хлеба и заработок. Но, мы не жаловались, рядом находился лес, тоненькая речка. Мать-природа кормила нас, давала воду, дрова, пищу. Было хорошо. Наш маленький спасательный остров казался чертой, куда еще не попала война, пока, совсем скоро, израненные батальоны и солдаты не начали прибывать. Они приходили и уходили, оставались на ночлег. Было страшно, ведь каждый, в этом маленьком городке понимал, что за эхом войны, марширующем шагом, со звуком вылетающей гильзы из патронника, а так же криками…. В это тихое и спокойное место придет смерть. Нас осталось трое из всей семьи. Наша мама, Анна фон Бисмарк, моя сестра, Карин, и я, Михаэль. Был еще дедушка, Томас фон Бисмарк, но он пропал без вести, в этом лесу, в окрестностях этого маленького городка Н. Мы не знаем, жив он, или мертв, хочется верить, что с ним всё хорошо, мама повторяет это нам очень часто. Хоть и война, но она всё равно улыбается. Дед говорил нам, что если вокруг ходит смерть - улыбайся, если ты боишься ее - улыбайся, если ты выжил – улыбайся, улыбайся, во что бы то ни стало, и судьба улыбнется в ответ. «Мы патриоты своей страны, хотим для нее процветания, но в этом достижении не должны распускаться цветы войны», - твердил дедушка. Он с детства был приучен к тяготе жизни и тяжелой работе. В его сильном мужском теле умещалось две профессии, он был одновременно фермером и плотником. Его большие руки были покрыты шрамами, дедушка любил рассказывать историю каждого из них. Он многое забывал, не мог вспомнить даже, чем ужинал прошлым вечером, но, смотря на эти шрамы, он воодушевленно рассказывал нам всю их историю. Хоть он и не умел читать, дед твердил нам, что эти шрамы на его руке – жизненный опыт и великий труд, этими руками он сделал себя сам, эти руки – книга его жизни. Казалось, что в его жилах течет великая сила, он мог трудится день и ночь. За величием его высокой мужественной фигуры, был до боли нежный, добрый и ранимый человек. Он никогда не ругал нас и не осуждал других людей. Хватало одного опечаленного взгляда его серых глаз, как тебе становилось тягостно на душе, в такие моменты мне всегда казалось, что его боль струится и через мое тело. Хоть он и пропал, мы навсегда запомним этот ласковый серый взгляд, седину на его мудрой голове и доброту, которой так не хватает каждому в этом мире. 
 Мне часто снится дед, а еще маме и Карин. Он просит у нас прощения, особенно у своей дочери Анны, твердит как ему совестно, что в такой трудный час он осмелился бросить свою семью. И даже за этой бездонной неосязаемой чертой сна, он всё продолжает давать нам советы и напутствия, раз от раза повторяет, чтобы мы выросли хорошими и честными людьми, не боялись труда и не стыдились ошибок, ведь только великим упорством можно превзойти все свои ожидания. Как обычно, я встал с его колен, дед улыбнулся и погладил меня по волосам.
- Ступай, Михаэль, береги маму и сестру.
Я помахал ему рукой на прощание.
- До свидания, дедушка.
 Старик радостно улыбнулся, погладил своей огромной рукой мои волосы и я проснулся.
 Утро. Мама как обычно готовит что-то, а Карин ей старательно помогает. Рядом со мной прозвучал длительный стон, это был солдат СС. Парень был ранен в руку, рана не опасна для жизни, кость не задета, но боль иногда пронзала молодое тело. Моя мама имела некие простые медицинские знания и знала травничество, она могла оказать первую помощь. Мы не стыдились помочь раненому, будь это союзник или враг. Моя мама считала, что эти бедолаги невиновны, все мы люди, у всех есть мама, папа, жены, дети, или просто те, кто им дорог. Мамочка с радостью передавала нам свои знания, каждый день занималась с нами по несколько часов. Я встал с кровати и подошел к солдату, положил ладонь на потливый лоб. Температуры нет. Возможно, ему просто снится кошмар. Мы нашли его недавно в лесу, так что, рана совсем свежая, это было заметно по бинтам, пропитанными кровью. Я метнулся на кухню, мама встретила меня с улыбкой.
- Доброе утро, Михаэль.
 Она схватила меня и поцеловала в лоб. Я сморщился.
- Доброе, мама.
 Карин была не так рада меня видеть. Она стояла и помешивала суп. Сестренка бросила на меня гневный взгляд.
- Ты слишком много спишь, лентяй.
 Я показал ей язык, за что был награжден угрожающим жестом ложкой в мою сторону. Чайник закипел, я взял его и налил в миску немного воды, разбавив холодной водой из ведра. Мама вывесила постиранные бинты, я схватил их и направился к солдату.
- Лодырь, ты куда пошел?
- Бинты промокли кровью, я промою рану и перебинтую руку.
- Если ты еще раз плохо перебинтуешь, я тебя хорошенько огрею ложкой, понял меня? Когда же ты уже научишься. Будешь ленится – ни одна девушка не захочет на тебе женится.
 Я стоял в дверном проеме и держал миску. Глубоких вздох….
- Карин, ты преувеличиваешь, мне всего тринадцать.
- Вот-вот, а я о чем говорю? Такой взрослый, а, ко всему прочему, редкий ЛОДЫРЬ.
 Последнее слово она сказала, как-то с выражением, видимо, чтобы сильнее обидеть мое самолюбие, но я привык.
- Карин, ты меня за кого принимаешь? Я же не Николай Иванович Пирогов.
- Дети, не ссорьтесь, еще разбудите солдата. Михаэль, иди промой ему рану, приказала мама.
 Мама размешивала в ступе какие-то травы, видимо для раненого. Я подошел к солдату, разбинтовал руку. У бедолаги сквозное ранение верхней трети плеча. Судя по цвету кожи, краев раны и отделяемого с нее, можно сказать, что инфекции нет. Грязные бинты я бросил на пол, всё равно мама будет их стирать, смочил чистую ткань в воду и принялся мыть рану. Сложно сказать, сколько времени он блуждал в лесу и как много крови потерял. Когда его нашли, он был без сознания и очень бледен. За последние два дня он так и не пришел в себя.
 Я надавил на рану, чтобы лучше ее промыть, как вдруг губы незнакомца зашевелились и прошептали что-то. Солдат резко подскочил с кровати. Это было столь неожиданно, что я машинально сделал пару шагов назад, зацепил  сапог, упал на спину и ударился головой. Было очень больно, я автоматически схватился за затылок.
- Лодырь, ты чем там занимаешься? Опять напакостил?
- Да… опять…. Это ведь мое самое любимое занятие, - со злостью ответил я сестре. – Он очнулся.
 Я посмотрел на него. В выражении его лица читалось недоумение и страх, он не понимал, где находится. В комнату заглянули мама и сестра. Карин облизывала ложку, которой помешивала суп.
- Вы кто? Где я нахожусь?
 Мама взяла слово.
- Вы в маленьком поселке Н. Мы нашли вас в лесу без сознания и с пулевым ранением плеча. Сейчас вы в безопасности.
 Он осмотрел свою руку. Мама подала мне подавленную смесь из трав. Я с опаской подошел к солдату, мало ли чего от него можно ожидать, приложил зеленую смесь к ране и принялся ее перебинтовывать. Карин вернулась на кухню.
- Я Михаэль, нашу маму зовут Анна, а мою сестру Карин.
- Очень приятно, меня зовут Вольфганг Канц.
 Он обратил внимание, что на стуле аккуратно сложены его постиранные вещи, боевые принадлежности, походная сумка, ремень с кобурой, патроны, фотографии и фронтовые письма, но одной вещи не хватало.
- Где моя винтовка? У меня Mauser Karabiner 98k с прицелом.
