Бар на улице Романтиков

Меня всегда завораживали эти маленькие бары. Знаете, те, которые расположены почти в каждом втором по счету доме на центральных улицах. Их множество. Уютные или неуютные, в ковбойском или пиратском стиле, с музыкой диско или с попсой, льющейся из колонок громко или почти не слышно. Атмосферные местечки. Некоторые из них полупусты независимо от дня недели, другие – всегда наполнены толпой клерков, страдальцев, влюбленных, брошенных. Тут каждый второй выпивающий, каждый первый – спивающийся. Добродушный бармен всегда без проблем нальет тебе сомнительного пойла из-под полы, не особо обращая внимание на то, что заплатил ты за Хеннеси, не спрашивая у тебя документов. Да что там у тебя. Не спрашивая документов даже у той девочки в розовом за соседним столиком, которой явно нет даже шестнадцати. Бармену можно. Недоливать, наливать не то, наливать не тем. Ему простительно, ведь он еще полночи будет слушать о твоих проблемах, а потом вызовет тебе такси. Поэтому первая заповедь в Библии Бара – «Не обижай бармена, ибо надеяться тебе здесь больше не на кого, а домой попасть надо».
Люблю я бары. Искренне. Я бываю в них каждый день. В этом городе я уже обошла все. Есть «будничные» бары. Не в том смысле, что я хожу в них только по будням, а в том смысле, что я посещаю их в будничном настроении. Когда в принципе ничего не происходит и не должно произойти. Это бары для жизненного периода «работа-дом». Когда в душе, голове и теле пустота. А есть и другие – бары «когда небо на голову свалилось». Места моей жизненной кульминации. Эмоциональной разрядки. Места, где принимались важные решения по работе, рвались отношения, заводились новые, рыдалось от любви, грызлись локти от досады, рвались волосы от сожаления. В таких барах выпито особенно много. Ну и, конечно, есть «депрессивные» или «меланхоличные» бары. Вернее, он один. Небольшое местечко недалеко от моего дома. Подвальное помещение, постоянный полумрак. Плей лист настолько разнообразен, что даже я, как завсегдатай, иногда теряюсь. Но не громко – и это плюс. Компании сюда забредают разношерстные, но «элиты», слава Богу, нет. Не люблю я их. Особенно женщин. Стоят три копейки, а манерности на все сто рублей. А место это называется просто – «Бар на улице Романтиков». Улица у нас такая. В это место я попадаю сразу после баров «когда небо на голову свалилось» и перед «будничными». Здесь выпито меньше всего, а времени проведено больше. В таких местах я уже знаю всех. А все знают меня. Здесь даже меню не предлагают. Официант просто спрашивает: «Как всегда?», я киваю головой. Официанты тут всегда меняются. Иногда я, конечно, задаюсь вопросом, откуда новички знают мое стандартное меню, но как-то быстро об этом забываю и еще ни разу этот вопрос не задала. В общем, к чему я все это? Ах, да. Сегодня я тоже здесь. Снова здесь.
- О, Ксюха! – хлопнули меня по плечу.
- Привет, Пал Саныч! – с улыбкой поздоровалась я.
Еще один частый гость «Романтиков». Пал Саныч сюда захаживать начал, когда я только родилась. Тут все по-другому, конечно, было, но, как и сейчас, и наливали, и угощали, и компания подходящая находилась.
- Пропала совсем. Я уж думал – закодировалась, - рассмеялся Саныч над своей же шуткой. Я тоже улыбнулась.
- А с чего мне кодироваться? – я подперла щеку рукой и всмотрелась в пейзаж за окном. Вздохнула. – Я ж не алкоголик, Пал Саныч. Я ж – гедонист. Ну, это те, которые от жизни любят только удовольствие получать – однобоко попыталась объяснить я. – Только вот я не виновата, что счастье и удовольствие для меня – это выпить вина после отвратительного дня в хорошо знакомом месте. Желательно в одиночку.  Хреново, конечно, что на этом все цели и стремления заканчиваются, но все же. В общем, не алкоголизм это, а гедонизм. И бесцельность бытия.
Я вздохнула еще глубже. Саныч засмеялся еще громче.
- Ну, значит все мы тут гедонисты, Ксюха. Ладно, бывай! – Он ушел.
