Но избави нас от лукавого. Часть 1 Майдан. Гл. 12

Еще вчера была зима, и стыли на холоде губы…, а сегодня дыхание весны интригующе щекотало ноздри, румянило щеки.
Приоткрыв двери, в Мир робко выглянула опустошенная и замерзшая… душа.
Но что-то очень важное уже произошло в ней после встречи со старцем, словно бы четче обозначилась черта, разделявшая мир на Свет и Тьму, добро и зло, Светлане оставалось только сделать шаг в ту или иную сторону. И решение, как никогда, представлялось очевидным.
«Андрей, отец Андрей…», - накрепко уцепившись сознанием за это простое русское имя, она, вынырнув из зыбкости, тревожности и неопределенности бытия, обрела вдруг некий смысл, опору, которую так боялась теперь потерять.
Тем временем, солнечный луч, как заправский Казанова, вовсю заигрывая с посмурневшими за зиму деревьями и кустами, щедро раздавал обещания скорых теплых дождей, томных объятий вечерних зорек и вечной верности. Они же, развесив уши, жадно внимали и, изо всех сил, влажно набухая почками, трепетно пробуждались к новой жизни.
Не обошел вниманием он и Светлану, скользнул солнечным зайчиком в приоткрытую душу, и приобщая к весеннему действу, легко коснулся ран, врачуя их, рубцуя язвы, и заполняя собой пустоты и дыры.
Жить захотелось просто до умопомрачения.
В конце концов, ей только двадцать пять, и, к счастью, ничего противозаконного она не успела совершить, а потому совсем не поздно начать все сначала.
Или поздно?
В лужицах подтаявшего снега, воркуя, деловито перетаптывались голуби.
Вспомнилось, как бабушка по весне говорила:
«Коли на Евдокию курочка воды напьется, то на Егорьев день овечка травы наестся».
До Евдокии было еще две недели, зато до весны оставался всего лишь шаг. Только шаг, чтобы начать сначала, но который еще предстояло сделать. Некоторая неопределенность все еще страшила, и была растерянность перед будущим. А та решимость, с которой она рубанула по своей судьбе, отправившись к алтарю, теперь казалась чудовищной.

Как только переступила порог гостиничного номера, Светлана, поставив окончательно сдохший мобильник на зарядку, сразу забралась под душ.
Вместе с отшелушившейся кожей хотелось поскорей смыть все отжившее, ненужное, лишнее. Под теплыми струями воды пережитое уже не казалось таким трагичным, непоправимым, мрачным.
Вот и телефон ожил:
"Возьми трубку!"
Надеждой всколыхнулось сердце:
- Даня!
Разбрызгивая воду, мыльную пену, она, шлепая банными тапками по лужам, стекающими с нее же, метнулась к телефону.
Мыло беспощадно въелось в глаза. Нащупав орущую трубку, Светлана почти наугад ткнула в нужную кнопку:
- Да… - судорожно растирая кулаком глаза, напряженно вслушиваясь, выдохнула она, - …ня?
- Ну, наконец-то! Светлана Дмитриевна! Что же это такое? – раскатистый баритон шефа вернул ее в грустную реальность.
Данька ушел навсегда, а сейчас ее, как двоечницу, еще и отчитают или уже официально объявят, что она уволена.
Светлана моментально замерзла, но тут же, вспыхнув изнутри, сгорая от стыда, точно Сергей мог увидеть ее в эту минуту, быстро сдернула с кровати покрывало, прикрылась.
- Два дня не могу связаться с тобой! Где материалы?
Началось!.. Немилосердно щипало глаза.
- Я отправляла, - скрежеща зубами, она, наконец-то, стерла мыло со лба, - но они почему-то не дошли….
- Все дошло, кроме вчерашних и сегодняшних. Как воздуха жду новостей, беспокоиться начал.
- Так я сейчас! – вздох облегчения перешел в радостный вскрик, - сейчас!
Но что-то тут было не так, и она осторожно спросила:
- Сергей Алексеевич, а Милу? Вы мне Милу хотели на замену прислать…
- Да что ты? Зачем? Мила сейчас с группой операторов в Сочи. Уже неделя как.
Господи!