 Я отвлекся от раны и посмотрел в его голубые глаза.
- Мы одолжили ее ненадолго. Вам ее вернут, в этих местах водятся олени и прочая живность. Благодаря вашей, Вольфганг, винтовке, в нашем супе будет даже пару кусков мяса, спасибо вам большое за это.
- Да не за что, главное, чтобы вернули винтовку.
 Я обработал руку и наложил чистые бинты.
- Нормально? Не туго?
 Я взял его руку и пытался ее согнуть, хотел проверить, не нарушены ли движения в суставе.
- Жить буду.
- Так, вы снайпер?
 Он посмотрел на меня своими голубыми глазами, почесал затылок и улыбнулся.
- Ну да.
- И нравится вам это?
 Вольфганг задумался, его взгляд куда-то пропал, он взирал куда-то далеко….
- Убивать? Кому может нравится война? Выбор невелик, или ты или тебя.
 Карин зашла к нам в комнату.
- Вы не злитесь, но мы у вас взяли соль, хлеб и чай, в этом месте проблемы с провизией, перебиваемся, как можем. Михаэль, иди есть, и если, Вольфганг может ходить, и его бери к столу.
- Хорошо.
 Над нашими головами раздался странный звук. Мы втроем вышли на улицу, вышел весь городок: старенький часовщик Томас Кауфман и его дочка Анна, пьяный здоровенный егерь Франк Биккель с младшим братом Гансом, женщины бросили стирать белье, вышла вся семья Мильхов: старенький дедушка Стефан и его жена Мария, их дочь Ингрид и еще трое ее детей, братья Франк и Вольтер и младшая шестилетняя сестрица Андреа. С остальными я мало был знаком, мы почти не общались. Наш раненый солдат выглянул из окна, чтобы посмотреть на источник звука. Мы подняли головы ввысь и увидели пролетающие над нами самолеты наших союзников. Старенький часовщик Кауфман обнял дочку и сказал всему люду:
- Ой, не к добру это!
 Мы со страхом и опасением наблюдали на улетающий вдаль военная эскадрилья, фронт подбирается к нам всё ближе….
- Идем дети, здесь не на что смотреть, - с опаской позвали нас домой.
 Еще никогда в нашей глуши не раздавались отголоски войны, это нас всех насторожило. Мы вернулись домой, Карин наливала суп на нас всех, а мама занималась своим любимым растением, мы поселились в этой пустом доме и в нем находился фикус, мама протирала листочки от пыли и полила его. Карин зашла в комнату и пригласила Вольфганга сесть за стол. Солдату самому первому налили суп, в кастрюле была одна юшка, несколько кусков мяса и пару картошин.
- Сегодня он хотя бы соленый, спасибо вам, - поблагодарила мама.
 Солдат смутился. Мы сели кушать. Вольфганг рассматривал нас, он вел себя с большой осторожностью и не говорил лишнего, отвечал лишь тогда, когда его о чем-то спрашивали. Он переводил взгляд с меня, тринадцатилетнего мальчика худощавого телосложения и голубыми глазами и темными волосами, взглянул на сестру, с ней мы похожи, она тоже худенькая и голубоглазая, но младше меня на два года, волосы светлее. Карин была больше похожа на маму. Мы в семье все высокие, у мамы длинные шелковистые светлые волосы, но глаза карие. Вольфганг был похож на дикого зверя, который затаился в засаде и высматривает добычу. Смотришь на него и понимаешь, как же глубоко война затрагивает души людей и меняет их, человек начинает жить одним инстинктом, самым первым – желанием выжить. Мы молчали, и я решил поднять несколько тем.
- Говорят, что каждый солдат очень привязан к своему оружию, это правда?
Он задумался, ответ его был очень интересный.
- Выпущена для массового вооружения в 1935 году, вес в среднем 4 кг, длинна ствола 600 мм, калибр 7,92 мм, скользящий затвор, выполняет 15 выстрелов в минуту, начальная скорость пули 880 метров в секунду, прицельная дальность 2000 метров, магазин на 5 патронов.
 Мама поддержала разговор:
- Вы, наверное, хороший снайпер, раз так близки со своим оружием.
- Всегда найдется кто-то сильнее, к примеру, советский охотник Иван Кульбертинов. Каждый наш снайпер желал бы пустить ему пулю промеж глаз, это не человек, а сам Дьявол! Кульбертинов вызывает страх у наших солдат, я побывал во многих местах, и на фронте видел даже несколько табличек с предупреждением: "Achtung - Der sibirischen mitternacht" (Осторожно – сибирская сова!). Ужасный человек, истории о нем воистину поражают разум обычного человека.
 В эту минуту в дверь нашего дома постучались, к нам вошел старичок часовщик, мы привстали и поприветствовали его. Небольшой старенький мужичок с сединой на голове радостно улыбался нам:
- Доброго вам утра, вижу не вовремя я зашел к вам, я пойду, приятного аппетита.
- Нет, ну что вы, проходите.
- Ага, спасибо. Я вот принес ваши часы, починил, там несколько пружин нужно было подтянуть, смазать, дело копеечное.
 Мама взяла у него часы с кукушкой, которые достались нам еще от неизвестных хозяев, и поставила их на пол около стола. Интересный человек, мне он нравился, они сдружились с моим дедом, их обоих звали Томас.  Старенький часовщик заходил к нам всё чаще, с тех пор, как пропал наш дедушка. Он был мастер своего дела, правда любил выпить, его руки тряслись, пропил он свое здоровье, но, как только он брался за дело – к рукам возвращалась былая слава, они становились крепкими как сталь и принимались за дело, как говориться: «Опыт не пропьешь!». Мама налила ему полную тарелку супа, но хлеба для старичка уже не хватило, да ему и не привыкать, он не обиделся, ему перепал кусок мяса, что является редкостью в наше время. Дядя Томас попробовал блюдо и аж воссиял:
- Очень вкусно!
 Старик посмотрел на солдата.
- О, ваш подбитый орел уже очнулся? Меня зовут Томас Кауфман.
 Солдат пожал ему руку.
- Вольфганг Канц, очень приятно.
 Старик не мог оторваться от пищи, продолжал разговор:
- Кстати, я тут это, винтовку твою осмотрел, разобрал ее, почистил, смазал, подтянул и заменил несколько болтов, качественная винтовка, скажу тебе, а после меня стала еще лучше.
 Старик засмеялся, солдат улыбнулся в ответ.
- Дядя Томас, - обратилась Карин, - был бы тут наш дедушка, он бы вам  объяснил, в который раз, что за столом про оружие говорить нельзя.
 Часовщик махнул рукой.
- Да ладно тебе, считай, что мы говорим о работе, так сказать, а о работе говорить за столом не грех, других то тем нет.
- Это ничего не меняет.
 Старик обратился к солдату.
- О, видал, какая молодежь пошла? Уже и старшим перечат. Вроде и девочка, а характер как у взрослого мужика.
 Карин пригрозила старику, угрожая, как и мне ранее, ложкой.
- Я - леди!
- Да-да, ты наша маленькая fr;ulein.
 Карин закончила свой завтрак быстрее всех, поблагодарила за компанию, помыла посуду и принялась подметать пол. Она часто помогала маме и в готовке и в уборке по дому, сбору трав. С тех пор как погиб отец и пропал наш дед, Карин стала очень ответственной, она всеми силами пытается облегчить нам жизнь, она возложила на себя большую ответственность. Мы оба считали, что помогать маме – наш долг, мы последнее близкие люди, что у нее остались, ее опора. Старый часовщик ударил ладонью по столу и откинулся на стуле.
- Спасибо, было очень вкусно.
 Старичок почесал затылок, посмотрел на Вольфганга, пошарил трясущимися руками по карманам своих штанов и достал бутылочку с мутной жидкостью.
