Помеченные Победой

Роман Голомазов. Помеченные Победой.
Пенсионерка Людмила Васильевна не спала. Она проснулась около трех часов ночи и ждала прихода этого человека, если он был человеком. Корзинка яичек стояла возле входа в ее одноэтажный частный дом; яички были свои, домашние от больше чем десятка наседок.
Как всегда он пришел в пять утра – через плечо перекинут автомат «Шмайсер», в кобуре пистолет, сказал что – то по – немецки, осклабился и, забрав корзинку, растворился в предрассветных сумерках. Людмила Васильевна не знала правда ли это происходит с ней или ей это только кажется. Но одно она знала точно – завтра День Великой Победы и немцы больше не придут за ее яичками…
Как всегда в этот День город преобразился: за неделю до 9 мая отмыли центральные улицы от налипшей за слякотную весну грязи, повесили кое – где флаги, вкрутили в уличные фонари на место разбитых или сгоревших новые лампочки. Машины ездили с георгиевскими ленточками, красивые, как с картинки; школьники пели военные песни и учились маршировать – событие, которое произошло за пятьдесят лет до их рождение оказывало на них такое же центростремительное действие как а нах предков громогласно распевающих «Катюшу».
Кто – то назовет этот Праздник псевдо патриотическим, но истинные патриоты познаются не в краткосрочных войнах, а в бытовых мелочах постоянно выполняемых: например, отработав на заводе слесарем сорок лет. Но тот милитаризм, что заключен в дне победы изначально был негативно расположен ко всем врагам Родины, будь то нацисты, фашисты, коммунисты, большевики, американцы, натовцы или будитсы – террористы, мусульмане, агаряне…И из этой угарной смеси ненависти получается диктат государственной власти, стремящейся к заправлению умами новых поколений, обновляя свою власть патриотическими фильмами, праздниками и песнями. День победы – как он был от нас далек…
Есть люди, которые уже не празднуют этот день по разным причинам: от полного умопомешательства до типического западного мышления, которое дает им установку праздновать 9 мая восьмого числа месяца мая, солидизируясь с западом. Но, для большинства людей, день победы в второй мировой войне всего лишь один из многих календарных российских праздников, который нарду с Новым годом и Пасхой праздную все. И не забывайте – это ведь отличный повод выпить! Да! А вы как думали! Как в костре потухшем таял уголек.
Эта история случилась в поволжском городе Н аккурат в юбилейный День победы, который был от нас далек, но теперь мы вспоминаем его каждый год. Начиналась эта история с того, что странные, переодетые в фашистскую форму националисты, говорящие на немецком языке стали терроризировать окрестности Н, вымогая у бедных пенсионеров еду и напитки, а трусливых мужичков, боящихся толпы и вороненных автоматов «шмасер», избивали. За ними пытались охотиться и левые и правые фундаменталисты, но эти подлые «наци» растворялись в полеске, как призраки. Были слухи, что они хотят сорвать праздник и что эту группу финансирует ЦРУ; правда это или неправда, но многие члены «Боевого братства Степана Разина», самого крупного молодежного военного объединения военной направленности, принесли на парад разные образчики холодного оружия: здесь были и кастеты и складные биты, цепи с нагайками, не было только ножей, ведь убивать никого было не нужно – нужно лишь одержать очередную победу над фашисткой гидрой. Начался парад.
Дима Хрюмин, семнадцатилетний парень, учащийся ПТУ, стоял в первом ряду и смотрел как уныло текли по центральной улице города колоны демонстрантов. Их было много, ведь парад был юбилейным, а не обычным рядовым – круглая дата есть круглая дата. Пока никаких нацистов видно не было и многие бойцы из «Степана Разина» стали забывать о своем назначении, забывали и об спрятанном в одежде оружии, обнимая своих девчонок и выкуривая сигаретки.
Парад закончился и мэр города, дуплетом с главным депутатом произнесли речь, подтверждающую важность победы в великой отечественной войне. Дима слушал в пол уха: он знал заветные восемь цифр и их последовательность с дефисом. 1941 – 1945. Вот и все, Победа!
