Записки сельской учительницы периода застоя. Ч. 1

Светлой памяти преподавателя ТГПУ им. Л.Н.Толстого Макаровой Татьяны Михайловны, Учителя от Бога, посвящаю
               
                Клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
                Клятва на Библии в английском судопроизводстве.

                АВГУСТ 1971 ГОДА

                Полновесным, благосклонным
                Яблоком своим имперским,
                Как дитя, играешь, август.
                М.Цветаева.

        Нет, ничего имперского в том августе не было. Была школьная линейка на улице, стройный ряд будущих коллег – сельской интеллигенции, в ряды которой мне предстояло влиться, и нестройные ряды учеников. Их было 258. Мысленно поделив на десять, получила наполняемость классов. Примерно 20 человек в среднем. Нормально.
        Мои будущие ученики – типичные крестьянские дети: небогато, но чистенько одетые. Они с любопытством смотрят на меня, как будто хотят просветить насквозь, понять, что за птица перед ними. Новое лицо в деревне – целое событие, повод для долгих пересудов.
        Там, где стоит восьмой класс, в первом ряду выделяются два пацана, весьма крепких. Они довольно беззастенчиво изучают моё тело, елозя по нему глазами, по ходу делясь впечатлениями и обмениваясь понимающими ухмылками.  Пытаюсь понять, что могло их так взволновать во мне: тощенькая, молоденькая учительница, с двумя хвостиками на голове, перевязанными узкими ленточками, плоская грудь, ноги как ноги… нет, пожалуй, ноги ничего. На мне чёрный строгий костюм, не позволяющий делать заключение о моих достоинствах и недостатках.
        И я смело смотрю на «исследователей», они выдерживают мой взгляд, всё так же обещающе улыбаясь. Я понимаю, что в этом классе у меня будут проблемы. Ребятишки явно видят во мне бессловесную жертву их «охотничьих» взглядов. Но это ещё посмотрим. Я не собираюсь быть ничьим подопытным кроликом.

                «ОКТЯБРЬ УЖ НАСТУПИЛ»

        Деревня, где скучал пушкинский герой, наверное, была примерно такая же, в какой спустя 150 лет оказалась  я. Повезло Евгению, ему не надо было работать, за него это делали другие. А моя «пахота» в среднерусской деревне,  раскинувшаяся привольно по берегам узкой речушки Плавы, началась.
Типичная русская деревня  с грунтовой дорогой посередине, которую летом и осенью покрывает толстый слой жирной грязи. Мои коричневые туфли ленинградской фабрики быстро сереют на этой дороге. Пешеходные дорожки протоптаны около домов, растительность вокруг довольно однообразная – кусты сирени, акации, вётлы вдоль речки. Неназойливый пейзаж, – правда, любоваться мне им особенно некогда.
        Двухэтажная школа стоит на пригорке, окружённая старым яблоневым садом. Туалет на улице, причём один на всех – «М» и «Ж».Когда однажды  в своё «окно» я принуждена воспользоваться им, туда вбегает запыхавшаяся первоклассница. Она замирает, а я чуть не падаю, но, собрав в кулак всё своё мужество, говорю девчушке: «Проходи, тут свободно». Первоклашка послушно пристраивается рядом.
         Надо планировать работу. Выясняю, что детей никуда не возили, многие не были даже в областном центре. Я решаю, что мы не будем мелочиться, а рванём прямо в столицу нашей Родины город-герой Москву. Проклятый максимализм: нет бы посетить соседнюю деревню.
         Дети принимают мои разговоры о поездке недоверчиво: ладно врать-то. Но я полна решимости и еду в столицу области, где бронирую 20 путёвок на осенние каникулы в Москву. Но оказалось, чтобы выкупить их, нужно согласие на оплату и доверенность на получение сначала от профсоюза колхоза и совхоза, потом районного и, наконец, областного. И я начинаю спускаться по лестнице, ведущей наверх.
         В Ласточкино приезжаю уже к вечеру. Тётя Нюра, моя квартирная хозяйка, говорит, что надо идти в правление колхоза. И я иду. Правление, несколько мужиков и баб во главе с председателем, решает какие-то вопросы, когда я нарисовываюсь на пороге. Услышав о путёвках, председатель машет руками: денег нет. Остальные смотрят с молчаливым сочувствием. Я понимаю, что моя затея на грани провала, и все мои предыдущие мытарства – «артель напрасный труд». Не найдя никаких других аргументов, я плачу, как дура.
          Меня выпроваживают в коридор и после некоторого обсуждения  выдают доверенность на получение путёвок, – значит, деньги всё-таки нашлись! Я готова облобызать всех членов правления.
          В совхозе всё проходит гладко. Доверенность у меня на руках, лечу дальше по инстанциям.