Эти бары, эти местечки, они как храмы с адекватными прихожанами. Когда в него заходишь и понимаешь – ты один. Сколько бы рядом с тобой человек ни было. Ты наедине с вселенной. И по большому счету не особенно важно в брюках ли ты, накрашена ли, знаешь ли молитву, сидишь или стоишь, плачешь или смеешься. Ты дома. И общаешься ты с Отцом так, как угодно тебе. Как душа твоя просит. Как боль твоя тебя ведет. И никто даже не подумает тебе помешать. Так же и в «своих» барах. В тех, которые тебе по душе. Здесь тоже никто ни за что тебя не осудит. А самое главное – никто не попытается составить тебе компанию, пока ты сам того не захочешь. И поэтому прямо на входе: «Девушка, мне тот столик в самом углу у окна на две персоны. И сразу заберите второй стул. Мне он ни к чему, а у вас может быть чуть позже будет аншлаг. Спасибо».
Сегодня идет дождь. Сезон дождей вообще идеальное время для «Романтиков». Тут на каждом столе зажигают свечу, верхний свет полностью потухает, остается только немного бокового. Знакомый бармен обязательно дарит мне бокал свежесваренного глинтвейна и выдает теплый плед, чтобы ходить на перекур. После подаренного глинтвейна по обыкновению прошу двести коньяка и половинку лимона. Монотонно по оконному стеклу стучит вода. Тук-Тук. Тук-Тук. Если случается ветер, водный рисунок с той стороны стекла приобретает форму косых симметричных прерывистых линий. Красиво. Я бы осталась здесь жить на сезон дождей. Как жаль, что им приходится каждую ночь закрываться. А мне приходится идти домой.
Мне снилась тошнота. Две женщины стояли в стороне от группы людей. Это было какое-то светское мероприятие. Женщины смеялись. А меня тошнило. Обе поглаживали свои округлившиеся животы. Светило солнце, они были в красивых, но старомодных вечерних платьях. Одна из них попивала шампанское из изящного бокала. Мне не нравился вкус этого шампанского. Меня от него тянуло блевать.
- А у нас мальчик! – сказала одна из женщин. Без бокала. – Мы про имя еще не думали, но, может быть Миша или Максим. Пока не знаем.
- Ого! Это ведь не просто совпадение? – засмеялась вторая женщина. – А у нас девочка! Учитывая дружбу семей, они могут пожениться!
Ее скрутило. Она выронила бокал и согнулась пополам. Ребенок в ее утробе упорно стучал всеми своими конечностями ей под дых. Женщине было больно. Малыша внутри нее тошнило. Мамочка, мне не нравится шампанское. Я не пью его. Прости.

Вздрогнула. Села на кровати. Все хорошо. Я у себя. Снова закрыла глаза.
Первое сентября какого-то года. Трава зеленая. Деревья пропускают солнечный свет через свои листы. Мы стоим на автобусной остановке. Оба с букетами хризантем. Нам лет по десять. Я точно стояла слева. Мы точно держались за руки. Мы пропустили уже пару автобусов до школы.
Рядом была компания старшеклассников. Они смеялись над нами. Просто так. По юношеской жестокости. По желанию обидеть слабого. Только я не слабая. Макс – да, я – нет. Я, заметив и осознав насмешку, подошла к ним и, вычислив несложными логическими выводами главаря, резко без слов дала ему своей маленькой острой коленкой между ног.
– Ну, вот зачем ты так? - спрашивал Макс, натирая нехитрой смесью йода и зеленки мои синяки и кровоподтеки у себя дома.
– За тем, что они не должны смеяться над нами. Просто не должны — с детским упрямством повторяла я. - Не должны.
На линейку мы с Максом так и не попали.
Пора вставать.
Сегодня я пришла в бар раньше обычного. Без четверти семь я уже открыла стеклянную дверь. Ночь была тяжелой. Сновидения, воспоминания не дали выспаться. Но, переступая порог, я почувствовала, что я дома и успокоилась. Слева за столиком на двоих сидели пара завсегдатаев. Они уже были изрядно пьяны и несли какую-то чушь о чем-то высоком из сферы философии. То ли Шопенгауэр, то ли еще кто-то из этой компании. Жестикулировали мужчины эмоционально, и я решила, что лучше даже не здороваться. За барной стойкой спиной ко мне сидел широкоплечий не знакомый мне мужчина. На него я тоже внимания обращать не стала и прошла к своему столику в углу заведения. Мне принесли коньяк.