- Может, выпьем за знакомство?
 Карин подошла к старику, забрала у него тарелку, чтобы вымыть.
- Вы уже с утра собрались глаза заливать? Не стыдно вам? Вот нет моего деда, он нашел бы на вас управу.
 Старик очень грустно на нее посмотрел, он надеялся взывать у нее чувство жалости и снисхождения. Мама покушала, встала из-за стола и поставила две кружки, она понимала, что в такое время не знаешь, каким будет твой завтрашний день, живи, пока живется. Часовщик обрадовался, схватил кружки, но солдат накрыл одну из них рукой.
- Что такое? Ты не выпьешь со мной?
 Солдат молча встал из-за стола, зашел в комнату, через минуту раздались шорохи, он что-то искал. Вольфганг принес флягу и свою фронтовую алюминиевую кружку, поставил все эти предметы на стол. Старик посмотрел на флягу:
- А что там?
- Спирт медицинский, боевой трофей, так сказать. Советские солдаты его прям так пьют и не закусывают.
 Дядя Томас удивленно почесал затылок.
- Правда? Страшные люди…. Ну что, выпьем?
 Старик налил своей бодяги по края кружки, его рука дрожала, но, как только он ее взял, дрожь сразу ушла. Я помню слова моего деда, я ни разу не видел, чтобы он пил, но мне он всегда говорил: «Чтобы не оскорбить человека, даже если ты не пьешь, за знакомство ты выпить обязан». У нас не было ничего, чем можно было бы закусить, поэтому мама нарезала мяты и еще каких-то пахучих трав. Они выпили одним залпом, скривились, схватили мяту, дедушка Томас ухватил такую пригоршню, что в ладонь не помещалась, вдохнул аромат свежесобранного растения и громко выдохнул. Солдат выпил и поперхнулся, я сидел рядом и ударил его по спине, Вольфганг прокашлялся.
- Я спирт пил, но что это такое?!
 Старик заулыбался.
- Это моя наливка, давно ее закатал и много, видимо много сахара добавил и градус повысился. Но, это даже к лучшему, голову сшибает на eins zwei drei. Еще по одной?
 Вольфганг схватился за руку, потом посмотрел на свою кружку.
- Уходит боль?
- Да, понемногу.
- Ну вот, давай еще выпьем.
 На улице раздались удивленные возгласы, слышно было, как люди выходили из своих домов. К нам постучались. В дом вошел один из жителей нашего небольшого поселка, Зигфрид Вайнер, охотник. На его плече свисала винтовка Вольфганга, здоровый высокий мужчина держал на руках солдата, за ним стоял пьяный егерь Франк Биккель,  держа трех зайцев, видимо, трофеи Вайнера.
-  Я нашел его в лесу. Куда его?
 Солдат был ранен и без сознания, лицо в копоти, одежда вымазана грязью, голова перебинтована, бинты пропитаны кровью.
- Я сейчас его осмотрю, положи на кровать, - сказала мама.
 Вольфганг выпил залпом содержимое кружки, пока старый часовщик рассматривал раненого. Канц ударил кулаком по столу.
- Я не буду находиться с ним в одном помещении.
 Его слова, мягко говоря, повергли нас в небольшой шок, все присутствующие обратили на него внимание. Вольфганг налил себе еще и тут же выпил.
- Обратите внимание на его форму - эмблема СС, красная нарукавная повязка с черной свастикой на белом фоне, изображение орла с распростертыми крыльями и свастикой  на кокарде фуражки. Он солдат СС.
 Я внимательно смотрел на Вольфганга, не понимая происходящего, мой интерес взял верх.
- И что это значит? Он же тоже человек, он ранен.
 Вольфганг сидел как дикий зверь, сверлил эсэсовца своим ненавистным взглядом. Он схватил нож, лежащий на столе, и набросился. Часовщик Томас рванул из-за стола и схватил его за руки, я держал ноги, нам помогал пьяный егерь. Я не думал, что Вольфганг такой сильный, мы ели удержали его. Томас налил ему еще выпить и посадил на стул.
- Объясните, что это за приступ агрессии?! – выкрикнула Карин, она очень испугалась такого несдержанного поведения солдата.
- Он эсэсовец, это многое меняет. Вы в своей глуши вообще ничего не знаете?
- Я знаю, - произнес старый часовщик.
 Мы с Карин обратили внимание на дядюшку Томаса, уселись поудобнее, и приготовились слушать. Он обращался к нам, ко мне и Карин, эта маленькая предыстория была для нас.
-  В самом начале, до наступления войны, Германия перешагнула через Версальский договор, который запрещал ей иметь полноценные вооруженные силы. Наша страна начала активно вооружаться, те первые вооруженные силы назывались Вермахт, но 17 марта 1933 года появилась другая боевая единица – СС, тогда в ней было 120 человек. Вермахт финансируется из партийной кассы, а СС прямиком из госбюджета. С 1935 года СС стали «резервными войсками», исполняя, в основном, роль полиции до 1942 года. В 1938 году численность СС была доведена до дивизии. До нападения на Польшу Вермахт не признавал СС как вторую армию Германии. Гитлер создал свою личную армию, если ранее Вермахт давал клятву верности Германии, то СС дала клятву лично самому фюреру, а не своей стране. Сейчас СС сильнее Вермахта, она лучше вооружена и обучена, это верная армия Гитлера, а Вермахт существует как отголосок Первой Мировой войны.
 Вольфганг встал со стула и крикнул, что мы чуть не попадали со стульев.
- Я солдат Вермахта, он СС! Солдаты СС отличаются своей исключительной необоснованной жестокостью, так же безусловной верностью лично самому фюреру. До конца 1941 года, эсэсовцы охраняли концлагеря, проводили карательные процессы над нашими же гражданами, они проводили ужасные опыты на людях…. Скорее всего, он из подразделения СС специального назначения/диверсионного подразделения. Это подразделение выполняет задачи разведки, саботажа и проведение тайных операций.
 Вольфганг замолчал, мы все молча  слушали, не смея его перебивать. Он вздохнул и продолжил.
- Раз в это место направили разведку из СС, скорее всего, мои друзья погибли. Если сюда войдут солдаты противника, узнают, что вы скрываете эсэсовца - нас всех убьют…. Лучше избавиться от него, пока не поздно, поверьте мне.
 Мы молчали. Пьяный егерь и старый часовщик косили на нож, который только что отобрали у Вольфганга. Воцарилось напряженное молчание, но тут вмешалась Карин:
- В нашем доме не будет крови. Не ты главный в этом доме и никто из вас, он такой же человек, как мы, или вам мало той крови, что льется уже столько лет? Да посмотрите на себя, как вам не стыдно, взрослые же люди.
 Мама подошла к Карин и обняла, она обратилась ко всем присутствующим.
- СС, Вермахт, мне всё равно, но раз у вас такая неприязнь, мы можем оставить его в любом другом доме, поселок у нас дружный, а я его осмотрю, и буду помогать, чем смогу.
 - Вы делаете большую ошибку…. – глухо произнес Вольфганг.
- Ну, время покажет. Давайте найдем ему пристанище.
