Сестра Ольга. ЧастьII. Главы V-VI

                Глава 5.
                Житие святых.
     Говорят, если на сцене во время первого акта висит ружье, то в третьем акте оно обязательно выстрелит. Говорят, если мужчина и женщина долго живут в одной квартире, то между ними обязательно возникают отношения.

      Совершенно неожиданно для себя к концу третьего месяца пребывания монашки в доме, Крылов вдруг заметил, что она женщина. Его даже не смущало то, что женщина не говорит. Он как-то враз заметил наличие груди и бедер, оценил красоту прозрачных шоколадных глаз, ровные, красивые зубы и некоторую интеллигентность манер.

        Он, вероятно, слишком часто стал засматриваться на Ольгу, настолько часто, что однажды на столе появилась записка. В ней предельно ясно и доступно было прописано: « Не надо на меня так смотреть. Это грех».

       Что она хотела этим сказать, Иван не понял, но сообразил, что его внимание замечено, но и не принято. Настаивать и навязываться он не стал – это противоречило его принципам. Он сделал вид, что оскорблен подозрением и сказал ей об этом, остановив в кухне: «Я не собирался вам досаждать своим вниманием. Вы совершенно не в моем вкусе».

          Она просто кивнула. Иван впервые пожалел, что она не говорит. Прежние отношения восстановились, то есть стали никакими. Впрочем, что ни делается, то делается к лучшему. Через пару недель Крылов выбросил Ольгу из головы, у него появилась новая симпатия.

          Черт бы знал эти симпатии, как они возникают, и куда они со временем исчезают, растаяв, как невесомый туман, оставив за собой шлейф приятных воспоминаний или горький дым разочарования. Кто-то называет это любовью, кто-то увлечениями, кто-то мудреным французским словом адюльтер.

        Что в этот раз посетило господина Крылова сказать трудно, но он отдался возникшему чувству самозабвенно и без остаточка. Было все, как в хороших книгах: романтические свидания, цветы, встречи. Галочка была женщина хорошенькая, говорливая и очень образованная, с обширным кругом нужных и важных знакомств. Она совсем недавно разошлась с мужем и торопилась создать новую ячейку общества. Ну, очень торопилась. Крылова своим знакомым она представляла так, или примерно так:
- Это мой Иван Сергеевич, мы теперь с ним жить будем. Он у меня тоже доктор, невролог, пока без регалий, но мы постараемся, какие наши годы.

Ивана это покоробило с самого первого представления, у самой Галины никаких степеней не было, почему она так стеснялась того, что Крылов – рядовой врач, он не совсем понимал. Попытался спросить у подруги и получил обескураживающий ответ:

- Я не умею иначе. Мне надо, чтобы мужчина был умнее меня, только тогда он мне интересен, а звания и диссертации – это просто доказательство его превосходства. Я хочу слышать вслед - это ЕГО жена. Я хочу гордиться мужем. Я хочу, чтобы мне завидовали.
- А такой, какой я есть, я тебя не устраиваю?
- Ты очень хороший, но ведь ты не откажешься стать еще лучше, если тебя попросит ЖЕНЩИНА? – Галина сделала упор именно на последнем слове.

      Иван задумался на несколько минут, соображая, готов ли он бесконечно меняться, если требования Галины этим не ограничатся. В душе поднимался неявный протест, но хитрая лиса, уже оглаживала «милого друга» там, где надо, Иван потерял бдительность и непроизвольно произнес: «Конечно». На этом конфликт считался исчерпанным, да и о чем спорить, если кроме слов никакого существенного урона нанесено не было. Ну не брать же в расчет  уязвленное самолюбие Ивана Сергеевича?!

    Примерно через месяц знакомства Иван впервые пригласил Галину Тимофеевну в свой дом. Он решил сделать это экспромтом, не предупредив ни отца, ни седелку о визите подруги, оба они о существовании женщины у Крылова ничего  не подозревали.

    Ольга узнала о гостье первой – из коридора послышалось злое шипение молодого домового, перешедшее в истерический писк. Монашка выскочила в коридор и столкнулась с крашеной блондинкой, за ее спиной стоял хозяин, он немного смущенно улыбался.

     Домовенок сидел в углу за дверью и скулил. Если бы Ольга не знала точно, что вошедшие его не могут видеть, то решила бы, что они обидели сущность. Конечно, все объяснялось просто – домовому не понравилась гостья, и он был сердит на хозяина, который ее привел.