Толпа, заполнявшая площадь постепенно стала расходиться, подходя к праздничным палаткам, покупая хот – доги и спиртное. А бойцы «Степана Разина» не отставали от них; многие из рязенцев в одежде прятали не только стилеты и складные биты, но и приличные подзаправки  алкоголя. Эта была их пища для ума и бодрость, вместе крепостью для духа. Хотя, в принципе курить в парке, как общественном месте, воспрещалось законом, патрульные полицейские смотрели на это сквозь пальцы и молодежь курила иностранные сигареты и пила русскую водку. К пьющим алкоголь полицейские вообще не притрагивались, лишь изредка забирали в наркологию пьяных бомжей.
Компания Димы Хрюмина расположились в глухой части парка, и сейчас, под закуску из консервированной сельди и плавленые сырки, поглощала вторую бутылку водки.
-Ну че никому еще нацисты не мерещатся? Заржал лидер компании Серега Ступин. Его поддержал грозный хор из четырех глоток.
Вторая бутылка водки подходила к концу, да и ребята понимали, что если сильно назюзгаються, то не увидят праздничный вечерний салют. Конечно, каждый из кампании жалел, что нет девчонок, а то можно было толпой избить хача, а то и двух. Но хачь нынче пуганный пошел: черные волосы и иностранные подбородки ходят теперь компаниями человек по семь восемь, к ним просто так не подъедешь, сразу в реанимацию отправят. Захватчики!
От грустных мыслей Диму Хрюмина отвлек какой – то шум у ворот парка. Пьяная компания, забывая вилки и рюмки, кинулась к воротам парка. Они подбежали и остолбенели. Пьяная компания, забывая вилки и рюмки, кинулась к воротам парка. Они подбежали и остолбенели. Немецкая речь, разодранные мундиры ветеранов, почему – то зеленые лица, одетых в нацистскую форму солдат.
Такое могло произойти, наверное, в Грузии или Украине. Могли в Чечне оплевать Поклонный Крест вместе с батюшкой, но такое…В сердце реакционной провинции молодые наци в костюмах героев своих снов нацистов, срывают советские ордена с ветеранов и еще, до кучи, что кричат на немецком.
Дима Хрюмин, доставая раскладную биту пожалел о том, что нет рядом оператора местного телевидения. Их бравая команда бросилась в атаку. Пьяные молодчики не заметили, что у зеленолицых нацистов есть настоящие, вороненные автоматы времен войны. На это они не обратили внимания.
Всего нацистов было трое и выглядели они хлюпиками по сравнению с командой самбо местного ПТУ. Первым напал Серега – он планировал ударом кастета снести зеленомордому нацисту полчерепа до кучи, а то и весь череп. Его удар легко был отражен и удар кирзового сапога наци отбросил Серегу на пару метров, а потом в ход пошел автомат – кастет ему не помог. Послышались разрывы выстрелов, на теле Сергея Ступина тупоносые пули стали рисовать свой узор. Полумертвый юноша, обливаясь собственной кровью, упал на асфальт парка; в его стекленеющих голубых глазах мерцал страх.
Товарищи Сереги просто не поняли того, что произошло. Да даже если бы у националистов нашлось бы пару автоматов, то что бы это изменило. Именно так думал и Дима, когда заносил свою биту для удара в голову одному из нацистов с зеленым лицом. Последний ловко присел, пропустив бьющую биту и тянущееся за ней туловища под свои покатые плечи, и резко выпрямился, бросив таким образом Хрюмина на довольно твердую мать – землю. Последовали три жестоких удара кованным сапогом: один в переносицу, другой в левые ребра, и, наконец, последний, но не такой сильный как прочие в висок. Дима вырубился с мыслью, что его лицо уже никогда не будет таким же красивым как раньше.
Оставшуюся команду немцы взяли в клещи и методично пинали, избивали руками и прикладами  автоматов и всячески изощренно оскорбляли. Но когда вдалеке показался наряд полиции, главный из них, тот, кто расстрелял Сергея Ступина, кратко крикнул.
-Алам!