 Охотник молча кивнул.  Они вышли. Пьяный егерь бросил на стол тушки зайцев и уселся на стул. Томас налил и ему, теперь они пили втроем. Карин убирала по дому, а я решил разделать туши, мне уже приходилось это делать ранее, дедушка научил. Самое сложное и неторопливое в этом деле – снять шкуру не повредив ее, это я делать не любил, но что поделать? Теперь я мужчина в этом доме и должен заботиться о маме и младшей сестренке. В моменты, когда нам доставалась пища, я всегда про себя молился и благодарил Бога за возможность прожить еще несколько дней. Я разделывал тушки животных и благодарил Бога в этот момент. В наше время о религии лучше не разговаривать, ведь Гитлер, считал национал-социализм «заместителем религии». Ещё в 1933 году он провозгласил: «Мы и есть также церковь». Многие придерживались его мнения, но мне это не нравилось. Человек, запрещающий и забирающий самое последнее, что у тебя есть, никогда не подарит свободы. Дедушка говорил мне: «В какую бы ситуацию ты не попал, как бы тяжело не было - всегда оставайся человеком». Как же хочется вернуться в прошлое, в эти беззаботные моменты, к своей полноценной семье, к людям, которых я больше никогда не увижу…. Часовщик достал с кармана карты, они уселись играть в «дурака», в свое время, он же и научил меня играть в карты. Карин подошла, взяла миску и складывала нарезанное на кусочки мясо, часть она отложила нам и спрятала подальше ото всех, так как заметила косящие взгляды выпивших мужчин. Мы решили, что нельзя оставлять провиант на эту троицу, взяли два пустых лукошка, два ножа, оделись и вышли из дома. Улицы нашего поселка были небольшие и немногочисленные, скорее просто тропинки, вдоль которых расположились маленькие домики. Мы привыкли помогать друг другу, по возможности делились провизией. Жила в нашем доме бабушка одна, у нее еще было небольшое хозяйство, она выращивала картошку, другие овощи, у нее была корова и несколько куриц, бабушка иногда делилась с нами яйцами и молоком. Мы помогали старушке всем селом, в трудную минуту она помогала нам всем, мы дружно пытались сохранить ее маленькое хозяйство. Доходило до того, что с началом дождей, старушка заводила корову в дом, чтобы скотина не заболела. Наш поселок со всех сторон окружен лесом, что защищало его от чужих глаз, поэтому война до нас еще не добралась. Мы с Карин зашли в гости к сапожнику, он нам очень нравился, он очень добрый, как наш дедушка. Дверь в его дом была как всегда открыта, и мы вошли.
- Дядя Эрих, мы пришли к вам, - поприветствовал я нашего друга.
 В комнате справа от прихожей за приоткрытой дверью раздался шорох, будто кто-то споткнулся, что-то упало.
- Это вы так спешите нас встретить? – спросила Карин.
 Дядя Эрих вышел к нам улыбаясь. Я никогда не видел, чтобы он грустил. Эриху Хольцеру сорок пять лет, загорелая кожа, он очень высокий мужчина, носит очки, но это его даже красило и обращало внимание на добрые карие глаза. По какой-то причине он мало говорит о прошлом, мы только знаем о том, что раньше у него была жена и сын, но сейчас он живет один.
- Доброе утро, Карин, Михаэль.
 Он нас обнял и погладил по волосам.
- Что вы мне принесли? – спросил он, посмотрев на корзинки.
 Я поставил на стол свое лукошко и развернул ткань.
- Нужно это спрятать, у нас дома три голодных мужика, опасно оставлять их с мясом, его нужно разделить со всеми по возможности.
- Хорошо, давай его мне.
Он взял у меня лукошко и спустился в темный погреб.
- Только, мне если, возможно, нужно лукошко, мы хотим пойти в лес с сестрой.
- Да, конечно.
 Дядя Эрих был очень худой мужчина, мы с сестренкой пытались его подкармливать, он брал еду только с наших рук, не доверял другим почему-то. Так же он очень серьезный и иногда строгий человек, всегда держит свое слово, мы часто носим ему провизию для сохранности, как бы сильно он не был голоден, он никогда без нашего разрешения к еде не прикоснется, он понимал, что эта еда для всех.  Карин подошла к подполу, присела и пыталась рассмотреть в темноте дядю Эриха, она тихо произнесла:
- Дядя Эрих, я вам принесла покушать.
 Он высунул голову из подпола, стоя на лестнице, протянул мне лукошко.
- О, что там?
 Она достала из лукошка банку с супом, в котором плавало несколько кусочков мяса, и достала сверток, в котором был завернут кусочек хлеба.
- Ого, даже с хлебом.
- Да, мы взяли его из сумки солдата, которого лечим, я сохранила его для вас.
 После этих слов он странно покосился на корочку уже черствого хлеба.
- Хлеба я давно не ел, уверены что можно? Может, кому-то другому отнесете?
 Карин надулась и ударила его по плечу.
- Но я же его для вас несла.
 Он улыбнулся.
- Хорошо.
- Ешьте, пока теплое, - сказал я дяде Эриху, убирая бардак на его рабочем столе.
 Я достал из шкафа уже пыльную глубокую тарелку, ложку, протер их чистой тряпкой, которым было накрыто его лукошко, протер стол и позвал его кушать. Он сел за стол, а мы с Карин обхаживали его. Дядя Эрих кушал долго, растягивая удовольствие.
- Спасибо, очень вкусно.
 И вдруг он замер. Он смотрел перед собой, о чем-то задумался, затем поднялся и куда-то пошел.
- Вы куда? – спросила Карин.
- Я сейчас, подождите.
 Дядя Эрих залез в шкаф, смотрел по полкам, разбирал вещи, разбрасывая их на пол, пока, наконец, не пришел назад.
- Вот, это тебе, сделал, пока было свободное время.
 Он протянул Карин вырезанную деревянную куклу размером с ладонь, из деревянной пакли он сделал ей волосы, которые закрепил стойким техническим клеем, которым чинит обувь.
- Только в рот ее не бери, клей то промышленный, токсичный, я им обувь подклеиваю.
 Карин надулась.
- Я не маленькая, не буду такое делать.
 Недолго длилась ее злость, она взяла куклу и обняла дядю Эриха.
- Спасибо вам.
- А вы починили сапоги, которые я вам принес?
 Дядя Эрих посмотрел на меня задумчиво.
- Солдата вашего? Да, вон они в углу стоят, я подклеил подошву, почистил их.
- Спасибо, мы их заберем чуть позже, а сейчас пойдем в лес за травами. Приятного аппетита.
- Ага, спасибо, удачи вам.
 Я взял Карин за руку и повел ее в лес. Мы решили помочь маме, пока она занята раненным солдатом. Мы знали, что нужно собирать и где искать, мама нам всё объясняла и показывала. Мы прошли прямо по улице, она становилась короче и стала маленькой тропинкой, которую мы протоптали сами. Дома скрылись из-за деревьев. По этой тропинке никто не ходит кроме нас с мамой. Лес довольно густой и потеряться в нем не составит большого труда, поэтому мы идем нога в ногу, не уходя с тропинки. Совсем недавно прошел сезон дождей и был шанс найти немного грибов в этом богатом лесу. Пока Карин осматривала природные достопримечательности: наблюдала за птицами, высматривала белочек и других животных, я заглядывал под каждый куст и листок, в поисках грибов. Сестренка заметила на дереве дупло, я ее подсадил.
- Тут есть орешки, - обрадовалась Карин, - и их много.
- Возьми половину.
- Хорошо.
 Дедушка и мама всегда учили нас бережно обращаться с природой, не опустошать ее, брать что-то только по необходимости. В лесу очень свежо. Карин спустилась с дерева.
- А-а-а, я наступила на что-то мокрое, Михаэль.
 Я протянул ей руку, помог переступить на сухую землю, и посмотрел, во что же она вступила. Это была куча старых прогнивших листьев. Я бы сказал, что нам очень повезло. Я присел перед этой кучкой и принялся рыть.
- Михаэль, что ты делаешь?
- Здесь сырость и перегной.
 Я, наконец, нашел то, что искал.
- Вот, смотри, какой большой.
 Я показал ей большого червя, сестра скривилась.
- Не вороти нос, нужно побольше накопать и пойти на рыбалку. Ты же любишь кушать рыбу?
- Люблю…. – тихонько ответила Карин.
