Служба Родине

И в мирных житейских буднях есть место подвигу — это служение
Родине, в воспитании защитников Отчизны.

          СЛУЖБА РОДИНЕ

Сергею постоянно снятся долгие сны самых трудных, но тем самым памятных событий его армейской жизни. В них он встречается со своими друзьями, товарищами, сослуживцами, беседует, спорит, смеется. Они вспоминают прожитые годы, события, оставившие неизгладимый след в их жизни.

Мысль, как луч, отчетливо высвечивает все, как было.

Начало жизненного пути

В том, пятьдесят шестом году был его первый марш-бросок протяженностью в десять километров. Сергей никогда не бегал на такие длинные дистанции. Рядом с ним бегут его друзья — Вовка Жуков, Борис Болдуев, Валька Щепетов. Вот команда судьи, и в путь по безлюдным улицам северной окраины Калининграда. Вырвался вперед Вовка, еще кто-то, а Сергей не может так, ему тяжело, ему по его силам надо только добежать до конца, не сойти с дистанции, не подвести команду допризывников своего Центрального района. Борис держится рядом.

Вот уже промелькнули столбики с цифрами два, три, пять, семь, восемь, девять километров, скоро конец этому мучению, Борис отстал, а вдалеке появилась спина, убежавшего вперед Вовки.

Где-то там впереди уже слышна музыка, вот и финиш. Все. Добежал. Остановился. Хочется дышать, пить. Вон лежит на земле Вовка, над ним склонилась женщина в белом халате. Сергей тоже присел, потом прилег, от усталости закрыл глаза: «Всё! Больше никогда не побегу. Зачем все это?»

Теплая, пахучая трава успокоила Сергея, дыхание стало ровным, он приподнял голову, затем встал, увидел своих друзей, подошел к ним, почувствовал всеобщую совместную гордость за свою команду, за их маленькую человеческую победу самих над собой, и жизнь заулыбалась, стала прекрасной.

В солдатах

Команда дежурного по роте «Подъем» поднимает рядового Сергея Волгина с постели, заставляет одеться, получить все, что необходимо солдату для марш-броска: автомат, подсумок с магазинами, противогаз, вещмешок и все прочее, и рота, родная рота уходит в ночное зимнее утро в декабре тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года за последние дома небольшого городка Гусева Калининградской области.

Уже пройдено не счесть сколько километров, давит на плечо ремень автомата, но тут снова команда, в какой уж это раз: «Бегом».

- Не могу, — пот застилает глаза Сергею.

- Сейчас упаду, - в голове его сверлит предательская мысль.

Но он слышит, - Давай автомат, — и чувствует, как Федя Давидюк, солдат третьегодок, отбирает у него автомат, хотя сам несет ротный тринадцатикилограммовый пулемет, и свободной рукой тянет за собой.

От всего этого становится легче: есть же товарищество, взаимопомощь. У Сергея открывается второе дыхание, откуда-то приходят в ноги новые силы, и он мычит Феде, -Спасибо, — берет автомат и продолжает бег.

* * *
Часовой Сергей Волгин ходит вдоль берега замерзшего озера, охраняет с этой стороны штаб полка, выехавшего на учения. Холодно. Где-то около трех часов ночи. На небе бессчетное количество звезд. Что там на них? Видно, есть же на них жизнь, раз они мерцают.

Нестерпимо хочется пить. На ужин давали картошку с селедкой. Никого нет. Всё спит. В штабных машинах тоже тишина. Кругом ни огонька. Там также, видно, все уснули. Что же делать?

Сергей медленно шагает вдоль кромки берега, выходит на лед, идет по нему, лед не толстый, но крепок. Дойдя до границы мнимого поста, Сергей поворачивает назад, идет то по земле, то по льду.

Затем он останавливается и осматривается. Кругом никого. Все тихо. Сергей проходит по льду метров пять от берега, стучит кромкой приклада автомата по льду и пробивает его. Снова осматривается, наклоняется и с наслаждением пьет теплую воду озера.

Через три дня полк возвращается в казармы, а на губах Сергея появляются волдыри. Они высыпали вокруг всего рта — это простуда. Он идет в медсанчасть к врачу, который, осмотрев его, посочувствовав, отправляет назад в роту со словами: «Иди, ничем тебе я помочь не могу, это со временем само пройдет».

Действительно, через неделю все сходит, но как было больно проталкивать кусок хлеба или ложку с супом в пузыристый рот, сколько было не съедено такой желанной солдатской пищи.

