Повесть 6. Мизантроп Ч. 2

"В НЕКОТОРОМ РОДЕ ВОЛШЕБНИК"
ПОВЕСТЬ 6. МИЗАНТРОП. ЧАСТЬ 2

 ***

 В небе над Кушем царило настоящее столпотворение: десятки платформ со всего города направлялись к нулевому сектору. У зеленых ворот выстроились очереди нервных людей. Без остановки звучала тихая скороговорка: «посмотреть на погулять».

 Септимус, Мирра, Маркус и Вероника один за другим прошли через зеленые ворота и, повинуясь течению толпы, побрели по нулевому сектору.

 Здесь не было ни роскошных фасадов, ни разноцветья экзотических растений – только однотипные унылые здания.

 Поток людей принес их к высокому дому, крыша которого терялась в плотных облаках. Септимус только сейчас обратил внимание: искусственное небо над Кушем было приветливо чистым, и лишь над нулевым сектором нависал купол густых туч.

 На поверку оказалось, что дом – вовсе не дом, а просто четыре стены, огораживающие арену. Вдоль длинных её сторон тянулся трибуны.

 Септимус до рези в глазах вглядывался в толпу, ища среди пестрой человеческой массы картонные уши.

 – Вот она, – коротко сообщил Маркус и, разрезая толпу, поспешил на противоположную сторону арены.

 Там, в окружении трех зеленых и нескольких серых костюмов, бился в истерике какой-то белобрысый парень, а неподалеку, нервно потрясая картонными ушами, словно бы готовясь к отчаянному безумству, мялась Пум.

 – Говорю вам, это ошибка! – верещал парень. – Я не подавал заявку! Я не хочу! Я не буду!

 – Кончай заливать! – грубо оборвал его один из зеленых костюмов, в котором Септимус узнал господина Кидаку. – Заявка на игру пришла с твоего жетона! Люди собрались. Они жаждут зрелища. Ты ведь не собираешься их разочаровывать? Знаешь, как мы поступаем с теми, кто огорчает наших гостей?

 Отшвырнув двоих зазевавшихся очкариков, Маркус рванул вперед и схватил Пум как раз в тот момент, когда она ринулась к Кидаке. Подоспевший Септимус помог увести брыкающуюся девчонку подальше от персонала Куша.

 – Пустите! Гады! Сволочи! Пустите! – завопила Пум, но её крики потонули в ладони Маркуса.

 Кое-как они дотащили Пум до относительно спокойного уголка, который присмотрели Мирра и Вероника. Септимус схватил девочку за шиворот и встряхнул её, как ртутный термометр:

 – Ты чего удумала, идиотка ушастая?

 – Сам дурак! Я выиграю и освобожу папу!

 Вероника бросила на Пум полный ужаса взгляд. Мирры ударила кулаками по бедрам.

 Септимуса захлестнула ярость. Он чувствовал, что каждый волосок в его бороде дрожит и топорщится. Совершенно не к месту ему вспомнился бравый лейтенант Луций, мечтавший совершить подвиг и ради этого подделавший приказ командования о наступлении.

 – Так ты сперла у того парня жетон и подала заявку на игру? – едва сдерживаясь, выдавил Септимус.

 – Пустите! Я пойду им и скажу…

 – ТЫ НИКУДА НЕ ПОЙДЕШЬ!!!

 Даже на редкость равнодушные обитатели Куша испуганно шарахнулись в стороны. Септимусу уже было плевать:

 – Ты хоть соображаешь, как подставила того парня? Ты понимаешь своей картонной башкой, что из-за тебя его сейчас размажут по арене?!

 – Тише, – одернул его кто-то с верхнего ряда. – Начинается!

 Обливающегося слезами и соплями парня вытолкнули на арену.  По трибунам прокатился истошный вопль экстатического восторга.

 Неспешно и величаво из гущи облаков спустились два гигантских молота и четыре несинхронно раскачивающихся маятника, оканчивающиеся лезвиями. Часть арены разверзлась, явив миру тонкий шаткий мосток и торчащие изо рва с водой острые колья. Сразу за мостком оскалились два острых клинка длиной в человеческий рост, которые приводились в движение каким-то мудреным механизмом. В огороженном проволочной сеткой загоне ярились два зверопотами, а над их головами, от одного конца до центра и от центра до другого конца клетки курсировали две маленькие летающие платформы. Септимус не сомневался, что арена таит ещё множество опасных ловушек, и некая его часть хотела вытолкнуть Пум в эту мясорубку. Но другая часть, та, что пробудилась вместе с появлением барьера вокруг Города, стискивала плечо девочки, не позволяя ей совершить очередную глупость.

 Под улюлюканье толпы Кидака разъяснил правила прохождения дороги смерти. Надзиратель в сером костюме дал стартовый сигнал, и белобрысый парень помчался сквозь ловушки.

 Не успел он пробежать и пяти метров, как ему на голову обрушился гигантский молот. Септимус приготовился увидеть кровавый блинчик, но парень каким-то чудом уцелел. Его сшибло с ног и отбросило под другой молот, который также ударил о землю в считанных сантиметрах от белобрысой жертвы чужого героизма.

 Вероника схватила за руку стоявшего рядом Маркуса:

 – Неужели ему ничем нельзя помочь?

 – Просто стой и желай ему удачи, – процедила Мирра.

 – Думаю, ему уже помогают, – медленно произнес Маркус. Он смотрел не столько на жертву, сколько на рассекающие воздух молоты.

 – В смысле?

 – Молотки. Они двигаются по какой-то неправильной траектории. Вот сейчас, смотрите. Видите? Молоток должен был его расплющить, но в последний момент взял левее. Вот опять. Кто-то ими управляет.

 В этот момент парень наконец-то миновал молоты, но только за тем, чтобы полезть прямиком под маятники.

 – Он что идиот, или у него проблемы с координацией движений? – возмутилась Мирра.

 – Он просто напуган, – мягко пояснил Маркус.

 Маятник мощным ударом повалил парня на землю и полетел обратно, чтобы разрезать жертву пополам, но внезапно передумал и слегка притормозил, давая белобрысому возможность увернуться.

 Мирра и Вероника переглянулись: если бы не наблюдательный Маркус, они бы в жизни не заметили странного поведения механизмов.

 – Можно вычислить, откуда ими управляют? – тихо спросила Мирра.

 – Вряд ли. Если это магия, волшебник может находиться где угодно, а за игрой наблюдать через видящий кристалл.

 – А если не магия? – не сдавалась Мирра.

 Маркус задумчиво осмотрел затянутое облаками небо и медленно побрел прочь с трибуны. Мирра и Вероника последовали за ним. Септимус, увлеченный творившимся на арене действом, не заметил их ухода.

 – Может, позвать его? – неуверенно пробормотала Вероника.

 – Нет, – отрезала Мирра. – Пусть сторожит Пум.

 Вероника подумала, что дело тут вовсе не в девочке. Просто благоразумный Септимус наверняка попытается их остановить. Она и сама чувствовала, что они нарываются на крупные неприятности, но все равно молча следовала за Миррой и Маркусом. Иногда ведь и врачам надо совершать безумства!


 ***

 Облака. Легкие перистые лоскутки, растертые по небу. Массивные сгустки серовато-белого пара, возвышающиеся в бесконечной синеве. Грозовые тучи, плотным покрывалом застилающие небеса. Никому ещё не удавалось заглянуть за облака. Экспериментальные летательные аппараты использовали чересчур много магии, поэтому их неизменно засасывало в нулевое измерение.

 Но круглый город Куш был особенным. Внутри купола волшебникам удалось в миниатюре воспроизвести небольшой кусочек мира. Небесный свод и облака парили в нескольких десятках метров над землей, словно наколотые на пик центральной башни.

 – Думаешь, тот, кто управляет полосой препятствий, прячется где-то там, за облаками? –  уточнила догадливая Вероника.

 Маркус кивнул.

 – «Кто-то»! – Мирра театрально вскинула руки. – Говори уж прямо: Нисидзима.

 – Густые облака есть только над нулевым сектором, – Маркус счел нужным объясниться. – Ворота Куша в первом секторе. Он примыкает к нулевому. Нисидзима тогда спустился прямо с неба.

 – И что? Может, парил себе человек тихо-мирно в небесах, а тут мы – здрасьте, любите нас! – доводы Маркуса были не безупречны, но разумны, так что Мирра спорила из чистой вредности. – В любом случае: как ты собираешься туда подняться? Надуешь воздушный шарик и притворишься маленькой тучкой?

 Не удостоив её ответа, Маркус прямиком направился к нескольким мини-платформам, припаркованным у входа на арену. С непроницаемым видом он вытащил из кармана жетон, посмотрел на его номер и отыскал соответствующую платформу.

 – Забирайтесь, – велел он Мирре и Веронике. – Это административные платформы. Летают в любом направлении.

 – А жетон, я так понимаю, ты спиз…– начала Мирра.

 – Из кармана одного зеленого, – подтвердил Маркус. – Быстрее. Надо успеть до окончания игры.

 – Судя по тому, как дрыгался тот недоумок, у нас не шибко много времени, – проворчала Мирра.

 Веронику волновало другое:

 – А управлять ты ей сумеешь?

 Платформа, грубо разбуженная тычком жетона, замигала кучей разноцветных огоньков, резко рванула вперед, приглушенно рыкнула, сдала назад, притормозила и стрелой воспарила вверх.

 Мирра с Вероникой уцепились за Маркуса, стараясь сдержать крик.

 – Да, – веско произнес Маркус.

 – Ч-что «да»? – стуча зубами, выдавила Вероника.

 – Я сумею ей управлять.

 После первых пятнадцати метров стремительного подъема, платформа стараниями Маркуса слегка сбавила обороты. И все же полог искусственных облаков приближался чересчур быстро.

 – А если они твердые? – выкрикнула Мирра.

 – Нас расплющит! – надрывно взвыла Вероника.

 В это время они нырнули в облака, которые оказались мягкими и слегка влажными. Коварная платформа чуть качнулась вперед и замерла, как вкопанная. Вероника упала, судорожно барахтая руками и ногами. Но никакого полета в пустоту не последовало. Над облаками простиралась ровная твердая поверхность – огромный пустой зал, левой конец которого отсекала металлическая стена с металлической же дверью.

 – Что за нафиг? – пробормотала Мирра. – Мы ведь только что пролетели сквозь…Зараза, сквозь что же мы тогда пролетели?!!

 – Опять какая-то магическая технология? – предположила Вероника, ощупывая пол ладонями.

 Маркус присел на корточки и внимательно изучил поверхность. С каждой секундой лицо его становилось все более бесстрастным, а глаза стекленели профессиональной сосредоточенностью убийцы:

 – Нет. Это не магия. Обычный люк. Вряд ли автоматический. Нас сюда впустили. Он знает, что мы здесь.

 – Зашибись начало! – мрачно прокомментировала Мирра.

 – Может, в другой раз зайдем? – боевой пыл Вероники горестно пшикнул и погас.

 – Не, – Мирра просияла зловеще веселой улыбкой маньяка, попавшего в швейный магазин, – поздняк метаться. Мальчики-девочки, кажися, нам туда.

 Уцепившись руками за пояс и выставив плечи вперед, она развязной походкой направилась к железной двери. Маркус и Вероника шли следом.

 Не удосужившись дернуть за ручку, Мирра со словами «тук-тук!» занесла ногу, чтобы пнуть дверь, но та неожиданно отворилась. С перепугу Мирра в позе цапли отпрыгнула назад, едва устояв на ногах. Что-то тихо зашуршало. Инстинктивно оглянувшись, они увидели шесть арбалетов, которые выехали из пола и теперь щерили им в спины острые стрелы.

 – Теперь точно поздняк, – удовлетворенно констатировала Мирра.

 Крадучись, они вошли в приоткрытую дверь. Едва Вероника, бывшая последней, пересекла порог, дверь само собой захлопнулась. Они оказались в длинной, но узкой прихожей. Прямо на них было нацелено ещё шесть арбалетов.

 За частоколом арбалетов находилась комната с плоским видящим кристаллом в полстены, к которому примыкало еще несколько размером поменьше.

 Напротив видящего кристалла спиной к двери за узким продолговатым столиком сидел человек, в котором они сразу опознали Нисидзиму. Управляющий неотрывно наблюдал через кристалл за игрой на дороге смерти.

 – Уверен, жертвы здесь никому не нужны, – не оборачиваясь, пропел управляющий. – Поэтому попросите вашего большого друга зайти в уютный и совершенно безопасный отсек слева от вас.

 Шесть взведенных арбалетов не располагали к дискуссиям, и Маркус беспрекословно подчинился. Тесный кармашек в левой части прихожей мгновенно закрылся прочной прозрачной дверью.

 – Если с ним хоть что-нибудь случится, я тебе кишки через ухо выверну, ты понял? – пылко пообещала Мирра

 – Еще бы! – радостно отозвался Нисидзима, по-прежнему не оборачиваясь.

 Арбалеты с легким шорохом спрятались в полу. Мирра и Вероника медленно подошли к управляющему. Руки Нисидзимы порхали над встроенной в стол панелью с множеством кнопок. Управляющий неотрывно смотрела на кристалл, лишь изредка бросая быстрые, острые взгляды на клавиши, по которым легко и четко танцевали его пальцы.

 – Зараза, – выдохнула Мирра, пораженная одновременно и ловкостью Нисидзимы, и догадливостью Маркуса. – Значит, ты действительно управляешь всеми этими штуковинами?

 В кристалле утыканный шипами шар вылетел из-под арены и покатился прямо на белобрысого игрока. Нисидзима со скоростью зайца-невротика заколотил безымянным пальцем по одной из кнопок, отчего шар на арене отклонился от первоначальной траектории и лишь слегка задел замершего от ужаса игрока.

 – Слушай, Вероника, – вызывающе начала Мирра, – может, нам просто пристукнуть этого дятла, пока никто не видит?

 – Рискованно, – опередив Веронику, возразил ей Нисидзима. – Во-первых, если я не буду периодически нажимать специальную кнопку, ваш большой друг задохнется. Вы можете, конечно, попытать счастье и нажимать все клавиши подряд, но учтите: среди них есть та, которая запустит в отсек отравляющий газ. Во-вторых…опс! – отвлекшийся на разговоры Нисидзима не успел достаточно сместить следующий шипастый шар, и тот ранил игрока. – Во-вторых, только от меня сейчас зависит, выживет ли этот замечательный, ни в чем не повинный человек на полосе препятствий. Прошу, проявите терпение!

 За спиной Нисидзимы Мирра с искаженным от ярости лицом изобразила, что бьет управляющего кулаком по макушке. Вероника, прикрыв руками рот, следила за ареной.

 – Пожалуй, пора закругляться, – добродушно вздохнул Нисидзима.

 У Вероники вырвался отчаянный возглас: «Нет!» Изящным движением мизинца управляющий стукнул по кнопке, и прямо в грудь игрока врезался деревянный шар, отправив парня в нокаут.

 Нисидзима развернулся вместе с креслом, едва не сбив Веронику с ног:

 – Ну-ну-ну, – успокаивающе протянул он, – не надо так волноваться. Легкое сотрясение мозга и пара сломанных ребер: от этого не умирают. Практически никогда.

 Дрожа всем телом, Вероника отступила назад. Мирра наоборот напряглась. Нисидзима пружинистым движением вскочил на ноги, заставив обеих незваных гостий отшатнуться.

 – Пользуясь случаем, – торжественно завел он, – хочу поблагодарить вас за помощь, оказанную моей воспитаннице! Признаюсь: не уследил! Глупышка едва не попала в беду!

 – Так значит Септимус был прав! – рявкнула Мирра. – Это козявка – твой шпион!