- Тогда помоги мне.
- Но Михаэль, я же девочка, я испачкаюсь.
- Ох, женщины.
 Я искал червей, пока их не набралось с два десятка, завернул в тряпочку с грудкой земли, чтобы не разбежались,  положил сверток в лукошко, к срезанным грибам. Мы пошли дальше, собирая по пути всё, что попадет под руку. В поселке у всех всё общее, но у нас  с мамой и Карин были некоторые секреты от остальных. Собирая с мамой травы, мы наткнулись на дикую пшеницу, нашли в лесу подходящую полянку, очистили ее, обработали землю и посадили эту пшеницу. Наверное, через месяц, ее можно будет собирать. Мы никому не сказали, чтобы никто не сорвал и не присвоил себе, особенно стоило опасаться детей, мы все давно не ели хлеба. Две недели назад я наткнулся на заячью тропу и расставил несколько силков. Сейчас мы как раз направляемся в ту сторону.
- Смотри, мне кажется, кто-то попался. Давай подойдем тихонько.
 В силок попал маленький зайчик.
- Михаэль, смотри, какой он миленький. Мы же не будем его убивать? Давай отпустим.
 Зайка вел себя спокойно, но, увидев нас, рванул вперед. Это было тщетно, выбраться из силка не так просто. Карин взяла его на руки. Зайчик прижал уши.
- Михаэль, он весь дрожит.
- Ты бы тоже дрожала, будь ты таких маленьких размеров. Он боится тебя.
 Карин открыла лукошко и достала из него разные лечебные травы. В лесу их было полно, мы собирали крапивницу двудомную, липовый цвет, срезали ножом кору дуба, срезали мать-и-мачеху, мелиссу и подорожник. Карин уложила зайку на ладонь и кормила с рук разными травками. Нам не жалко, всегда можно найти еще. Зайчик понюхал, приподнял ушки и вгрызся в травы. Карин гладила его мягкое тельце.
- А-а-а, смотри, он лижет мне руку. Какой же он милый. Может, заберем его домой?
- Нельзя, ты хочешь, чтобы его съели?
 Сестра загрустила, но зайчик быстро это исправил.
- Давай отпустим его.
 Карин кивнула и опустила его на землю. Зайчонок посмотрел на нее, отпрыгнул на несколько метров в траву, выглянул еще раз и убежал. Одно маленькое животное, но, сколько счастья может подарить. Дальше мы пошли в сторону полянки с дикой пшеницей. Когда мы с мамой находили еще несозревшее целебное растение, мама аккуратно выкапывала его, и мы садили его на той небольшой полянке. Мы собирали и довольно редкие травы. Такая привычка была довольно полезной. В случае чего, мы быстро могли найти нужное растение, не приходилось далеко ходить и блуждать лесом. На той полянке высажено уже довольно много растений. Карин шла впереди меня, чтобы я мог видеть ее и уследить, чтобы сестра не потерялась. Сестрица шла и рассматривала куклу, подаренную дядей Эрихом. Игрушек у нас никогда не было, да и где их взять? Разве что мама делала какие-то поделки из разных трав, которые быстро усыхали. Сестра улыбалась, под всем этим слоем серьезности и взрослости, который она подает для окружающих, она маленькая милая девочка, совсем беззащитная и хрупкая, поэтому я обязан следить за ней и защищать. Пока я всматривался в ее довольное лицо, мы уже пришли. Полянка небольшая, но это и хорошо, она совсем непримечательна в этом лесу, ее трудно найти. Я склонился над растениями и смотрел на их состояние, не едят ли их непрошенные лесные гости, вглядывался, насколько они выросли и раздумывал, когда их можно собирать. Пшеница еще зеленая и ее еще рано собирать.
- Надо будет полить пшеницу завтра, чтобы она не засохла.
 Карин не ответила, она была занята своей игрушкой. Я не обиделся, пусть играет.
- Михаэль.
- Что?
- Как ты думаешь, когда закончится война?
 Это вопрос, над которым ломают головы все, и никто не знает ответа.
- Не знаю, возможно, люди поумнеют, или же им надоест воевать, или пока кто-то не выйдет победителем.
 Она задумчиво посмотрела на куклу, а потом на меня.
- Интересно…. Какого это, умирать?
 Я молчал. К таким вопросам не привыкать, я даже сам иногда об этом задумывался. Никогда не знаешь, что ждет тебя завтра.
- Не знаю и знать не хочу. А тебе советую об этом не думать, лучше думай о маме, о том, что мы должны ей помогать и без нас она не сможет.
 Я встал с колен и отряхнулся.
- Мы должны выжить любой ценой.
- Ради нее…. – прошептала Карин.
- Нее, отца и дедушки. Ради тех, кто так упорно пытался нас защитить. Мы не должны сдаваться.
 Я взял ее за руку и повел за собой. Карин удивленно посмотрела.
- Куда мы идем?
- Я хочу посмотреть, что там дальше.
 Она вырвала руку, я развернулся.
- Мама говорила нам никуда не ходить без нее. Мы не должны уходить далеко в лес.
- Мы должны учится самостоятельности, нельзя висеть тяжким грузом на ее шее. Ты же не собираешься прожить жизнь держась за ее юбку.
 Она хмыкнула в мою сторону, надула щеки и пошла впереди меня. Сестра просто хочет показать себя сильной. Хочет, чтобы я думал, что она и сама может о себе позаботиться. Она такая милая и наивная, всё равно ведь ребенок в душе. Мы прошли, трава была высокая. Мы шли минут десять, и тут уже произошло неожиданное, в траве что-то зашелестело. Карин отпрыгнула назад и закричала.
- А-А-А, ЗМЕЯ!
 Это и правда была змея. У меня по коже прокатила дрожь и бросило в пот. Я застыл и не знал что делать. Змея поползла на Карин. Я машинально схватил Карин за руку и толкнул ее в другую сторону, наступил на змею. Я чувствовал, что под моей ногой что-то шипит и извивается. Тело двигалось само по себе, будто знало, что делать. Я выхватил нож и отрезал голову змее. Карин плакала. Она испугалась и поцарапала коленку, когда я ее толкнул. Я обнял ее и попытался успокоить.
- Ну-ну тихо, она тебе ничего не сделает.
 Карин плакала, обняла меня покрепче. Я погладил ее по спине.
- Ну не плачь, всё хорошо. Сильно болит?
- Да….
 Я присел перед ней, достал из ее лукошка несколько трав и засунул их в рот. Вкус не очень приятный, горький, но что поделать? Пока я жевал травы, взял из ее лукошка тряпку, в которые было завернуто всё содержимое, и оторвал лоскут. Я выплюнул в руку смесь пережеванных трав, приложил к царапине и сделал из чистого тканевого лоскута повязку. Карин немного успокоилась. Ее лицо опухло, она сидела и похныкивала. Я в это время смотрел на убитую змею, она довольно большая. Я задумался о том, что ее можно съесть. Я слышал, что их можно есть даже сырыми, весь яд в голове и шанса отравится, поедая мясо, нет вообще, так же можно пожарить. Но, если так подумать, у нас есть три заячьи тушки, можно сходить на рыбалку, я достаточно насобирал грибов. В общем, идея съесть змеиное мясо ушла из моей головы сразу же. Я взял тело змеи, вытер нож о траву, сделал на глаз прямой надрез вдоль живота.
- Михаэль, что ты делаешь?
 Я снял кожу с змеи и положил в свое лукошко.
- Я снял кожу, хочу отдать ее дяде Эриху. Ты видела, какой у него старый и потертый пояс? Он подсушит эту кожу, оденет поверх пояса и зашьет. Будет у него новый ремень, да еще и со змеиной кожи.
- Хорошо ты придумал….