И немцы бросились в дальнюю часть парка, где располагались заброшенные аттракционы, а дальше металлические коробки гаражей и земельные участки. Бой был проигран.
Дима приходил в себя медленно: болели три сломанных ребра и голова гудела как перегревшаяся трансформаторная будка или рой пчел чем – то потревоженный, например угарным газом…
В этой палате травматологического отделения лежали еще трое: двое его друзей и какой – то дед с ногой в гипсе. Сереги не было; но ничего сверхъестественного в его отсутствии Хрюмин не видел – скорее всего его резали сейчас где нибудь врачи – реаниматоры и сдавали на руки в реанимацию. Или уже в морг…
-Воды. Хрипло попросил Дима.
Как не странно его услышали – сидящая в глубине комнаты с женским журналом смазливая медсестра, виляя бедрами, подошла к его тумбочке и, взяв оттуда что – то, поднесла к его лицу. Чай, оставшийся с обеда. Их глаза встретились, Дима невольно отвел свои. Столь одновременно похотливого и ласкового взгляда трудно себе представить, он может быть у жены, муж которой снова стал мальчиком по причине радиации и ей приходится любить его как сына. Но это все чушь – эта телка хотела его!
Дима дрожащей, неверной рукой взял протянутый стакан и отпил пару глотков – чай был сладкий и холодный. Она помогла ему, чтобы он не запачкал свою майку. С трудом разлепляя губы, Хрюмин спросил.
-Как тебя зовут?
-Алина.
-А меня, он немного помолчал, раздумывая о том, знает ли она его имя или нет, Дима, все же он решился.
Она вложила свою аккуратную кисть в его шершавую ладонь и наклонилась к его уху.
-Ты пару часов полежи, сделай вид, что спишь, а к тебе ночью приду. Вау! Ты мне нужен.
-Хорошо, Алина, как скажешь.
Она хотела было уже уходить, но он удержал за полу ее поскрипывающего крахмалом белого халата.
-Ты только день скажи, который сейчас?
Она недовольно скривилась.
-Вы все мужики такие: сначала напьетесь, а потом забываете ориентацию в пространстве.
-Нет, я серьезно. Какой день? Пожалуйста?
Алина несколько минут помолчала, но все же сказала.
-Все тот же день, 9 мая, День Победы. Восемь вечера.
Как Дима Хрюмин ни старался, ни слова он выведать у нее не смог. Она вышла из палаты.
Дима заметил, что на его тумбочки, помимо стакана с чаем стоит пакет с апельсинами, кулек шоколадных батончиков, два банана и яблока. «Кто ж это принес? Мясца бы щас рубануть!»
Дима отлично знал, что принес ему провиант: его мама и бабушка – спившийся отец семьей не занимался.
Дима допил чай, съел пару фруктов и закусил их конфетами. Когда его моральные силы подкрепились, он стал осматривать себя. Прежде всего он обратил внимание на то, что майка на нем была другая, шел гулять он в черной, а теперь на нем была его же майка, но белая с узором. «Значит, переодели здесь, в больнице.» Дима Хрюмин вспомнил еще что – то о том, что взял с собой паспорт. И когда он попал в больницу, естественно, его родных быстро нашли.
Ощупывая себя дальше он выяснил, что нос перебинтован бинтами, которые перекрашивались  у него на затылке – это было обычная практика при такого вида травмах. Он дотронулся до головы – вся в бинтах. Видимо из – за того, что зашивали кожу на виске, которую проклятый нацист сорвал своим ударом вместе с сознанием. В последнюю очередь храбрости Димы хватило на то, чтобы осмотреть ребра – те были плотно забинтованы. «У вас там не открытый, а закрытый перелом!» Вспомнилось ему из какого – то фильма.