 Нисидзима одарил её гримасой оскорбленного достоинства:

 – Ну что вы! Крошка Пум – чистое, невинное дитя! По правде сказать, она и сама не знает, что находится под моей опекой.

 Он улыбнулся, и улыбка эта вселяла первобытный ужас. В ней бриллиантовой россыпью сверкали торжество, восторг, ненависть, высокомерие и совершенно особая искренность – дерганная, агрессивная, которая бывает у человека, долгое время копившего в себе эмоции и наконец решившего открыться. Им стало ясно, что сейчас прозвучат слова, которые ни при каких обстоятельствах не должны были произноситься вслух. Слова, миллионы, миллиарды раз сказанные в мыслях, шепотом, наедине, за плотно закрытыми дверями. Слова, напитанные неудержимыми страстями. Приговоренные к пожизненному заключению в глубинах сердца, они в конце концов вырвались на свободу.

 Нисидзима чуть откинул голову назад и театральным жестом развел руки. Но вдруг опустил их, склонил голову набок и тихо, но отчетливо выговорил:

 – Бедная девочка. Она пробралась в Куш несколько месяцев назад: приплатила какому-то недотепе, чтобы он выдал её за свою сестру. Пум искала отца. Счастливое воссоединение семейства! Очень трогательная сцена, доложу я вам! Увы, к тому моменту отец Пум уже по уши был в долгах, а работать на благо города не мог: застарелый алкоголизм, жуткая вещь, жуткая. Ему не на что было играть, и он пришел ко мне. Он просил. Он умолял. Он ползал передо мной на коленях. Он обливался слезами. Он просил дать ему шанс, позволить ему сыграть на последнюю оставшуюся у него ценность. Не ахти какую – он сам так сказал – но ценность. На свою дочь. Он даже сообщил её стоимость на черном рынке: целиком и по частям. Как он просил! Как просил! Даже каменное сердце дрогнуло бы! Что с вами? У вас такие лица! Здесь неприятно пахнет?

 – Это неправда, – запинаясь, выдавила Вероника, – это не может быть правдой.

 – Да, да, – понимающе кивнул Нисидзима и прошел в дальний угол комнаты. Оттуда донеслось тихое позвякивание. – В первый раз я тоже не поверил своим ушам. Какой цинизм!

 Управляющий вернулся, держа в руках ровную стопку исписанных листов. Одарив Веронику теплым, сочувствующим взглядом, он продолжал:

 – Однако…Я не упоминал? Отец малышки Пум не первый, кто пришел ко мне с подобным предложением. Просто обычно я принимаю такого рода залог…ммм…скажем так, заочно. Пум – первая из заложенных, кого я вижу вживую. На редкость пронырливый ребёнок. У неё есть хватка, о да! Так о чем это я…А, точно! Я служу управляющим три года, и за это время стал опекуном полутора сотен детей, в том числе девятнадцати нерождённых младенцев. На меня отписаны имения десятка известных аристократических семей и ещё куча поместий, домов, квартир и комнат. О! Даже одна брезентовая палатка имеется: совсем о ней позабыл! Есть ещё отдельная папка с благословениями на брак. Вы знали, что в некоторых провинциях Империи минимально допустимый возраст невесты – пять лет? Ах! А здесь у меня собраны разрешения на использования человеческих органов. Весь анатомический атлас в тонкой папке! И ещё целая стопка всякой мелочёвки: жены, матери, сестры, младшие братья, престарелые отцы, породистые рысаки, борзые щенки, щитоносная черепаха…Миндальное дерево? Хм…Ну надо же…

 – Вы что… – прерывающимся голосом прошептала Вероника, – вы что, играете на людей?!

 – Стоп! – Нисидзима решительно выставил вперед левую ладонь. – Я что, похож на идиота? Лично я вообще не играю в азартные игры. Это чревато гигантскими неприятностями, а я себе не враг. Но моя работа – покорно исполнять желания гостей Куша. Они хотят играть. Если для продолжения игры они готовы поставить на кон своих жен, детей, самих себя – что ж, это их право.

 Вероника дрожала от негодования:

 – И вам хватает наглости этим хвастаться?! Вы…вы…Негодяй, вот вы кто! Эти несчастные люди…эти бедные дети…Где вы их держите? В нулевом секторе? Тоже заставляете вкалывать на себя? А девушек? Вы заставляете их с вами…Какая мерзость!

 Нисидзима, подчеркнуто внимательно слушавший Веронику, вдруг разразился смехом – веселым, молодым, беззлобным. Невозможно было поверить, что это смеялся человек, пять минут назад с упоением демонстрировавший коллекцию своих рабов.

 – О да! – беззаботно подтвердил Нисидзима, все ещё мягко улыбаясь. – Я омерзителен.

 – Я верила вам! – топнув ногой, вскричала Вероника. – Я вас защищала! Я думала, вы порядочный человек! А вы обычный мошенник! Вы играете на человеческих слабостях! Вы и ваш проклятый город! Вас надо отправить в тюрьму, а это ужасное место сравнять с землей!

 На мгновение лицо Нисидзимы посуровело, будто Вероника залепила ему пощечину, руки сжались в кулаки. Управляющий однако сдержался. Терпеливо вздохнув, он заговорил – сначала с деланным равнодушием, потом все более и более проникновенно:

 – Легко обвинять город: он ведь не сможет ответить, да? Люди приезжают сюда за тысячи километров от дома в надежде разбогатеть. Зачем напрягать мозг или рвать мускулы, когда можно ткнуть пальцем в счастливый номер и стать миллионером? А если вместо счастливого номера поставишь на обычный «квадратик с циферкой» – в этом виноват не ты. Это все проклятый город. Так ведь вы думаете? Бедный, бедный Куш! Маленький, славный городок, затерянный среди пустыни. Униженный, одинокий, беспомощный. Таким Куш был три года назад. Сточная канава для слабаков и неудачников. Неказистая лепешка под стеклянным куполом. Никто не желал замечать его внутреннюю красоту. Её и по сей день не замечают. Я принарядил Куш. Я украсил его блестками и парчой. Я сделал все, чтобы сияние его души узрели даже слепцы! И мне удалось! Удалось! Мой город! Мой прекрасный город! Не смейте называть его проклятым! Он благословенен. Он безупречен. Он совершенен настолько, что на его фоне человеческое уродство становится не просто очевидным – оно выпирает горбом, оно кричит дурным голосом. Вы считаете Куш городом азарта? Вы заблуждаетесь! Я не играю в азартные игры, но я отлично понимаю свой город, его мысли, его заботы, печали, стремления, боль. Истинная суть Куша… – Нисидзима вздрогнул, словно очнулся ото сна. Медленно, будто до конца не понимая, что происходит, он поднял глаза на Мирру и Веронику. Всего на миг на его лице отразилось смятение. Потом оно вновь зажглось самоуверенностью. Небрежно хмыкнув, Нисидзима сказал: – Но я хотел бы поговорить не об этом. Видите ли…

 – Значит, не играешь в азартные игры? – перебила его Мирра. – А эта твоя дорога смерти что, интеллектуальная викторина?! Если уж врешь, делай это убедительно!

 – Тц, тц, тц, – покачал головой Нисидзима, нисколько не обидевшийся на то, что его прервали. – Я никогда не лгу – я тщательно подбираю слова. Полоса препятствий – действительно игра, но совершенно особая.

 – И особенность в том, что лично ты в ней ничем не рискуешь, – предположила Мирра. – Угробить постороннего человека – не то же самое, что подвергать опасности себя или своих родственников, верно?

 Глаза Нисидзимы странно блеснули:

 – Абсолютно верно. Однако я не, как вы изволили выразиться, «гроблю» людей. Я их…мда, невероятно, но факт: я их спасаю.

 – Пфф! – отстранив жмущуюся к ней Веронику, Мирра почти вплотную подошла к Нисидзиме. Она едва доставала ему до подбородка, и чтобы заглянуть управляющему в глаза, ей пришлось приподняться на цыпочки и слегка отвести голову назад. Нисидзима в свою очередь не то намеренно, не то инстинктивно чуть-чуть наклонился к Мирре. Они буравили друг друга взглядами, словно каждый хотел рассмотреть содержимое черепной коробки соперника.

 – Эта полоса препятствий, – сладко начал Нисидзима, – сконструирована таким образом, что обычный человек её не пройдет – разве что отлично тренированный профессиональный убийца, а такие слишком рациональны, чтобы забрести в наши края. Управляемые ловушки – изобретение моего предшественника. Жуткий был перестраховщик: хотел быть уверенным, что ни один игрок не уцелеет на дороге смерти. Эта арена, к вашему сведению, – сооружение гениальное: никакой магии – только чистая, непорочная механика! Я слегка изменил стратегию. Я не считаю рациональным убивать. Трупы убыточны, а цель города Куш – делать деньги. К тому же смерти гостей плохо влияют на репутацию. Дарить им надежду гораздо прибыльнее. Наши отчаянные игроки – бедные животные! – всерьез полагают, что на дороге смерти они вступают в схватку с Судьбой. Но на самом деле они отдают себя в мои руки. Забавно! Их жизнь действительно висит на кончиках моих пальцев!

 Мирра аккуратно поскребла ногтем бровь и как бы невзначай спросила:

 – Слышь, парень, а тебя совесть не мучает?

 Нисидзима изобразил глубокую задумчивость гуманитария, пытающегося второпях подсчитать положенную ему сдачу:

 – Ммм….Эээ… – лицо управляющего просияло: – Иногда. Но в эти редкие минуты постыдной слабости я вспоминаю урок Элоэ и, знаете, как-то сразу отпускает. Однако довольно обо мне, – коротким, хлестким движением он обхватил плечо Мирры. – Я позволил вам зайти так далеко вовсе не затем, чтобы исповедоваться. Вы меня заинтриговали. Я и раньше встречал людей, которые не поддавались очарованию Куша. Как правило, это были одиночки, но я допускаю, что судьба свела вместе сразу четырех людей, равнодушных к игре. Но вы, огненная Мирра, выделяетесь даже среди нетипичных. Вы – аномалия в аномалии. Не отрицайте! У меня чутье на такие вещи, а вас я сразу заметил. Кто вы? Детектор волшебства на вас не среагировал, и все же никто и ничто не заставит меня поверить в вашу обычность. Я был с вами откровенен. Отплатите мне любезностью за любезность.

 Ответным рывком Мирра обхватила руку Нисидзимы и нахально ухмыльнулась ему в лицо:

 – Не-а.

 Несколько секунд они стояли неподвижно, словно танцоры, готовящиеся исполнить сложнейшие, головокружительные па. И вдруг Мирра без объявления войны лягнула Нисидзиму своим фирменным пинком, но управляющий ловко отступил в сторону, элегантно уйдя из-под удара. Второй пинок также достался воздуху.

 – Ну-ну, – плотнее сжав руку Мирры, Нисидзима широкими шагами начал наступать. Теперь уже Мирра вынуждена была уворачиваться, – я ведь все равно докопаюсь до правды.

 – Копай-копай, – ободряюще похлопала его по спине Мирра, вскинув голову вверх и едва не заехав управляющему по челюсти, – глядишь сам себя и закопаешь.

 Ладонь Нисидзимы скользнула по щеке Мирры, пальцы ухватили её подбородок:

 – Значит, приступим ко второй части. У меня там запланированы легкие угрозы и мягкий шантаж.

 Ногти Мирры легли на висок Нисидзимы в опасной близости от глаза. Управляющий рванул в бок, рывком развернул Мирру спиной к себе и прижал, обхватив её ладони своими. За столь дерзкий маневр Нисидзима жестоко поплатился: каблуки Мирры оказались на его ступнях. Управляющих охнул и покраснел, однако праздновать победу было рано. Склонившись к самому уху Мирры, Нисидзима сдавленно прошипел:

 – Вы пожертвуете своим большим другом? Посмотрите: ему уже почти нечем дышать. Ну же! Я жду ответа.

 Зарычав, Мирра высвободилась из объятий Нисидзимы:

 – Сначала дай ему воздух!

 – Как опрометчиво! Торговаться в вашей ситуа…

 – Жми хренову кнопку, сучоныш!!!

 На одно-единственное, едва уловимое мгновение кожа Мирры сверкнула зеркальным серебром, а голос отозвался звонкой пустотой нулевого измерения. Рука Нисидзимы сама собой нажала на кнопку, прежде чем разум успел остановить её. За прозрачной перегородкой Маркус жадно ловил ртом воздух. Постепенно дыхание его выровнялось.

 Нисидзима, немного сбитый с толку собственной податливостью, быстро собрался с мыслями:

 – Видите, я играю честно. Но не забывайте: есть ещё кнопка с отравляющим газом. Есть малышка Пум, которой ой как горько будет узнать правду об её папаше. Есть ваш бородатый друг. И есть ваша милая подруга. Ну что, кем из них вы готовы пожертвовать ради сохранения инкогнито?

 Скрестив руки на груди, Мирра выпрямилась и окинула Нисидзиму взглядом профессионального коневода:

 – Какой здоровый, цветущий, розовощекий карапуз. Сколько ты ещё проживешь? Лет семьдесят? Хотя о чем это я! При современных темпах развития медицины и магии ты наверняка протянешь дольше. Гораздо дольше!

 – Ты действительно рассчитываешь меня запугать? – усмехнулся Нисизима, но в глубине его зрачков замерцала искорка неуверенности.

 – Я всего лишь обрисовываю перспективы, – Мирра шагнула вперед. – Ты ведь хотел узнать, кто я такая?

 – Миррочка, не надо…– прошептала Вероника.

 – Все нормуль, – успокоила её Мирра. – Так вот, к вопросу о моей аномальности. Ты слышал когда-нибудь о темных тварях из нулевого измерения?

 Рука Нисидзимы дернулась ко рту, однако он вовремя сообразил, что этот жест выдаст его испуг и в последний момент лишь слегка провел пальцами по подбородку:

 – Разумеется. Я учился в школе.

 – Хороший мальчик! Но да будет тебе известно, что темные твари – не единственные обитатели изнанки мира. Есть ещё существа вроде меня… – Мирра прикрыла глаза и глубоко вздохнула.

 Вероника отчетливо помнила момент воплощения Мирры: тогда из чаровского зерцала появилась женщина, чье обнаженное тело сплошь состояло из стекла и светилось голубоватым сиянием, а длинные серебряные волосы ниспадали до пола. Ни ростом, ни сложением, ни чем иным она не походила на ту, кого позже Вероника узнала как Мирру. Свой облик Душа зеркала приняла, отразив сердце Септимуса. После этого и в зеркальной, и в человеческой ипостаси она сохраняла внешность Мирры. Но сейчас она вновь предстала во всем своем сверкающем и грозном великолепии.  Нисидзима невольно отшатнулся.

 – Я – воплощение извечного хаоса, – зарокотала Мирра. – В человеческом языке не придумано для меня имени. Кто я? Дитя нулевого измерения! Бессмертная! Ты можешь уничтожить мою физическую оболочку, но я вернусь в ином обличии. Я не нуждаюсь ни в еде, ни в отдыхе. Я не старею, не болею и не умираю.

 Сияние угасло. Мирра вновь приняла человеческий облик:

 – А теперь прикинь, – утомленным, будничным тоном завершила она: – ты реально хочешь заиметь себе такого врага? Объясняю популярно: если ты нагадишь моим товарищам, я буду преследовать тебя до конца твоих дней. И учти, мальчик, это не метафора. Я не дам тебе покоя ни на минуту, до последнего вздоха – твоего, разумеется. Я не убью тебя, о нет! Просто я всегда буду рядом: ты спишь – я лежу рядом, ты ешь – я подсчитываю калории, ты сидишь на унитазе – я отматываю бумагу, ты жаришь девку – я отбиваю ритм. Дивная жизнь! Час за часом, день за днем, год за годом, десятки лет!

