Глава 43

Гримо не сомневался в словах Арамиса, и пристальное наблюдение за англичанками только укрепило его уважение к действиям бывшего мушкетера. Если сначала леди Бойл стала незаметной и ненавязчивой, то теперь и леди Оксфорд умерила свой пыл. Она едва ли не демонстративно держалась в стороне, являя собой странное сочетание высокомерия и испуга. Впрочем, Атос был рад, что его оставили в покое, и ему было все равно, по какой причине это случилось. Рауля англичанки не интересовали вообще, а леди Рич занимали совсем другие дела. Так что кроме Гримо на это никто не обращал внимания, а для Гримо было естественной потребностью знать все, что, так или иначе, касалось графа де Ла Фер или виконта де Бражелон. Гримо не делал различия между своими господами. Он служил графу и беспокоился о виконте потому, что благополучие сына было для графа дороже всего. Но так же и наоборот, когда виконт возвращался домой, Гримо с чувством выполненного долга сообщал Раулю, что с графом все благополучно. Когда младенец Рауль нуждался в помощи больше графа, Гримо остался в Бражелоне, в то время как Атос один отправился в Шотландию. Однако в другой ситуации Гримо, не колеблясь, оставил пятнадцатилетнего Рауля по дороге в армию, и помчался в Париж предупредить Атоса о появлении Мордаунта. И Атос и Рауль оба были его господами, и Гримо был одинаково предан обоим, больше занимаясь тем, кто в этом нуждался в данный момент.
Когда с Раулем случилась беда, Гримо заботился о нем, проявляя чудеса деликатности и чуткости. То, что несчастье сына убивало отца, только усугубляло отчаяние Гримо. Он тайком нередко бегал в церковь и молился. Молился, как никогда в жизни, потому что его мучали страшные предчувствия. Хуже всего было то, что Гримо ничем не мог помочь, он вообще не знал, что тут можно поделать и решение Атоса уехать из Бражелона вызвало у Гримо вздох облегчения. Его немного пугала мысль, что, возможно, они больше никогда не вернутся в Бражелон, что нужно оставить привычную, устроенную и обеспеченную жизнь, ехать неизвестно куда за тридевять земель, а он, Гримо, уже немолод. 
Но действовать всегда легче, чем попусту вздыхать, оплакивая свое бессилие, поэтому Гримо был полон решимости сопровождать господ куда угодно – ведь без него они не справятся! Ни граф, ни виконт. Конечно, у Рауля есть Оливен, но это всего лишь слуга – одеть, раздеть, почистить сапоги, побрить, умыть. Его легко может заменить Блезуа, а Блезуа – Шарло или еще кто-нибудь. Но они не знают виконта так, как знает его Гримо. А уж про графа и говорить нечего – Атос и сам не потерпит рядом с собой других слуг, кроме Гримо.
Появление леди Рич нисколько не изменило положения. Во-первых, невесте еще только предстоит стать женой, а до этого много воды утечет. Во-вторых, даже став виконтессой де Бражелон, эта девушка будет всего лишь женой. Для Гримо это было почти пустым звуком. Философия Атоса не могла не передаться слуге. Элизабет Рич была для Гримо немногим важнее Оливена. У нее, конечно, будет больше обязанностей, некоторые, весьма скромные права, ну и спрос с нее посерьезнее. А в остальном…
Так что когда вопрос с Пьерфоном окончательно прояснился, Гримо не сомневался, что именно ему надлежит заняться приведением поместья в порядок. Графу и без того хлопот довольно, да и не к лицу ему лично объезжать фермы, да осматривать погреба с кухнями. Что касается Рауля, то он должен получить ухоженное поместье с налаженным хозяйством – иначе какой же это подарок? Не хватало еще новобрачному вместо приятных ожиданий думать о забитых листьями водостоках и чистке конюшен.
Гримо не слишком утомляли эти заботы. Это в прошлые времена, когда все приходилось делать самому, бывало трудновато. А сейчас достаточно приказать, и другие кинутся выполнять твои распоряжения, так что Гримо давно оценил преимущества положения управляющего. К тому же, раньше в Пьерфоне хозяйничал Мушкетон, и Гримо было любопытно посмотреть, как тут устроился старый приятель и, если получится, перещеголять его.
