И небо упало на землю

И НЕБО УПАЛО НА ЗЕМЛЮ…

В 1770 году Потёмкину уже приходилось брать Измаил, но тогда он был не сравним с теперешним. К примеру, в 1770 году в Измаиле было 37 пушек, 1790-м - более двухсот.

Представлялась возможность взять эту крепость в 1789 году, когда она была значительно слабее. В августе 1789 года генерал Репнин, преследуя отходящий отряд Гассана-паши, достиг Измаила и занял близ него выгодные позиции. Осмотрев крепость, Репнин назначил штурм на 22 августа. Вот как описывает это единственное за всю войну безуспешное дело историк А. Н. Петров: "Неприятель выслал из крепости всю свою конницу, состоявшую из спагов. С нашей стороны были высланы вперед все казаки.

В происшедшей стычке спаги были опрокинуты, и кн. Репнин стал в расстоянии пушечного выстрела от крепости, обогнув её с северной стороны. Вслед за тем вся артиллерия в числе 58 полковых орудий выдвинулась ни позицию и стала в семи отдельных батареях на расстояний 200-250 сажен от крепости, открыв жестокую пальбу по предместью и стараясь в то же время образовать брешь в крепостной ограде…

Но огонь из крепости был крайне силен. Наши орудия, находясь на открытой позиции, сильно потерпели. Урон в войсках был также значителен. Тем не менее потери неприятели были также велики.

Предместье города загорелось. Пожар развивался и спустя три часа по открытии бомбардирования охватил почти весь город. Опасаясь образования бреши и открытого штурма, Гассан-паша начал уже подумывать об очищении крепости и с этой целью приказал семи галерам, стоящим ниже Измаила, подойти к береговой части крепостной ограды.

Кн. Репнин, не зная действительного назначения этих галер, полагал, что они намереваются действовать на флангах нашего расположения, а потому приказал поставить на берегу Дуная выше города сильную батарею из восьми орудий, которая открыла по турецким галерам такой меткий огонь, что заставила их отступить. С отступлением галер Гассану-паше не оставалось ничего другого, как энергически продолжать оборону, начавшую было слабеть!"

И хотя в крепостной стене образовалась брешь, и войска ожидали приказа о штурме, Репнин повелел начать отход от крепости. Впоследствии, недруги Потёмкина, соратники Репнина по враждебной интересам Россия партии, сочинили сплетню о том, что Потёмкин, якобы, приказал отступить, боясь, что в случае победы Репнин станет генерал-фельдмаршалом. Фельдмаршальский чин многим не давал покоя и его вставляли в сплетни без всяких поводов, даже не задумываясь о том, что иногда тот или иной генерал просто не мог его получить, поскольку это противоречило однажды и навсегда установленному Екатериной II порядку производства.

Причина же отступления была иной. Документы полностью изобличают роль Репнина и его соратников, причем изобличают устами самого Репнина, который, пытаясь оправдаться, писал, "что штурмуя крепость, без знатной потери успеха уповать было неможно". Далее в том же рапорте, датированном 13 сентября 1789 года, значилось: "Почему, исполнив повеление вашей светлости, чтобы сберегать людей, на эскаладу крепости я не решился, а только продолжил канонаду и выстрелил до 2300 разных калибров, бомб и брандкугелей".

Репнин - не Суворов. Недаром Репнина прозвали "фельдмаршалом при пароле". Безбожнику Репнину Бог не даровал побед.

Спустя два года после бегства из-под Измаила Репнин предательски умышленно подписал невыгодные для России прелиминарные пункты мирного
 договора с Портой, которые затем были аннулированы Потёмкиным. Тогда же была распространена сплетня о том, что Потёмкин порвал их, дабы лишить Репнина положенной за миротворчество награды. Впрочем, мало ли сплетен было сочинено. Потёмкин опровергал их делами своими, опровергал с помощью блестящих сподвижников, которые с лихвой восполняли то, что "недоделывал" Репнин.