 Карин немного успокоилась, ей стало легче. Я просто стоял и ждал, пока ей станет легче. Делать было нечего. От скуки я взял камень и бросил его в сторону. Я не услышал, как он упал. Меня это заинтересовало, и я решил проверить. Я сделал пару шагов вперед.
- Ты куда?
- Хочу проверить, почему не было слышно, как упал камень.
 Карин подбежала ко мне и схватила за руку.
- Нет, не ходи туда, вдруг там еще змеи.
- У меня есть нож.
 Сестра опять чуть не заплакала.
- Нет, пожалуйста, не оставляй меня одну. Прошу тебя, Михаэль.
- Тогда оставь лукошко и пошли вместе.
 Она начала хныкать.
- Ну зачем тебе это?
- Я хочу проверить и всё. Оставь лукошко.
 Карин не хотела идти или отпускать меня, но я был очень заинтересован, и меня она не могла остановить. Теперь я шел впереди. Шел медленно, всматриваясь под ноги, в густую траву, держа нож в руке, готовый ко всему. Мы шагали по высокой траве, пока не наткнулись на глубокую яму. Я поднял рядом лежащий камень и бросил. Мы прислушались. Ничего не услышали. Я лег на землю и пытался рассмотреть, что же внутри, но из-за темноты ничего не разглядеть.
- Михаэль, пойдем, пора возвращаться.
- Хорошо, пошли домой.
 Мы пошли не спеша по тем же тропинкам, по которым пришли. По дороге мы договорились, что не скажем маме о случившемся, дабы она не волновалась. Больше ничего страшного не случилось. Карин слегка прихрамывала из-за боли, но ничего, на следующий день это пройдет. Мы вышли из леса и направились в сторону дома дяди Эриха. На улице около его дома мы увидели интересную картину – пьяная троица ходила по улице, шатаясь, и пела песни. Первым упал на землю егерь. Его подняли пьяные дядюшка Томас и Вольфганг. Они сделали несколько шагов, придерживая обездвиженное тело, и упали в высокую траву. Мы подошли поближе посмотреть, что же с ними. Я посмотрел внимательно.
- Спят.
 Карин вздохнула и с осуждением произнесла.
- Как не стыдно так напиваться.
Я посмотрел на нее.
- Не говори так. Порой каждому нужно забыться. Нельзя всю жизнь быть серьезным, иногда наступает время, когда хочется забыть про всё. Особенно про войну…. 
 В этот момент я задумался над своими же словами. Задумался, а что на самом деле есть жизнь? И мне припомнился небольшой отрывок, прочитанной из книги, которую я уже не помню.

Слезы резонанса

Всё в нашей судьбе начинается с минимума. Точка минимума – начало нашего графика жизни в физической и биологической системе всеобщего существования. Каждая точка на нем, каждый штрих - поле нашего существования. Точка максимума – наше блаженство, а минимума – падение и начало нового пути к следующему возвышению или же падению еще ниже, в ось минусов. Жестокий мир логики и гипотез. Он призван создавать нам области начала и конца, стремящихся к нулю. Вот где мы перебываем, а в итоге медленно затухаем, теряем жизненный коэффициент - силу, с которой мы воздействуем на систему по всем ее параметрам. Это продолжается до тех пор, пока мы можем противостоять факторам, ингибирующим наши воздействия. Но конец один - тотальное и бесповоротное исчезновение.
 Числа? Здесь они не важны. Они показывают лишь истинные величины наших взлетов и падений. Мы начинаем свою систему с нуля на осях времени и пространства, им же и заканчиваем. По этой причине выполненная работа тоже равна нулю. Ради чего тогда стоит жить в этом скучном математическом мире? В нем только и нужно, что всё время продолжать сопротивление внешним силам до последнего вздоха. Какой смысл всего этого безумия? Этот мир – жестокая ирония, замкнутая в вечный двигатель и продолжающая повторятся чрез каждый пройденный ею период.

 Величие жизни превосходит страх смерти. Лишь во мгновения душевной разрухи, когда болят твои мысли, увидев лик смерти хоть однажды, ты начинаешь ценить жизнь. Я взял Карин за руку. Сестра косо посмотрела на меня.
- Пойдем.
 Мы направились к дому дяди Эриха. Я постучал, но Карин бесцеремонно зашла в домик. Мы привыкли, что дверь для нас всегда открыта. Это место, где нам всегда рады. Это наш второй дом. Дядя Эрих чем-то занимался в своей мастерской.
- Мы помешали? – спросила Карин.
 Дядя Эрих отложил все свои дела.
- О, вы уже пришли. Как погуляли?
 Он заметил повязку на коленке Карин, нахмурился.
- Иди ко мне, котенок.
 Карин подошла к нему. Дядя Эрих взгромоздил  ее на свои колени, гладил по волосам. Сестра его обняла.
- Давай рассказывай , что случилось?
 Карин посмотрела на дядю Эриха и улыбнулась.
- Упала.
 Он обнял ее.
- Мое ты золотце, надо смотреть под ноги. Чай будете?
- Я бы не отказался, - сказал я дяде Эриху.
 Пока он заваривал чай, Карин прибиралась в его домике, а я подметал. Мы удивились, что у кого-то в этом поселке остался чай. Все пили травы, которые собрали мы с мамой. Дядя Эрих достал какую-то старую железную банку, замотанную тряпкой. Вид у нее был уж очень старый.
- Вот, еще немного осталось, - сказал дядя Эрих, показывая мне содержимое банки. – Я замотал ее тряпками, чтобы чай не опрел. Думаю, его еще можно пить.
 В рабочей комнате сапожника раздался грохот падающих вещей, а за ним и злые возгласы моей сестрицы.
- Дядя Эрих!
- А? Что там?
 Дядя Эрих пошел на ее голос. 
- Ну как так можно?! Как можно так за собой не следить?! Тут такой бардак!
 Дядя Эрих виновато стоял в дверном проеме и почесывал затылок.
- В свое оправдание могу сказать, что я живу сам, моему дому нужна женская рука.
- Как вы еще сам мхом не покрылись?
- Прости, я обещаю исправиться. 
 Дядя Эрих взял связку ключей, схватил лестницу, которую он держал в погребе и вышел во двор. Мне стало интересно и я заглянул, что там делает Карин. Я зашел и в меня сразу полетели какие-то старые вещи, ели успел увернуться.
- Ты что тут делаешь? Зачем разбрасываешь вещи?
 Она злостно посмотрела на меня. Я увидел кучу всякого хлама, который она успела набросать. В нем были старые ржавые замки, два сломанных ножа, несколько разных дырявых сапог, грязная простынь, гнилые нитки и тому подобное.
- Это всё нужно выбросить! – сказала сестра. – Бери и выноси всё это на улицу.
- Хорошо, как скажешь.
 Я начал понемногу выносить вещи и складывать их на улице. Из домика раздался голос Карин.
- И пойди к нам домой принеси мне ведро чистой воды, миску и тряпку.
 Я вынес на улицу много вещей, устал, пока их переносил. Принес для Карин всё, что она просила. Мамы еще не было дома, когда я зашел за водой и тряпками. Видимо, она еще ухаживала за тем эсэсовцем. Карин вытирала пыль, а меня заставила мыть окна. В доме стало светло. Я не знал, куда делся дядя Эрих. Чайник давно закипел. На чердаке слышались шаги и скрип половицы. Наверное, он там. Карин помогала мне домывать окна, осталось вымыть полы, как вдруг зашел дядя Эрих. В руках он держал большую серую коробку, на которой сверху лежала белоснежная скатерть. Он улыбался.
- Какие вы молодцы, давайте пить чай.
 Карин смотрела на эту белоснежную скатерть и прям дырявила ее глазами. Сестра не выдержала.