Но раз он соображал, помнил кто он – значит сапог фрица не сильно задел его мозг. Хрюмин знал, что от удара в висок можно умереть, и благодарил судьбу, что этот День победы не стал для него днем смерти. «Я счастливый человек, думал Дима, есть любящие родители (ну за исключением отца). Скоро будет престижная работа на открывающейся в городе текстильной фабрике – Путин же говорил надо возрождать страну. И возродим, и сыновей с дочерями воспитаем и…» Хрюмин хотел продумать еще что – то патриотическое, как в палату вошла медсестра Алина, раздавать раненным товарищам Димы и старичку таблетки. Дима то же получил из нежных кистей Алины какую – то таблетку, как ему показалось с улыбающейся рожицей, но, это мог быть и световой эффект из –за плохого освящении палаты. А может это и вправду было экстази, ведь Алина обещала с ним потусить. «Наверное из – за того, что я первый напал на наци. Вот это я герой! А награда герою сочная брюнетка, много секса, всякие там сласти и, ну, еще может быть четвертая Sony PlayStation, которую до этого он в живую не видел.»
Прошло с час времени, во дворе больницы загорелись фонари и кое – где лаяли бродячие собаки, словно предрекая полнолуние: такие, т.е. бездомные собаки, плохо спят в полнолуние. В палате свет был потушен, но в коридоре иногда слышны были шаги и сквозь щель, образуемую дверным косяком и дверью палаты, можно было увидеть белое медицинское одеяние.
Прошел еще час. На улице стало совсем темно, показались звезды. Один из фонарей, освящавших больничный двор, теперь мигал, освящая своим подслеповатом глазом окрестности. И вдруг дверь в палату резко открылась. Дима закрыл глаза, претворившись спящим, как в детском садике, когда злая воспитательница проверяла спят ли дети. Но это была не воспитательница, это была Алина.
Верхний свят медсестра включать не стала, но Дима разглядел, что ее медсестринский халат одет на голое тело и лишь какой – то сероватого цвета пояс висит на уровне ее плотского живота. Не доходя трех шагов до кровати, медсестричка скинула свои одеяния и предстала взгляду Димы, парализуя его. Затем она быстро, как бы показалось опытному человеку, слишком быстро, расстегнула свой пояс, оказавшейся небольшой сумочкой и достала оттуда трубку, похожую на ту, из которой пьют коктейли в ночных клубах, но только без жимки и металлическую. Потом Алина быстро поднесла трубочку ко рту, надела щеки и отравленная игла с ядом среднеафриканского скорпиона полетела в Диму. Тут время для него выкинуло какой – то странный фокус, замедлилось, и Дима успел подставить предплечье под иглу, закрыв таким образом шею. Тут впервые Хрюмин понял, какая ужасная тишина стоит в его палате – ни храпа, ни поскрипывание кроватей, ни сопения, ровным счетом ничего. Он попытался встать, но резкий размашистый удар торцом женской туфлей привела его в состояние грогги. «Эта сука ударила меня рубящим ударом ноги, как в кикбоксинге. Лучше бы уж трахнула…» Меркли слова в голове Димы Хрюмина на которого обрушивала свои безжалостные удары молодая брюнетка. Увидев, что он больше не сопротивляется, Алина перевернула незадачливого героя любовника на живот и связала руки медицинский жгутом. На всякий случай для перестраховки она ударила его костяшками правого кулака в заушный бугор. Тело стало ватным.
Алина подняла свой халат медсестры, к которому даже успела привыкнуть – она проработала в травматологии два месяца как повелел ей Фюрер. Там за дверью ждали двое из нового СС и ждали ее условного сигнала – слова «цветок» по – немецки, - но Алина редко изменяла себе и пошла к открытому окну покурить. Этот проступок ей вполне можно было простить – ведь сегодня она отравила четырех человек: старика, который здесь был совершенно не при чем и друзей Димы Хрюмина этого человека, который играл в планах Фюрера, какую – то роль, о которой ей не сказали, но, возможно скажут после. Она громко и отчетливо произнесла по – немецки:
-Цветок!
Тут же в палату вошли двое зеленолицых санитара, чьи белые халаты лишь с трудом скрывали немецкую военную форму под ними. Они схватили Диму Хрюмину и поволокли вниз к выходы, где их уже ждал микроавтобус фольксваген. Алина хотела сесть в микроавтобус, но один нацист оттолкнул ее, а второй навел на нее дуло своего люггера с надежным глушителем.