Но ведь это значило, что у нее была работа? И все шло в дежурном режиме, а она не успела даже выпасть из графика.
Следующая фраза Сергея слегка развеселила:
- Я ведь грешным делом подумал, уж не переманили ли тебя на телевидение. А то, тут один засланный казачок твоим резюме интересовался.
Голая, с намыленной головой и почти счастливая, она стояла посреди гостиничного номера, в самом центре Киева и чувствовала, как жизнь реально обретает смысл и глупо улыбалась.
- Что замолчала, Свет? – спросил по-свойски тепло, - так не переманили?
- Да, к черту лысому переманят, Сергей Алексеевич!
Она пробовала шутить, но от него не укрылось, что в голосе проскользнули надрывные нотки. Он понимал – трудная была эта командировка.
- Не уходи ни к какому черту. Хочешь, зарплату прибавлю?
- Голова кружится, - озвучила свое состояние.
- Понимаю. Конечно, ты устала. Но скоро уже будешь дома, отдохнешь. Недельки две отпуска дам.
Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
И если бы еще таким же чудесным образом вернулся Данька….
Он был фантомной саднящей болью вырванной части сердца. А временами накатывало такое вселенское, оглушающее сиротство, что хотелось выть.
Чуда больше не случилось. Подошла к концу командировка. Светлана купила билет, уложила чемодан. Оставалось только попрощаться с отцом Андреем, и заодно причаститься, а если получится, взять интервью.
Последнее ее утро в Киеве выдалось морозным и солнечным. Город, казалось, жил обычной повседневной мирной жизнью. Озабоченный люд спешил на работу и по делам. Исправно работали дворники, коммунальные службы, поэтому мостовые радовали глаз чистотой.
Неожиданно откуда-то под ноги подкатился камешек.
- Ууу!.. – Светлана оступилась и подвернула лодыжку.
Целый квартал до церкви шла, прихрамывая, закусив от боли губу.
Но когда, камешек, в метре от входа в храм, снова подкатился под ноги, Светлана не выдержала. Не хватало только ногу сломать:
- Черт! – еле удержав равновесие, она, вложив все свое негодование, с силой пнула его здоровой ногой.

Отлетев и шмякнувшись о брусчатку, Кролик униженно взвыл. Мало того, что он опустился в прямом смысле до подкаблучника, так еще и не достиг своей цели – она уже была в храме!
Что это с ним? Ревность? Он влюбился? Он?! Нет! Только не это! Даже само слово было для него омерзительно, не то, что чувство. Это просто была его женщина, он вылепил ее собственными руками. Приподнимая до себя, вел от греха к греху, от вершины к вершине. Он не мог потерять ее.
- Тфу! – сплюнул Кроль, что за дурацкие слова крутятся в голове: «Любовь…, надежда…»
Он вспомнил о работе, о Майдане, наступило время штурмовать вершины власти. Это утешило, и он уже засобирался, но что-то потянуло его вслед за ней! И оно было сильней! Этому не было объяснений ни в сайентологии и вообще ни в одном, известном ему учении. И чтобы как-то оправдать свои действия, он решил:
«Надо расправиться с этим дурацким священником, который спутал все карты!».

Служба уже началась, но Светлана сразу обратила внимание, что церковь почти пуста. Что-то в этом было неестественное и очень тревожное? С трудом дождавшись конца Богослужения, она наконец-то, смогла подойти к отцу Андрею.
- Молодец, что пришла, доченька, - глаза залучились приветным теплом.
Морщинки на его лице расправились, и сегодня он не выглядел таким уж старым. Светлана смутилась.
- Я уезжаю сегодня. Благословите, батюшка.
- И благословлю, и причащу. Сегодня, как видишь, прихожан-то совсем мало, никто нам и не помешает поговорить по душам.
- А где все?
- Люди-то? – он вздохнул, - боятся люди. Время нынче неспокойное... Вчера ворвались в храм, так называемые, революционеры, требовали, чтобы службу здесь вел «епископ» раскольников. Народ перепугали, угрожали, что весь Майдан будет здесь и забросает приход коктейлями Молотова. – И грустно закончил, - драка тут вчера была…,
Только сейчас Светлана обратила внимание на бинт, выступающий из-под митры.