 Произнося эту тираду, она указательным пальцем вычерчивала в воздухе график жизни Нисидзимы. Глаза управляющего следовали за воображаемой линией, которая в конце концов ушла в бесконечность.

 – Ну что, дружок? – добродушно улыбнулась Мирра. –  Карты вскрыты. С твоим ненаглядным детектором волшебства все в порядке: он настроен на обычную человеческую магию, поэтому на меня не среагировал. Волноваться не о чем. Как тебе такой вариант: вечером мы тихо-мирно уезжаем, а ты продолжаешь наслаждаться жизнью в твоем обожаемом Куше. Все счастливы.

 – Мирра! Ты что?! – пронзительный вопль Вероники рассек сгущавшееся в комнате взаимопонимание. – Неужели мы бросим в беде всех этих несчастных людей?! Ты не понимаешь? Этот подлец держит их в рабстве!

 Мирра чиркнула по Нисидзиме проницательным взглядом. Управляющий, посмеиваясь, покачал головой. Ухватив Веронику за руку, Мирра едва ли не силком поволокла её к двери:

 – Мы сваливаем! Слышь ты, мастер художественного стука, выпускай нас отсюда нафиг.

 – Как пожелаете, – Нисидзима согнулся в издевательски почтительном поклоне.

 Он небрежно стукнул пальцем по одной из кнопок на своем столе: отсек, в котором был запер Маркус, открылся. Затем управляющий прошагал к выходу, беспечно повернувшись к своим недругам спиной. Легкое прикосновение ладони к матовой панели возле косяка – и дверь сама собой открылась.

 Не задерживаясь ни на миг, Нисидзима с самым беспечным видом продефилировал мимо Маркуса, открыл внешнюю дверь и вышел наружу. Мирра и Вероника, завороженно следившие за управляющим, спохватились и бросились к выходу. Как раз вовремя: едва они вместе с Маркусом выбежали в коридор, как двери захлопнулись.

 Нисидзима со скучающим видом рассматривал облака у себя под ногами:

 – Весь пол тут состоит из раздвижных люков, – непонятно зачем сообщил он незваным гостям. – Очень удобно. Между прочим, вы доставили мне немало хлопот: летели на такой скорости! Жуткое безрассудство! Я едва успел открыть нужный люк. И закрыть.

 Вероника поджала губы и надула щеки, сдерживая рвущееся на свободу слово «спасибо». Мирра тихонько хмыкнула:

 – А ты никогда не хотел стать музыкантом? Ну, знаешь, типа виртуоз струн и клавиш, или, там, человек-оркестр: один на двадцать пять инструментов?

 Светящееся самодовольство Нисидзимы внезапно потухло, а левый угол рта сполз вниз, превратив насмешливую улыбку в болезненно-печальную:

 – Музыкантом? – задумчиво протянул управляющий. – Может быть. Но не сложилось. Обстоятельства, знаете ли…

 Глядя в пустоту, он достал из кармана зеленый брелок с пронумерованными кнопками и, демонстративно повернув его к Мирре и компании, наощупь набрал комбинацию цифр 2691515741. В облачном полу, прямо перед ними, открылся шлюз.

 Вероника испуганно ойкнула.

 Мирра шумно втянула воздух через стиснутые зубы и пробормотала:

 – Ну и высотища. И как нам отсюда…– она осеклась.

 Лицо Нисидзимы светилось ностальгической улыбкой старого тигра, который нашел кости зайчика, пойманного и съеденного им десять лет назад.

 Маркус окинул управляющего равнодушным взглядом, а воздух вокруг его напрягшихся мускулов опасно сгустился.

 – Как вам известно, – начал Нисидзима, пародируя собственную приветственную речь, – каждый жетон управления индивидуальной летающей платформой снабжен кнопкой вызова транспортного средства. Да-да, – ободряюще кивнул он Маркусу, – вот эта крохотная пимпочка.

 Маркус нажал на «пимпочку», и через несколько секунд в люке показалась угнанная ими платформа. Не спуская с управляющего глаз, Маркус ногой опробовал надежность платформы и кивком головы подозвал Мирру с Вероникой. Втроем они перешли на платформу. Расслабляться было рано: Нисидзима мог перехватить управление и устроить им «несчастный случай», или захлопнуть люк раньше времени, размозжив им головы. Однако управляющий лишь приветливо помахал рукой.

 Вскоре платформа благополучно приземлилась в нескольких метрах от арены.

 Зрители уже разошлись. Нулевой сектор был наполнен зловещей тишиной. В полном молчании они побрели к выходу, предчувствуя, что там их ожидает ловушка.

 И вновь они ошиблись: Маркус осторожно прикоснулся к панели у косяка, и ворота отворились, беспрепятственно пропустив их в тридцать шестой сектор.

 Нахмурившись, Мирра посмотрела в подернутое тучами небо и задумчиво сказала:

 – На удивление порядочный подонок.


 ***

 – Вы совсем спятили?! – свистящим шепотом принялся бушевать Септимус, едва они переступили порог комнаты Мирры. – На секунду отвлекся, поворачиваюсь, а вас уже и след простыл! Да ещё и эта девчонка, как ярмо на шее!

 – Ой, разорался-то, разорался, – устало проворчала Мирра. – Где мелкая?

 – Дрыхнет в ванной. Я её запер, чтобы не удрала.

 – Правильно, – одобрила Мирра. – Все, хорош вопить! Мы тебя счас такое расскажем, у тебя борода в горло уползёт.

 Септимус, представив эту картину,  непроизвольно сморщился и сдавленно крякнул.

 Пейзаж за окном светлел и наливался яркими красками, оповещая жителей и гостей города Куш о наступлении светлой дюжины. Четверо людей в тесном гостиничном номере, тщетно пытаясь сдержать зевоту, сидели в глубокой задумчивости.

 Встрепенувшись, как вспуганный воробей, Вероника в очередной раз завела:

 – Мы не можем, не имеем права так поступить! Мы обещали Пум освободить её отца!

 Септимус потряс головой, отгоняя не то сон, не то вероникины слова:

 – А я тебе в сотый раз повторяю: тогда мы не видели всей картины. А теперь знаем, что этот…чудила… заложил собственную дочь. Ну найдем мы его, ну выведем из города, пускай даже силком. Так ведь он через неделю снова сюда вернется! И не исключено, что Нисидзима в отместку расскажет Пум всю правду об её папаше.

 Вероника уже нетерпеливо махала руками:

 – Вдруг это враньё? Вдруг у Нисидзимы нет никаких закладных! Там, в папках, у него могли быть обычные бумажки – счета, отчеты, список покупок. Зачем он вообще нас к себе пустил?!

 – Тсс! – осадила её Мирра. – Тут как раз ничего удивительного: любому Творцу нужны Зрители. Ты читала путеводитель? А я читала. Знаешь, что такое был этот Куш ещё три года назад? Дыра дырой. А теперь это жемчужина пустыни.

 – Жемчужина? В пустыне? Бред, – сквозь полудрему пробормотал Маркус.

 – Парню обрыдло сидеть в одиночестве со своей гениальностью, – продолжала Мирра, – вот его и прорвало. Любой маньяк хочет, чтобы его поймали. Это аксиома. Он ведь нарочно слил нам все секреты своей системы безопасности.

 – Все? – изогнутая бровь Септимуса воплощала сомнение.

 – Ну, наверняка не все, – нетерпеливо отмахнулась Мирра. – Самое главное приберег напоследок. Видать, надеется, что мы таки вернемся, и вот тогда он нам покажет, как пингвины поют. Честно говоря, я его понимаю: ему скучно среди этой кучи мелких ничтожеств, а тут мы такие все из себя загадочные. Мальчику охота поиграть. По-моему, он расстроился, когда я так легко пошла на попятные.

 – Ах, бедный-несчастный! – взвилась Вероника. – Ты говоришь о нем так…так…

 – Как? – враждебно прорычала Мирра.

 – С симпатией, вот как!

 Мирра пожала плечами:

 – Он искренне любит Куш, радеет за его благополучие. Не спорю, это вызывает у меня уважение.

 – Как можно любить такое место?! – всплеснула руками Вероника.

 – А как можно любить родину, свой дом, культуру, книги, других людей? Как вообще можно любить что-то, находящееся вне тебя?

 – Это совсем другое!

 – Неужели? И в чем же разница?

 – Ну…Ты говоришь про родную страну…и про дом…про других людей…А Куш – это ведь…просто город. Место. Оно никак не…У него нет души! – наконец, триумфально завершила Вероника. – Душа страны – это её народ, душа дома – семья, душа книги – писатели и читатели. Про людей я вообще не говорю! А Куш – просто клочок земли посреди пустыни. У него и горожан-то толком нет! Только приезжие и «персонал». Построй рядом точно такой же город – и половина игроков потянется туда! Куш никому не нужен, он никому не дорог!

 – Он нужен Нисидзиме, – процедила Мирра, стискивая кулаки.

 – Этого недостаточно!

 – Да прям! – Мирра медленно надвигалась на Веронику, а в ее голосе все явственнее проступали опасные интонации темных закоулков. – Хошь поспорим?

 – Хочу! Что он, по-твоему, любит? Жителей города? Своих коллег? Дома? Улицы? Да здесь даже природа ненастоящая, даже небо – и то фальшивка! Что конкретно он любит? Молчишь? А я тебе отвечу: себя! В своем городе он любит себя!

 – Не рассуждай о том, чего не понимаешь! – взвизгнула Мирра.

 – Что именно я не понимаю?! Нисидзима держит людей в рабстве, и ему безумно нравится власть! Это факт!

 Раскатистое фырканье Мирры разбудило провалившегося в сон Маркуса. Чтобы проснуться окончательно, ему хватило одного взгляда на перекошенные гневом лица Мирры и Вероники.

 Септимус решил, что настало время вмешаться:

 – Послушай меня, Вероника, – максимально мягко начал он, – я не знаю, кто, кого и за что любит, я не знаю, оправдывает ли Нисидзиму любовь к Кушу, но я наблюдал за здешними людьми: никто из них не рвется на волю.

 – Это от безнадежности! Они сломлены! Этот негодяй заманил их в Куш и обманул!

 Мирра подскочила, уронив стул, готовая сорваться на крик, но Септимус жестом остановил её и продолжил тем же оскорбительно терпеливым тоном:

 – Куш – не притон на центральной улице. Этот город стоит посреди пустыни. К тому же он скрыт заклинаниями. Сюда невозможно попасть случайно. Люди сами едут сюда, пойми! Едут специально, целенаправленно, добровольно.

 – Но мы ведь…

 – Мы – исключение, одно на миллион! Мы были обречены умереть в пустыне! Нисидзима нас пустил. Да, наверняка рассчитывал, что кто-нибудь из нас втянется в игру. Но ведь не факт, что так бы произошло! Сколько он на нас заработал? Сущую мелочь! А мы благодаря ему остались в живых! Я не говорю, что Нисидзима хороший человек! Я лишь хочу тебя убедить: он не настолько плох, чтобы развязывать против него Священную Войну! Заметь: нас никто не принуждал играть! Мы могли попросту отсидеться в номере и уехать первым же экспрессом. Мы ведь, по сути, так и поступили! А что до остальных пассажиров – это был их выбор, понимаешь, их личный, осознанный выбор! Пускай все вокруг вопят «убей!», пускай тебе вкладывают в руки нож! Горло жертвы в конце концов перерезаешь ты!

 – Что же получается: никто ни в чем не виноват, а люди все равно страдают?!

 Септимус поморщился. Он не любил такие вот Мудрые Мысли: в абстрактном споре они звучат справедливо, но примени их к реальной ситуации – захлебнешься в море нюансов и противоречий. И самое паршивое, что он сам, ещё раньше Вероники, произнес одну из таких Мудрых Мыслей. Паршиво, как же все это паршиво!

 – Зараза! – простонал Септимус. – Может, хватит этой сраной философии? Давайте просто уедем, а? На конференцию врачей, на слет юных химиологов, наплевать куда – просто уедем!

 – И бросим этих бедных людей? Снова сбежим, как тогда? Плевать на всех, главное уцелеть самому? Это же обычные люди, такие же, как мы с вами, – кротко протянула Вероника. – Неужели вам их не жалко?

 – Люди, готовые выложить месячный доход своей семьи в обмен на право пару часов посидеть за столиком с зелёной лампой, не заслуживают жалости! – Мирра буквально выплюнула эти слова в лицо Веронике и тут же получила ответную оплеуху:

 – Тебе легко судить: ты ведь не человек! – Вероника сама испугалась собственных слов, но отступать было некуда. Юная докторша неслась на пьяном скакуне по отвесному мокрому склону: – Тебе польстило внимание Нисидзимы! Ещё бы: всемогущий хозяин проклятого города раскрыл все свои секреты, лишь бы узнать правду о тебе! Разумеется, он гений! Ты ведь не потерпишь, чтобы тебя раскусил какой-то посредственный дурачок! Просто признай: Нисидзима – моральный урод, который наслаждается безнаказанностью и упивается властью! Вот это тебя в нем и привлекает – его бесчеловечность! Как он там говорил? На фоне совершенства Куша людское уродство становится очевидным? Так вот: на фоне ублюдков вроде Нисидзимы даже ты кажешься вполне нормальным человеком!

 Перебор. Кувшин с водой на прикроватном столике разлетелся вдребезги, а капли воды крохотными снарядами понеслись в Веронику, налету превращаясь в осколки стекла. Докторша истошно завопила, пытаясь защитить лицо руками.

 Веронику загородил Маркус. Мощным гребком мускулистой лапы он смел летящие осколки, и они градом осыпались на пол.

 – Все. Хватит, – Маркус говорил очень тихо, но его голос заполнял всю комнату, каждую трещину в стене, каждое переплетение ниточек в покрывале. – Определитесь: какова цель операции?

 Вопрос поставил спорщиц в тупик: они замерли, глупо раззявив рты.

 Второй раз за все время знакомства с Маркусом Септимус почувствовал к нему нечто вроде симпатии. Сейчас бывший государственный убийца Эс-Марини воплощал собой монолитную, лишенную воображения надёжность, которая способна сохранить холодный рассудок даже в доменной печи скандала.

 Септимус считал, что Мирра и Вероника неплохо ладят. Он заблуждался. Одна была чересчур цинична, другая воплощала собой воинствующий идеализм. Теперь они наконец схлестнулись. Куш, Нисидзима, проигравшиеся должники – все это было лишь поводом высказать друг другу слова, копившиеся месяцами. Слова, которые ни при каких обстоятельствах не должны были произноситься вслух. Пленники потайных закоулков сердца, они все равно вырвались на свободу. Они всегда вырываются.

 Септимус должен был это понять, вмешаться и предотвратить бурю. А он позволил увлечь себя в пучину абстрактных споров о добре и справедливости. Хищные стаи Мудрых Мыслей выклевали ему глаза, заставив блуждать в потемках философии.

 Одолеть Маркуса им было не по силам. Они ломали клювы об его конкретно мыслящий мозг.

 – Я…– медленно, словно прощупывая почву у себя под ногами, начала Вероника, – хочу спасти людей.

 – Каких людей? – грянул следующий вопрос.

 – Всех…– Вероника смутилась и тут же быстро поправилась: – Тех, кого Нисидзима держит в рабстве за долги.

 – Как?

 – Что «как»? – раздражение выплеснулось через край.

 – Как ты их собираешься спасти?

 – Отобрать у Нисидзимы долговые расписки и уничтожить их. Не спрашивай, как! Я не знаю!