     Ольга нагнулась, схватила домового за шкирку и потащила в чулан, бестия упирался, визжал и брыкался. Со стороны это выглядело более чем странно - сиделка медленно шла по комнате, посекундно оглядываясь куда-то на спину, и дергала рукой. Вслед она услышала, в общем-то, закономерную фразу:
- А она и в самом деле сумасшедшая!
- Не так громко, - предупредил гостью  хозяин, - она только не говорит, зато прекрасно слышит.
- Ну и пусть слышит! – беспечно хихикнула Галина Тимофеевна.

Скажем, забегая вперед, напрасно она это сказала. А пока вслед за сиделкой молодые вошли в комнату к старику. Дедок встрепенулся, Ольга поставила возле постели табуретки и, потупя взор, выскользнула из спальни.

- Знакомься, папа, это Галочка – моя … - невеста, – Крылов произнес последнее слово как-то неуверенно, это заметили все.
- А я думал, что ты на другой женишься! – разочарованно протянул Сергей Константинович.
- На ком он собирался тут жениться? – игриво пропела Галочка.
- Да на Ольге. Он мне сам говорил, что она замечательная, она хорошая, - старик продолжал гнуть свою линию.

          Иван Сергеевич сначала хотел одернуть отца, но неожиданно вспомнил, что действительно говорил так о сиделке, уговаривая папу не скандалить с ней, но причина была только одна -  другой сиделки Ивану не найти. А отец принял все за чистую монету и решил, что женщина Ивану нравится.

        Между тем Ольга накрыла в гостиной ужин. Старика посадили в кресло-каталку и пригласили к столу. Монашка легкой тенью скользила вокруг стола, обслуживала гостей, успела накормить и старика. За столом беседа велась светская, глупым непосильная – Галина Тимофеевна давала профессиональные советы, как лечить Сергея Константиновича. Нет, она говорила все правильно, так, как написано в учебнике по терапии, как вызубрила еще в студенческие годы.

      Иван никогда не видел свою милую во время приема пациентов, и сейчас представил, как очередной больной выслушивает нудную лекцию доктора о том, что можно, и что нельзя.
      Сразу на ум пришла мама, вспомнился ее душевный голос, полный ласки и сочувствия. Она его не прятала и не приберегала для Ванюшки или сестры, он был одинаково теплым для всех – и для родных и для пациентов.

     Как удивительно устроена природа, даже по голосу можно определить характер человека, ну если не характер, то настроение точно.
    Нудную лекцию доктора выслушали молча: Крыловы и сами были врачами, владели и знанием, и опытом, монахиня разговор не слушала.

     Казус произошел чуть позже, после ужина, когда новоявленная сноха поинтересовалась, кто ставит уколы Сергею Константиновичу. Попеняв жениху на недосмотр, пошла мыть руки, дабы показать, как это делают специалисты.

      Эксперимент не удался. Сергей Константинович уколов не любил, да и кто их любит, но он их ненавидел смертной ненавистью, поэтому завопил и заругался, дергая бедрами, как ненормальный.  Галина Тимофеевна от неожиданности вздрогнула, иголка выскочила из шприца, лекарство пролилось на постель.      Иван увел невесту успокаиваться, сиделка приступила к своим обязанностям.

     Галина расстроилась до слез, переживая, что опростоволосилась перед будущим свекром, что не надо ей было браться за дело, она давно утратила навыки, практики никакой нет долгие годы. Крылов успокаивал, хотя ему честно сказать, было немного приятно, что удалось так дешево сбить спесь с чопорной Галочки. Он с удовольствием прислушивался к шумам, доносившимся их комнаты отца, вернее к отсутствию оных, в комнате просто шел телевизор. Галя успокоилась:

- Как бы не получилось, - сказала она, - а мою работу за меня никто не сделает. Сколько еще ему надо ставить уколов?
- Да не беспокойся, Ольга уже все поставила. Она мастерски делает, даже я так не умею, - усмехнулся Иван.
- Она медсестра? – с неприкрытой неприязнью проговорила Галина Тимофеевна.
- Да нет, самоучкой, наверное, освоила, - неуверенно произнес Крылов. Он никогда не интересовался, как  и где Ольга научилась ставить уколы.

          В течение последующих двух месяцев Галочка к Крыловым  ни разу не приходила. И на это была своя причина. Сначала Галина  часто звонила по телефону. Вы бы слышали, в каком тоне она разговаривала с немой монашкой, какие слова подбирала! Нет, спаси боже, она ее не оскорбляла, это не достойно светской дамы, но, сколько спеси, сколько высокомерия, сколько неприкрытой враждебности, а порой и ревности. Еще бы, эта молодая и красивая, живет в одном доме с ее женихом, и является, по сути, угрозой ее будущему семейному счастью.

