Но избави нас от лукавого. Часть 1 Майдан. Глава 7

«Могущество России может быть подорвано только отделением от неё Украины… необходимо не только оторвать, но и противопоставить Украину России, стравить две части единого народа и наблюдать, как брат будет убивать брата».
Бисмарк

Она проснулась внезапно от того, что нечто ледяное хищно вцепилось в плечо. Боль пронзила до кончиков ногтей. Крик утонул в громогласном похотливом хохоте.
Черные маски нависли над ней. Какие-то нелюди, переругиваясь на мове, хладнокровно и грубо сдирали с нее одежду, шарили по телу.
- Ти вже був першим. Тепер моя черга, - мерзко сопя, пихая друг друга, двое боролись за ее скованную ужасом плоть.
Кричать и бороться было бесполезно, перевес сил был не в ее пользу.
С перевязанными грязной веревкой запястьями, она чувствовала себя жалкой косточкой, за которую грызлись дикие голодные псы.
Она должна умереть, прежде чем эти скоты надругаются над ней. Но как? Светлана не могла даже кричать.
- Вона як заморожена! Ширни иё!
- У мене остання (последняя) доза!.. Жалко. Припечи ий сигаретою соски!.. Якщо не оживе, видрижу (отрежу) нафиг!
Он еще договаривал, но уже отлетал куда-то в угол палатки.
- Убью! – раскидывая уродов точно шакалов, не своим голосом орал Гаврюша. В гневе он был неузнаваем. Блеснул металл.
- Ти що, хлопець? – ретировались молодчики. – Твоя чи що дивчина?
- Моя!
Светлана не могла даже плакать, стыд и ужас сковали мышцы. Не было возможности даже прикрыться.
Гаврюша убрал пистолет, помог привести себя в порядок.
- Выпей! – протянул термос с чаем.
Онемевшими дрожащими руками с трудом открутила крышку термоса внушительного размера. Стуча зубами, отхлебнула целебный напиток.
- Откуда у тебя оружие? – спросила, как неразумного мальчишку, – им можно человека убить!
- Ты совсем наивная, да? А еще считаешь себя взрослой, – ответил уклончиво, но настолько по-мужски жестко, что она не посмела переспросить.
Похоже, взросление тут происходило иначе.
Чай согревал, успокаивал.
- Спасибо, - с благодарностью сказала Светлана, - пахнет жасмином.
- Да, он чудодейственный! Туда добавляют энергостимулятор, который придает силы, прогоняет сонливость.
- Какой стимулятор? – ее резко затошнило, сразу захотелось домой: в туалет и теплый душ.
Что она здесь делает? Зачем? Где ее камера? И вообще, ей надо срочно отправить материалы!
Буря эмоций молнией прожгла синеву глаз. Гаврюша покачал головой и как заботливый отец потрогал ее лоб:
- Нет! Жара нет…
Молча достал из своего укрытия видеокамеру:
- Решай сама, что делать дальше. Ты из России. Тебе оставаться здесь опасно. В другой раз я могу не успеть…
Трудно было не согласиться с ним. Напротив палатки красовался новый плакат: «Слава нации, смерть врагам!» - Майдан без сомнения следовал русофобской, нацистской идеологии. Россия становилась главным врагом. Но ненависть эта была настолько нелогична, противоестественна, что мозг блокировал и отказывался верить в новые реалии жизни.
Сердце наполнилось предчувствием непоправимой беды:
- Откуда ты знаешь, что я из России?
- Знаю, - ответил односложно.
- До свиданья, Гаврюш. Спасибо тебе огромное за все, что ты для меня сделал.
- Прощай, - он замялся.
- Светлана, - подсказала она, - ты даже имени моего не запомнил.
- Запомнил, Свет…,
- Тогда не прощай. Я журналист, быть здесь - моя работа. Я только в гостиницу и обратно.
- Никто не знает, что будет даже через минуту, поэтому прощай.
Он смотрел на нее серьезными, совсем не детскими глазами на возмужавшем, осунувшемся юном лице.
Щемящая мальчишечья грусть смущала, будила какие-то материнские нежные чувства. До боли хотелось утешить. Светлана привстала на цыпочки и поцеловала его в холодные обветрившиеся губы. Гаврюша ответил горячо, неуклюже подхватив, и удерживая ее почти навесу.
- Ты станешь моей женой... – то ли спросил, то ли констатировал.
- Да, – ответила и удивилась. Прозвучало из самого сердца: искренне, с верой. Но возможно ли врать, когда смерть где-то рядом смотрит им обоим в лицо? Нет, в такие мгновения решения принимаются только раз и на всю жизнь…