- И что теперь будет с Вами? – взволнованно спросила Светлана, - чем им церковь мешает?
- Я-то? Буду служить, как служил. Убьют, так умру на своем посту. Бежать и отступать мне некуда. Я не благословлял людей на протест, не разрешал им топтать Майдан и, более того, больше двадцати лет боролся с пропагандистской машиной западных СМИ, фондов, образовательных учреждений, которые навязывали людям европейский образ – «хочу мало работать и много иметь». Халява! Вот она главная мечта Майдана! За это и кровь пролили….
- Неужели, даже общая вера не может примирить стороны?
- Ох, да в том-то и дело, что в Украине она не общая. Да и политические разногласия оказываются важнее общности веры, хотя и говорят, что по обе стороны баррикад стоят дети одного народа и часто одной христианской церкви. Но, как показывают события, протестующие склонны внимать парламентерам в рясах лишь тогда, когда те делают выгодные для оппозиции заявления.
Если знаешь, двадцать первого января, православные монахи Киево-Печерской лавры, по собственной инициативе вышли на молитвенное стояние между враждующими сторонами, «Беркутом» и баррикадами. Двадцать два часа они собственными телами, крестами да молитвами удерживали толпу от стрельбы, камней и коктейлей Молотова, от свето-шумовых гранат. Но предотвратить насилие черноризцам Московского патриархата так и не удалось, именно потому, что их идеи примирения не соответствовали целям Майдана.
- Но отца Филарета они услышали? – у Светланы в голове начал складываться пазл.
- Да, его услышали. Я тебе уже говорил, кто такой Филарет. Проповедник Майдана, слуга Сатаны или Дьявола. Не зря говорят, что высший властитель сил Тьмы, Люцифер-сатана - лжец и отец лжи. Вообще-то этих сект море: мормоны, масоны, всевозможные «свидетели Бога». Христианские науки, варианты «восстановленного христианства» и так далее, и тому подобные, опасны тем, что работают под настоящее христианство. И не удивительно, ведь и предводитель их пытается принимать вид Ангела света, потому Писание предупреждает нас, что и служители его принимают вид служителей правды. Но конец их будет по их делам. Вот такое окружает нас царство Тьмы, с которым приходится бороться молитвами, любовью да правдой.
А участники майдана – униаты. Самые активные пропагандисты взглядов от либеральных до откровенно нацистских — униаты. В свое время они сажали православных на кол, бросали их тела собакам. В двадцать первом веке стали добрыми, сладенькими, но стоило произойти переломному моменту, как показали, что суть униатства неизменна — отрыв Руси от Руси! Вчера все стены вокруг храма обклеили листовками «Москаляку геть!».
Сердце и без того полное тревоги сжалось. Понимание Майдана пришло с какой-то внутренней, духовной стороны. И ощущение вселенской беды накрыло их обоих с головой, объединило, сделало сообщниками, союзниками. Они оба – священник и простая журналистка, были один на один с их общей бедой, и оба не имели ни малейшего представления, как остановить это всемирное бедствие, раскрученное и сокрушительное.
Андрей все говорил и говорил, словно это он исповедовался, и ждал ответа на свои накипевшие больные вопросы.
- В революции чувствуют себя удобно негодяи и идиоты. Не хочется иметь подобных среди своей паствы. И с каким народом мы должны быть? С профессорами или футбольными фанатами? Нет народа-монолита, этакого замерзшего куска клейстера. Народ - это слоеный пирог, к каждому слою должно быть свое слово. Украина всегда вертела головой на три-четыре стороны, а Европа прагматична, лукава, для нее не проблема назвать миротворцем агрессора, которого она вооружает. А еще Европа жутко безбожна, взахлеб безбожна, - с каждой минутой батюшка все более смурнел.
- Ну, а как быть теперь с майданом?
- Сила народа – сидеть спокойно! Когда начинается беда, поздно дергаться и латать дырки на ходу. Надо стать на месте и молиться Богу. И иметь свое слово к власти и народу - отрезвляющее, сдерживающее, целомудренное. Люди перебесятся, надо будет возвращаться к баранке, станку, плугу, все будет как сон, и многим еще станет стыдно. Будущее Украины я вижу в церкви, а будущее Украинской церкви вижу в единстве с Русской церковью. Без этого мы - территория, а не страна. Хохлы и кацапы нужны друг другу, как брату брат, как воздух птице!