Нам исполнилось семнадцать. В один и тот же день. Это было наше первое отдельное от всех жилье. Маленькая пещерка, где мы прятались после изнурительных лекций, неудавшихся свиданий, бесполезных собеседований. Однокомнатная съемная квартирка была будто игрушечной. Каждое утро пока Макс стоял под душем что-то напевая, я рядышком чистила зубы. Наспех приготовленный завтрак на двухкомфорочной электрической плите, криво нарезанный хлеб, неудавшиеся стрелки на моих веках, носки из разных пар на его ногах. Мы были первокурсниками. Безалаберными, пьющими дешевое пойло по вечерам, не очень хорошо выглядящими, но очень талантливыми первокурсниками, которых родители наконец-то отпустили в свободное плавание. Журналисты – народ особенный. Поэтому квартирка всегда была задымлена, захламлена, а по спертому от запаха алкоголя и от пыли воздуху всегда витали великие идеи. Здесь везде были тексты. На полу бесхозно валялись  недописанные миниатюры, на ноутах при включении всегда высвечивались почти оконченные интервью, булавками к обоям были прикреплены стихи и планы на будущее. Мы были счастливы. Нам так казалось.
Гости собрались в крошечной кухне за таким же крошечным столом. Сидели на полу, на коленях друг у друга, на подоконнике.
- Ксю и Макс! – торжественно начал мой тогдашний парень – Поздравляем вас с днем рождения! Я вот что хочу сказать – все встали и подняли пластиковые стаканчики – жизнь одна. Мы – люди особенные. Вы еще юные совсем, перваки, я же на этом факультете уже третий год. И, поверьте, мы – не такие, как все. Так за это и выпьем. За свет, который горит в нас и который мы обязаны нести в массы. За вас!
Народ зааплодировал. Все выпили.
- В общем, - немного смущенно начала я, когда все снова разошлись по своим местам – мы вас не только из-за дня рождения собрали. Есть у нас еще один повод. – Я заулыбалась, подошла к Максу, приобняла его за плечо. – Я, надеюсь вместе со всеми вами, хочу поздравить своего лучшего друга, своего названного брата с первой публикацией в сборнике. Рассказ Макса победил в конкурсе, и теперь он полноправный писатель одного из столичных издательств.
Гордость за друга звенела во мне. Скрыть ее было невозможно. Ребята заулюлюкали и принялись обнимать Макса. Он смущался. Но и счастья своего скрыть не мог. Его тогдашняя девушка задушила его в объятиях. Она потом сольется. Но потом, когда начнутся проблемы. А пока она задаривала его страстными поцелуями. Девушка писателя.
Макс, милый Макс, как же мы все были рады. Ты подарил нам чувство единения. В тот вечер мы все ощутили признание. Нас в твоем лице признали. Наши таланты, наши эмоции, наше право на созидание.
- Это вам от молодого человека за барной стойкой – прервал мои воспоминания официант, ставя передо мной еще один бокал коньяка. – Он просил передать, что вы самая красивая посетительница бара сегодня.
Я огляделась по сторонам. Народу не прибавилось. Только я и двое выпивох за соседним столиком.
- Остроумно – ответила я. – Передайте просто «Спасибо».
Так я и знала. Буквально через пять минут после «подарка» мужчина направился к моему столику. «Только этого мне не хватало. Знакомство на улице Романтиков» - промелькнуло в голове.
- Неудавшийся брак? – спросил незнакомец, смело усаживаясь на стул напротив меня.
Он был красив. По крайней мере, по моим меркам. На вид не больше сорока, хорошо одет, карие глаза, вокруг которых уютно расположились морщинки. И взгляд. Глубокий. Пронзительный. Будто он знает. Все знает. Я повела плечами. Знала, что подойдет, но как ни странно, он застал меня врасплох. Запах. Хороший парфюм смешался с естественным запахом. Приятно. Давно я не чувствовала запаха мужчины. Давным давно я себя от этого оградила. Запретила себе.
- В смысле? Я не поняла вашего вопроса.
- Я спросил – у вас брак не удался?
- С чего вы взяли? – недоумевала я.