- Дядя Эрих, у вас же вот есть хорошие вещи, почему вы живете в таких плохих условиях?!
 Он расстилал скатерть.
- Ну а для кого мне всё это выставлять? Живу я один уже довольно давно, вот только вы ко мне ходите. Для вас я могу накрыть хорошее и чистое, а сам как-нибудь переживу и так.
- А что это у вас там? – поинтересовался я, смотря на коричневую коробку.
- Сейчас я всё покажу.
 Он открыл коробку и доставал что-то завернутое в тонкую коричневую бумагу. Казалось, что Карин даже интереснее, чем мне узнать, что это такое. Сестра взяла в руку сверток и сняла бумагу. В руке она держит маленькую чашечку с голубыми цветочками.
- Это что, чайный сервиз?
 Дядя Эрих ответил улыбкой на ее вопрос.
- Да, на шесть персон.
- Дядя Эрих, я не гордая, могу попить и с кружки, зачем вы его достали?
 Он погладил ее по голове.
- Да ладно тебе, раз живем. Это мы еще молодые были с моей женой, купили этот сервиз в Берлине, в августе 34го. Она так и не открыла его.
 Дядя Эрих достал чайничек из сервиза, добавил в него несколько ложек черного чая и залил кипятком. Сахара и чего-то сладкого не было, так что блюдечка и ложки нам не пригодились. Но всё равно очень приятно попить чай за столь долгое время. Дядя Эрих открыл окно. Достал из тумбочки стола деревянную коробочку, размером с ладонь. Внутри бумага для папирос и немного табака. Карин с презрением смотрела, как сапожник набивает табаком бумагу, смачивает ее по бокам и скручивает.
- А я думала, вы не курите.
- Бросил. Жена всё время с этим боролась. Когда ее не стало, я вот выкуриваю одну папиросу раз в месяц. Как говориться, вспомнить, что оно такое.
 Он уже было хотел подкурить, зажег старую спичку, но Карин схватила его за руку.
- В доме не курить.
 Он удивился.
- Так это ж мой дом.
- Ваш дом, в котором сейчас присутствуют дети. Я начну кашлять, если вы закурите.
 Вот так вот, хозяина дома выгнали курить на улицу. Обиженный но не сломленный, он вышел на крыльцо. Я на нее посмотрел.
- Ты же не кашляешь, когда кто-то рядом курит, зачем ты соврала?
- Михаэль, мы только прибрались, стало так свежо. Когда это дядя Эрих последний раз дышал свежим воздухом в своем доме? Покурит и на улице, ничего с ним не случится.
 Я выпил чай, уж очень он вкусный.
- Дядя Эрих, - позвал я его.
- Оу?
- Идем на рыбалку?
- А когда?
- Завтра утром.
 Он вошел в комнату и сел к нам за стол.
- Да с тобой даже нет никакого азарта в рыбалке. Я просто хожу рыбу покормить, она вся тебе достается.
 Дядя Эрих посмотрел на сестру.
- Карин, вот как так получается?
 Сестра пожала плечами, а я улыбался.
- Тут есть хитрость.
 Дядя Эрих посмотрел на меня очень заинтересованно.
- И какая же?
- Масло.
 Он не понял. Всё дальше продолжал смотреть на меня с большим интересом.
- Объясни.
- Я просто жарю подсолнечное масло на сковороде, даю ему остыть и несколько капель выливаю в банку с червями. Баночку оставляю на ночь с грудкой земли, чтобы червы обмазались маслом и за ночь испорожнились от того, что они ели в земле. Рыбе почему-то нравится запах червей и она сразу же его заглатывает. Никакой науки в этом нет. Дедушка меня научил.
- Ваш дедушка ведь был плотником и фермером, а не рыбаком. Откуда он такую мудрость услышал?
 Я был горд сейчас за деда. Я даже выпрямил спину и принял гордый вид.
- Он говорил, что когда-то наткнулся на старую потрепанную книгу, от которой осталось всего несколько страниц. Вот и вычитал. Он всегда налавливал больше рыбы, чем кто-либо другой. Вот только мне ваши удочки нужны.
 Дядя Эрих выпил чай и призадумался.
- Это мне нужно опять лезть на чердак? Ну ладно, сходим обязательно. А покажи червей, хорошие?
 Я взял лукошко и протянул ему тряпочку. Дядя Эрих развернул сверток и перебирал червей, рассматривал каждого.
- Какие жирные. На таких и кита можно поймать.
- Ага, если бы они у нас тут водились, - саркастически прокомментировала Карин.
 Ей не очень нравились мужские разговоры о рыбалке или что-то подобное. Сестре больше нравилось, когда дядя Эрих с ней сюсюкается.
- Сходим, почему бы и нет.
 Я совсем забыл про шкуру змеи.
- Вот, это вам.
 Он подозрительно посмотрел на меня и шкуру, которую я протянул.
- Где взял?
 Я совсем забыл…. Не подумал, как буду оправдываться перед ним.
- Нашел.
- Да? Ты еще скажи мне, что это она так сбросила. Вон надрез через всё пузо. Говори, где взял.
- Ну ладно, я ее убил. Я просто подумал, что вам бы новый ремень не помешал. А что? Ее можно высушить и подшить поверх старого.
 Дядя Эрих смотрел на меня обвиняющим взглядом.
- Спасибо конечно, но, не нужно ради меня рисковать жизнью. Вы о маме своей подумали? А если бы она кого-то из вас укусила?
 Мы оба склонили голову.
- И вообще я ни в чем не виновата…. Это всё Михаэль, - прошептала Карин.
 Дядя Эрих погладил ее по голове.
- Конечно, ты ни в чем не виновата, мое солнышко. Но больше такого не делайте. Спасибо.
 Дядя Эрих взял шкуру и положил ее на подоконник. Я удивленно посмотрел на Карин, спрашивая взглядом, зачем она всю вину на меня свалила. Сестра показала мне язык.
- Дядюшка Эрих, а как вы будете ее подшивать? У вас есть то нитки и иголки, или мне опять приложить свою женскую руку?
 Он рассматривал кожу змеи на свету.
- Золотце, есть. У меня всё есть. 
 Он повернулся и улыбнулся нам.
- Это ж я. Самый богатый человек в мире.
 Мы улыбнулись, Карин засмеялась.
- Ну-ну.
 Мы с сестрой допили чай, и она приказала мне помочь помыть полы. Дядя Эрих сидел молча и с грустью смотрел на чайный сервиз, купленный его женой в Берлине августом 1934 года. Наверное, это навеяло ему множество неприятных и больных воспоминаний. Мы помыли полы, я взял ведро с грязной водой и вылил его содержимое в траву. Карин собрала лукошка, дядя Эрих сидел всё так же, в молчаливом отрешении.
- Дядя Эрих, я пойду. Маме нужно помочь, травы разобрать и грибы приготовить, - попрощалась сестра.
 Он задумчиво сказал:
- Ага, хорошо.
 Я взял у нее лукошко и тоже собрался идти.
- А ты куда? – сказал дядя Эрих.
 Я остановился и с недопониманием посмотрел на него.
- Тоже домой.
- А кто хотел на рыбалку со мной пойти? Сейчас я поднимусь на чердак за удочками, а ты будешь мне помогать.
 Я поставил лукошко, его выхватила Карин и ушла.
- Хорошо, а что нужно делать?
- Не переживай, Михаэль, работа всегда себя найдет. Нужно проверить леску, крючки привязать, возможно, заменить поплавки, разобраться в катушке.
 Он улыбнулся.
- Всегда есть, чем заняться. Извини, может, я говорю и лезу не в свое дело. Ты остался с мамой и сестрой, тебя этому никто больше тебя этому не научит. Кто должен быть мужчиной в доме, я или ты? Не известно сколько я проживу, вообще, может, умру завтра.