- Хорошо бы так, - задумалась Светлана.
- Так и будет. Богородица хранит Россию, русский народ и веру. Надо верить. – Словно поставив, наконец, точку, он всмотрелся в нее участливым, проницательным взглядом мудрого пожившего человека, - ну, что ж мы все о глобальном? Расскажи, что тебя терзает?
Она покраснела. Так трудно было произнести вслух все то сомнительное, невыносимо постыдное, что мучило ее так долго, то, что она не могла рассказать никому, даже Дане. Но отец Андрей терпеливо ждал, и ее вдруг прорвало. Нужные и простые слова сформировались в мысли и, облегчая сердце, душу, излились на эти стены, с которых на нее, маленькую и грешную, строго смотрели лики святых.
- Мысль атрофировалась и была только сплошная плоть, дикая страсть. Я словно бы превратилась в сплошную материю….
- Я понял это, когда увидел тебя у алтаря. Хорошо, что нашла в себе силы, рассказать.
- Мне больше некому. От меня даже любимый мужчина отказался. Он просто не поверил мне. Не захотел выслушать, понять. Обидно очень.
- Пойми и его тоже. А обида большой грех. Душе тяжело нести обиды.
- Что же делать? Ведь это от меня не зависит.
- Давай, дам тебе один совет, – он взял ее за плечи и развернул к иконе Богородицы. – Посмотри в ее глаза. Что ты видишь?
Светлана видела множество икон, но, пожалуй, впервые рассматривала изображение так внимательно. Голова и плечи Девы Марии были укрыты накидкой, это придавало образу строгость, целомудрие скромность. Почему-то ей подумалось, что волосы у нее должны быть золотистые, как ореол. Оливкового цвета живые глаза участливо смотрели из-под дугообразных темных бровей.
- Какая проницательность! – восхитилась Светлана, - она смотрит прямо в душу. Словно читает ее и понимает. Какой содержательный взгляд!
- А еще?
- Сострадание, забота, жертвенность, материнство…, женственность.
- Я чувствовал, что ты это увидишь. Настоящее предназначение женщины – материнство. В этом главный смысл. Материнство меняет женщину, делает ее мудрей, милосердней, нравственней, а главное счастливой! Мой тебе совет - родить ребенка. Ты молодая и ладная, не упусти время.
- Он тоже хотел ребенка. Но как теперь без него?..
- Я не Бог, матушка, не знаю. Но верю, что ты поступишь правильно. Слушай свое сердце. Оно не обманет.

Вот оно! Кролик, все это время смиренной тенью лежавший у ее ног, чуть не подпрыгнул от радости. Ребенка она родит от него, Кроля! Сердце-то может и не обманет, а он обманет так, что комар носа не подточит!
Главное теперь дождаться, когда она снимет с шеи свою побрякушку, этот дурацкий крест. Может быть, и ждать долго не придется, ведь земная и грешная, она в любой момент может совершить что-либо глупое, непоследовательное.
- Причащается христовых тайн раба Божия….
Церковное вино с ярко-красной вишней, кровь Христа, окрасила ее губы.
О! С каким аппетитом он коснулся бы их сейчас, и насыщаясь соблазнительным естеством, искусал бы до крови.
- Тома…, Тома…. Ты моя, Тома!
Но она не слышала его. И в мозгу зрел уже самый жестокий план расправы над русским ватником в рясе, возомнившем из себя проповедника и учителя.
Вот с этого священника он и начнет душить, убивать и насиловать Россию жестоко и безжалостно! И откладывать нельзя! Они не должны почувствовать себя сильными.
Картинка празднования победы России на Олимпиаде непрошено нарисовалась в голове.
«Нас не догонишь, нас не догонишь!..» Его перекосило.
- Тфу! – сплюнул он, - привяжется же!
Не хватало только этого, глядишь, и гимн России следом прилипнет!