Бесплотные призрачные мальчики мягкими нежными пальчиками щекотали пятки, снимая кусочки отшелушенной кожи, и Кроль, прикрыв глаза, то скулил, то повизгивал от удовольствия. Легкий массаж расслаблял, унося в нирвану.
Некрещенные дети, прямиком попадавшие в ад после смерти, были его любимой усладой и развлечением.
Кролик обожал детей.
«Кто имеет детей, тот имеет будущее» - было его любимым изречением.
Он был неистовым борцом за права и свободы растущего поколения, считая, что надо не только позволить выбирать детям половую принадлежность и ориентацию, пробуя себя в разных направлениях, но и всячески, чем раньше, тем лучше, развивать врожденный эротический потенциал. Его с готовностью поддержала Американская ассоциация психиатров, предложив толерантно относиться к педофилии как сексуально нормальной ориентации. Единомышленники нашлись по всей толерантной Европе. Критики оказались в жалком меньшинстве. «Мракобесами» назвала их лишь министр благосостояния Латвии, Илзе Винькеле, стараясь угодить старому свету.
Он гордился, что по его инициативе были запущены в производство в Швейцарии новые игрушки для детсадовцев - плюшевые имитации половых органов и эротическая стимуляция, изданы книжки с красочными порнографическими картинками для школьников.
Просвещение, которое он цинично называл «совращение», по новым стандартам уже было введено в образовательные учреждения США и Запада. Традиционные консервативные церкви Европы, веками стоявшие на нравственных позициях, сдают их без боя, разрешая гомобраки и замалчивая проблемы детей.
Кроль помнил свое совковое детство с этим ужасным насаждением нравственных установок, моральных норм, семейных традиций - и все это ханжески называлось половым воспитанием. Как же ему не хватало свободы!
Теперь ему было важно, чтобы дети получили свободу от родителей, этих биологических инкубаторов. Работа в этом направлении шла полным ходом. Уже существовали и действовали сети социальных служб ЮНИСЕФ, защищающие детей от «насилия» родителей и отбирающие их из семей под разными, в основном надуманными, предлогами.
Теперь и Украина рвалась приобщиться к Западным ценностям, на очереди была Россия…
Настроение окончательно испортилось. Россия пока не вписывалась в этот сценарий! Она даже умудрились отказаться от усыновлений за границу! Она! Она одна портила все! Все! Образ незнакомки из сна мутной дымкой всплыл в мозгу.
Эфемерные мальчики заучено делали свою работу. Кроль раздраженно схватился за плетку, с помощью которой развлекался иногда с детьми. Они с ужасом отшатнулись, закрыв бледные личики прозрачными ручонками и мелко задрожали. Но это тут же показалось скучным, и он передумал. Плетка вяло болталась в его руке, хотелось не мертвечины, а живого, горячего, чувственного. Хотелось горячей и молодой крови.
И время пришло. Майдан созрел для сакральной жертвы. Снайперы уже заняли свои места и ждали только взмаха его дирижерской палочки.
Наивные глупые людишки на Майдане все еще верили и даже гордились, что восстание будет бескровным, как в памятную оранжевую революцию две тысячи четвертого года. Теперь, в две тысячи четырнадцатом, главной целью было навсегда вбить клин между русскими и украинцами, поселить в их сердца ненависть и вражду, и для этого нельзя было жалеть крови.
Они ждут смены президента? Но на этот раз, это только предлог! Только предлог!..
Да и менять-то уже было некого. Струсил и, поджав хвост, сам подписал свое отречение. Дурак решил, что этим сохранит себе жизнь, да еще и деньги. Дурак! Он уже не вписывается в сценарий Украины, и навряд ли впишется даже в сценарий самой жизни.
На его место, конечно, была кандидатура, удобная высшей канцелярии господина Депа их тайного общества, и даже назначен день, когда тот будет представлен их членам. Кролик не сомневался, что это была ущербная личность с развращенной лживой душой холуя, который будет прыгать и прогибаться и под него, и под Депа только по одному щелчку пальцев. Немного повеселело. Кроль открыл шкаф и достал свежие носки.