Атос знал, что на Гримо можно положиться, и потому после одной-двух поездок в Пьерфон больше там не показывался, целиком доверяя докладам Гримо. Они оба понимали, что если надо, граф вмешается, но пока все и так шло гладко. Даже слишком гладко: Гримо и радовался, что у Мушкетона хозяйство было отменно налажено, и слегка досадовал, что не имеет возможности как следует постараться ради будущего семейного счастья виконта де Бражелон.
Гримо чувствовал себя хозяином положения до тех пор, пока в дело не вмешалась Элизабет Рич. Причем вмешательство это было настолько деликатным, что Гримо не сразу осознал, что расстановка сил изменилась, и уже не юная леди послушно внимает снисходительным объяснениям, а он – Гримо – подчиняется будущей хозяйке поместья. Гримо попытался противиться, но ничего не вышло. Леди действовала мягко, но настойчиво. Она планировала дела заранее и ставила Гримо в такое положение, что у него не было возможности что-то изменить:
- Гримо, завтра к девяти часам я еду смотреть виноградник. Надо там же, на месте, разобрать границу участка. Лучше сделать один раз, чтоб потом не начинать тяжб. Будьте добры, пригласите мерильщика и чиновников.
- Лейтенанта бальяжа, присяжного межевщика и королевского прокурора, – супился Гримо.
- Замечательно, что Вы знаете, кто нужен! Значит, прекрасно все исполните. Господин граф вспоминал, что до полудня он хочет закончить с бумагами и письмами. Вы ему нужны. Я никогда не смею трогать время Его сиятельства. Значит, мы поедем в семь часов, без задержек, пожалуйста, – и приветливая улыбка леди Рич лишала Гримо возможности счесть такое поведение тиранией.
Дело осложнялось тем, что Гримо, наловчившись понимать английскую речь, сам практически не говорил, и не только по-английски. Элизабет Рич хоть и прилагала все усилия, чтобы как можно скорее овладеть французским, но ее выговор оставлял желать лучшего и, порой, отчаявшись справиться с каким-нибудь словом, она попросту заменяла его английским, надеясь, что ее поймут. Временами Гримо приходилось довольно сильно напрягаться, разбирая о чем речь. Сосредоточившись на смысле, он уже не успевал ни возмутиться, ни возразить, ни придумать отговорку, а на его гримасы девушка не реагировала.
Рауль, конечно же, не мог не обратить внимания на хлопоты невесты, но относился к ним прохладно. Он не считал нужным излишне усердствовать в Пьерфоне, где и без того был порядок, но против тоже не высказывался. Если леди Рич нашла себе занятие по душе, и, по словам леди Бойл, хочет «устраивать гнездышко» (выражение, от которого Рауль зверел) – это ее право. Раз только виконт заметил невесте, что от нее никто не требует самопожертвования, но Элизабет с улыбкой пояснила, что заботы ее не тяготят. Ее отец многие годы тяжело болел, и мать все время посвящала только супругу, так что заниматься хозяйством выпало на долю дочери. Безусловно, их владения скромнее роскошного Пьерфона, но зато здесь у нее такой чудесный помощник!
Гримо был свидетелем этого разговора и презрительно хмыкнул: «Самоуверенная девчонка!». Но слова о «чудесном помощнике» ему польстили.
Ворча, не доверяя и одновременно начиная испытывать уважение, он раз за разом признавал, что «девчонка» неплохо разбирается в делах. Если ей случалось ошибиться, и Гримо уже готовился мрачно констатировать «Так я и знал!», леди Рич тут же спрашивала совета и исправляла сделанное. В этом не было ни капли самоунижения или наоборот, высокомерной снисходительности, за которой нередко скрывают все ту же боязнь признать себя неправым. Элизабет никогда не теряла делового тона, неизменно оставаясь дружелюбной.
Очень скоро Гримо заметил, как охотно повинуются слуги будущей хозяйке Пьерфона. В Ла Фере главным было слово Атоса, и для прислуги только он был единственным хозяином. В Пьерфоне пока все еще вспоминали Портоса – уж очень сильное впечатление оставил барон де Брасье дю Валлон де Пьерфон, но Элизабет явно пришлась местным по душе. Используя высокую риторику, можно было сказать, что леди Рич продолжала политику прежнего господина поместья и тем завоевала их расположение.