                МОСКВА, МОСКВА

                Кончается октябрь, беспечный и туманный,
                Один день – изморозь, тепло и дождь другой.
                Безлистый лес уснул, гнилой и безуханный,
                Бесцветный и пустой, скелетный и нагой.            
                И.Северянин

              Именно в такую погоду мы едем в Москву. Перед этим изучаем схему метро, и я рассказываю о правилах дорожного движения. Нас тащит из Ласточкина в Петровское утопающий в грязи трактор, везущий крытый  домик на полозьях. В Петровском мы вылезаем из грязных резиновых сапог и переобуваемся, чтобы не испугать столичных жителей своим  непотребным видом. Тут же детишки складывают свои денежки в конверты, которые подписывают и сдают мне. Они не понимают, что таким образом я лишаю их манёвра. Без денег в Москве они никуда от меня не денутся. Спасибо, мне хватило ума таким образом обезопасить себя: имея деньги и ничем не ограниченную фантазию, детишки создали бы мне массу проблем.
         В Москве мы размещаемся в гостинице «Ярославской» на ВДНХ. И начинается наше знакомство со столицей.  К нашей группе прикреплён групповод, студент, таким образом подрабатывающий в свободное от учёбы время. Я сразу предупреждаю его: «Саша, ты не удивляйся ничему и смотри в оба – дети из деревни, в Москве первый раз». Мы договариваемся, что он возглавляет группу, а я замыкаю, подгоняя зазевавшихся.
          Сашка получает шок от первого нашего общения с метро. Пока я подгоняю детишек, у эскалатора собирается орущая толпа. Увидев бледного студента с глазами Ивана Грозного с известного полотна, я сразу понимаю, в чём дело. С трудом продравшись сквозь  возмущённую толпу, вижу своих детей, которые, вцепившись в поручни, со священным ужасом смотрят на выползающий из-под их ног эскалатор. Кое-как оторвав их от поручней, придерживая, толкаю на ступени, а Сашке кричу: «Давай других сюда!»
          В метро пресекаю попытки своих экскурсантов разбежаться по разным вагонам. Они смотрят на меня с испугом, от деревенской вольницы не осталось и следа. Они боятся города, да и денег-то у них нет: всё оплачиваю я, а вечером мы подсчитываем расходы за день.
           В кафе рядом с ЦУМом, где мы питаемся, детишки выстраиваются вперемешку с москвичами, и я понимаю, что обед наш может затянуться.
Сделав злое лицо, начинаю выхватывать растерянных детей и выстраивать друг за другом. Они не сопротивляются: от  толчеи и шума мои деревенские жители совсем обалдели. Мне даже их жалко чуть-чуть. Очередь с молчаливым осуждением взирает на меня. Изругав своих бестолковых, успокаиваюсь. Понимаю, что собирать остатки с пиршественных столов – некрасиво. Но то, что ребята не съедают, заворачиваю в салфетки – доедят потом. Ребята сельские: они знают цену деньгам и еде.
       Сашка, отошедший от ужаса первого дня, сильно помогает мне. Он мотается с нами даже на неплановые экскурсии и в музеи. Я объясняю ему, что хочу выжать из пятидневного пребывания в Москве максимум. И вот мы «работаем» как сумасшедшие. Если плановая экскурсия до обеда, то неплановый музей после него. Останкино, Бородинская панорама, Третьяковка. В последнюю мы попадаем только благодаря моему нахальству. Увидев очередь в Лаврушинском переулке, тащусь в её начало, объясняю ситуацию милиционеру (может быть, тоже приехавшему в столицу из глухомани). Он пропускает меня к кассе, там дают билеты, но без экскурсовода. Не беда.
         Мы в галерее. Вижу своих детишек с распахнутыми от удивления глазами. Молодцы, значит, запомните на всю жизнь, – а может, наша учительская задача и состоит в том, чтобы суметь заставить детей раскрыть глаза и удивиться. Благодарю Господа и собственную мать, которая ещё в моём далёком уже теперь детстве начала покупать художественные открытки и книги по искусству. Я стараюсь рассказать ребятам о том, что когда-то заинтересовало меня саму. Рассказываю о пейзажах, напоминаю им о родных местах – речке, овраге  Поморае, лесах и полях. Хочу напомнить им о том, в какой красоте они живут, часто не замечая её. Слушают внимательно. А я стараюсь сохранить в памяти их глаза – ведь это счастливые минуты нашей нелёгкой профессии.
         В последний день пребывания в Москве после экскурсии по Бородинской панораме мы заходим в гастроном «Новоарбатский», я отдаю ребятам остатки их денег и даю 40 минут на покупки. Через 40 минут они около меня с торчащими из сеток хвостами селёдок, колбасой, апельсинами. Ребята из деревни, поэтому конфеты для них не главное. Они везут домой то, что редко бывает в их сельском магазине.

                ВОЗВРАЩЕНИЕ

        Мы приезжаем в областной центр вечером. Нас должен встречать совхозный автобус, но мы его нигде не обнаруживаем. Прождав около часа, едем на автовокзал, чтобы следующим утром уехать самостоятельно.
         Ночь на автовокзале с детишками всех возрастов не самое весёлое мероприятие, тем более, когда рядом спят такие же бесприютные солдатики; некоторые мои девицы не прочь завести знакомство, хотя это вовсе не входит в мои планы. Поручаю Владику Тёмкину «пасти» особо прытких девушек. В 6 утра тащусь к нашей институтской преподавательнице Т.М. Макаровой занять деньжонок: тех, что остались у меня, не хватает, а у детей уже никаких денег нет и вовсе.
          Кашляя, звоню в дверь учителя. Раздаются шаги по коридору, и через некоторое на пороге квартиры появляется Татьяна Михайловна в ночной рубашке с косой на спине и в шали. Ну, точно Татьяна Ларина!
         Увидев меня, она почему-то не удивляется:
– Так и думала, что это ты. Кто ещё может заявиться в такую рань. Чего кашляешь?
– Простыла, – говорю я и прошу денег взаймы, объясняя, что меня ждут дети на вокзале.
     Получив недостающую сумму, возвращаюсь к ребятам. Мы первые в очереди. Когда я беру 20 билетов, бабки с бидонами и кошёлками начинают возмущаться . С тихой злостью объясняю: «Вон видите детишек? Они уже ночь тут просидели, пусть ещё попарятся, а родители дома с ума посходят, да?» Бабки замолкают, и мы погружаемся в рейсовый автобус  со всем своим скарбом.
 Возвращаемся в  Ласточкино, когда занятия в школе уже начались. Директор орёт на меня из-за того, что я сорвала уроки  и переполошила всех родителей. Объясняю, что мне было не до посещения главпочтамта, чтобы пытаться дозвониться до Петровского ночью.
      Потом  выяснится, что водитель, поехавший за нами, попал к своей зазнобе, выпил и в таком виде, конечно, за руль сесть уже не мог. И преспокойно остался ночевать у своей бабы, а мы по его милости ночевали на автовокзале.
        Ползу на квартиру к тёте Нюре, и мой верный Савельич в юбке учит меня, как нужно жить и работать – то есть стараться делать как можно меньше и не вылезать. Я слушаю тётю Нюру и понимаю, что устала как две собаки. С этой мыслью и засыпаю.