 – Что скажешь? – он повернулся к Мирре.

 – Мне на этих ушлепков срать жирной кучей! Пусть сгниют! – яростно выкрикнула душа зеркала.

 – На меня даже не смотри! – опередил Маркуса Септимус. – Я в любом случае окажусь виноватым: либо для этой, либо для той. Зараза! А я ведь сейчас мог счастливо потягивать коктейли на эс-шелльском пляже!

 – И мять какую-нибудь девку, – не преминула отпустить ядовитое замечание Мирра.

 – Даже двух! – ожесточенно кивнул Септимус.

 – Ради всей магии Вселенной! – Вероника внезапно оттолкнула Маркуса и повисла на шее у Мирры. – Миррочка, прости меня! Я не то…я не хотела, правда! Это все он, он! Понимаешь, я, дура, я так ему верила, а он…

 – Омерзительный человек, правда?

 По желанию тон Мирры можно было расценить и как ироничный, и как примирительный. Вероника выбрала второе. Шмыгнув носом, она горячо закивала:

 – И откуда он только такой взялся?

 – Из клана Элоэ, – сказал Маркус, в очередной раз повергнув своих товарищей в шок. – У него на шее татуировка: три точки. Знак клана Элоэ.

 – И как ты только углядел? – уважительно протянула Мирра. – Постой-постой, он ведь что-то такое говорил, про это алоэ. Точно! Когда я спросила, не мучает ли его совесть, он упомянул что-то такое…урок!

 – Урок Элоэ, – подтвердил Маркус. – Я слышал весь ваш разговор.

 – Вот мерзавец! – усмехнулась Мирра, имея в виду Нисидзиму. – Даже это предусмотрел: видать, знал, что мы тебе потом все равно обо всем расскажем. Типа время нам сэкономил, козел! Так что это за урок Алоэ?

 – Э-ло-э, – с нажимом повторил Маркус, становясь серьезнее обычного. – Могущественный клан. Его вырезали лет пятнадцать назад.

 – Стоп-стоп, какой такой клан?

 Из Маркуса был не лучший рассказчик: даже драматические события в его изложении больше смахивали на сводку полевых новостей. «Может, оно и к лучшему», – подумал Септимус.

 – У нас, – рапортовал Маркус, – в этой части континента, организованную преступность контролируют кланы. Территория поделена на сферы влияния. Клан Элоэ был самым могущественным и вменяемым.

 – В смысле – «вменяемым»? – не поняла Мирра.

 – Предпочитали улаживать разногласия мирно, вели переговоры, шли на уступки, поддерживали порядок, избегали убийств мирных жителей.

 – А!

 – Их уважали – другие кланы, стража, правители окрестных городов. Некоторым мелким кланам это не нравилось. Элоэ не одобряли похищения и убийства детей, были против торговли наркотиками, призывали наладить политические отношения с Империей. Мелким кланам Элоэ были поперек горла. Поэтому они организовали заговор. Заручились поддержкой властей Сенсуры, Камнегоры, Славнополья и Хэйвэя. Связались с братом тогдашнего главы клана Элоэ. Пообещали сделать его новым главой. Он купился.

 – Предал своих? – прошептала Вероника.

 Маркус сухо кивнул:

 – Он и ещё кое-кто из его клана. Большая часть людей Элоэ обитала в горном поселении неподалеку от Камнегоры. На них напали ночью. Ворота открыли предатели. Говорят, людей согнали на центральную площадь – вытащили прямо из постелей, кто в чем был. И устроили Большую Игру.

 – Что?! – в один голос воскликнули Мирра и Вероника.

 – Игра на выживание. Убей или будешь убит. Они заставили членов клана Элоэ охотиться друг на друга.

 Вероника прикрыла рот руками:

 – И люди согласились? Почему они…почему не сопротивлялись?! Они ведь были разбойниками и…и…

 – Некоторые пытались, – ответил Маркус. – Но численный перевес был на стороне врага. Их казнили руками их собственных детей. Остальные предпочли включиться в игру. Все-таки какой-никакой шанс выжить.

 – И как? – с замирающим сердцем спросила Вероника. – Кому-нибудь удалось?

 – Никто точно не знает. Три дня спустя на месте поселения Элоэ осталась горстка пепла и гора трупов. Это назвали Уроком Элоэ. Ходили слухи, кое-кто выжил. Они скрывались, искали прибежище в других кланах, у союзников Элоэ. Только невозможно было разобрать, где теперь друг, а где враг. Их потом ещё долго преследовали. В поселении тогда ведь были не все: кто-то отсутствовал по поручению клана. Их отлавливали поодиночке. Клановые татуировки облегчали задачу. Но там были в основном взрослые бойцы. А Нисидзима тогда был совсем ещё сопляком – таких держат у мамкиной юбки, а не на задания посылают. Значит, во время урока Элоэ он находился в поселении. Выбрался. И прибился к клану Хойя. Я узнал по его татуировке, – опередил их вопрос Маркус.

 – Ты же говорил, у него там три точки – знак Элоэ, – возмутилась сбитая с толку Мирра.

 – Формально их пять – знак Хойя, – терпеливо пояснил Маркус. – Но две нанесены позже. Цвет краски отличается. Такое вполне возможно. Клан Хойя всегда сохранял нейтралитет, но давал понять, что симпатизирует политике Элоэ. Они могли втайне приютить мальчишку из Элоэ.

 – Тем более что разница всего в двух точках, – закончила Мирра. – И как ты умудрился все это заметить?

 – Работа такая, – скромно отозвался Маркус.

 Вероника продолжала гнуть свое:

 – Получается, Нисидзима – сумасшедший убийца! Как иначе он пережил урок Элоэ? Наверняка попереубивал кучу своих родичей!

 Маркус посмотрел на Веронику с грустным сочувствием, как мудрый павиан на маленькую обезьянку, запутавшуюся в собственном хвосте:

 – Такие акции проводят ради устрашения.

 – «Акции»?

 – Массовую резню. Никто не собирался играть по правилам, выполнять обещания, оставлять кого-то из Элоэ в живых. Спастись мог только тот, кто хорошо прятался и быстро бегал. Нисидзима живучий, как двухвостая сколопендра, и такой же озлобленный. Но он не убийца.

 – Откуда такая уверенность?! – не унималась Вероника. – Ты видел, как он гонял того паренька на арене, слышал, с каким удовольствием рассказывал о своих рабах?!

 – Вот именно, – многозначительно кивнул Маркус. – Я видел и слышал все, что нужно. Теперь скажи: я правильно понимаю, ты не уедешь из Куша, пока не освободишь всех должников?

 – Не уеду, – Вероника подалась вперед, словно воплощение Безудержного  Героизма.

 – Угу. А ты, – Маркус обратился в Септимусу, – не бросишь Веронику?

 Под громовое фырканье Мирры Септимус тихо булькнул:

 – Не брошу.

 – Угу, – Маркус перевёл взгляд на Мирру.

 – Что? – не выдержала она. – Что ты на меня так смотришь? Да, я без него никуда не уйду. Даже захотела бы – не смогла.

 В глубочайшей задумчивости Маркус постучал указательным пальцем по губе и вымолвил:

 – Я освобожу всех должников Куша.

 У них отвисли челюсти. Первой опомнилась Мирра:

 – Что значит «освобожу всех должников»? Ты что задумал?

 Не сказав ни слова, Маркус вышел. Из коридора донесся звук открывающейся и закрывающейся двери. Когда Маркус вернулся, в руках у него была толстая невзрачная книга:

 – Это полный текст «Устава города Куш», – пояснил он. – Он лежит на каждой стойке «Доброй Помощи». Но люди предпочитают тонкие цветные брошюрки

 – Ты ЭТО прочитал?! – выпучила глаза Мирра.

 – Ознакомился, – с достоинством ответил Маркус.

 – И…– Септимус недоверчиво покосился на него, – каков план?


 ***

 – Нет! – решительно отрезала Мирра, скрестив руки на груди и сверля Маркуса взглядом. – Ты что, реально хочешь себя угробить?!

 Наверное, подумал Септимус, Маркусу приятно, что о нем заботятся. Во всяком случае, он должен был бы испытывать подобные эмоции. Хотя кто знает, что творится в голове у человека, способного за пару часов бегло «ознакомиться» с восьмисотстраничным «Уставом города Куш» и составить на основе полученных сведений план по освобождению всех городских должников.

 – Я проделывал такое много раз, на тренировках, – спокойно возразил Маркус. – Главное, чтобы не вмешался Нисидзима. Поэтому нужно действовать быстро.

 Дверь в ванную затряслась от частых ударов. Они дружно вздрогнули.

 – Пум! – вскрикнула Вероника. – Мы же совсем о ней…

 – Откройте! Эй, откройте! Я все слышала! Если вы оставите меня здесь, я нашлю на вас Страшно жуткое болезненно смертельное Проклятие Черной Пустыни!

 – Да уймись ты, – Септимус рывком распахнул дверь, так что Пум по инерции буквально вывалилась в комнату. – Мы и так уже в дерьме по самое не могу. Занюханным страшно жутким болезненно смертельным проклятием черной пустыни нас не запугать.


 ***

 Они ушли три года назад: город изгнал их – ночные кошмары, наполненные отблесками пламени, искаженными лицами, предсмертными стонами и жуткими темными тварями из нулевого измерения. Ноющее, тягучее отчаяние, запертые в сердце слезы, выкручивающая суставы беспомощность – все исчезло, рассеялось, стихло. Куш принес исцеление и покой. Нисидзима, пожалуй, даже был счастлив. Не тем беззаботным детским счастьем, когда ты, маленький, вместе с мамой и папой, потирая заспанные глазенки и вдыхая пронзительный аромат летнего утра, идешь любоваться рассветом, но тем взрослым, упрямым, чуть надломленным счастьем от осознания собственной самодостаточности.

 Куш подарил Нисидзиме покой, ничего не потребовав взамен. Идеальный друг, о котором грезит каждый одинокий ребенок и большинство одиноких взрослых. Нисидзима оберегал его, но делал это по собственной воле.

 Правда, у вездесущего господина Нисидзимы была одна тайна: он страдал какой-то странной формой бессонницы. Начался этот недуг через несколько месяцев после прибытия Нисидзимы в Куш и в дальнейшем только усугублялся. Нисидзима списывал все на нервный стресс и высокий магический фон круглого города.

 В последние месяцы Нисидзима спал не более двух часов в сутки. Остальное время он безраздельно посвящал городу. А совсем недавно к бессоннице прибавился лунатизм. Заснув в кровати, Нисидзима мог проснуться в самой неожиданной точке своего жилища и почему-то всегда вблизи воды. Например, в последний раз управляющий пробудился в гостиной у столика с напитками, а рядом на полу валялся пустой стакан.

 Нисидзима убеждал себя, что беспокоиться не о чем: нарушение сна не вредило работе. Скорее наоборот. Иногда Нисидзиме казалось, что в благодарность за преданность Куш заряжает его энергией. Управляющий не чувствовал усталости, даже когда ему приходилось безостановочно курсировать по всему городу.

 Было ещё кое-что. Нисидзима всегда знал, где именно необходимо его присутствие. Поначалу он не отдавал себе в этом отчета: просто вскакивал на платформу и мчался в определенный сектор. Со временем Нисидзима подметил, что между ним и Кушем установилась особая связь. Он ощущал город так, словно бы это было его второе тело, огромное, выходящее за пределы человеческого понимания и границы реального мира. Эта связь не прерывалась даже во сне. Подчиненные неоднократно рассказывали, что управляющий сообщал о проблеме за несколько секунд до её возникновения. Нисидзима делал вид, будто подобная прозорливость – обычный признак профессионализма. Но правда была в том, что он ничего не помнил о своих «прозрениях».

 Наверное, Нисидзиме следовало бы испугаться, сбежать из Куша или хотя бы постараться выяснить причины этих странностей. Однако он не делал ни того, ни другого, ни третьего. Нисидзима доверял Кушу: вопреки фактам, вопреки собственному жизненному опыту и здравому смыслу. Весь мир мог рухнуть в тартарары. Нисидзима был уверен только в одном: он никогда не покинет Куш. Даже если его вдруг изберут главой клана – да хоть самим императором! – он не бросит свой город.

 Иногда Нисидзиму терзала мысль: что будет, если начальство переназначит его в другое место. Нынешний глава клана, больной старик, со дня на день должен был отправиться на корм темным тварям. Кандидатура его наследницы, Элоизы, вызывала много споров: странная девушка с вечно испуганным взглядом. Нисидзима знал её с детства, и они неплохо ладили, потому что оба понимали неизмеримую ценность личного пространства. А вот с её младшим братом Даниелем они были на ножах. Если следующим главой клана станет этот вечно позитивный засранец, у Нисидзимы возникнут серьёзные проблемы. Самое поганое: у него не было ни малейшей возможности повлиять на выборы нового главы клана. Это бесило.

 Но сейчас все помыслы управляющего были заняты странной рыжей женщиной, нежданно явившейся в его город. Бессмертная из нулевого измерения? Ну-ну.

 Не то чтобы он ей не поверил. Возможно, она и впрямь явилась с Той Стороны. Однако это не объясняло странное чувство, которое она вызывала у Нисидзимы. Управляющий был уверен, что никогда прежде не видел её. И все же, все же она была необычайно знакомой, даже родной. Неуловимое, мерцающее ощущение. Словно воспоминание о прошлом, которого не было.

 Он почти убедил себя, что встречался с ней тогда, но упоминание урока Элоэ не вызвало у неё никаких эмоций. Для нее это были всего лишь слова в потоке прочих слов.

 Теперь она уйдет. Исчезнет навсегда. Тайна останется неразгаданной. Не стоило её так просто отпускать. Может, и впрямь навредить кому-то из её дружков, чтобы…Нисидзиму передернуло от собственных мыслей.

 И в этот момент:

 «Тю-тьвии! – запела переговорная панель, загораясь болезненно желтым светом. – Тю-тьвии!»

 Ещё одна игра на дороге смерти? Интересненько!

 Нисидзима активировал видящие кристаллы.

 Народ быстро стекался к арене. Ещё бы! Такое событие: вторая игра за несколько часов!

 «Кто же это у нас такой смелый?» – Нисидзима попытался разбудить в себе радостное предвкушение, с каким он обычно ждал Игру, но ощущал только вымораживающее внутренности беспокойство.

 Видящий кристалл показал несколько работников Куша в зеленых и серых костюмах. В полном смятении они сгрудились вокруг какого-то высокого крепкого человека. Сейчас он стоял к видящему кристаллу спиной. Подрагивающая рука Нисидзимы нажала на кнопку, включив трансляцию звука с арены.

 – …не совсем по правилам…– блеял Кидака. Его слова отдавались эхом и слегка двоились. Нисидзима понял, что долбанный идиот Кидака не вырубил систему усиления звука, так что их разговор с игроком слышал не только персонал Куша, но и вся арена. Значит, чтобы ни произошло дальше, по-тихому замять это не удастся.

 – Так написано в уставе вашего города, – отрезал Маркус, делая такой мощный акцент на слове «вашего», что от него мог бы просесть фундамент центральной башни.

 Для пущей убедительности Маркус сунул толстенный томище в сером переплете прямо под нос Кидаке. Тот схватил книжку и, беззвучно шевеля губами, углубился в чтение.

 Нисидзима гневно сжал кулаки: надо было изъять проклятую книгу из продажи. Но управляющий был на 99,9% уверен, что никто из гостей Куша не осилит столь многобуквенный фолиант, а оставшаяся 0,1% так приятно щекотала нервы!

 «Вот и дощекотался», – мысленно отругал себя Нисидзима.