      Она звериным зорким оком рассмотрела то, что по сей день было скрыто от невнимательного мужского глаза Ивана Крылова – Ольга была красива, если бы не ее болезненный цвет лица и отпечаток невыплаканного горя.

      А каждая черта лица ее была совершенна сама по себе, вот только мозаика пока не складывалась – Золушка не становилась принцессой, не хотела, да и не знала, что должна хотеть. Так что звонки Галины Михайловны сходили ей с рук, хотя при желании Ольга могла и письменно пожаловаться Крылову, Галя это не учла, А Ольга, почему-то  жаловаться не торопилась, видимо было не до того.

    В одно пасмурное утро, Галина в таком же мерзопакостном настроении, сродни этому утру, позвонила Крыловым, и начала свою обычную шарманку:
- В Ваши обязанности, как я понимаю, входит уход за больным стариком, а Вы недобросовестно выполняете свою работу. Вместо этого вы соблазняете моего жениха, он говорил, что устал от Ваших домогательств…, - реплику эту женщина повторяла многократно, там дальше было про то, что монашка грязная, нечистоплотная и еще какая-то…

- Это хорошо, что Вы мне это сказали, я тетя Ивана, настоятельница женского монастыря… Алло, алло, почему я Вас не слышу, - в трубке послышались частые гудки.
      Ольга улыбнулась, поняла, что больше звонить женщина не станет, по крайней мере, в ближайшее время. И не ошиблась.
    Речь к ней вернулась достаточно давно, но без нее было гораздо удобнее, удобнее во всех отношениях – не надо никому ничего объяснять.
     Память вернулась тоже, если только так можно выразиться, не во всех красках, что ли. Она вспомнила все: кто она, где жила, что случилось, вплоть до гибели мужа и сына, но это было все обезличено, лишено эмоций, как сухой милицейский протокол. Вита все время сомневалась, а свою ли жизнь она вспомнила, может, это книгу такую она раньше читала, и больной мозг ей выдал ранее прочитанное за события ее собственной жизни.

     Почему она не помнит той боли и смертельной тоски, которая непременно должна была прийти с гибелью близких? Почему она ничего не чувствует сейчас, когда знает, что их больше нет? Весь мир стал черно- белым, словно эмоции для человека - это то же самое, что краски для художника. Может быть, оно так и есть?

      Иван Сергеевич узнал, что Ольга говорит, совершенно случайно, когда с почты пришло извещение на оплату международных переговоров на крупную сумму. Точно зная, что у него разговаривать с Вашингтоном некому, он закатил на почте скандал, но счет пришлось оплатить, в соответствии с телеграфными правилами.

      Еще не остыв от гнева, он продолжил дискуссию дома, призывая бога в свидетели, что подаст на бюрократов в суд. Ольга внимательно слушала  вопли несколько минут, потом достала деньги, подала хозяину. Он отмахнулся, решив, что она сочувствует ему,  и решила помочь.

- Согласитесь, дело в принципе. Раз я не говорил, то и платить не должен, - размахивал руками он.
- Я разговаривала, - Ольга положила деньги на стол.
Крылов медленно осел в кресло, на его лице было такое удивление, будто не человек, а столб заговорил, по крайней мере.
- С кем? – вопрос был задан просто, чтобы не молчать.
- С дочерью, она в Штатах учится, - голос монашки был с каким-то неприятным надзвучием.

                * * *
- Я никому не скажу, ни в жисть не скажу! – шептал Василек, увлекая Ляну в копну свежего сена. - Коханая моя! Любая моя!
- Василь, я не можу быть тоби жинкой! – Ляна не сопротивлялась, чувствуя силу и напор молодого тела.
- Любая моя! – шептал Василь, содрогаясь от удовольствия.
Он считал, что его муки закончились, сегодня в этом свежескошенном сене. Три месяца он обхаживал эту чертовку, три месяца изнывал от страсти и вожделения. Завтра в церковь – пусть поп поставит точку – жена! И тогда ему никто не указ – ни мать, ни тетки, а если Ляна им не по нутру, они и уйти могут, хоть в другую деревню. А что? Они – люди молодые, а сейчас время другое, власть новая, к молодым внимательная. Это Вам не царское время, а, впрочем, ни тогда, ни сейчас с такой худой славой девка бы замуж не вышла. Все-таки придется уезжать…

                Глава6.
                Яна.
      Яна позвонила сама всего несколько дней назад. Разговаривала она с мамой около десяти минут, отключилась, так и не будучи уверенна, что разговаривала именно с ней – в женщине было все чужое: голос, тембр этого голоса, каждая интонация его, бесцветного и грубого. Даже слова были чужие, сама фраза, рубленная и короткая; ну не за что было зацепиться, чтобы удостовериться, что это она – ее родная мама.
       Яна так и сказала Петру Владимировичу Круглову, что эта женщина не может быть ее матерью.