Как же так получилось, что они не только организовали и безукоризненно провели спортивный праздник, но еще и заняли первое место по золоту? Где и когда он упустил момент, просчитался?.. А Деп??? Совсем нюх потерял!
Зависть, сомнения, гадкие предчувствия ржой разъедали мозг. Возникало ощущение, что некий соперник, враг, мощный, хитрый и расчетливый стратег и тактик, стоял за спиной России.
ХУ ИЗ? Ху из этот лидер, который много лет, усыпляя их бдительность, готовился нанести удар, а может быть, смертельный удар? Оказывается, пока они строили планы снести его уничтожить, свергнуть, чтобы продвинуть своего ставленника, он тоже не ваньку валял, а работал. Как? «Как раб на галерах»! И вот он, его первый хук!
Конечно, Олимпиада, могла быть и случайным совпадением. Но утешение было слабое. Нет! Не просто так подсознательное во снах выдавало ему цветущий образ России. Ведь и на самом деле, Россия явила Миру не обычные спортивные победы, но крепкое, молодое, здоровое общество, пришедшее побеждать.
Ну, да, здоровое…. Оставалась еще надежда, что Россия проколется на Паралимпиаде... Вот тогда и можно будет ущипнуть россиян за отношение к инвалидам, как бесправным второсортным членам общества, явить им превосходство западных стран.

- Венчаться-то ко мне приезжайте, а если получится и младенца крестить, - на прощание напутствовал отец Андрей, - благословлю в лучшем виде.
Кролик вздрогнул, вынырнул из грустных мыслей!
Она еще и венчаться собирается?! Ну, уж нет! Этого он не допустит!
С необычайной легкостью Светлана выпорхнула из храма. Даже нога больше не болела, словно и не было никакого камешка. Она чувствовала себя абсолютно здоровой, словно и не было многодневных душевных сомнений и терзаний комплексами вины за себя и за бабушку. Как хорошо, что больше не надо было думать о, конечно же, несуществующем бабушкином грехе, а можно было просто и понятно молиться о спасении ее души.

Майдан больше был не нужен!
«Я тебя породил, я тебя и убью!»
Кроль чувствовал себя, не много, не мало, гоголевским Тарасом Бульбой, вольным решать судьбу собственного детища. Основная цель, поставленная перед Майданом, была достигнута – под лозунгами борьбы с коррупцией свергнут, и чудом или стараниями России, оставшийся в живых, еле унес ноги президент Украины. А страна попавшая, как и задумывалось, под патронаж господина Депа, взяла четкий курс на евроинтеграцию и разрыв с Россией. Украина осваивала новые понятия, слова - люстрация, ПАСЕ, демилитаризация, демаркация…, и активно начала подготовку к досрочным выборам президента и новой Рады.
Майдан исчерпал себя. Но, являя собой жалкое зрелище - почерневший, то ли от копоти, то ли человеческого горя, обожженный, разбитый и загаженный, он, уже агонизируя, проявил небывалую волю к жизни. Раскрученный с дьявольским воодушевлением, маховик его, уже не мог остановиться.
Многим, никому не нужным, бессмысленно, праздно шатающимся людям, без работы, без внятного мировоззрения, без царя в голове, просто некуда было пойти. Они здесь жили. По-прежнему был разбит палаточный городок, походные столовые. Здесь собирались жениться, рожать детей, обзаводиться скотиной и готовиться к посевной.
Не расходились и торгаши, фирмачи, другие профессионалы, успешно зарабатывающие свой хлеб; хулиганы, которые чувствовали себя героями и надеждой нации и находили применение своей молодости и храбрости; интеллигенты, пудрящие друг другу мозги никчемной перхотью и чувствующие, как замечательно они справляются с ролью разума народа. И все вместе они делали политику, принимали участие и осуществляли контроль в управлении страной, грозясь, при малейшем недовольстве снести кого угодно.
А самое главное, это человеческое отрепье, это использованное быдло, считало, что имеет на все это право. Они думали, что заплатили за такую свободу сотней жизней своих товарищей. Наскоро сооруженный рукотворный памятник в центре площади – стал главным оправданием и смыслом существования Майдана. Они обязаны были охранять его. Он стал их святыней, на которую молились, обильно поливая слезами, мощной концентрацией скорби, мстительности и животной ненависти, которая требовала выхода и новых жертв. И такой Майдан имел еще одно неприятное свойство – распространяться ползучей заразой по всей стране.