 – У меня нет личных долгов, – продолжал громыхать Маркус, – мне нечего отыгрывать. Но я хочу пройти дорогу смерти. Я ставлю на кон свою жизнь и требую, чтобы ответной ставкой была должность управляющего.

 Дальше Нисидзима уже не слушал. Кипя бешенством, он выбежал из кабинета и через несколько секунд вихрем летел на арену.

 Нисидзима не любил насилия. Драке он предпочитал переговоры, психологические игры, манипуляции, интриги, шантаж – в общем, весь арсенал средств, имеющийся в запасе умных людей с хорошо подвешенным языком. Унизить врага – вот истинное удовольствие! Физическая боль чересчур груба и неэстетична. Мертвый человек вовсе перестает страдать. Моральная пытка – королева среди королев! Причем не какое-то там прямолинейное угнетение, о нет! Весь смак в том, чтобы заставить жертву тебя полюбить. Установи правила, пообещай людям вечное блаженство в грядущем, напугай страшной карой за непослушание – и дело в шляпе. Все, что произойдет в промежутке между туманным грядущим и сегодняшним днем, не будет иметь никакого значения. Можно даже нарушать установленные тобою правила – неважно! Люди сами найдут оправдания – и тебе, и себе. Они обоснуют и убедительно докажут любую мерзость, лишь бы заслужить твое одобрение. Тогда, и только тогда ты получишь главное: их души.

 Но здесь и сейчас психологическая игра отступила на дальний план. Эти подонки хотели отнять его город, и ради защиты Куша Нисидзима готов был убивать.


 ***

 «Ищи мотив», – это правило молодые дознаватели зазубривали до мозолей на языке. Почему человек поступил так, а не иначе? Найди ответ на этот вопрос, и узришь Истину. Проблема была в том, что большинство «мотивов» сводилось к тупому почесыванию затылка и произнесению волшебной фразы «Не, ну а чё?»

 Почему вы не отправились прямиком домой, а пошли бродить по холмам? – Не, ну а чё?

 Почему вы купили полосатую шляпу, хотя у вас клетчатое пальто? – Не, на у чё?

 Почему вы голым залезли на памятник Плинию Великому и нарисовали у него на носу пять желтых цветочков? – Не, ну а чё?

 «Если меня когда-нибудь спросят, – думал Септиму, – почему я и мои спутники, не имея на то ни малейших оснований, взялись помогать незнакомой малявке в её бессмысленной борьбе против целого города, рискуя собственной шкурой и безо всякой личной выгоды, я почешу затылок и отвечу: «Не, ну а чё?» И это будет чистейшая правда».

 Септимус тоскливо посмотрел на Маркуса, который глыбой возвышался среди моря зеленых и серых костюмов. Что движет этим странным человеком? Уж точно не альтруизм. Ему нравится путешествовать в компании Мирры и Вероники. Сейчас они поругались, и он готов рискнуть жизнью, чтобы все вернулось на круги своя. Но для зрителей, собравшихся здесь, он в любом случае станет героем – человеком, не побоявшимся бросить вызов Кушу. А мотивы? Не, ну а чё?

 «Цель оправдывает средства», – эту фразу как-то обронил Людвиг, причем с явным осуждением. Септимус сформулировал для себя другой принцип: «Результат оправдывает цели». И это была очередная Мудрая Мысль.

 Толпа взорвалась возгласами: с небес на арену спустился Нисидзима.

 Септимус почувствовал, как в его руки дергается ладошка Пум: словно крохотная рыбка, проглоченная хищной щукой. Стоящая рядом Вероника напряженно следила за происходящим на арене. Мирра, насупившись, что-то бурчала себе под нос. Она до последнего отговаривала Маркуса от этой затеи: упрашивала, угрожала, приказывала, даже применила магию. Чтобы её усмирить, Септимус был вынужден прибегнуть к весьма грязным мерам: он напомнил Мирре, что она всегда учила Маркуса жить собственным умом.

 «Теперь мы здесь, – мрачно думал Септимус, – и ни хрена не известно, чем эта лажа закончится. Зараза, этот парень и впрямь готов глотки грызть за свой город».

 Нисидзима соскочил с платформы и ринулся к Маркусу. Септимус не сомневался, что в кармане управляющего притаился нож. Когда Нисидзима приблизился на расстояние удара, Маркус громко объявил:

 – Я хочу изменить ставку!

 К счастью, у взвинченного до предела Нисидзимы пока ещё работали тормоза. Не вынимая руку из кармана, он поинтересовался:

 – И в чем конкретно состоят изменения?

 – Должность управляющего мне без надобности, – с обезоруживающей прямотой брякнул Маркус. – Я хочу поставить свою жизнь против долговых расписок всех игроков Куша.

 Воздух, тугой спиралью скрутившийся вокруг Нисидзимы, рассеялся невесомой дымкой:

 – Ах, вот оно как! – усмехнулся управляющий. – Если не секрет, что вы намерены сделать с расписками в невероятном, фантастическом случае выигрыша?

 – Почему ж невероятном? – грубовато отозвался Маркус. – Это ведь честная игра на выживание. А расписки…Я их уничтожу.

 Толпа возликовала.

 – Ну да, ну да, – кивнул Нисидзима. – Я не вижу причин отказать столь отважному человеку! Сыграем!

 – Одно условие! – в голосе и взгляде Маркуса не было ни металла, ни камня – только бесконечная, непроглядная пустота уверенности и спокойствия.

 – Какое же? – Нисидзима лучился вежливой заинтересованностью.

 – Вы будете лично присутствовать здесь, на арене, как гарант нашего пари.

 – Вы серьезно? – вежливая заинтересованность сменилась вполне искренним любопытством:

 – Да.

 По лицу Нисидзимы друг за другом пронеслись жалость, недоумение, подозрение и беспокойство. Однако отступать было некуда: вокруг бесновалась толпа взбелененных азартом зрителей.

 Управляющий вскинул руки:

 – Что ж, ставки сделаны! Жизнь уважаемого игрока против долговых расписок всех гостей круглого города Куш! Время игры! Пускай нашим судьей станет Удача!

 Нисидзима зааплодировал, и все зрители вслед за ним принялись остервенело хлопать в ладоши.

 Оглядевшись, Нисидзима отыскал Мирру и, по обыкновению элегантно лавируя в толпе, направился к ней.

 – Здесь свободно? – любезно поинтересовался он, указывая на пустующее кресло рядом с душой зеркала.

 Вероника, сидевшая от Нисидзимы дальше всех, демонстративно отвернулась. Септимус крепче стиснул руку Пум и постарался загородить девочку собой. Его поступок не ускользнул от внимания управляющего. Перегнувшись через Мирру и не переставая аплодировать, он прошептал:

 – Неужели вы считаете меня настолько мелочным?

 – Не знаю, – буркнул Септимус, которому до синих помидоров надоели политические игры, – но я встречал благородного и мужественного полководца, который после оглушительного поражения на поле боя плюнул в кофе своему оппоненту.

 Ничего не ответив, Нисидзима беззаботно развалился в кресле. Несколько секунд он увлеченно наблюдал за приготовлениями к игре, а потом, театрально встрепенувшись, обратился к Мирре:

 – Напрасно вы мне не поверили. Мне жаль, искренне жаль вашего большого друга. Вы сильно пожалеете, что лишили меня возможности помочь ему. Я ведь предупреждал: эту полосу препятствий может преодолеть разве что профессиональный уби…– он осекся.

 Мирра, на лице которой набухала самодовольная ухмылка, сочувственно похлопала управляющего по руке. В то же мгновение меднозвонный гонг оповестил зрителей о начале Игры. Один за другим блеснули клыки дороги смерти: маятники разрезали воздух, удары молотов сотрясали землю, рев зверопотамов перекрывал даже крики зрителей, в стенах и полу напрягли металлические мускулы коварные ловушки.

 Маркус стоял на старте полосы препятствий, а вокруг него концентрировалась пустота.

 Шух! Шух! Звяк-звяк! Тик-тик-тик-тик. Шух! Шух! Звяк-звяк! Тик-тик-тик-тик.
 Шаг вперед. Шух!
 Шаг. Шаг. Уклониться.
 Шух!
 Быстро вперед. Замереть. Звяк-звяк!
 Тик…Шаг вперед…-тик…вперед и влево…-тик… по диагонали вперед…-тик…быстро бежать.

 Препятствия на дороге смерти вели привычную, повседневную жизнь: маятники раскачивались, молоты били, стрелы вылетали из бортиков арены. Маркус, мирный путник, шел мимо, всем своим видом давая понять: он не собирается вторгаться в маленький мирок смертоубийственных орудий и нарушать покой местных обитателей. Он подстраивался под ритм их жизни, а они взамен пропускали его через свои земли. Никакой борьбой тут даже не пахло. Маркус и ловушки существовали в разных пространствах, им не за что было сражаться.

 Рев зрителей взлетал под самый купол и колыхал искусственные тучи. Кресла, с таким трудом отвоеванные перед началом игры, подставляли небу покинутые сидения. Даже Нисидзима приподнялся, вцепившись в подлокотники.

 Маркус отступил вправо, галантно пропустив летящую ему навстречу стайку копий, и…

 …пересек финишную черту дороги смерти.

 Несколько сотен глоток одновременно испустили вопль, который взвился ввысь красочным фейерверком и тут же рассыпался на множество возгласов, вздохов, визгов и прочих не поддающихся классификации звуков.

 Пока Маркус пробирался к своим товарищам, кто-то из персонала Куша объявил победу игрока. Зрители не слушали. Их умы заволокло искрящееся ликование, где ещё не было места тревожной мысли: а вдруг этот мужик соврет и не уничтожит долговые расписки?

 Нисидзима рухнул в кресло, но почти мгновенно поднялся. Пальцы его слегка подрагивали, а улыбке не хватало блеска. Тем не менее он заставил себя повернуться к противникам и даже пожал руку Маркусу:

 – Поздравляю. Выигрыш ваш.

 – Ага, – сказал Маркус без тени злорадства.

 Со всех сторон напирали люди.

 Мирра взяла быка за рога:

 – Гони расписки.

 Нисидзима кивнул и хотел было направиться к платформе, но путь ему преградил Кидака.

 Септимус сразу понял: сейчас будет бздец. С господина Кидаки можно было писать портрет для комнаты страха в столичном парке аттракционов: взглянув на него даже мельком, детишки до самой старости боялись бы любых помещений без ослепительно яркого света.

 – Минутку, – зловеще пророкотал Кидака. Усилитель звука, распространивший голос по всей арене, внес в него толику потусторонности. – Минутку. В Уставе Куша ясно сказано: состязание между игроком и управляющим – это дуэль. Если игрок побеждает, он становится новым управляющим. Если же нет – действующий глава Куша должен пройти по дороге смерти, дабы подтвердить право занимать свой пост!

 – Там правда такое сказано? – прошептала Мирра.

 Маркус кивнул:

 – Правда. Но я ведь…

 – Но игрок ведь победил, – возразил Нисидзима. – Номинально он стал новым управляющим. Однако добровольно отказался от поста и взял выигрыш расписками. Инцидент исче…

 – Нет! – яростно выкрикнул Кидака.

 Бурлящая концентрированная ненависть, которая бесконтрольными потоками выливалась из господина Кидаки, отпугнула зрителей. Они предпочли рассеяться по дальним уголкам арены. Зато к полю брани подтянулся серо-зеленый персонал Куша, полукольцами окружив Кидаку.

 – Что происходит? – пискнула Вероника.

 Неопределенно помотав ей в ответ головой, Септимус покрепче сжал руку Пум: притихшая лисица, похоже, не на шутку перетрухнула.

 – Нет? – угрожающе переспросил Нисидзима.

 – Так или иначе, игрок оспорил твое право верховодить нами, – адреналиновые волны накатывали на лицо Кидаки, заставляя его кривиться восторгом. – Он вызвал тебя на бой за звание управляющего, а потом попросил о замене ставки. Это техническое поражение! То, что ты позволил ему играть на долговые расписки – твоя личная прихоть! Ты привык перекраивать закон…

 – Я здесь закон! – рявкнул Нисидзима. – Управляющим меня назначил глава клана, и только он…

 – Старик помер! Вчера! Окочурился! Склеил ласты! Двинул кони! Ты не знал? Ах, ну да! Я забыл показать тебе письмо! Какой же я болван! Но, уверен, что регент Даниель простит мою глупость!

 – Регент…Даниель? – по тону Нисидзимы Септимус догадался, что управляющий не в ладах с новой властью.

 – Мы не желаем, – продолжал Кидака, – подчиняться неудачнику, правда, парни?

 «Парни» дружно закивали.

 «Бунт, – подумал Септимус, – самый настоящий бунт. Маленький, гаденький дворцовый переворот. И хуже всего то, что возможность для него предоставили мы. Но что поделать? Их тут целая толпа. Многие вооружены. Это не наша война. Да, с Пум было точно так же. Но там мы были героями, вставшими на защиту маленькой девочки. А сейчас…Какой смысл рисковать ради подонка вроде Нисидзимы?»

 Он покосился на Веронику, но она стояла, опустив голову.

 – Готовьте дорогу смерти, – процедил Кидака. – Давай, Нисидзима, ты ведь не хочешь разочаровывать наших гостей?

 На Нисидзиму жалко было смотреть: бледное лицо омертвело, губы тряслись, руки непроизвольно подергивались, словно ища защиты хоть у кого-нибудь. Увы, здесь у Нисидзимы не было друзей.

 «Шибко умных нигде не любят, да?» – с досадой подумал Септимус, испытывая отвращение к самому себе.

 – Таки вы посмотрите на этих артистов! – раскатисто захохотала Мирра, вставая между Кидакой и Нисидзимой. – Значит, продули, а выигрыш решили зажать? Гоните наши расписки!

 – Уймитесь, дамочка, – отмахнулся от нее Кидака, – получите вы свои бумажки.

 – Помолчи, мальчик! – жестом прервала его Мирра. – Тетя сейчас будет иметь серьезный разговор вот с этим красавцем.

 И, плюнув на кулак, она залепила Нисидзиме мощный удар в солнечное сплетение. Раздавленный навалившимися на него несчастьями управляющий полностью утратил бдительность и покорно принял побои. Остервенело обшаривая карманы Нисидзимы, Мирра вопила:

 – Облапошить нас вздумал, гад?! Театр юного зрителя устроил? Типа мы такие должны поверить, что твои шакалы взбунтовались, и нам пора делать ноги, пока без головы не остались? Не выйдет! Где расписки, сволочь?

 Раз, два, три – звонкие пощечины отпечатались на пепельно-серых от страха щеках управляющего багровыми пятнами. От четвертого удара Нисидзима уклонился с по-детски беспомощным криком: «Отвали!»

 – Ну ладно, – Мирра окинула персонал Куша взглядом бешенного индюка и погрозила пальцем, – но если через час я не получу свой выигрыш, кое-кто огребёт!

 Развернувшись на каблуках, она подхватили под руку Маркуса и поспешила к выходу с арены.

 Нисидзима бросил ей в след тоскливый взгляд. Кольцо серо-зеленых костюмов вокруг него сомкнулось.

 Зрители не спешили покидать трибуны. Потихоньку, бочком, они возвращались на свои места. Персонал Куша им не препятствовал.

 – Что теперь будет? – хриплым шепотом спросила Пум.

 Септимус, старавшийся не упустить из виду Маркуса и Мирру, вздохнул:

 – Пойдем-ка отсюда.

 – Нет!

 – Пойдем! – повторил он настойчивее. Можно сколько угодно мечтать о гибели своего врага и коротать вечер, выдумывая для него демонически изощренные варианты смерти, но увидеть, как человека взаправду размажут по земле – совсем другое дело. – Вероника, двинули- ка отсюда.

