Комбайнер Петров спасает цивилизацию

Про Карибский кризис помнят все, а про Нарынкольский, кажется, я один. А ведь и в те сентябрьские дни человечество было на грани гибели, и лишь своевременное появление комбайнера Петрова (по понятным причинам фамилия изменена) предотвратило катастрофу. Узнал я о кризисе не совсем законным путем: мне полагалось спать, но, уловив тревожное настроение взрослых, я подслушивал из-за двери. Дело было, если мне не изменяет память, в середине семидесятых.

Комбайнер Петров был одновременно передовиком производства, знатным механизатором, чей слегка подретушированный портрет висел на доске почета перед нарынкольским райкомом, и горьким запойным пьяницей (каковое обстоятельство и заставило прибегнуть к ретуши, ибо без нее доска почета выглядела бы избыточно экзотично). Теперь, по прошествии четырех десятков лет, это сочетание несочетаемого не кажется мне совсем уж невозможным – и даже, скорее, естественным – но незамутненный многознанием детский разум видел в нем изрядное противоречие.

Ядерная смесь достоинств и пороков комбайнера и поставила цивилизацию на грань уничтожения.  Но – спешим успокоить взволнованного читателя – она же от уничтожения и спасла.

А дело было так.

На тучных полях Нарынкольского района, под жарким солнцем юга, вызрел обильный урожай, и Родина готовилась принять его в свои таинственные закрома…

(уже и сейчас блуждания по семиотическим дебрям позднесоветской эпохи – занятие не из простых, каково же придется будущим следопытам! Впрочем, не будем отвлекаться)

В этот ответственный момент у передового комбайнера Петрова случился запой.

Урожай, закрома, самогон, доска почета – все сошлось в роковой точке, закрутилось вихрем, неразрешимым противоречием, единством противоположностей, о чем предупреждали и классики марксизма, и – увы, безуспешно! – общество трезвости Нарынкольского района. Веселие Руси есть пити, было сказано некогда по сходному поводу – а тут тебе ни Руси, ни веселия, лишь пограничные земли далекой Азии, пожар души и тяжелое дыхание закромов родины, требовавших урожая, как Василиск – девственницы.

Несколько дней и ночей страды Петров успешно совмещал оба занятия: пил за штурвалом.

Но всему есть свой предел. Отвлекся на секунду ангел-хранитель передового механизатора.  Комбайн наехал на кочку - Петров выпал из кабины на влажную свежевспаханную землю Сары-Арки.

(Скептически настроенный одноклассник, которому под великим секретом я поведал о подслушанном, усомнился в возможности благополучного выпадения из кабины работающего комбайна, но мало ли необъяснимых чудес случается окрест, сенаторы мои?)   

Как покажет потом засекреченное расследование инцидента, Петров провел в забытьи от часу до полутора суток, после чего пришел в себя и, влекомый неодолимой силой, укрылся от мира в своем сарае, где для таких случаев у него была припасена двадцатилитровая бутыль грушевого самогона.
Оставшись без руководящей и направляющей руки, трактор ушел в Китай. Где, километрах в двадцати от границы, и был обнаружен озадаченными китайскими гегемонистами.

Как каждый советский пионер, я знал, что мою родину по периметру окружает контрольно-следовая полоса, и всякий раз, когда ее пересекал какой-нибудь несознательный зверь, тушканчик или архар - горный козел с завитыми рогами – она гудела и звенела, после чего на место выезжал тревожный отряд для замера, не был ли то шпион, нацепивший для конспирации задом наперед козлиные копытца. Но взрослые, чьи разговоры я подслушивал в ночи, видимо, знали о контрольно-следовой полосе что-то такое, отчего незамеченное пересечение ее комбайном (объектом все-таки потяжелее тушканчика) не казалось им вызовом здравому смыслу.   

Исчезновения комбайнера никто не заметил. Думали, что он вел стахановскую жатву на дальних отрогах.

В других углах нашей необъятной родины советские пионеры пугали друг друга рассказами про черного альпиниста и прочими глупыми страшилками. Мы же, юные жители пограничной республики, знали, что нет в этом мире ничего страшнее, чем китайские гегемонисты и пытки, которым они подвергают наших граждан, случайно оказавшихся на их территории.

В неведении прошло несколько дней. До тех пор, пока по дипломатическим каналам Пекин не известил Москву, что в глубине китайской территории обнаружен заглохший советский комбайн, который будет возвращен советским ревизионистам при полном соблюдении положенных процедур.

Комбайнера тоже возвращайте (таков был смысл ответной ноты нашего МИДа).

Какого комбайнера? (встречная нота из Пекина).

Как какого? Передового комбайнера Петрова. Томящегося в ваших застенках (советское заявление в самых решительных выражениях, допускаемых дипломатическим протоколом. На этот момент томлению Петрова в застенках – правда, не китайских – шел седьмой день).

Не знаем никакого Петрова, ответили гегемонисты. Комбайн забирайте.

Только вместе с комбайнером (очередная нота).

Пограничная провокация советских ревизионистов! (газета «Женьминь Жибао»).

На восьмой день томления Петрова у бутыли Среднеазиатский военный округ и силы Народно-освободительной армии Китая по ту сторону границы были приведены в состояние боевой готовности.

В бутыли оставались три литра грушевого самогона.

Куда же он делся? Испарился? (заявление МИД с предельной степенью сарказма, допустимой диппротоколом).

Ответ китайской стороны сводился к тому, что исчезновение комбайнера можно было бы посчитать мистикой, но председатель Мао объяснил, что никакой мистики не существует, а потому разгадку нужно искать на советской территории, и что ревизионизм, о чем неоднократно предупреждал председатель Мао, и не до такого еще доведет.

Два литра. Войска приведены в состояние повышенной боевой готовности.
Обмен нотами в крайне резких, на грани оскорбления, дипломатических выражениях.

Литр.

Теплые ночи сентября. Спит столица нашей приграничной республики, в счастливом неведении, отделенная от китайских гегемонистов неприступной горной грядой Алатау. Лишь тревожно горят в чернильной южной ночи несколько окон в здании ЦК и окрестных домах, лишь бодрствуют те, кто допущен к тайне по статусу, и подслушивающие за дверью пионеры… Об остальном – умолчим.
Поллитра.

Каунтдаун. Обратный отсчет.

Война у порога.

Триста граммов.

Двести.

Сто.

Комбайнер Петров был обнаружен рано утром на двенадцатый день кризиса перед дверью районного сельпо. Выглядел он, мягко говоря, неважно, но, судя по амбре, китайские гегемонисты ответственности за это не несли.

Из Москвы в Пекин ушла срочная нота, составленная в сдержанном тоне: демонстрируя неуклонную волю к миру между народами, Советский Союз изъявляет готовность принять обратно комбайн без комбайнера Петрова.

Факт незаконного прослушивания разговоров в гостиной был раскрыт родителями и пресечен в день разрешения кризиса. О дальнейшей судьбе передового механизатора я ничего не знаю.