 Я закатил глаза.
- Дядя Эрих, давайте не будем ударяться в крайности?
 Он улыбнулся мне, положил руку на мое плечо.
- Ну, ты меня понял, пошли. Хорошо, что я еще не убрал лестницу.
 Оставшийся день дядя Эрих учил меня и объяснял, как чинить и ухаживать за удочками. Карин помогала маме, прибиралась по дому. Дядя Эрих обещал зайти за мной утром, лучше идти, пока рыба еще голодна. У него очень красивый и большой набор крючков. В этом наборе были какие-то свинцовые «капли», которые звались «грузило» и крепились к крючкам. Мне объяснили, что это для рыбалки на речке, чтобы течение не унесло крючки, а так же для рыбалки на глубоководную рыбу. Но, в наших местах было только озеро, поэтому, это нам не понадобиться. Мы проверили каждый поплавок. Дядя Эрих сказал, что в воде он должен стоять вертикально, не лежать на воде и не находится под ней. Годность поплавков мы проверили, опустив их в чайник, имитируя рыбалку. Дядя Эрих говорил что в нашем озере можно поймать много разной рыбы, сома, карася, осетра, пелядь и другие виды рыб. Мне нужно лечь пораньше, чтобы не пропустить утренний клев. Я уже воодушевлен большими надеждами поймать больше рыбы, чем дядя Эрих. Мы смотали удочки и попрощались. Дома мама с Карин варили грибы в кастрюле, не знаю, что они хотели с ними делать. Я достал баночку и крышку для своих червей. Вывалил их внутрь. Поставил сковородку на огонь, поджарил подсолнечное масло и ждал, когда оно остынет.
- Михаэль, Карин, Вольфганг еще не вернулся, вы не видели его?
- Он спит в траве с егерем и пьяным часовщиком Томасом, - ответила Карин.
- Нельзя его так оставлять. Помогите мне его перенести.
 Мы с Карин не очень то и хотели это делать, но что поделать? Мама ведь попросила. Мы нашли его на том же месте. Мама Взяла его за руки, а мы с сестричкой за ноги. Понесли. Правда, Карин уронила свою сторону, заходя в дом.
- Ничего страшного, - сказал я Карин.
 Мы уложили его на кровать и укрыли одеялом. Мама пошла по домикам, чтобы родственники подняли с земли и отнесли домой остальную кампанию. Я доделал все свои дела и лег на кровать. Безумно хотелось спать. Сегодня был насыщенный день. И в лес сходили, и прибрались, разделали зайцев и приготовили кушать, удочки сделали, этих пьяниц домой перенесли. Карин легла в кровать обнимая свою куклу.  Я закрыл глаза. Сладкие сны не заставили себя долго ждать.   

 Серое холодное солнце вознеслось над нашими бедными головами. Мы идем смирно и покорно сквозь дебри умершего леса. Я поднял голову и посмотрел в ввысь. На тле небесной пелены разместились четыре небесных светила: пепельного цвета лучезарное солнце, белый полумесяц, блеклый диск новолуния и черный диск затмения. Их свет не дарит никакой надежды, ни капли тепла. Смотришь на эту мертвую красоту, и задумываешься о бренности бытия. Мы идем молча. Рядом со мной ступают блеклые тени. Всё, что осталось от былых людей. Безмолвно, умиротворенно, с ликом отрешенности, шагают со мной по пути Вольфганг Канц, Эрих Хольцер, часовщик Томас и его дочь Анна Кауфман, егерь Франк Биккель с братом Гансом, вся семья Мильхов. Отдельно от нас тянут ноги солдаты СС, закованные в черные цепи. Параллельно с ними идут трое солдат СССР. Я ступаю вместе с мамой. На ее глазах слезы. Только она выражает хоть какие-то эмоции.
- Мама, куда мы идем?
 Но, она не ответила, лишь сильнее сжала мою руку. Каждый несет в своих руках тканевой сверток. Исключение – солдаты, закованные в цепи, и мы с мамой. С каждым пройденным шагов на моем сердце зарождается и растет большое беспокойство. Самое страшное – я ничего не могу сделать. Ноги будто сами по себе, и ведут меня туда, куда им захочется. Мы вышли на полянку, окруженную со всех сторон лесом. Четыре небесных светила разместились прямо над нашими головами.
 В центре голой поляны восстала незнакомая сущность. Высокая, метров пять ростом, не меньше, в сером суконном балахоне. Лица не видно из-за натянутого капюшона. Сметь  вытянула костлявую руку. В оголенной ладони возникла огромная костяная коса. Ее клинок огромен, метра три в своем размахе. Она совсем не похожа на обычную косу: острие раздвоено, пятка в виде черепа с черными глазницами, на кольце и косовище красуются длинные ленты красного и черного цвета. Я бы сравнил эти два цвета, как символ двух линей судеб человека: красная – линия жизни, черная – существование после смерти. Рукоять украшал большой шип. Смерть вонзила косу рукоятью в землю, сложила на ее пятке свои костлявые кисти, и ждала. Возле нее появились несколько человек. Они улыбаются и открыли свои объятия для нас. Возле серой сущности стоит мой мертвый отец, рядом с ним молодая женщина и мальчик лет одиннадцати. Люди подходят один за другим, бросают на землю свертки и исчезают под подолом серого балахона. Эрих Хольцман улыбался. Он подошел к жене, поцеловал ее, взял на руки сына и они ушли. Я начал вырываться.
- Мама, нет!
 Она меня будто не слышит, а слезы так и льются по ее щекам. Мама отпустила мою руку и пошла к возлюбленному. Они обняли друг друга, повернулись и с тоской посмотрели на меня.
- Нет…. Стойте! Не уходите! Мама!
 Я кричу им, но они только плачут от горя. Я понимаю, что не хочу умирать. Не хочу, чтобы мама умирала.
- Мы не можем оставить Карин одну!
 Она склонила голову и плачет. Остались только мы. Смерть бездушно смотрит на меня. Как же я хочу остановиться. Я сжал кулаки и стал избивать свои ноги, но даже боли не чувствовал. Вдруг, я остановился. На поляне появился еще один человек. Высокий, коротко стриженный, темные волосы, глаза ярко зеленые. На нем очень странная одежда, даже трудно так ее назвать. Он будто одет в плащ из белых языков огня. Огонь всё время перемещается и играет своими языками. Он подошел к Смерти, та наклонилась. Казалось, что Смерть кланяется ему, на самом деле, она наклонилась, чтобы расслышать его получше. Я не слышал, что он ей сказал, но Смерть слушала очень внимательно. Она кивнула, накрыла подолом балахона моих родителей и исчезла. Я ошарашено смотрю на незнакомца. Его тело всё в знаках. Справа на груди надпись: «Lux in tenebris» (Свет во мгле), напротив сердца изображен египетский знак Анкх, на внутреннем предплечье левой руки изображение креста, задней части шеи – черный ворон, на лопатках знаки двух солнц. Он заметил, что я всматриваюсь на него. Незнакомец обратился ко мне, не поворачиваясь ко мне лицом.
- Знак на моем левом предплечье – кельтский крест. Знак расы, из которой я родом. Анкх означает, что я бессмертен. Ворон на шее означает, что я обречен на одиночество. На левой лопатке – знак Черного Солнца, правой – знак Солнца, это означает, что я всегда нахожусь между светом и тьмой и никак не могу быть на той или иной стороне.
 Он ненадолго замолчал.
- Ты не умрешь. Пока не умрешь. Прощай.
 Как только он сказал это, что-то потянуло меня назад, в дебри леса, подальше от этой поляны. Меня уносило очень быстро и куда-то далеко, пока не стало очень темно. Кто-то будто ударил меня по голове. В глазах стало темно. Я потерял сознание.