 – Эй, Нисидзима, – донесся голос одного из зеленых костюмов, – что-то ты совсем с лица спал!

 Персонал Куша взирал на управляющего без капли сочувствия. Их переполняло торжество, наполовину смешанное со страхом. Подзадоривая друг друга, они подталкивали Нисидзиму к краю пропасти, но по-прежнему сомневались: а вдруг управляющий умеет ходить по воздуху? Страх заставлял их искать способ разрушить магию Нисидзимы: оскорбить, задеть, унизить, насмеяться. Они даже не осознавали, что эта магия оставалась лишь у них в головах. Нисидзима-человек давно был повержен. Сейчас на арене стоял потерянный, остекленевший от страха мальчик. Любой, даже самой мелкой пакости, хватило бы, чтобы открыть людям глаза. Кидака ободряюще кивнул своим коллегам. Один из них, стараясь не шибко высовываться из-за спин других зеленых костюмов, насмешливо выкрикнул:

 – Нисидзима, тебе водички дать?

 Под всеобщее ржание в управляющего полетело целое ведро грязной воды, набранной в одной из ловушек. Нисидзима вздрогнул. Вода обволокла его серо-серебристым коконом и обрушилась наземь, почти не задев управляющего.

 Пакость не удалась. Кидака нервно облизал губы:

 – Проклятое волшебство! В этом сраном городе даже вода ненормальная!

 Глаза Мирры вылезли из орбит. Септимус поднял руку, пытаясь привлечь её внимание, но душа зеркала уже исчезла в толпе.

 – Да что творится? – визгливо вскрикнула Вероника. – Где Мирра? Где Маркус? Почему мы до сих пор здесь?!!

 – Что они делают? Почему Нисидзима на дороге смерти? – ещё тоньше вторила ей Пум.

 Опасаясь, что такими темпами через пару реплик они доберутся до ультразвуковых частот, Септимус поспешил честно ответить:

 –Понятия не имею.


 ***

 – Ты украла у него жетон?
 – Да.
 – Ты хочешь его спасти?
 – Да.
 – Цифровой код я помню.
 – Я на это и рассчитывала.
 – Но там могут быть ловушки.
 – Я бессмертная, мне плевать. А ты подождешь возле люка.

 Платформа приближалась к облакам. Небеса разверзлись. Они очутились в поднебесном коридоре.

 – Не ходи за мной.
 – Да.

 Бегом, живей, к металлической двери. Арбалеты разрядили стрелы, так и не попав в цель.
 – Я же сказала, не ходи за мной!
 – Да. Сказала.

 Дверь. Прихожая. Дверь. Арбалеты. Заслонить собой Маркуса. Три стрелы пропороли тело – неважно, залечим позже. Видящие кристаллы, куча кнопок. Когда-то она училась играть на арфе.
 – Можно попробовать в четыре руки, – предложил Маркус.
 – Можно, – согласилась Мирра. – Не спросишь, зачем?
 – Что?
 – Зачем я его спасаю?
 – Мне без разницы.
 – На это я тоже рассчитывала.


 ***

 Наверное, это можно было назвать «часом расплаты». Или «моментом истины». В общем, подобрать пафосное и претенциозное название. Но в голове Нисидзимы крутились лишь обрывки примитивных слов в диапазоне от «мама» до «твою мать».

 Он огляделся. Десятки, сотни, тысячи лиц. Куча людей самых разных характеров, привычек, судеб, образования, воспитания, социального положения. И среди этого долбанного многообразия ни одного – ни единого! – сочувствующего лица. Закон вероятностей словно бы начисто игнорировал Нисидзиму.

 Огромный молот ударил о землю, взвив в воздух пыльное облачко. За спиной Нисидзимы стояли два серых костюма, готовые силой вытолкать нерешительного игрока на дорогу смерти.

 От одного края арены к другому со свистом пронесся маятник.

 Тот мужик…Как же ему удалось? Он ведь просто шел, шел сквозь гремящую, звенящую, скалящуюся преисподнюю.

 Ноги приросли к полу. Неотвратимая неизбежность придавила Нисидзиму, лишив его остатков самообладания. Ему не спастись. Не спастись.

 Его толкнули прямо под молот, и перед смертью он не успел придумать ни одной драматической фразы, пригодной для словаря афоризмов.

 Нисидзиму подбросило и отшвырнуло в сторону. Он закашлялся, вдохнув густой пыли. Молот нелепо дрыгался над самой землей, словно кто-то не давал ему размахнуться для нового удара. В это время другой молот выписывал сумасшедшие кренделя. Полностью поглощенный своими проблемами, он не проявлял ни малейшего интереса к судьбе Нисидзимы.

 Управляющий неуверенно поднялся на ноги и, следя за молотами, бросился вперед.

 Дальше были маятники. Первый молот оправился от странного недуга, но Нисидзима уже удалился от него на безопасное расстояние. Вторая колотушка до сих пор билась в агонии, давая управляющему шанс отступить назад и не попасть под маятник.

 Нисидзима бы убежден, что маятники – самое простое препятствие на дороге смерти. Надо всего лишь уловить ритм их движения. Острое лезвие, едва не отпахавшее управляющему ногу, заставило его изменить мнение.

 Ритм у маятников, безусловно, был, и если бы в запасе у Нисидзимы имелась пара-тройка дополнительных жизней, он бы, не задумываясь, рискнул пройти это препятствие. Но попытка была всего одна, и это здорово нервировало.

 Глядя на мерно разрезающие воздух маятники, Нисидзима замешкался. Но серые костюмы были начеку: секунда-другая, и землю у ног управляющего утыкали арбалетные стрелы. Вперед! Вперед!

 Нисидзима попытался попасть в ритм. И промахнулся. Уворачиваться было поздно.

 В нескольких метрах впереди маятников арена поочередно выстрелила деревянными шарами, плюнула стрелами, хлопнула разводным мостиком надо рвом, мигнула освещателями над клетками со зверопотамами... Оба маятника зависли почти параллельно земле, а Нисидзима счастливо миновал это препятствие.

 Стрелы из арбалетов, скрывавшихся в стенах арены, уже были выпущены, так что Нисидзима без опаски пробежал очередной участок дороги и замер перед лестницей, ведущей на мост через ров.

 Думай. Думай. Механизмы дороги смерти явно переклинило. Появился шальной шанс выжить. Нужно было отдышаться. Взять себя в руки. Успокоиться. В груди пульсировала боль. Проклятая рыжая ведьма: знала ведь, куда бить! Нисидзима буквально чувствовал, как на месте удара наливается синяк. Она, видите ли, думала, что это спектакль! Тварь! Да чтоб ты подавилась этими расписками…

 Нисидзима дернулся, словно его пронзила молния. Жетон! Жетон исчез! Она шарила по его карманам…Она…Решила перестраховаться? Забрать из сейфа расписки, пока его тут убивают?

 Все это время разводной мост – единственный путь через ров с водой, дно которого было утыкано кольями, оглушительно хлопал створками. И вдруг замер. В порыве отчаянной решимости Нисидзима рванул на противоположную сторону. Мост остался неподвижен.

 Следующее препятствие – тропинка из плиток, выстреливающих огнем. Сейчас все они полыхали. Но постепенно, одна за одной, начали гаснуть.

 Нисидзима с трудом удержался от того, чтобы не посмотреть вверх. Этим он мог себя выдать. Поверить было почти невозможно, но Нисидзима теперь твердо знал: там, на небесах, кто-то судорожно колошматит по всем кнопкам подряд, пытаясь помочь ему выжить.


 ***

 Наблюдая за дорогой смерти, мятежный персонал Куша почти физически ощущал, как на их телах расползается по ниткам и волокнам изумрудно-зеленая форма, оставляя своих хозяев беззащитно голыми перед кошмарной истиной: управляющий Нисидзима, целый и невредимый, приближался к финишу.

 Вольная дикая стая, полчаса назад остервенело набросившаяся на вожака, распадалась на испуганных людей, каждый из которых отчаянно соображал, как спасти собственную шкуру.

 Те, кто во время бунта предусмотрительно старались не слишком отсвечивать, сейчас поспешили пробраться поближе к выходу с арены.

 Парень, обливший Нисидзиму водой, рыдал, скорчившись в углу. Он с удовольствием бы удрал, но бежать из Куша было некуда и не на чем, а прятаться в круглом городе – бессмысленно.

 Господин Кидака волшебным образом превратился для своих коллег из умного парня, который ловко воспользовался ситуацией, в амбициозного выскочку, который не умеет держать свои дебильные идеи при себе.

 Мятежники, находившиеся в первых рядах, нервно ежились и убеждали себя, что, во-первых, до конца дороги смерти ещё четыре (три, два…) препятствия, во-вторых, они просто стояли и ничего предосудительного не делали и, в-третьих, такой важный человек, как управляющий вряд ли помнит в лицо каждую мелкую сошку. Последний аргумент объяснялся лишь истерическим отчаянием, ибо ни для кого не было секретом, что Нисидзима обладал феноменальной памятью на лица.

 Управляющий без труда преодолевал предпоследнее препятствие. Зрители на трибунах надсаживались криками. В ложе для персонала траурно-черным штандартом висело безмолвие. Каждый мятежник ощущал, как его сковывает адамантовый панцирь неизбежности.

 Перед последним препятствием Нисидзима замешкался. Копья, которыми арена выстреливала в игрока на этом участке дороги смерти, давно уже валялись на земле. Однако нужно было убедиться, что арена не выкинет внеплановую подлянку. Впрочем, заминка была кратковременная.

 Наблюдая, как управляющий пересекает финишную черту, работники Куша гадали, какая кара их ожидает. Конечно, после смерти старого главы клана положение Нисидзимы пошатнулось. Все были в курсе напряженных отношений между нынешним регентом Даниелем и управляющим. Но регент жил в нескольких сотнях километров от Куша и едва ли интересовался судьбой горстки людишек в изумрудных костюмах. А Нисидзима был здесь, на арене, готовый принять в судьбе своих вероломных коллег самое деятельное участие. Уволить их было не в его компетенции. И это пугало больше всего.

 Работники Куша вдруг поняли, что никогда не видели Нисидзиму в гневе. Порой он бывал недоволен, порой выговаривал провинившемуся сотруднику, но сдержанно, не переступая рамок холодной, деловой вежливости.

 Неизвестность томила. Подергивающиеся уголки рта Нисидзимы пророчили недоброе. Управляющий, твердой поступью шагавший в ложу для персонала, напоминал тщательно закупоренный бочонок пива, который два дня безостановочно ехал по очень ухабистому тракту. И теперь этот бочонок предстояло вскрыть…

 Нисидзима вошел в ложу. Привалившись к перегородке, он стоял, молчал и осматривал своих подчиненных столь внимательно, словно собирался сперва разорвать их на мелкие кусочки, а потом собрать обратно по памяти.

 Бледно-лиловый господин Кидака пытался спрятаться за молекулами воздуха, но трусливые микрочастицы выталкивали его вперед.

 Выдержав паузу, Нисидзима с легким намеком на раздражение сказал:

 – Вы до сих пор здесь? Живо за работу! Игра должна продолжаться. В шестом секторе двое умников химиологичат с «одноруким разбойником». В двадцать первом дама, обвешанная амулетами, пронесла в игровой зал магнит. В тридцатый нужно доставить питьевую воду. В тридцать третьем под кустом шиповника нагадила собачка графини Д`Эрве, в девятнадцатом за игровым столом помер старик в черном камзоле – пошлите кого-нибудь там прибрать. Пошевеливайтесь!

 Один за другим, старясь как можно незаметнее просочиться мимо управляющего, они бросились прочь.

 – Красиво бегут! Душевно, – выпятив нижнюю губу, покачала головой Мирра. За ее спиной высился Маркус, нагруженный кипой бумаг.
 – А, это ты? – пренебрежительно бросил Нисидзима. – Весь сейф вычистила?
 – А то ж! – горделиво хмыкнула Мирра. – Ещё и в ящиках стола пошарила!
 – Ууу!
 – И сунула нос в четыре тайника.
 – Четыре? Вообще-то их у меня три.
 – Ох…
 – А, нет, вспомнил: действительно четыре.
 – Прям от сердца отлегло!

 Они обменялись долгими взглядами.

 С трибун к ним спешила Вероника. За ней следовал Септимус. Крепко держа Пум за руку, он не отрывал от Нисидзимы выжидающего взгляда. Помахав ему, управляющий крикнул:

 – Господин …ммм…Септимус! Вы можете не опасаться за свой кофе!

 – При чем тут кофе? – встряла запыхавшаяся Вероника. – Где долговые расписки? Ты ведь не откажешься от своего слова? Это наш законный выигрыш! Да что с вами? Почему вы все на меня так смотрите?!

 Нисидзима просиял почти растроганной улыбкой:

 – Очаровательная Вероника, уверяю вас: я твердо намерен сдержать обещание, ибо игровой долг – долг чести! Возможно, вы сочтете, что это слово мне незнакомо. Но смею вас заверить: у меня весьма богатый лексикон.

 Лохматый, взмыленный, грязный, с надорванным рукавом и дырой на коленке, Нисидзима производил удручающее впечатление, но стоило ему заговорить, и бескрайнее море обаяния наполнило арену до самых краев.

 – Все расписки, – продолжал изливаться Нисидзима, – уже находятся у ваших друзей. Да-да! Единственное, о чем я нижайше вас прошу – предоставить мне полчаса, чтобы привести себя в порядок. После этого я во всеуслышание объявлю городу о вашей победе. Вы не передумали? Не желаете ли оставить расписки себе? Нет?

 – Слышь, ты, поющий в кактусах, ты нам зубы-то не заговаривай! – грозно оборвала его Мирра. – Живо помылся – и бегом…кстати, а куда бегом-то? Где ты собираешься объявлять результаты?

 Нисидзима смиренно склонил голову и подмигнул Мирре:

 – Подходите к платформе рядом с вашей гостиницей. Через полчаса я буду там.

 С этими словами он, прихрамывая, направился к выходу. Ни персонал, ни взволнованные своей участью должники не посмели встать у Нисидзимы на пути.

 – Так что с моим папой? – требовательно спросила Пум, дергая Септимуса за рукав.

 – Теоретически он свободен, – помявшись, отозвался Септимус.

 – Теоти…Это как?

 – От долгов перед Кушем и Нисидзимой он свободен, – Септимус тщательно подбирал слова.

 – Значит, мы с папой вернемся домой?!

 – Я не знаю.

 – Ну, разумеется, вернетесь! – с преувеличенной жизнерадостностью откликнулась Вероника, одновременно стараясь испепелить Септимуса взглядом.

 Её щебетание не убедило Пум. Сверля пытливыми очами Септимуса, Мирру и Маркуса, девочка медленно повторила:

 – Мы с папой вернемся домой?

 – Полетели в гостиницу, – буркнула Мирра. – Не хватало ещё, чтобы этот говнюк добрался туда раньше нас.


 ***

 Полупустая платформа причалила к гостинице. Пум, вырвав ладошку из руки Септимуса, соскочила на землю. Картонные уши где-то потерялись, и без них голова девочки казалась странно приплюснутой. Подбежав к клумбе с белыми маками и ноготками, она уселась прямо на поросшее лишайником декоративное бревно, упершись локтями в коленки и положив подбородок на сцепленные ладони. Замершая в таком положении, Пум напоминала реалистичную скульптуру. У Септимуса промелькнула мысль: «Может быть, Нисидзима позволит ей остаться в Куше хотя бы в качестве элемента городского пейзажа? Тогда Пум ещё долго не узнает отвратительную правду».