Именем Майдана его героям теперь позволялось все, вплоть до преступления. С особым иезуитством проводилась процедура унижения беркутовцев. Присягнувшие на верность Родине, а теперь коленопреклонённые, они больше устраивали общество.
С восхищением и страхом Кроль взирал на свое творение, на эту разгулявшуюся стихию, которой управлял он, и ему предстояло теперь если и не остановить, то перенаправить эту могучую энергию в новое русло – русло гражданской войны. Это был следующий шаг на пути к ослаблению, захвату и уничтожению России. И только непосвященным мог показаться ошибочным и случайным, принятый первым, закон о запрете русского языка на Украине. Он, конечно, тут же был отменен, но сработал беспроигрышно. Словно красная тряпка для доселе мирно трудящегося быка, терпеливо выжидающего, чем закончится Майдан, новый закон всколыхнул волну возмущения и протеста русскоязычного населения Крыма и Юго-Востока Украины.
Ярмо молчаливых рабов или роль кровавых жертв – вот тот небольшой выбор, который оставлял им Кроль.
Они выбрали второе?! Хорошо! Пусть передохнут все, кто несет в себе ген Света, идеологию и память своих корней!
Кролю то и дело докладывали о шебаршении в пророссийских, а значит, неблагонадежных районах.
Ха! Проснулись! Зашевелились! На митинги пошли! В Крыму создают народный фронт. Но ошиблись лишь в том, что они больше не народ. Понятие народ ограничилось Майданом, и исчерпало себя там. Всех, кто восстанет за рамками Майдана, они назовут преступниками, предателями, террористами и сепаратистами, и этим развяжут себе руки.
Кролик пустил слюну, предвкушение крови взбудоражило. Безнаказанность пьянила. Не меньше, чем наполеоновские планы по захвату территорий, уже созревшие и требующие скорейшего их осуществления, переполняли его.
Крым должен стать первой жертвой. Для этого было, как минимум две причины: во-первых, там по договоренности с Украиной дислоцировались российские военные моряки, а значит, можно будет вынудить Россию ввязаться в войну, и объявить ее агрессором, а во-вторых, там, в Херсонесе, был центр крещения Руси. И его надо было уничтожить первым!
Руки так и тянулись сами к горлу России. Задушив ее, он получит все! Все! Весь Мир!
И эту женщину…, тоже.
Он терпеть не мог проигрывать! Проигравший Кроль – мертвый Кроль. А он был уверен, что бессмертен.
А первым делом он уничтожит православного священника, который так неосторожно встал на его пути. Потом он, шаг за шагом, уничтожит всех православных священников в Украине, разрушит все их святыни и храмы. В стране останется только греко-католическая, униатская, вера.

Родные рельефные золотистые узорчатые обои….
Дома! Она дома! Наконец-то, в своей, а не в казенной кровати.
К тому же, сегодня выходной, можно закутавшись в старенький фланелевый халат, не торопясь потягивать утренний кофе, расслабляться под русское радио. А главное, больше никакого Майдана!
Майдана?.. Она почувствовала, как накатилась и удавкой сдавила горло лютая, инфернальная тоска по этому празднику среди адского пламени и копоти. Туда тянуло. Тянуло непреодолимо. Было полное ощущение, что там, на Майдане, остались ее лучшие дни жизни. Да что там дни! Жизнь?!..
Там в мощно закрученных пересекающихся энергетических потоках добра и зла, света и тьмы, веры и безверия, бесконечного созидания и катастрофического разрушения, осталась ее душа. Там она встретила и потеряла….
Кофе был горьким, как горька была греза по несбыточному, нереальному.
Гаврюша, не успев стать никем, стал для нее всем. Там осталась его фотография.
Там, на двадцатиградусном морозе, они восторженные, вместе со всеми, плечом к плечу, в едином порыве с улыбкой на обледенелых устах двигали баррикады вверх по крутой улице.
И она своими глазами видела, как по соседней улице бежали на пули и ложились, как снопы, пытаясь прикрыться от смерти алюминиевыми щитами те, кто заболел этим праздником навсегда.