Светлана не знала, сколько проспала, но стоило проснуться, как тело мгновенно вспомнило унижение, боль и предсмертный холод. Душу корежило и выворачивало наизнанку.
Пульт телевизора оказался той соломинкой, за которую она ухватилась, той точкой опоры, от которой ей надо было оттолкнуться, чтобы жить дальше.
- Сегодня, двадцатого февраля, Россия завоевала седьмое золото! – свежим воздухом пахнуло из такой родной привычной жизни, - Аделина Сотникова завоевала первую в истории России золотую олимпийскую медаль в женском одиночном катании… В целом Россия не только продолжает оставаться мировым лидером в фигурном катании, но и набирает новые высоты.
- Рос-си-я! Рос-си-я! – скандировали трибуны, заражая оптимизмом, возрождая силы и новый стимул к жизни и, конечно, победам.
Она не имела права болеть, жалеть себя, когда стране нужна была ее работа.
- Нас не догонят! Нас не догонят! – Светлана вскочила в тапки и на скорости помчалась в душ. Боль ретировалась.

С верхнего этажа здания на Крещатике Кролик невидимкой отслеживал каждое движение на Майдане.
Легкий лихорадочный румянец играл на всегда бледном лице астеничного Кролика. Близость глобальной человеческой трагедии доводила до экстаза. Даже когда в школьные годы он «тренировался на кошках», ему не было так хорошо.
Одно дело избить мирную демонстрацию и совсем другое - расстрелять ее.
Дирижер поднял палочку вверх, и снайперы прицелились.
Взмахх! Взмахх! Взмахх!..
Выстрел! Выстрел! Выстрел!.. Снайперы послушно начали стрелять в обе стороны: и по баррикадам повстанцев, и по отрядам беркутовцев.
Запах дьявольской смеси пороха и крови сладко будоражил развращенное воображение. Клин был вбит, и точка невозврата пройдена.
Ужас, паника и растерянность забавно отразилась на лицах «детей Майдана». А кто им обещал рай? Им обещали дорогу в Европу, а это далеко не одно и тоже.

Жесткая мочалка, с которой она не расставалась ни в одной командировке, растирая, больно царапала еще свежие гематомы. Но иначе ей казалось, она никогда не ототрет и не отмоет следы мерзких похотливых рук вчерашних насекомо-животных.
Ничего-ничего… Ведь Гаврюша спас ее, и ничего не случилось. Или случилось?.. Душа, словно спасаясь от неизлечимой боли, закрылась, не отвечая ни на один вопрос. Зато телу можно было помочь.
В сумке была нехитрая аптечка, там где-то был и йод. Светлана дошла до чемодана, достала косметичку.
- Есть жертвы… - фраза слетевшая с экрана работающего телевизора, острым шилом всверлилась в мозг.
Нехорошим предчувствием тягуче заныло сердце.
Наскоро просушив волосы, втиснув себя в джинсы и во все остальные одежки, она, сжимая камеру, помчалась в гущу событий.