- Молодая красивая женщина в одиночестве пьет коньяк. – Он с прищуром, копаясь в моем нутре, вцепился в мои глаза и не отпускал их. – Думает о чем-то. Тяжело вздыхает. Закрытая поза, руки мертвой хваткой сцепились на груди, брови то нахмуриваются, то расслабляются вслед вашим воспоминаниям и мыслям. Вы напряжены. У вас что-то произошло. Вот я и предположил – может быть, развод?
- Нет, вы не правы. Я никогда не была замужем.
- Тогда что?
А спросил так, будто я обязана ответить. Я на самом деле почувствовала себя обязанной все рассказать. Секундное ощущение.
- Ничего.
- Меня зовут Игорь. Игорь Горелов.
- Ксения.
- Ксения… - так протяжно. Будто и имя то не мое. – Вы художница? Или, может, поэтесса?
- Да с чего вы взяли то? – этот человек вгонял меня в ступор. Своими вопросами. Я – почва. Он – копарь. Копает меня своей маленькой лопаткой вдоль и поперек. Стало не по себе.
- С того, что вы одна. И не в первый раз одна. Вы здесь постоянно одна сидите. И о чем-то думаете, думаете. Вспоминаете.
- Вы здесь бывали раньше? Видели меня? Я вас не помню.
- Нет. Я здесь первый раз.
- Так откуда…
Он улыбнулся.
- Вы себя просто со стороны не видели. А я – спец по одиночкам. По одиночкам с историей.
Его азарт передался мне. Захотелось выиграть у него в этом словестном поединке. Не дать понять, что он прав. Во всем прав.
- Послушайте, что вы хотите?
- У вас есть то, что нужно мне. Я уверен, что могу дать вам то, что нужно вам.
- И что же мне, по-вашему, нужно?
- Избавление.
Я передернулась. Залпом допила коньяк. Отвела глаза.
- Я угадал. Простите меня. Это было просто предположение. Немного психоанализа вашего поведения, несколько десятков минут слежения за вами, несколько ничего не значащих фраз, а дальше игра ва-банк. Я просто предположил, что вас что-то гложит. И оказался прав.
Я разозлилась.
- Да кто вы, черт возьми, такой?! Что за наглость?
Не дождавшись ответа, я вышла на улицу. Не смотря на совсем еще раннее время улица Романтиков уже дремала. Теплый свет из окошек маленьких уютных домиков освещал мокрый от недавнего дождя асфальт. Чуть левее от меня на лавочке страстно обнимались влюбленные. Юные. Он просил ее не уходить. Она что-то бормотала про ждущую маму. Я остановилась. Рядом остановился Макс. Полупрозрачный холодный Макс. Ледяной рукой обнял меня за голые плечи.
- Ну, когда, когда же ты меня оставишь? – с надрывом шепотом спросила я.
- Когда ты меня отпустишь – ответил он и растворился в воздухе.
- Подождите! – тяжелые шаги. Дыхание. – Простите меня. Пожалуйста.
Игорь виновато коснулся моего локтя. Мы стояли на мокром асфальте, а в шаге от нас дорога была совершенно суха.
- Посмотрите – повернулась я к нему. – Видите? Тут, где мы стоим, мокро, а в нескольких сантиметрах от нас – сушь.
- Да, вижу.
- Это – стена дождя. Мне друг про нее рассказывал. Говорил, что, бывают дождевые стены. Это то место, где дождь заканчивается. Или начинается. Это порталы. Места, где сталкиваются миры. Места, где можно потеряться. Или встретиться. Подержать ушедших за руку.
- С кем вы разговаривали?
- С ним. С другом.
- Но здесь никого не было.
- Был. Он. Просто вы его не видели. Просто вы о стенах дождя ничего не знали. Теперь знаете.
- Вы сумасшедшая?
- Да.
- Я тоже. Нам по пути.
И мы двинулись по направлению к дому. Молча. За несколько метров от моего жилья он свернул направо. Мы даже не прощались. Мы знали, что еще встретимся.
Дома никто не ждал. Только Макс, как скромный гость, сидел на краю моей кровати.
- Ксю, ты пришла. Я думал, ты останешься с ним. Я заволновался.
- Макс! – застонала я. – Тебе тут не место, понимаешь?
- Понимаю.
- Я спать хочу.
- Я тоже измучен.
Не раздеваясь, я рухнула в постель. Ледяные руки накрыли мои плечи. В эту ночь я была слишком пьяна, чтобы видеть сны.
День не задался с самого утра.