Светлана сварила еще кофе, глотала вместе со слезами, болью, но морок не проходил. Накатило! Смертельно захотелось того майданного мутного чаю с запахом жасмина из непомерно большого термоса Гаврюши.
Образы Майдана кружили над ней, словно миражи из отравленных источников, не отпускали. И грозная тень гремучей тоски-одиночества притаилась совсем рядом. Данька тоже заблудился и навсегда остался где-то в ночных улицах Киева. Она больше никому не нужна в этом огромном и странном мире.
Угрожающе молчал телефон.
Не нужна….
Она оделась и поехала на работу.
- Привет, Романова, я ж тебе отпуск дал, аж на целую неделю, - озадаченно встретил ее Сергей, - надо же хоть когда-то отдыхать.
- Привет, Сережа, - с щемящей грустью ответила она, - я дома места себе не нахожу. Отправьте меня на передовую. Мне плохо дома.
Передовой они называли самые горячие точки Мира.
Он задумчиво почесал в затылке:
- Сейчас, куда не кинь, везде передовая. В Крым вот, поедешь? На пару с Оксаной. Только завтра надо.
- Я согласна! – предотвращая все возможные возражения, торопливо перебила она.
- Пойдем ко мне, кофе выпьем, - предложил он, - дам тебе время подумать.
- Я сегодня еще даже новости не включала, - отпив глоток обжигающего напитка, пожаловалась она, - что хоть там делается в Мире?
Он выключил кофемашину, присел напротив:
- Про Киев знаешь сама. Майдан закончился вооруженным переворотом. Януковича, по всему, хотели устранить физически, но ему удалось сбежать… Классическая цветная революция.
- Да, знаю, конечно. Думаю, Россия спасла его от неминуемой расправы. Только одного не понимаю – неужели до декабрьских выборов было не дотерпеть. Сделали бы все по закону.
- Они попробовали вкус крови, Светлан, и теперь будут резать всех несогласных с Майданом.
- Ты о чем? – Светлана напряглась, - что я пропустила?
- Да вот, - он открыл перед ней папку, которую до сих пор не выпускал из рук, - это сегодняшний репортаж, только что получил.
- Стреляли по окнам…, водителя убили…, - все больше холодея, читала она, - самым страшным, казалось, сгореть заживо в автобусе. Мы вышли, толпа двинулась на нас. Кричали, звучала брань. Обзывали титушками, москалями. Спрашивали, зачем мы вообще приехали? В нас, живых людей, стали кидать «коктейли Молотова». Мы пытались договориться с ними, объяснить, что едем домой, — не пропускали. Началась потасовка. Наш сотник вышел на переговоры, его ударили в лицо, потекла кровь. Нам кричали: «Сволочи, зачем приехали?». Между собой переговаривались: «Обрежьте им уши и спалите этих москалей живьем». Заставляли кричать «Слава Украине – Бандере слава!», ходить босиком по битому стеклу, есть его… …Ели, потому что жить очень хотелось…
- Господи! Сергей, что это, где?.. – она вернулась глазами к заголовку интервью.
- Это под Корсунь-Шевченковским. Крымчане-антимайдановцы возвращались домой…. Восемь автобусов….
Она подавленно молчала.
- Я это к тому, что в Крыму сейчас очень неспокойно. Я должен тебя предупредить. Эти нелюди говорят, что Крым им нужен или украинский, или безлюдный. Да еще, эти временщики, не успели прийти к власти, первым делом, приняли закон о запрете русского языка. Восток взбунтовался! В Крыму может бойня начаться в любой момент. Может быть, на Паралимпиаду поедешь? Там сейчас Мила. Заодно развеешься после Майдана.
- Нет, - выслушав, она упрямо напружинилась, с Милой пересекаться не хотелось, - «отдохну» в Крыму!
- Береги себя, Свет, - уже в дверях, он по-отечески обнял ее, чмокнул куда-то в висок.
Захотелось плакать, но слез уже не было. Захотелось почему-то немедленно увидеть Даньку, попрощаться, сказать, что едет на передовую, что, может быть, ее там убьют, и они тогда уже точно никогда…. Даже случайно.