Над вчерашним, полным надежды, романтики, всеобщей любви, Майданом точно перед грозой тяжело сгустился воздух, и зловещей тишиной закладывало уши. Казалось, она теряет сознание. В осколках потрескавшейся картины Майдана языки пламени вспыхивали сами по себе то там, то здесь, отплясывали свои адские танцы на баррикадах, покрышках, в факелах и горевших как факелы людей в форме. Светлана схватилась рукой за ствол дерева, с трудом удержалась на ногах. Ощущение дежа вю, становилось все острей: флаги с фашистской свастикой…, огромные щиты с портетами Бандеры и Шухевича…
Не люди, а сплошь зомби, одержимые ненавистью и злобой, толпами прыгали как дикари, орали:
И Светлана догадывалась, что они кричали:
- Кто не скачет, тот москаль!
И где-то все это она уже видела. Подземный переход!... Кролик! Светлана чувствовала, что он где-то здесь, и самое ужасное, она знала, что будет дальше.
Кровавый беспредел! Или кровавый тупик!?
«Бабочка взмахнула крыльями?...»
Надо срочно найти Гаврюшу, предупредить, спасти!
Она кинулась к палаткам, кострам с греющимися людьми, но парня нигде не было, а была пустота и страх.
Светлана забыла, что пришла сюда работать, и была теперь не репортером, а просто перепуганной женщиной. Где-то так же волнуется за него мать…
- Светланка? – душ радуг пролился на нее. Гаврюша появился внезапно, точно услышал ее страх.
Серый мир засверкал, заискрился счастьем и весь сосредоточился в нем одном! Когда? Когда это случилось с ней? Она знала парнишку всего второй день, а казалось всегда. Или время на Майдане было другим, безразмерно сжатым, уходящим в вечность?..
- Светланка!
В счастливом порыве он шагнул навстречу. Она видела его сияющую улыбку, пропитывалась ею, и силой воли еще старалась удержать ее, почему-то искажающуюся у нее на глазах и застывающую в нелепую гримасу.
Он падал долго, словно в замедленной съемке, но рухнул как подкошенный внезапно, не дойдя до нее всего-то двух шагов.
- Гав…рю…, - время замерло, - шаа…
- Ложись! Быстро!
Кто-то сильный увлек на землю, прижал ее голову к брусчатке.
- Быстро! Уходим в укрытие!
- Неет!.. – она все еще тянулась к пареньку.
- Ему уже не помочь. Он труп! – прозвучало как приговор.
- Неет! – но чувство непоправимого уже придавило, обескровило.
- Стреляют…, снайперы…, жертвы…, - доносилось до нее сквозь помутневшее сознание.

Это был гениальный сценарий! Натурализм и мертвящее дыхание Майдана восхищали.
Пища от восторга, он отслеживал как один за другим, полные жизни и надежд молодые мужчины, падали на опаленную землю Украины навсегда. И вбивал, вбивал клин все глубже между искусственно разделенным народом. Глубже! Глубже! Основательно! На века!
Счет убитых перевалил за сорок.
Он потирал руки! Еще одна сакральная жертва! Сорок первая!
Что он там вякнул напоследок? «Свет»?
Это та женщина, под ноги которой он свалился?
Кроль отметил недоумение, ужас, боль в безбрежной синеве огромных глаз. Он узнал ее. Не случайно эта журналистка была здесь, на стыке исторического раскола единого славянского народа. Ей тоже была назначена роль, не просто же так она тиснула свой пальчик под договором и примчалась на Майдан. Чем-то женщина напоминала ему прекрасную диву из снов, и, черт возьми, это почему-то казалось занятным. Интересно, чего стоит ее душа?

Сердце кровоточило не то материнской, не то вдовьей тоской. Она даже не обняла его. А там так холодно и страшно!
Оглушительное затишье наступило на расстрельном поле Майдана. Вместо здравого смысла царило отчаяние. Вместо логики — боль. Дети Майдана…, они только что бежали под пули и со словами: «Ще не вмэрла», погибали с улыбкой на губах. А еще вчера они верили, что им под силу что-то изменить, еще вчера ликовали, и так много наивной убежденности было в их глазах. Они всего лишь хотели начать сначала, с чистого листа, с белоснежного, хрустально-солнечного утра.
Светлана брела к страшному месту, все еще надеясь на чудо.
Ну, вот же! Его тут нет! Слабая надежда позволяла дышать, жить. Это, конечно, была чудовищная ошибка, сон, глюк, и Гаврюша жив!
Да и вот же! Вот он!
Идет такой весь светящийся юный красивый мальчиш! Хлопчик, который хотел сделать мир справедливей…, а с ним еще один человек…?.. И еще, еще - много!.. Много!.. Сто или больше…
- Гаврюша! – робко, боясь спугнуть видение, окликнула его, но он смотрел куда-то сквозь и не узнавал ее!
Он уходил все дальше, становясь прозрачней, пока не исчез совсем…
Господи! Ты не можешь так!.. Он же совсем ребенок!..


Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/06/24/1170