 – Как? Как ему удалось пройти дорогу смерти? – возмущенно вскричала Вероника, воздевая руки к фальшивому небу.

 – Ума не приложу, – пробурчал Септимус, покосившись на Маркуса и Мирру.

 – А вы где были? – набросилась на них Вероника.

 – Дежурили у выхода с арены, чтобы этот жук по-тихой не свалил, – не моргнув глазом, соврала Мирра.

 – Значит, он все-таки волшебник! Видели, что он сотворил с водой?

 – Просто у того лошары руки не из плеч, – презрительно скривилась Мирра. – Чтобы облить человека, нужен особый замах!

 – Ты бы хотела, чтобы Нисидзима умер? – рассматривая дорожный указатель, спросил Маркус. Поразительно, как ему удавалось убирать из голоса абсолютно все интонации!

 Вероника поёжилась:

 – Ну…Нет, конечно…Я никому не желаю смерти…Это плохо и вообще…Только вот Нисидзима…

 – Что?

 – Я…

 Вероника сдулась и поникла, как проколотый мочевой пузырь слона. К счастью, в этот момент с неба спустился управляющий – чистый, свежий, улыбчивый, с идеальной прической и в новом изумрудном костюме.

 «Может, их двое одинаковых, и они работают посменно?» – с завистью предположил грязный, голодный, сонный Септимус, едва сдерживая зевоту.

 – Прошу! – включив у своей платформы режим видимости, Нисидзима жестом пригласил их пройти.

 Пум, при появлении управляющего нырнувшая в клумбу, прыжком выскочила из укрытия и первая взобралась на платформу. Септимус все ещё опасался, что, несмотря на заверения, Нисидзима решит-таки отыграться на Пум, поэтому поспешил последовать за девочкой. Остальные тоже присоединились. Платформа взмыла ввысь.

 Когда они поднялись достаточно высоко, чтобы видеть значительную часть города, Нисидзима достал из кармана небольшой кристалл и спросил, искоса глядя на Маркуса:

 – Не передумали? Расписки ваши: вы можете затребовать по ним выплаты.

 – Я их сжег, – спокойно отозвался Маркус.

 Управляющий кивнул и отпустил кристалл. Тот завис в паре сантиметров от губ Нисидзимы и засиял. Алые отблески на лице управляющего, заметные даже при дневном свете, вносили в происходящее инфернальные нотки

 – Дамы и господа! – прокатился над Кушем чарующий голос Нисидзимы. – С этой минуты начинается новая страница жизни круглого города! Господин, пожелавший остаться неизвестным, победил в Большой Игре. Пройдя дорогу смерти, он выиграл долговые расписки всех игроков Куша. Он был вправе распорядиться ими по своему усмотрению. И он поступил как человек высочайших моральных качеств. Бескорыстно, безо всякой личной выгоды он уничтожил долговые расписки: все до единой! Я как полномочный представитель великого клана Хойя подтверждаю законность данного соглашения! Идите! Я прощаю вам долги ваши, как вы, надеюсь, когда-нибудь простите должникам вашим!

 Чего они ожидали? Наверное, всеобщего ликования. По крайней мере, в воображении Вероники Куш должен был заполниться счастливым людьми, бегущими навстречу новой жизни – то есть в направлении ворот круглого города. Вместо этого Куш оцепенел гнетущей тишиной, постепенно растворившейся в недоуменном гуле. Несколько человек действительно метнулись паковать вещи. Но большинство перешептывались, сбитые с толку, не знающие, что им делать.

 Потом какой-то лысый дедуля из четвертого сектора, наверное, старожил Куша, потрусил к припаркованной общественной платформе и нажатием трясущегося пальца активировал переговорное устройство. Из кристалла Нисидзимы зазвучал его писклявый голосок:

 – Г-господин управляющий, вы позволите задать вопрос от лица гостей Куша?

 – Разумеется, – ответ Нисидзимы был упакован в блестящий фантик радушия и уважения. – Я переключу вас на громкую связь.

 – Б-благодрю. Кхм…Меня слышно? – теперь повизгивания старика разносились по всему городу. – Вы сказали: наши долги…сгорели. Так?

 – Все верно.

 – Значит ли это, что мы можем начать игру…с чистого листа? Как будто мы только что приехали в Куш?

 Вероника с тихим стоном схватилась за голову. Помедлив, Нисидзима, ответил:

 – Разумеется, я не могу вам этого запретить. При условии, что у вас есть деньги.

 – Молодой человек, что за глупость?! – по характерно проглоченной «л» Септимус узнал старуху в черной вуали, которую встретил в ресторане во время розыгрыша столиков с зеленой лампой. – Вы прекрасно знаете, что денег у нас нет! И мы требуем, слышите, требуем, чтобы вы предоставили нам кредит!

 Идея была принята на ура. Люди, высыпавшие на улицы, хором скандировали:

 «Кредит! Кредит!»

 – Господа, – прервал их Нисидзима, и Септимус готов был поклясться, что управляющий разочарован: – обязанность персонала круглого города Куш – угождать гостям. Вам угодно открыть кредит и продолжить игру? Что ж, да будет так!

 «А вот теперь они по-настоящему возликовали», – подумал Септимус.

 Вероника, растоптанная и опустошенная, осела в кресло, предупредительно выдвинутое для нее Нисидзимой. Пум, напротив, полыхала боевым задором. Свистнув, чтобы привлечь внимание управляющего, она выпалила:

 – Ты украл моего папу. А ну быром отпустил его!

 Мысли Септимуса лихорадочно защелкали. Что делать? Наброситься на Нисидзиму и заткнуть ему рот? Столкнуть его с платформы?

 Управляющий наклонился к Пум и зловеще прошипел:

 – Хорошо, в этот раз ты победила. Можешь забрать своего папашу. Но учти: магия моего города сильна. Когда-нибудь она заставит твоего отца вернуться в Куш.

 – Как бы ни так! – выкрикнула Пум. – Я увезу его к Синим горам! Там нет пустынь! Там твоя магия не работает! А теперь живо спускай нас на землю!

 По мановению руки Нисидзимы платформа начала снижаться. Когда до земли оставалось чуть меньше метра, Пум спрыгнула вниз и скрылась в кустах.

 – Не волнуйтесь, – Нисидзима предупреждающе выставил руку, – я позабочусь, чтобы её доставили на станцию и посадили в экспресс.

 – «Моя магия заставит его вернуться в Куш!» – передразнила управляющего Мирра. – Теперь она будет думать, что её непутевый папаша просто заколдован, а ты – главный злодей!

 Нисидзима сорвал с клумбы ноготок, покрутил его, бросил на землю и растоптал. Повеяло терпким ароматом. Нисидзима вернулся на платформу и включил режим невидимости. Теперь казалось, будто он стоит в воздухе:

 – Я не упоминал, какова главная функция управляющего Куша?

 – Следить, чтобы мусор вовремя вывозили? – предположила Мирра.

 – Главное предназначение управляющего – служить объектом ненависти. Отвлекающий маневр, который помогает нашим уважаемым гостям сохранить рассудок. Ибо в противном случае всю вину за свое жалкое положение им придется принять на себя. А почти никто из людей не способен признать, что, угодив однажды ногой в крохотную ямку, он поддался страху и собственноручно выкопал себе глубокую могилу.

 – Типа сами виноваты? – не выдержав, вмешался в беседу Септимус. – А ты уверен, что не пытаешься просто-напросто утихомирить собственную совесть?

 Нисидзима взглянул на потоки людей, текущих по Кушу:

 – Уверен. Будь мы в любой другой точке земного шара, я бы с вами согласился. Но Куш – иное дело. Он прост и однозначен, как выстрел в голову. Куш отличается от прочих городов: здесь нет жителей, только игроки и наемный персонал. Во всем мире люди – заложники своей отчизны. Легко сказать: не нравиться жить в Хэйвэе, переезжай в Красноград. О да: если бы люди, как улитки, таскали домики на спинах и питались подножным кормом, жизнь была бы намного проще. Но никто не может сказать: я родился в Куше и поэтому обречен жить по его законам. Если ты находишься в Куше, значит ты сам выбрал такую судьбу. Здесь нельзя найти работу, нельзя получить образование, нельзя проявить свои таланты. Этот город существует только ради игры. Мы меняем надежду на деньги и производим долги. Нас называют сточной канавой. Очень оскорбительно – для сточной канавы. В мусоре ещё остаются неперегнившие куски, в нем можно отыскать нечто полезное, его можно переработать во вторсырье. Даже из дерьма получается превосходное удобрение. Но здесь скапливается то, чему не придумано приличного названия.

 – Почему же не придумано? – резонно возразила Мирра. – Эта субстанция называется «люди». Вот только не забывай, что ты тоже человек. Никогда не забывай, слышишь? Никогда!

 – Постараюсь, – поборов недоумение, пообещал Нисидзима и вознесся на небеса.

 Септимус проводил его взглядом:

 – Думаешь, он не врал – насчет Пум?

 – Уверена, – кивнула Мирра. – Она ему по барабану. Дети неплатежеспособны, а следовательно убыточны для Куша.

 Вероника подскочила, словно задремавшая кошка, которую огрели поленом по хвосту:

 – Дети! Семьи! Невесты! Как я могла о них забыть?!

 – Вероника, сбавь обороты, – Мирра полуобняла, полупридушила подругу. – Нет здесь никаких рабов и никогда не было.

 – Но мы ведь своими глазами видели расписки!

 Мирра испустила вздох глубоководного ныряльщика:

 – Вероничка, зайка, услышь то, что говорю тебе я, а не то, что играет в твоей незамутненной головке. Расписки здесь были, людей здесь не было. Понимаешь? Уверена, они вообще не в курсе, что их проиграли. Там, в поднебесье, Нисидзима сам признался: Пум единственная из проигранных, кого он видел воочию. Люди впахивают на него задаром да ещё и визжат от удовольствия. Любая из здешних дамочек кренделем свернется перед ним за право сделать лишнюю ставку. А всякие там гипотетические младенцы и престарелые матушки – он их попросту коллекционирует. Зачем ему реальные люди из плоти и крови, которых нужно одевать-кормить-угнетать? Аккуратная стопка бумаг – и наслаждайся чувством полного морального удовлетворения и безграничной власти.

 – Мы не можем быть уверены на сто процентов!

 – Можем, – вмешался Септимус. – Пойми, Вероника, у него там были расписки на несколько сотен человек со всего континента, многие – из состоятельных семей. Нельзя торговать людьми в таком масштабе и не оставить следов. Обязательно бы поползли слухи. Ничего подобного не было. Наша совесть чиста: в этот раз мы действительно сделали все, что в наших силах. Хватит себя терзать, пора двигаться дальше.

 – Да, – тихо кивнула Вероника. – К Синим горам. Интересно, они вправду синие?


 ***

 До отбытия оставалось полчаса, но народу на станции было негусто. Вероника и Маркус уже загрузились в экспресс до Сенсуры. Септимус не спешил: сначала нужно было проследить, чтобы Пум и её отец сели в экспресс до побережья, отправлявшийся на четверть часа раньше сенсуровского.

 Нисидзима не обманул: в назначенный срок двое зеленых костюмов доставили на станцию песчаную лисицу и её непутевого родителя. Папаша потерянно озирался и хрипло дышал, распространяя вонь застарелого перегара. Пум была счастлива и с гордостью демонстрировала Септимусу и остальным своего любимого отца. Вероника, изобразив приветливый оскал, поспешила в карету. Маркус, обменявшись взглядами с Миррой, отправился следом.

 Вот так получилось, что пока Мирра и Пум беседовали у станционного фонтанчика, Септимус вынужден был терпеть компанию болтливого сентиментального алкоголика-игромана. Папаша Пум, видимо, успевший поутру хряпнуть стаканчик, бормотал безостановочно. За четверть часа он поведал Септимусу свою полную биографию, поделился политическими убеждениями, изложил историю побед на любовном фронте и завершил рассказ доверительным признанием:

 – Мы с дочей едем на Эс-Шеллы, к сестре моей, значит. Два года жил в Куше – и на тебе, выкинули! Вышвырнули, как мусор. И, эт-самый, ну…весь такой важный…управляющий ихний, значит, подходит такой ко мне и говорит…А сам нос воротит! Я ж вижу, что нос воротит, гнида! Вот…И, значит, такой говорит: вали-ка ты, говорит, дед, из моего города. Дед, да? Какой я ему дед?! Да я ещё ого-го!..Я тебе рассказывал про ту блондинку с Эс-Марини, которую я…ну…эт-самое?

 – Рассказывал, – механически отозвался Септимус.

 – О! Она, короче, туда-сюда, итить, а я…

 – Так что там тебе сказал управляющий?

 – Ась? А…Управляющий…Ну, говорит, вали отсюдова, пока я тебе кости не переломал. Я ему такой: никуда я не пойду, и вообще вы права не имеете, потому как я, значит, буду жаловаться. А он сразу весь такой заюлил, заюлил. Ты, говорит, тварь парши…Не, ну ты не подумай, он со всем уважением. Он знаешь, как меня уважает?

 – Не сомневаюсь. Так что он сказал.

 – Во…Вали, говорит, куда-нить подальше – к Синим горам. И чтоб целый год не смел в Куш суваться. Придешь, говорит, шкуру с тебя сдеру. Ну, думаю, что ж…А чего бы не обождать, если человек-то хороший просит, правда?

 – Угу.

 – Перекантуюсь покамест на Эс-Шеллах, у сеструхи. А там, глядишь, год пролетит – и снова в Куш…эт-самое…на заработки, стало быть…

 Далее последовали не слишком связные рассуждения об эс-шелльских красотках и способах их употребления. Септимусу ничего не оставалось, кроме как закрыть глаза и, периодически угукая, думать об Империи.

 В это время Пум, болтливостью уродившаяся в отца, излагала Мирре свое видение ситуации в Куше. Мирра слушала и думала, что у детей поразительно гибкая психика, а Пум вдобавок наделена величайшим талантом к самообману.

 – Они ведь все обычные дураки, – распиналась Пум, балансируя на бортике фонтана, – потому и не уезжают. А мой папа не такой. И у него есть я. Нисидзима это понял. Он ведь тот ещё зимотроп!

 – Кто-кто? – переспросила Мирра.

 – Э…Ми-зан-троп! Не знаю, что это в точности значит, но Нисидзима такой! Да…И ещё: я не сказала всем вам спасибо. Спасибо.

 – Без проблем. Обращайся, – милостиво кивнула Мирра. – Один вопрос: помнишь, ты рассказывала, как подглядывала за Нисидзимой. Ты там ещё увидела что-то очень странное.

 Пум подозрительно прищурилась:

 – Опять ржать будешь?

 – Нет, – заверила её Мирра. – Я хотела спросить: это «странное» выглядело примерно вот так?

 С этими словами она поднесла руку к фонтану, и вода обволокла её плотным коконом. Секунда-другая – и колышущийся, мерцающий панцирь исчез, словно впитался в кожу Мирры. Удивленная Пум раскрыла рот и, не издав ни звука, кивнула.

 – Спасибо, – с нетипичной для нее вежливостью поблагодарила девочку Мирра. – И не обижайся, что смеялась над тобой. Я была не права.

 Возница объявил об отправлении экспресса до побережья. Таща отца за руку, Пум залезла в карету. Через пару минут высокоскоростные лошади растворились в песчаной дали.

 Повинуясь порыву, Септимус обхватил Мирру за плечи:

 – Погоди!

 – У нас что, намечается романтический момент?