Отступление Репнина от Измаила позволило туркам плодотворно поработать над укреплением его в течение более чем года. В "Военной энциклопедии", изданной до революции, указывается, что к концу 1790 года "турки под руководством французского инженера Де-Лафит-Клове и немца Рихтера превратили Измаил в грозную твердыню: крепость была расположена на склоне высот, покатых к Дунаю; широкая лощина, направлявшаяся с севера на юг, разделяла Измаил на две части, из которых большая, западная, называлась старой, а восточная - новой крепостью; крепостная ограда бастионного начертания достигала 6 верст длины и имела форму прямоугольного треугольника, прямым углом обращенного к северу, а основанием к Дунаю; главный вал достигал 4 сажен вышины и был обнесен рвом глубиною до 5 и шириною до 6 сажен и местами был водяной; в ограде было 4 ворот: на западной стороне - Царьградские, (Бросские) и Хотинские, на северо-восточной - Бендерские, на восточной - Килийские. Вооружение 260 орудий, из коих 85 пушек и 15 мортир находились на речной стороне; городские строения внутри ограды были приведены в оборонительное состояние; было заготовлено значительное количество огнестрельных и продовольственных запасов; гарнизон состоял из 35 тысяч человек под началом Айдозли-Мехмет-паши, человека твердого, решительного и испытанного в боях".

И все-таки крепость надо было брать, ведь от нее зависело, сколько еще предстоит пролиться русской крови в той жестокой войне.

В конце ноября 1790 года войска генерала Гудовича обложили крепость, однако на штурм не отважились. Собранный по этому поводу военный совет принял решение - ввиду поздней осени снять осаду и отвести войска на зимние квартиры. Между тем Потёмкин, еще не зная об этом намерении, но обеспокоенный медлительностью Гудовича, направил Суворову распоряжение прибыть под Измаил и принять на себя командование собранными там войсками.

Суворов выехал к крепости, а Потемкин чуть ли не в тот же день получил рапорт Гудовича, в котором сообщалось о решении военного совета. Выходило, что главнокомандующий поручил Суворову дело, которое большинство генералов почитало безнадежным. Потемкин тут же направил Александру Васильевичу еще одно письмо: "Прежде нежели достигли мои ордеры к г. Генералу Аншефу Гудовичу, Генерал Поручику Потёмкину и Генерал Майору де Рибасу о препоручении вам команды над всеми войсками, у Дуная находящимися, и о произведении штурма на Измаил, они решились отступить. Я получил сей час о том рапорт, представляю Вашему сия-ву поступить тут по лучшему Вашему усмотрению продолжением ли предприятий на Измаил или оставлением оного..."

Однако Суворов был полон решимости брать крепость, и твердо ответил Потемкину: "По ордеру вашей светлости… я к Измаилу отправился, дав повеление генералитету занять при Измаиле прежние их пункты".

2 декабря войска, остановленные Суворовым на марше к зимним квартирам, повернули назад и вновь обложили крепость. На следующий день началось изготовление фашин и лестниц для штурма. В тылу был построен макет крепостных укреплений, и войска приступили к усиленным тренировкам. Суворов провел военный совет, на котором те же генералы, что еще недавно приняли решение снять осаду, постановили взять крепость штурмом.

Потёмкин прислал Суворову адресованное в Измаил письмо с предложением о сдаче: "Приближа войски к Измаилу и окружа со всех сторон сей город, принял я уже решительные меры к покорению его. Огонь и меч уже готовы к истреблению всякой в нём дышущей твари; но прежде, нежели употребятся сии пагубные средства, я, следуя милосердию всемилостивейшей моей Монархини, гнушающейся пролитием человеческой крови, требую от Вас добровольной отдачи города. В таком случае жители и войски, Измаильские турки, татары и прочие какие есть закона Магометанского, отпустятся за Дунай с их имением, но есть ли будете Вы продолжать безполезное упорство, то с городом последует судьба Очакова, а тогда кровь невинная жён и младенцев останется на вашем ответе.