-Урод! Успела выкрикнуть Алина перед своей смертью: крупнокалиберная пуля снесла почти половину ее черепа. Микроавтобус развернулся и исчез во тьме все еще немного пьяного города.
Дима был абсолютно сбит с толку, очнувшись в несущемся по кочкам фургоне. Прямо на его груди сидел мужчина с зеленым лицом и играл на губной гармошке. На мужчине была надета фашистская форма времен великой отечественной войны. Когда фриц заметил, что Хрюмин очнулся, то крикнул что – то водителю. Тот прокричал что – то в ответ и больше до самой остановки фургона никто ничего не говорил. До одурманенного сознания Димы дошло, что обмен репликами был произведен по – немецки. «Идейные! Выслуживаются! Уроды нацистские!» Зло думал Хрюмин, ожидая приезда к пункту назначения и возможности улизнуть, а то и вступить в драку.
Автофургон въехал в гаражный кооператив и по плохо освященным рытвинам дороги подъехал к месту своего назначения – небольшому одноэтажном гаражу из красного кирпича. Двери были открыт; над дверьми висела лампа, освящая путь. Фургон въехал в гараж, кто – то из зеленолицых в костюмах наци второй мировой войны закрыл ворота и запер их изнутри.
Гараж был хорошо освящен, и, когда Дима вышел из фургона, его мозг, первым делам зациклился на большой двери в стене, которая, по всей видимости, соединяла два гаража. Рядом с Димой стояли нацистские автоматчики, грозно на него смотря.
-Шнеле! Шнеле! Зычно крикнул молодчик в эсэсовской форме.
Диму куда то лабиринтами коридоров повели. Пленнику пришло в голову, что это Никита Михалков снимает очередное солнце – но нет, камер видно не было лишь фонари жестоко режущие глаза.
Вскоре Хрюмин и два его конвойных вышли на свежий воздух, на край поляны, центр которой был хорошо освящен. Здесь играли немецкие вальсы и слышались проповеди Гитлера. Его повели к центру полянки, над которой как будто мерцал большой экран телевизора или проектный экран.
Вообще – то Дима знал это место – это пруды за гаражами – его дом всего лишь в трех кварталах. Год назад в пруды вылили солярку и мазут, утилизируя таким образом отходы, и купаться в пруду стало невозможно. Но все равно за пивом, в компании отдохнуть здесь было можно.
Дима кругом окружали зеленолицые солдаты мертвого рейха. Они должны были быть мертвы – наши прадеды их убили на фронте или замучили к концентрационных лагерях. Но эти твари живучи.
Стоп!
Диму Хрюмину подвели к понтонному мосту, и один надзиратель остался на земле, а другой пошел впереди Хрюмина, указывая ему дорогу, чтобы бедный русский парень не свалился бы в мазутный омут. Жгуты на руках стали сильно жечь, но снять их не было никакой возможности. Почему – то пришла мысль, что снимать их не будут, т.к. если бы хотели, то давно сняли.
Пруд оказался довольно продолжительным по времени движения, которое потратили конвоируемый со своим палачом, чтобы дойти до середины грязного пруда. Наконец они достигли центра. Конвоир показал куда идти, а сам остался на понтоне.
Дима Хрюмин, стараясь не размазывать сопли, вступил на ровный помост. Там было всего шесть немцев: пять перекачанных амбалов с вытатуированной свастикой на голых торсах. Каждый из них держал необычного вида пулемет – может оружие было времен войны, а может современным, Дима этого не понял. Шестой немец был одет в удобную белую одежду с фартуком в чем – то красном. Скорее всего, крови.
Когда он обернулся, Дима вздрогнул от отвращения: по количеству шрамов на ней эта физиономия могла конкурировать с панцирем черепахи. «Очная ставка началась, думал Дима, но чем она закончиться я не знаю. Я не знаю даже того, чего они от меня хотят. Вот же…Да попал.»