 Следующие слова отчаянно сопротивлялись, дрыгали ножкам, цеплялись за язык, стараясь взобраться обратно в горло. Но Септимус заставлял их звучать:

 – Там, в гостинице, когда Маркус спросил…ты сказала, что должна следовать за мной, потому что у тебя нет выбора. Это все волшебство, да? Я не слишком в этом разбираюсь. Но если ты не хочешь…Если есть способ разорвать связь между нами, но чтобы ты при этом осталась в нашем мире, ты только скажи, я все сделаю.

 Высвободив руку, она взлохматила челку:

 – Септимус, Септимус, я ведь только отражение твоего сердца, забыл?

 – Это неправда, – ему казалось, что, произнося это, он тупым ножом отрезает от себя кусок плоти. – Наверное, магия вынуждает тебя придерживаться этой версии, но…

 – Говоришь как дознаватель.

 – Плевать! Я знаю себя, и знаю, что ты – это не я, не второе мое я, не третье, не десятое. Понятия не имею, что отразилось в том проклятом зеркале, какая сила потребовалась, чтобы выпустить тебя из нулевого измерения в наш мир, но мне противно думать, что кто-то находится рядом со мной по принуждению. Тем более ты. Из-за этой треклятой магической связи ты уехала от Людвига, а теперь уезжаешь от Нисидзимы!

 Мирра отвернулась:

 – Сегодня что, парад благородных негодяев?

 – Хватит драной иронии! Это ты спасла Нисидзиму! Почему?!

 Злое лицо в ореоле рыжих волос повернулось в Септимусу, каблуки поняли столбики пыли:

 – Да ну, конечно, из любви, большой и страстной!

 Септимус поскреб бороду:

 – Зачем же так пафосно: всего лишь из симпатии. Даже нет: из солидарности. Ты можешь сколько угодно пыхтеть на Веронику, да только она права: ты и Нисидзима – вы одного поля ягоды. Вы считаете, что люди в большинстве своем хуже дерьма, но в то же время непрестанно ищите доказательства обратного. Вы хотите, чтобы ваша мизантропия оказалась заблуждением!

 – Ты эту речь всю ночь сочинял?

 – Всю жизнь!

 Мирра желчно усмехнулась и несколькими остервенелыми взмахами окончательно превратила свою прическу в рыжий куст перекати-поля:

 – Круто. Нет, правда, очень трогательно. Ладно, мудролюб, считай, что ты заслужил свой шмат правды. Про одного поля ягоды ты практически угадал. Этот мальчик, Нисидзима, – Душа города. Вернее, будущая Душа.

 Мирра замолчала, давая Септимусу время переварить услышанное. Нервно дернув уголком рта, Септимус отрезал:

 – Бред. Никакой логики. Если он Душа, почему он…да хотя бы почему он испугался дороги смерти?

 – Вероника тебя заразила глухотой головного мозга? Я ведь ясно сказала: он – будущая Душа. Он и сам пока не догадывается, в кого он превратился.

 – Я не понимаю! Как можно быть существом из нулевого измерения и не знать об этом?!

 – Да потому что он – не из нулевого измерения! Он – человек! Он останется человеком до самой смерти! Остальное случится после. Нулевое измерение, Септимус, охренительно сложная штука. В нем живет куча разных…существ. В нем постоянно бушует волшебство. Люди исследовали часть нулевого измерения и возомнили себя экспертами в устройстве Вселенной. Но правда в том, что даже обитателям Той Стороны неведомы все тайны нулевого измерения. Пустота не отвечает на вопрос «почему?» Она ставит перед фактом: так случается. Случается, что человек испытывает к себе такую всеобъемлющую ненависть, что она проникает в самые глубины нулевого измерения. Случается, что такой человек отказывает себе в праве на существование, но тем не менее продолжает жить. Он не любит себя и верит, что ни одна живая душа не способна полюбить его. Случается, что при этом все тепло своего сердца он дарит неодушевленному предмету – старым часам, зонтику… городу, зеркалу. И случается, что вещь отвечает человеку взаимностью. День за днем, капля за каплей, они срастаются. Волшебство смешивает их, превращает в новое существо – Душу. Финальный аккорд – смерть человека и рождение Души. Звучит убедительно, правда? Хотя, возможно, я ошибаюсь: это всего лишь гипотеза на основе собственного опыта.

 Септимус сглотнул:

 – Значит ты…была человеком?

 – Две тысячи лет назад, – носком туфли она прочертила на песке линию. – Зеркало. У него есть единственное предназначение, простое и однозначное, как…выстрел в голову. Зеркало существует, чтобы отражать реальность. Люди искажают природу зеркал: вставляют их в роскошные рамы и вешают на стену в качестве финтифлюшек. Большего бреда и представить нельзя: оценивать красоту зеркала по его раме! Не говоря уж о том, что к зеркалу вообще неприменимо понятие красоты! Но люди во все времена придавали внешности непомерно большое значение. А я нет. Я любила свое зеркало во всей его простоте и неказистости.

 – Но почему, – сдерживая стон, протянул Септимус, – почему зеркало?

 – Потому что в его отражении я была красивее и добрее, чем в своих собственных глазах! Оно видело то, что не видели другие, чему не верила я сама. Мое зеркало, мое прекрасное зеркало! Безупречное, благословенное! Оно показывало мне уродство тех, кто мнил себя эталоном красоты и морали, оно убеждало, что сама я вовсе не такая омерзительная, какой себя считала. Но я так и не смогла поверить его словам! Мне нужно было, чтобы зеркало твердило их снова, и снова, и снова – бесконечно! Я боялась лишь одного: потерять его. И со временем…что-то изменилось. Я думала, это болезнь: есть и спать мне хотелось все реже, а еще я всегда чувствовала, когда моему зеркалу угрожала опасность. В конце концов я умерла.

 – Как? – вопрос сам собой сорвался с губ, хотя Септимус осознавал всю его бестактность.

 – Меня убили, – сухо пояснила Мирра. – Отец хотел внуков, меня замуж не брали, а моя младшая сестра не имела права завести семью раньше меня. Можно было, конечно, сбагрить меня, всучив какому-нибудь старому импотенту, но отец решил улучшить генофонд.

 Внезапно она рассмеялась:

 – Как они лоханулись! Прикинь прикол: вваливается, значит, ко мне целая толпень…

 – Мирра, – прервал её Септимус, – может, хватит паясничать?

 – Мог бы и помолчать, – Мирра изобразила обиду, – я, между прочим, тут о своей смерти рассказываю. Имею право выбрать любой стиль повествования!

 Септимус развел руками:

 – Без базара!

 – Во, – удовлетворенно кивнула Мирра, однако напускная веселость уже осыпалась с нее, как плохо приклеенные блестки с елочной игрушки. – Подозреваю, дело в том, что мы с моим зеркалом к тому моменту уже окончательно стали принадлежать нулевому измерению. В этом мире оставались только наши материальные оболочки. И когда меня убили, образовалось нечто вроде межпространственного водоворота. Мой дом со всеми людьми утянуло на Ту Сторону. Помнишь пещеру, где вы нашли чаровское зерцало? К твоему сведению, это некогда были мои покои. За две тысячи лет штукатурочка, конечно, облетела, да и мотания между пространствами даром не прошли, но если покрасить потолок и поклеить обои с котиками…

 – Мирра!

 – Я слишком поздно догадалась, что Нисидзима – без пяти минут Душа города. Дура, конечно. Но сам посуди: я-то стала Душой туеву хучу столетий назад. Поистерлись воспоминания-то. Хотя если б я выслушала Пум!.. Ты ведь знаешь: вода помогает мне восстанавливать силы. Не знаю, в чем причина, но вода очень чутко реагирует на мою магию. Началось это, еще когда я была жива. Поначалу я не умела это контролировать, позже освоилась.

 – Вода, которой Нисидзиму облили на арене! – вспомнил Септимус.

 – Ага. Он ещё не умеет черпать из воды силу, поэтому получается фигли что и сбоку бантик. Не беда, у него все впереди.

 – Так зачем было его спасать, если он все равно никогда не умрет по-настоящему?!

 – Логикус кастратус! Это у тебя, видимо, от недосыпа. Включи голову: когда меня убили, в нулевое измерение ухнулся целый домина, а ведь я была связана всего-навсего с зеркалом. Прикинь, что произойдет, когда копыта отбросит человек, связанный с целым городом! Да тут полпустыни схлопнется! И лично я предпочла бы в этот момент находиться от Нисидзимы подальше.

 – Но ведь он ещё не умер, не переродился, – возразил Септимус. – Что если он, к примеру, кого-то полюбит, или Куш ему надоест.

 Мирра покачала головой:

 – Пути назад нет. Не знаю, как он проведет свою жизнь. Может, завтра его прирежут и бросят гнить в пустыни, может, он уедет из Куша, женится и умрет через много лет в собственной постели, окруженный любящей семьей, итог один – момент смерти станет точкой отсчета его Бесконечности.

 Септимус нахмурился:

 – Ты не можешь знать наверняка. Ты ведь даже не сразу поняла, что он Душа. Он почувствовал твою магию, а ты его – нет.

 Мирра поджала губы:

 – Может, и почувствовала, но не поняла. Я ведь никогда прежде не встречала другие Души, я только слышала их голоса.

 – Не встречала? – удивленно переспросил Септимус. – Разве в нулевом измерении вы не…– он запнулся, подбирая подходящее слово, – не общаетесь?

 Мирра поморщилась:

 – «Общаемся»? Ты считаешь, нулевое измерение – это нечто вроде реального мира, только в багрово-черных тонах и без системы канализации?! Это мерцающая Пустота, Бесконечное пространство, в котором нет понятия «направление». Духи и темные твари свободно перемещаются по нулевому измерению, но не Души. После того как меня призовут, я могу разгуливать и по реальному миру, и по нулевому измерению. Но в остальное время я пребываю в полузабытьи в каком-то тесном кармашке пространства, как забытая кукла. Я жду, когда появится очередной искатель приключений и пробудит меня ото сна. А пока я слушаю шепот других Душ. Их множество, я знаю. Приглушенные голоса, потерянные в Бесконечности. Ты наверняка слышал жалобы людей: раз за разом они выкидывают старые дедушкины башмаки, а при следующей уборке обнаруживают их на прежнем месте. Люди списывают такие странности на свою дырявую память и вновь швыряют дедушкины башмаки в мусорку. Так может продолжаться до бесконечности, пока кто-нибудь не заинтересуется этими башмаками, не подарит частичку своего сердца. Какова вероятность того, что кто-то проникнется любовью к драным вонючим ботинкам? Сколько таких вот запертых душ хранится в музеях, на чердаках, в подвалах? Сколько закопано глубоко в землю вместе с кучей хлама? Сколько затеряно в непроходимых лесах или на дне океана? Но с Нисидзимой и Кушем все будет по-другому! Знаменитый круглый город – это тебе не жук начихал! Зная человеческую натуру, могу сказать точно: Нисидзиме не придется долго ждать. Он и моргнуть не успеет, как появится умник, жаждущий попытать счастье и разыскать легендарный Куш! Поверь, я сужу по личному опыту: о моем зеркале тоже сложили легенду. Люди упорно ищут его,  а когда находят, я поглощаю энергию их желаний и воплощаюсь. А потом провожу несколько малоприятных лет в компании очередного человека, который считает меня чем-то вроде аксессуара.

 – Я так не считаю! – горячо заверил её Септимус.

 – Знаю, – Мирра вновь отвернулась. Некоторые слова не стоит произносить вслух. Но порой иначе бывает невозможно. – Хочешь знать, что отразилось в чаровском зерцале, когда ты в него заглянул? Может, это и не совсем по правилам, но плевать. Я скажу. В зеркале отразилось самое заветное желание твоего сердца – чтобы рядом с тобой был другой человек. Две тысячи лет, Септимус, две тысячи лет я блуждала между двумя мирами! Я почти позабыла себя, звук своего голоса, цвет своих глаз и волос, свой характер, свои желания. Две сраные тысячи лет одиночества и забвения, чтобы однажды наконец воплотиться в саму себя. Между тобой и мною двадцать столетий. Знаешь, сколько это земных жизней? Я посчитала: до хрена!.. Не смей обнимать меня, брать за руки или выкидывать ещё какие-нибудь сентиментальные пошлости! Ты спрашивал: хочу ли я уйти? Нет. Впервые меня окружают люди, которых мне не хочется разорвать в клочья и рассеять по ветру. Но когда-нибудь мы расстанемся. Это неизбежно. Я путешествую сквозь Вечность, а ваши дороги ведут к…

 – Смерти, – эхом подхватил Септимус.

 – Мне жаль. Я видела множество таких дорог и ни одна из них не значила для меня столько, сколько значат ваши. Но я всегда с трепетом ожидала их окончания. Поэтому что потом для меня наступало очередное падение в пустоту, а после – очередное возвращение в никуда. Мир непрестанно меняется, Септимус. Я давно свыклась с этой мыслью. Но даже таким, как я, нужна Постоянная – маяк, который будет сиять во мраке Вечности. И мне осторепенело видеть в этом качестве лишь солнце, горы и море! У моря нет воспоминаний! Оно не отомстит за старые обиды и не отблагодарит за доброту. От него не дождешься помощи. Мне нужны люди! И если это будет кто-то вроде Людвига или Нисидзимы – что ж, я рада любой компании. Впервые за две тысячи лет у меня есть надежда, что на Этой стороне меня будут ждать. Впервые я поняла, что прохожу этот путь не одна.

 Септимус стоял, опустив голову. Как же ему хотелось, чтобы возница поскорей объявил об отправлении экспресса! Но дорожное расписание не пожелало перекраивать себя в угоду Моменту.

 В голове пульсировало: «Что-то сказать, надо ей что-то сказать. Трюкнуть банальность о жизни сегодняшним днем? Порассуждать о мотивах? Цинично заметить, что она спасла Нисидзиму исключительно из эгоистичных побуждений?»

 Острая, как зубочистка, мысль пронзила уставший мозг Септимуса:

 – Говоришь, ты спасла Нисидзиму, чтобы нас не утянуло в нулевое измерение?

 – Угу, – небрежно отозвалась Мирра. – И потому что хотела обеспечить себя компанией на ближайшую вечность. В твоем возрасте, Септимус, пора бы уже знать: Вселенной движет Его Величество Эгоизм!

 – И ты догадалась, – продолжил Септимус, – что Нисидзима – Душа, только когда его неудачно облили водой на арене?

 – Самую суть уловил ты, юный ученик!

 Септимус хитро прищурился:

 – Ну да. Только вот жетон ты у него стянула гораздо раньше, в самом начале мятежа.

 – Нда?

 – Да.

 – Э…Кхм…Так ведь я хотела из сейфа расписки забрать!

 – Ясно! Понимаю-понимаю! Сочувствие и жалость – для лохов!

 – Дурак ты, Септимус, и уши у тебя холодные. Пойдем в карету, пока её бешеный верблюд не унес.

 – Пойдем. Но, знаешь, по-моему, здесь не водятся верблюды.

 – Спятил? Пустыня и без верблюдов?! Зараза…Эта какая-то неправильная пустыня, совсем неправильная!

 – А чего ты ожидала? Это ведь пустыня вокруг Куша!

 – Ладно, пускай не верблюды, но хоть зебры какие завалящие здесь должны быть?!

 – Разве зебры водятся в пустынях?

 – Конечно! Тем более в окрестностях Куша! Зебры – они ведь какие? Не поймешь, то ли черные, но в белую полосочку, то ли белые, но с гнильцой.

 – Черные, белые, белые, черные…Может, они вообще золотые, только для маскировки раскрашены!

 – Ну да, золотой – цвет денег.

 – И солнца!

 – И денег

 – И солнца!

 Возница щелкнул кнутом. Набирая ход, экспресс помчался, оставляя за собой длинный песчаный шлейф.