Гримо же раздирали противоречивые чувства. Изначально он представлял себе все так – он будет исполнять обязанности управляющего, пока не подыщет стоящего человека, поднатаскает его и передаст дела. Виконт будет, как отец – его слово закон, но он барин, а для текущих дел как раз нужен толковый управляющий. А мадам невеста… ну, начнет потом детей рожать, сидеть на своей половине, в церковь ходить. Что они там еще делают? А тут… Да, девушка не глупа, радоваться бы за господина виконта, а не получается, хотя и упрекнуть ее не в чем. Ведь старается ради жениха! От нее только и слышно, что про господина виконта. И краснеет сразу.
Вот в Пьерфоне к Портосу относятся прямо благоговейно, смотрят сверху вниз. Так леди Рич поощряет разговоры, что-де, барон дю Валлон (а ныне целый герцог!) виконта знает с пеленок и любит, как сына родного, потому и такой щедрый подарок на свадьбу припас. От этих разговоров местные только пуще щеки раздувают, а как же, их барон знатный барин, и подарок у него не какая-нибудь пара серег или покрывало на кровать. И уже на виконта начинают смотреть с восхищением и умилением – «наш новый хозяин». А мадам невеста только кивает и улыбается.
На самом деле Гримо чувствовал, что в отношении к Элизабет им движет немалая доля ревности к хозяевам и самолюбие. Привык он быть незаменимым, и пусть ворчал иногда, что стар и устал, но сам так не думал. Но признавать в себе подобные слабости ох как не хотелось! Пожалуй, он бы обрадовался, если бы Элизабет не справилась. Беды большой не будет – он сам все наладит – а вот мадам невеста вернется на свое место, с кумушками судачить.
Гримо так нравилась эта мысль, что, в конце концов, он придумал, как поступить. Он сказал леди Рич, что неплохо было бы свести знакомство с соседями. Не с теми, кто знатен и занимает разные важные должности – этих граф и виконт и так не обойдут вниманием – а обычных, простых, кто живет под боком. В Бражелоне любые светские связи шли от графа: хотел он или нет, а приходилось самому эти связи налаживать и поддерживать. Но ведь у виконта есть невеста, скоро – жена, и кому, как не женщине, хозяйке, позаботиться о хороших отношениях с соседями. Посмотреть, от кого подальше держаться, с кем лучше не ссориться, а кого и в гости пригласить. Леди Рич тут чужая, ни родни, ни знакомых, надо бы подруг завести. Не будет же муж у ее юбки все время сидеть, развлекать. Да и потом, как дети пойдут, женский совет понадобится, поддержка.
Гримо рассудил просто – все эти знакомства дело нетрудное, хотя и бесполезное. Но времени займут достаточно. Юная леди устанет играть в хозяйку, успокоится, да и оставит дела мужчинам. Даже если найдет себе подружку-другую, не беда. К счастью, девушка умна, и кого попало в дом не позовет, так что виконту не придется пенять старому слуге за дурной совет.
Элизабет действительно не усмотрела в этом ничего, кроме совета, согласно кивнула и сказала:
- Да, женщине проще пойти на знакомство.
Она и Гримо были на полпути к Пьерфону, когда Гримо, кривясь и вздыхая, излагал свое предложение. Он думал, что девушка вернется в Ла Фер, будет готовиться к визитам, наводить справки, оставив Пьерфон на его попечении. Но леди Рич, придержав коня, подозвала крестьянина, что-то ковырявшего в поле, и спросила:
- Кто живет ближе сюда?
Не совсем правильная речь англичанки, как ни странно, прекрасно понималась крестьянами, может потому, что они и сами не слишком были ловки в этом отношении. Крестьянин подумал, и, с поклоном, указал на дорогу, уходящую в лес.
- Вот так идти.
- В лес?
- Нет, дорога выйдет наружу, на опушке дом. Ближе нету.
Получив от леди Рич мелкую монету, крестьянин снова поклонился и вернулся к своим занятиям. Элизабет повернулась к Гримо и улыбнулась:
- Сейчас и начнем. Едете со мной, так приличнее.
Попав в собственную ловушку, Гримо оторопел. Но деваться было некуда. После того, как он расписывал необходимость знакомств с соседями, он не мог проявить пренебрежение, да и ехать одной леди Рич не годилось. А просить ее подождать посреди дороги, пока он пришлет кого-то из Пьерфона, и подавно.