    Круглов позвонил в штаты через несколько дней после звонка Яны в Омскую милицию, видимо там у него были свои связи. А может быть, его действительно вызывали в органы для дачи показаний, как близкого друга семьи Малиновских.

     Он проявил такое участие к бедной девочке, сообщив ей между делом, что она – единственная наследница родителей, если с ними что-либо случилось. Яна в глубине своей меркантильной душонки уже просчитывала свои барыши, как позвонил все тот же Круглов, продиктовал телефон и предложил поговорить с предполагаемой мамой.

       Яночка поняла, что вариант нежелательный, а, не узнав мать по голосу, даже обрадовалась.
        У Виты на голос Яны реакция была тоже неадекватная. И совсем не из-за болезни.

        Янка была самым больным местом в ее сердце. Ни сама мать, ни отец не могли припомнить ни одной стервы в их родах, в кого могла бы пойти дочка.
         Кроме денег у Яночки не было ни одного кумира. Деньги и она – вот главные ценности в ее жизни.

         Умница, красавица, активистка – все это было поставлено на карту жизни только для того, чтобы иметь эти паршивые деньги. Она готова была любить кого угодно, лишь бы у него были деньги, желательно большие.

         В свои двадцать лет она уже имела несколько любовников, вернее, как нынче говорят, спонсоров, мужчин под сорок и за сорок. Именно один такой спонсор увез восемнадцатилетнюю Яну в Штаты.

         Родители ничего со строптивой дочерью сделать не могли – все их меры противодействия только портили отношения и усугубляли конфликт, который дошел «до революции» - это когда дети не хотят, а родители не могут жить по-старому. Извечный конфликт отцов и детей.

          Виталина Алексеевна с ситуацией не справилась, Яна вышла из-под ее опеки и ушла искать свой путь в жизни – из постели в постель - и к вершинам бизнеса, или ….на помойку.

        Расходы Яны Малиновской за последний месяц  учебы увеличились многократно. Ее бесконечные звонки в Россию стоили довольно дорого, но наследство надо было оформлять в считанные недели, благо, что на свете есть добрые и глупые Кругловы.

       Яна доподлинно знала, что дядя Петя когда-то состоял с мамой в отношениях и чутьем малолетней самки видела на что он ведется. Здесь и трудиться особенно не надо было: Петр Владимирович «тащился» от «пампусиков, заек, котиков» и прочей дребедени. Пара «заек» соответствующим тоном маленькой капризульки сотворили невиданные чудеса – Круглов пообещал Янусику уладить за незначительную сумму все юридические аспекты наследства. А сумму назвал не такую уж и  обременительную, видимо рассчитывая на Янкину благосклонность.

      Виталина позвонила дочери на следующий день, благо телефон у Крыловых был с определителем, так что номер она успела записать.
      Время мама не рассчитала – в Штатах была глубокая ночь, но это обстоятельство сыграло на руку обоим. Разговаривали минут пятнадцать.

     Вита говорила мало, все больше слушала, улавливая в голосе дочери новые незнакомые нотки и полуоттенки. Было трудно определить, то ли дочка так повзрослела, то ли научилась хитрить по крупному, а актриса из нее получилась бы замечательная, это Вита всегда знала.

      Только положив трубку, Виталина сообразила, что настораживало ее весь долгий разговор – Янка ни разу не назвала ее мамой, ни разу не спросила об отце и брате. Она и раньше очень мало беспокоилась о семейных, но чтобы так откровенно пренебрегать, такое было впервые.

       Вита решила, что кто-то уже сообщил дочери об их смерти. Ее даже не обеспокоило, кто эти кто-то, что разыскали Яну в Америке и сообщили ей о трагедии, откуда эти неизвестные знают номер телефона Крыловых, почему не приходили до сих пор из милиции.

      Вопросы, вопросы, вопросы, они возникали в туманной головке Виты, надолго не задерживались и исчезали безо всякого ответа.