- Ты же приедешь сегодня? – мамин голос в трубке прозвучал осуждающе. Похмелье не давало сосредоточиться.
- Зачем?
- Десятая годовщина, Ксю! Десятая!
- Мы же не будем отмечать десять лет со дня смерти Макса, правда?
- Что значит «отмечать»? Что за слова-то? – мама по ту сторону трубки явно злилась.
- Отмечать, значит собираться в день ухода покойного и по этому поводу пить! – раздражалась уже я. – Что за бред?
- Мы ждем тебя. Это не обсуждается.
Короткие гудки.
Я завела старенькое авто. Не пользуюсь им особо. Без надобности. Но сегодня пришлось.
Человек десять столпилось возле могилы с шикарным мраморным монументом. Мой светло-голубой джинсовый комбинезон явно был не в тему черным нарядам этой маленькой группы плачущих ворон. Мама смотрела укоризненно.
- Меня бесит эта груда мрамора – как всегда ниоткуда появился Макс.
- Меня тоже – шепнула я.
- Тс! – зашипели на меня из толпы.
Я села на зеленую кладбищенскую траву. Осуждающие взгляды меня не тронули. Эти люди винят меня в его смерти. Куда больше?
Тогда, чуть больше десяти лет назад, дверь в нашу маленькую конуру распахнулась от удара ногой. Был выходной день. Я с удовольствием в одиночестве бездельничала будучи уверенной, что Макс до конца выходных не вернется. Но он ввалился после полудня в стельку пьяный и счастливый в нашу квартирку.
- Ксеня! Ты даже представить не можешь!
Из брошенного им на пол пакета выпала бутылка дорогущего шампанского. Там же был такой же дорогой коньяк, палка наивкуснейшей колбасы, сыр и сломанная роза. Он кружил меня по комнате. Потом, поставив на место, добрался до пакета, вынул оттуда шампанское и раненый цветок. Пробка от напитка полетела в люстру, роза оказалась в моей пышной прическе, дешевые бокалы до краев наполнились шампанским.
- Ксю, мне заплатили гонорар. Вернее задаток.
- За что?
Макс распластался звездой на паласе в комнате и закурил сигарету. Вялая роза постоянно выпадала из моих волос. Я нервным движением поправляла ее и ждала ответа.
- Мне заказали роман.
Я осела.
- Как – роман?
- Вот так. Роман. Задаток дали. Я его начал писать давно. Показал начало издателю. Он так и сказал: «Вот тебе на жизнь. Вот тебе два месяца, чтоб закончить произведение. Я его покупаю»
- Ого! – воскликнула я, и мы снова были счастливы. Насколько я помню, в последний раз.
- Вы снова тут? – Игорь был не удивлен. Просто задал дежурный вопрос. Я сидела за тем же столиком и пила тот же коньяк.
- Ага. Давай уже на «ты»
- Давай. Ты каждый день ходишь в бар?
-  Как же мне не ходить в бар? – недоуменно посмотрела я на него. – У меня по вечерам телефон молчит, понимаешь? Вообще молчит.
- Понимаю. И не исключаю, что я здесь почти по этому же поводу. Почти.
- Кто ты? – я пристально посмотрела в карие глаза. Чуть не утонула.
- Я – издатель.
- Черт. У меня аллергия на издателей.
- О. Да, ладно. Неужели все так просто? Возлюбленный был неудавшимся писателем, каждый день ты, приходя с работы, видела его полупьяного, силившегося что-то написать, что-то продать. Но безуспешно. Ни таланта, ни денег. А ты в него верила. До поры, до времени. А потом он обвинил тебя во всех своих бедах. Практически, в своей бесталанности. Все так прозаично? В этом твоя история?
Что-то в нем было. Что-то магическое. Пока он так уверенно говорил о моем предполагаемом прошлом, его рука лежала на столе у бокала. Какие руки. Сильные, жилистые кисти. Длинные пальцы, аккуратные ногти. Рукава рубахи закатаны до локтя. Один рывок, и этими руками можно планету задушить.
- А он ведь почти прав – вставил свое веское слово Макс.
- Нет, не угадал – ответила я Игорю. – Слушай, ты говорил при первой встрече, что у меня есть то, что тебе надо. Что тебе надо?
- Мне нужна твоя история. А ты, рассказав ее мне, освободишься. И тот, кто постоянно рядом с тобой, тоже освободится.
- Ты о чем?
- О ком – поправил меня Игорь. – О том, с кем ты постоянно перешептываешься. О том, с кем ты, скорее всего, каждый день ложишься спать. Кто он?
- Ты осудишь меня, Игорь Горелов. Осудишь, как все остальные. И мне снова придется бежать, а место здесь уже насиженное.
- Я не судья. А уж тем более тебе.
Я посмотрела на наши руки. Мои спокойно параллельно лежали на столе вблизи бокала. Кисти Горелова нервно устроились очень близко. Мне стало смешно. Я положила свои ладони поверх его.
- Конечно, не судья. – Я усмехнулась. – Какой же судья боится подсудимого?
Игорь смутился. А я успокоилась.
- Он – мой брат. Не по крови. Просто мы с рождения вместе. Были. Всегда были вместе. Одна парта, одна студенческая квартира, один успех. Даже день рождения один на двоих. Ну, как единое целое, понимаешь? – Горелов кивнул. – Я его убила. По крайней мере, мне так сказали.
В тот май Макс пропустил все занятия в универе. Дело шло к сессии, поэтому я старательно записывала все, что нам диктовали на лекциях, приносила домой все задания, в библиотеке брала книги на двоих, но его это волновало мало. Макс не писал. Макс пил. День и ночь, сутками, неделями. Срок сдачи романа близился, написано было до смешного мало. Почти ничего. Я знала, хотя он пытался это скрывать.
Я пришла после очередного полного лекций и семинаров дня. В квартирке жутко воняло алкоголем. Вчерашним, позавчерашним, сегодняшним. Сигаретный дым стоял сплошной стеной. Уже на пороге что-то показалось странным, непривычным. Тишина. Стоп. Нам на день рождения подарили птичку. Она щебетала сутками, не замолкая. А тут – тишина. Я вбежала в кухню. Клетка без изменений одиноко стояла на холодильнике. Птица в ней лежала брюшком кверху. Птица была мертва.
- Макс! – закричала я. – Макс! Макс, черт тебя дери!
Тяжелые шаги. Показался в дверном проеме.
- Что?
- Что с птицей, Максим? Что ты сделал с птицей?
- Я не знаю – спокойно ответил он и закурил сигарету.
Я вгляделась в фигуру и лицо родного человека. Волосы отрасли почти до плеч. Неаккуратные, видно, что давно не стриженные. Неестественная бледность, синие круги под глазами, непонятно откуда взявшиеся морщины. На худом, даже тощем теле теплый растянутый свитер, несмотря на жаркую погоду и жуткую духоту. Существо сродни трупу.
- Когда ты ел последний раз?
- Я не знаю – также спокойно и безразлично, как и на предыдущий вопрос, ответил брат.
Меня передернуло. Что-то внутри переломилось. Усталость взяла свое. Я подошла вплотную и крепко вцепилась в плечи. В то, что когда то было здоровыми широкими молодыми плечами.
- Да что с тобой? – я закричала. – Что? Ты колешься, что ли? Что происходит то?
- Нет. Я не колюсь.
От этого безразличного серого тона трясло еще больше. У меня началась тихая бессловесная бесслезная истерика. Из холодильника полетели все бутылки с алкоголем. Методично, без криков, четкими движениями я выкидывала с полок бутылки.  Стекло громко билось об пол. Линолеум залило спиртом.
Потом мы также молча сидели на ковре в комнате. Макс курил одну за одной не переставая.
- Сдохнешь. – Зло прошептала я. – От отравления никотинового сдохнешь.
Макс улыбнулся, крепко затянувшись дымом.
- Макс, давай поговорим, а? Что ты делать будешь, родной? Что мы будем делать? Мы аванс твой не вернем сами! Может, я у родителей попрошу, чтоб подкинули на возврат? Может, я помогу тебе? Ну, например, ты диктовать будешь, а я записывать. Мы вместе справимся. Мы же всегда вместе справлялись!
Он снова как-то отстраненно улыбнулся.
- Не в этот раз, Ксю. Не в этот раз.
- Но почему? Что с тобой происходит?
- Я просто всех обманул. Тебя, себя, издателей. Мне не о чем писать, Ксю. Я не писатель. Я просто врун.
- Ты хоть пробовал?