Они направились в лес. Дорога, сузившаяся до тропинки, петляла вдоль кромки леса, то и дело пересекая ягодные полянки. Через полчаса неспешной езды они выехали «наружу» – на опушку, где, как и сказал крестьянин, стоял дом. Он был небольшим, и производил приятное впечатление. Такие дома строят, чтобы наслаждаться тишиной и уютом в кругу семьи.
Маленькая конюшня, несколько хозяйственных пристроечек, «грот», образованный искусно подстриженными кустами и окруженный аккуратными клумбами, и лес, с двух сторон «обнимающий» крохотное поместье – после Ла Фера, и, тем более, Пьерфона, это хозяйство вызывало улыбку. Но было видно, что пекутся об этом хозяйстве ничуть не меньше, чем в солидных имениях.
На ступенях дома появился дворецкий – серьезный, благообразный, и непонятно каких лет: то ли моложавый старик, то ли согбенный раньше времени мужчина. Он, щурясь, смотрел на гостей, явно озадаченный их появлением.
- Господа, что вам угодно?
Элизабет глянула на Гримо.
- Леди Рич, –  представил ее Гримо.
- Леди? – изумился дворецкий, но тут же спохватился.  – Я сейчас доложу госпоже. Прошу, следуйте за мной, – пригласил он Элизабет и, не дожидаясь, пока Гримо привяжет лошадей, увел девушку в дом.
Из маленькой прихожей дворецкий провел Элизабет в ненамного большую гостиную, предложил присесть и исчез за портьерой, скрывавшей дверь в следующую комнату. Элизабет еще не успела как следует оглядеться, а в гостиную уже входила хозяйка.
- Добрый день, сударыня, –  женщина приветливо улыбалась, но в ее глазах таилась грусть. – Леди Рич? Непривычное имя для этих мест.
- Я приехала из Англии. Совсем недавно. Простите, еще не знаю Вас.
- Не извиняйтесь. Я тоже не местная уроженка. Можете называть меня мадам де Беренжер.
- Мадам де Берьен…
- Бе-рен-жер.
- Беренжер, – старательно повторила Элизабет и рассмеялась. – Простите, французские имена мне даются плохо.
- Это ничего, –  снова улыбнулась хозяйка. – Могу я еще чем-то помочь?
- Нет, я только хотела знакомиться с соседями.
- Я, к сожалению, мало кого знаю, как я сказала, я тут немногим меньше полугода. Могу я спросить, где Вы живете?
- Пьерфон. То есть, скоро буду там.
- Пьерфон? Ах, да! Знаю. Роскошное поместье. Вас можно поздравить. –  Мадам де Беренжер чуть нахмурила брови, что-то вспоминая. – Там, разве, сменился хозяин? Мне казалось, что хозяином был мужчина.
- Наверное, Вы слышали что говорят, – Элизабет немного смутилась. – Это личное…
- А я не настолько знакома с Вами, – кивнула мадам де Беренжер. – Я понимаю, прошу прощения за мои расспросы. Может, Вам предложить что-нибудь? Вы не голодны?
- О, нет, спасибо! Мне неудобно затруднять. Я просто ехала в Пьерфон и мне сказали – тут соседи. Если позволите, я еще заеду?
- Буду рада, Вы очень милы, леди Рич. Надеюсь, наше соседство будет приятным. Но я, наверное, задерживаю Вас? Вы ехали к себе в поместье?
- Да, – Элизабет поднялась и, улыбаясь, пожала руку мадам де Беренжер. – Я еще обязательно приеду.
Хозяйка на мгновение смешалась, но ответила на пожатие:
- Английская манера! Я и забыла о таком.
- Вы бывали в Англии?
- Да, – взгляд мадам де Беренжер стал еще грустнее, но она осталась все такой же доброжелательной. – Но это было давно и не стоит об этом.
Дворецкий уже стоял в дверях, готовый проводить гостью, и Элизабет попрощалась с хозяйкой, снова пообещав заглядывать. Мадам де Беренжер показалась ей очень приятной и Элизабет сочла это добрым знаком – первое же знакомство оказалось удачным.
Гримо ждал ее у конюшни, где привязал лошадей.
- Такая милая дама! – сообщила ему Элизабет. – Если все соседи такие, будет хорошо.
«Вот и отлично, – подумал про себя Гримо. – А мой план оказался не так уж плох! Скоро она и думать забудет наводить порядки в Пьерфоне».