Немец со шрамами и русский парень какое – то время разглядывали друг друга, потом немец дал какую – то команду, и один из немцев – бодибилдеров отточенным движением ножа с эмблемой СС срезал жгуты с запястий Димы. Дима знал, что в таких случаях надо растирать себе запястье, но страх сковал его – он знал, скоро решиться его судьба… Немцы – автоматчики с зелеными лицами обступили его и выжидательно навели на него дула своих автоматов. Немец в шрамах повернул какой – то рычаг находившейся чуть сбоку от центра платформы и над центром пруда стал разрастаться розово – красный круг, послышались звуки немецких военных маршев, гул авиации и шум бронетехники.
Немец по – прежнему смотрел на Диму – портал над головой казалось его мало волновал. Он сделал какое – то движение правой рукой и перед Хрюмином предстал человек с хорошо выбритым лицом, без всяких шрамов и сказал без акцента по – русски, обращаясь к Диме.
-Наша армия растет. Влейся в нас.
Тут какой – то дикий дух патриотизма напал на Хрюмина и он яростно ответил.
-Никогда, поганый фриц!
Доктор неизвестных наук (скорее всего оккультных) снова надел свою маску лицо – шрам, после чего сбил задней подсечкой Хрюмина наземь. Судьба Димы, была, казалось, решена: сюда не спешил спецназ ГРУ, не летел десантно – штурмовой батальон, а только розовый портал готов был выплюнуть подкрепление немцам, которые, возможно спустя семьдесят лет после поражения отвоют свое.
Хрюмин сделал последнее сознательное усилие полупарализованного сознания – он скатился с помоста в мутную, холодную ночью, воду. Его сопровождал дружеский немецкий смех.
«Даже смеются по своему, по фрицки. Гады!» Думал Дима плывя к берегу и время от времени поднимая голову для того, чтобы увидеть границы распространения портала. Пока портал завис над центром пруда и лишь мерцал розоватыми вспышками.
Дима достиг берега и тут же сработал РПГ – 20 – реактивный противотанковый гранатомет двадцатой модели. Двадцать ракет разметало взрывом центральную площадку пруда, где находился доктор, спецназ – немцев и генератор портала. Небо, освящаемое розовым светом погасло и снова стало почти черным, с облаками приближающейся бури и редкими бликами звезд. Портал исчез, втянувшись, во – всей видимости, в межвременной коридор. Оставшиеся в живых зеленолицые немцы падали замертво, плоть их истлевала. Та небольшая часть немецких диверсантов, которая смогла пройти через временной барьер двух эпох теперь умирала. Чудесных камень Грандаль, существовавший в двух эпохах в одной перестал существовать и немецкие военные, доверившиеся темной магии сначала обрекли на смерть свои души, а теперь и тела. Прорыв был окончен: никто больше не будет с зеленым лицом и в немецкой форме воровать куриные яички у пенсионеров, никто не будет бить молодых активистов, а самое главное, что понял из всего происшедшего Дима Хрюмин – Великая Отечественная Война действительно завершилась семьдесят лет назад.
Он еще какое – то время постоял, продуваемый ночным холодком, стянул с головы и лица промокшую мазутом тряпку когда – то бывшую бинтом и пошел домой. Дома предстояла долгие объяснения, но самый главный инквизитор мать станет в тупик, когда Хрюмин скажет, что просто перебрал, шел домой и потерял сознание. Еще Дима скажет, что дрался со скинхедами и почти победил; потом его ждала ванна и теплая кровать.
Откровенно говоря, он боялся полицейского преследования, но его не было. Труп Алины либо то же истлел, либо исчез до того, как его кто – то смог обнаружить. Друзья Димы по палате остались в живых – им дали просто сильное снотворное от которого утром у них болела голова. На что они жаловались Диме Хрюмину. Он сказал.
-Голова болит от водки. У меня то же болит.
Поговорили еще, но никто краем языка не обмолвился о «симпотной медсестричке». Может Алина ему просто приснилась, как все события, произошедшие в ночь с девятое на десятое мая в районе гаражного пруда. Но все же именно с того времени Дима стал верить, что угроза реальна, что есть еще в мире зло, угрожающее величавому спокойствию его Родины, и кто – то должен был стать между им и беззащитными людьми.
По окончании ПТУ Дмитрий Хрюмин пошел служить в армию, и, в последствии, стал профессиональным военным.