- Конечно, пробовал. Вот только не получается ничего. О чем мне писать? Я не менял мир, я не видел войны, я не знаю каковы бескрайние дали, не знаю, какого цвета Байкал и какого цвета небо над ним. Я не миротворствовал, не воевал, не любил, не ненавидел. О чем мне рассказать людям?
Я не знала, что ему ответить. Мне проще было уйти. Встать, накинуть ветровку, взять ключи от машины и не видеть этого. Я знала, к чему он клонит. Я знала, что помощь мою он не примет. Я знала его. А еще я слишком устала жить за двоих. Я уехала.
Вернувшись утром, я нашла Макса с перерезанными венами в нашей ванной. Для меня это не было чем-то удивительным. Мне было очень больно, но шока я не испытала.
Горелов резко остановился. Мы дошли до перекрестка, где наши дороги должны разойтись. Он пойдет в свою сторону, я – в свою. Он в проплаченную на несколько недель гостиницу, я в проплаченную на бесконечность конуру. Я не удержалась:
- Можно я останусь у тебя?
Мы повернули к нему.
Рассветало. Через плохо помытое гостиничное окно мы смотрели на постепенно голубеющее небо. Красиво. Я потянулась. Горелов прижал меня к себе.  Закурил. Улыбнулась. Сонно и спокойно.
- Так почему я должен был тебя осудить? Почему тебя все осудили?
Мне не сложно было отвечать на такие вопросы. Уже не сложно. Я уже доверилась. И доверяла.
- Потому что я знала. Чуйкой. Уходя в тот вечер, понимала, что он сотворит.
- Но… - Игорь вкусно затянулся. Откинулся на спину. Я не видела его глаз, лица. Лежала на его руке, отвернувшись к окну. Смотрела на рассвет. – Но ведь ты не виновата. Вообще ни в чем, понимаешь? Вообще ни в чем – как мантру повторил он.
- Вообще ни в чем – как молитву повторила я.
- Он ничего не оставил? Даже записки?
- Оставил. Я когда через несколько дней собирала вещи перед переездом, а переезжать я решила сразу после похорон, нашла в шкатулке с бижутерией флешку. Я не клала ее туда.
- Роман?
- Да. Начатый недописанный роман. Тот самый.
Горелов крепко обнял меня обеими руками. Тепло и спокойно, тепло и спокойно…
- Слушай, Ксю, ты никогда не хотела стать писательницей?
Я, обернувшись, удивленно посмотрела на Горелова.
Полупустой вокзал никак не успокаивал, только добавлял волнения. Я крепко сжимала в руках билет на поезд. Небольшой рюкзак за плечами вроде бы говорил о том, что я уезжаю ненадолго. Метающийся взгляд говорил о том, что я сама не знаю, когда вернусь. Куда вернусь. Вернусь ли?
- Ты, правда, уверен?
Игорь ободряюще улыбнулся.
- Правда. Тебе там понравится. Сосновый лес, ближайшие соседи за пару километров. С террасы мост, ведущий прямо в озеро. Там все есть. Ключи от машины, стоящей во дворе, в правом верхнем шкафу в кухне. Ты всегда сможешь доехать до ближайшего населенного пункта и купить все, что тебе необходимо. Дом чист и обустроен. Я уехал оттуда буквально месяц назад. Место идеально для тебя.
- Я боюсь. Боюсь, что не смогу. Дописать.
- Ты все сможешь. Прими это как должное. Как терапию. Терапию не для себя, для покойного. Ты же его мертвой хваткой подле себя держишь. Дай ему уйти. Проводи. Отдай последний долг.
- Почему ты не едешь со мной?
- Я приеду на следующий день, после того, как ты поставишь последнюю точку в романе.
Объявили о прибытии моего поезда.
- Но как ты узнаешь? Как ты узнаешь про последнюю точку?
- Ты нужна мне свободной. Ты сама себе нужна свободной. А узнать, когда это случится, уж поверь, дело не хитрое. Особенно для человека, который искал тебя всю жизнь. Ты сама не поймешь, зачем я приехал, когда придется открыть мне дверь.
Я поднялась в вагон. Горелов уже пробирался к выходу сквозь толпу провожающих. Я потеряла из виду его спину. Прошла внутрь. Кинула рюкзак на полку в купе. Посмотрела в окно. На перроне стоял Макс. Он тепло улыбнулся мне и махнул рукой. Я улыбнулась в ответ. Поезд тронулся.