К исполнению сего назначен храбрый генерал граф Александр Суворов- Рымникский".

К письму главнокомандующего Суворов приложил и свое, правда, вовсе не то, которое часто приводится в исторических книгах, и имеющее следующее содержание: "Я сейчас с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление - воля, первый выстрел - уже неволя, штурм - смерть. Что оставляю вам на рассмотрение".

Известен и ответ, который, якобы, дал комендант Измаила: "Скорей Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, нежели сдастся Измаил".

Записка Суворова составлена безусловно в его духе, но была ли она послана? Скорее всего нет. Её, написанную рукою адъютанта, наверняка со слов Александра Васильевича, нашли в архиве перечеркнутою. Суворов же продиктовал и отправил иное, более полное и гораздо более сдержанное письмо. Приведем строки из него: "...Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечества, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать чрез сие вашему превосходительству и почтенным султанам и требую отдачи города без сопротивления… В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены …никто… и за то никто, как вы и все чиновники перед Богом ответ дать должны".

Письма Суворов отправил 7 декабря, а уже на следующий день приказал соорудить мощные осадные батареи в непосредственной близости от крепости, дабы делом подтвердить решительность своих намерений. Семь батарей были установлены на острове Чатал, с которого также предполагалось вести огонь по крепости.

Длинный и пространный ответ от коменданта Измаила поступил 8 декабря. Суть его сводилась к тому, что, желая оттянуть время, он просил разрешения дождаться ответа на предложение русских от верховного визиря. Комендант упрекал Суворова в том, что русские войска осадили крепость и поставили батареи, клялся в миролюбии, и не было даже тени высокомерия в его письме. Суворов ответил коротко, что ни на какие проволочки не соглашается и дает еще против своего обыкновения, времени до утра следующего дня. Офицеру же, с которым направлял письмо, велел на словах передать, что если турки не пожелают сдаться, никому из них пощады не будет.

Штурм состоялся 11 декабря 1790 года. Результаты его были ошеломляющими. Измаил пал, несмотря на мужественное сопротивление и на то, что штурмующие уступали в числе войск обороняющимся. О потерях А.Н. Петров писал: "Число защитников, получавших военное довольствие, простиралось до 42 000 человек (видимо, в последние недели гарнизон пополнился за счет бежавших из Килии, Исакчи и Тульчи. - Н. Ш.), из которых убито при штурме и в крепости 30 860 и взято в плен более 9000 человек".

Русскими войсками было взято 265 орудий, 3000 пудов пороха, 20 000 ядер, 400 знамен, множество больших и мелких судов. Суворов потерял 1815 человек убитыми и 2400 ранеными.

Донося императрице об этой величайшей победе, князь Потёмкин отмечал: "Мужество, твёрдость и храбрость всех войск, в сём деле подвизавшихся, оказались в полном совершенстве. Нигде более не могло ознаменоваться присутствие духа начальников, расторопность штаб- и обер-офицеров. Послушание, устройство и храбрость солдат, когда при всём сильном укреплении Измаила с многочисленным войском, при жестоком защищении, продолжавшемся шесть с половиной часов, везде неприятель поражён был, и везде сохранён совершенный порядок". Далее главнокомандующий с восторгом писал о Суворове, "которого неустрашимость, бдение и прозорливость, всюду содействовали сражающимся, всюду ободряли изнемогающих и направляя удары, обращающие вотще отчаянную неприятельскую оборону, совершили славную сию победу".

Императрица отвечала письмом от 3 января 1791 года: "Измаильская эскалада города и крепости с корпусом, в половину противу турецкого гарнизона в оной находящегося, почитается за дело, едва ли в истории находящееся и честь приносит неустрашимому российскому воинству".

Победа была блистательной, но увы…

Во все почти без исключения исторические, документальные, художественные произведения проникла отвратительная разлагающая тля - сплетня, на которой давно уже пора поставить точку. Прошли времена, когда была специальная установка показывать и лучших императоров российских, и величайших русских государственных и военных деятелей "чудовищами с оловянными глазами".