* * *
Сегодня уже третий раз Сергей штурмует эту проклятую сопку, и это второй день подряд. И всего-то надо пройти три километра, но как! — ровно, по струнке.

Команда «Газы» застает его в маленькой низине, до сухого места еще метров двадцать, назад и вбок хода нет, и Сергей плюхается в воду, вырывает из сумки противогаз и надевает его маску себе на лицо. Вода проникает в сапоги. Он весь мокрый, ему уже не жарко, а совсем скоро будет и холодно.

Слышится команда «Вперед» и рота, лучшая рота мотострелкового полка поднимается и движется туда, к еще далекой вершине. В сапогах Сергея сначала хлюпает вода, потом она куда-то исчезает, снова становится тепло, а затем появляется даже и пот на лице.

Вскоре доносится и «Отбой газам», с лиц срываются мешающие дышать противогазы, и наконец-то штурм. Сергей жмет на спусковой курок автомата, расстреливает последние холостые патроны и, как все, падает в изнеможении на землю.

Все, конец этой атаке, но через некоторое время надо будет пройти все это снова. Впереди, на следующий день, показательный штурм этой чертовой высоты.

Курсантская жизнь

И снова холодно, снова зима, февраль месяц. Курсант военного училища Сергей Волгин лежит в кузове крытого автомобиля вместе со своими товарищами по отделению. Они на учениях. Машины идут целый день. Короткая остановка, вроде получасового привала, которого хватает только, чтобы раздать по куску твердого сала, горбушке черствого хлеба и снова все в движении.

Темнота наступила рано. Где-то часов в восемь вечера колонна автомашин остановилась. Все повыпрыгивали из кузовов и стали осматриваться. В свете автомобильных фар виден какой-то большой сарай и около него походная кухня. Хочется очень спать, но наступает раздача желанной пищи: здесь и обед, а также и ужин. Вкусно, но больше, чем можешь, нельзя съесть, хотя и хочется - привычка.

Короткий приятный отдых с полудремой в сарае, и вновь команда «Строиться», и огромная колонна уже пеших людей начинает свой путь по заснеженной, разбитой машинами проселочной дороге.

Сергей идет в общем строю и, как все, уже не чувствует никакой усталости, он спит, механически передвигая ноги, и идет, идет, идет.

Хруст снега под сапогами, ни крика, ни команд, вверху звездное небо, и движение спящих повзводно, поротно сотен вооруженных людей.

После нескольких часов такого сонного ночного марша наступила остановка. Все автоматически стали натыкаться друга на друга, кто-то потом продолжал стоять, а кто-то садился в бессознательном состоянии на снег.

Послышались различные команды, все начали просыпаться, встряхиваться, а потом стали под командой своих командиров расходиться в разные стороны. Рота Сергея пошла куда-то в поле прямо, седьмая влево, а пятая вправо.

Уже рассвело. Сергей видел, как куда-то в снежное поле пошли с командирами рот взводные, а курсанты закурили, стали переговариваться, мечтать о пище.

Возвратился командир взвода и отвел взвод немного вперед, к заснеженным кустам и так же, как и командир роты, собрал и увел с собой дальше в поле командиров отделений. Прошло еще немного времени, командиры отделений расставили курсантов по воображаемой линии обороны, метров на десять друг от друга, и приказали окопаться.

Сергей достал свою маленькую саперную лопатку и начал создавать в глубоком снегу для себя снежный окоп. Вырыв для себя окопы, курсанты стали рыть траншеи между собой. Все от работы согрелись, стало веселее, послышался смех, шутки.

В такой работе прошло часа три. Где-то за спиной уже чувствовалась кухня. Потом всех собрали, построили и отвели к ней.

Поели с огромным удовольствием, затем снова построили, и Сергей опять оказался в своем снежном окопе. Все прилегли, затихли, отдыхая перед неизвестностью.

Командир взвода, видя такое, и чтобы никто не замерз, стал обходить своих подчиненных, поднимать их, заставлять топтаться на месте, прыгать, бегать.

Во второй половине дня все закончилось. Взводы свели в роты, людей накормили, откуда-то появились машины, курсанты загрузились в них и, прижавшись друг к другу, так было теплее, задремали. Машины долго и монотонно, гудя двигателями, петляли по снежным дорогам и только к утру подошли к училищу.

* * *
Сергею чаще всего снятся зимние сны, когда очень и очень холодно, и эти постоянно преследующие его учения. