Пудель о графомании

Размышления пуделя о культуре графоманской
 
Утром пудель глаза открыл и обрадовался несказанно: это, оказывается, во сне его книги давили за графоманию, одна на другую наваливаясь, как льдины во время затора, угрожая мозги уничтожить окончательно. Всю ночь извивался он, увёртывался от этих весомых литературных способностей, боясь за свою голову графоманскую – мысли хоть и провяленные, но зато собачьи, родные, ни у кого не заимствованные.
 
Протёр пудель лапой глаза, со сна закисшие, ушами потряс и отправился на поклон к своим хозяевам в напряжённом ожидании, что они ему на завтрак приготовили за критику их жизни капризной. Накануне он так облаял спор семейный ожесточённый, что отбил у них охоту выяснять отношения. Опасения пуделя напрасными оказались: в миске своей котлетку нашёл и сахарную косточку – видно сообразила на досуге хозяйка, что из хороших побуждений он их поучал, желая видеть в них супругов примерных, пороками и глупостью, не обременённых.
- Ну, - подумал пудель, - День то неплохо начинается: и мозги во сне сохранил, и завтрак вкусный получил!
Подкрепился он, и хозяйка пустила его  погулять. 

Прибежал пудель в парк, а там все скамейки шахматистами были заняты. Играли все сосредоточенно – на доски шахматные уставились, иногда, правда, власть поругивали - был один клуб в доме полуразрушенном в центре города, да и тот отобрали дельцы предприимчивые, теперь вот под открытым небом играть приходится. Возле одной из скамеек толпа приличная собралась, и все чего-то ожидали сосредоточенно. Захотелось пуделю их развеселить, и он гавкнул: - Лошадью ходи, лошадью!
Даже сообразить не успел, кто, за что и почему его по загривку ударил. Чьи-то руки пуделя вверх подбросили, как шелудивого кота, и очутился он на клумбе среди цветов приторно пахнущих. Чувствительный нос его от сладеньких запахов заложило, ещё и дождик накрапывать стал. Вдруг он услышал, что сзади трава зашелестела. Повернулся пудель: Трезорка, друг его давний, откуда-то явился.
- Ты, что тут делаешь? - спросил пудель его.
- Тебя проведать прибежал, - ответил Трезорка встревожено, - Рёбра то целы?
- Да вроде целы. Слушай, а за что они меня так?
- Так ведь ты ход конём подсказал выигрывающий, а игра на интерес шла, на ставку денежную. Ещё хорошо отделался – деньги терять никто не любит, да ещё и под дождём. Но интуиция твоя – прямо таки гроссмейстерская! Тебе не рассказы надо писать, а в шахматы играть.
 
Возвращаясь домой, возле Дома творчества писателей повстречал он Моню, пуделя чёрного нечёсаного, соседа по лестничной клетке, стишки сочиняющего. Сидел он, бедолага, понурившись, возле ограды высокой и подвывал от тоски.
- Что, Моня, не пускают? – спросил его пудель сочувственно.
А он такой расстроенный, что даже ответить не захотел, только головой сокрушённо качал.
- Не переживай, Моня, бери с меня пример - сказал ему пудель - Я сам себе кличку «пудель-графоман» прицепил по причине отсутствия литературных способностей и свободе писательской безумно радуюсь. С графомана какой спрос? Может, мне никогда не удастся привлекательность тёмных аллей с отблесками света луны литературным языком изобразить, но зато тупость человеческую так облаять могу, что даже хозяйка привередливая азарт мой одобряет и на Привоз с собой иногда берёт. Пиши, Моня, для людей свои стихи песенные, «Прогулки по Киеву» изумительные, да не оглядывайся на сообщества пишущей братии. Когда популярность народную приобретёшь, они сами к тебе придут и попросят осчастливить Союз писательский своим присутствием. Можно даже похвалой глупости себе авторитет завоевать, как Эразм Роттердамский Дезидерий. Кстати, для своего времени шахматист был приличный – он со своим другом Томасом Мором в древнюю игру сражался и за доской невежество с тщеславием высмеивал.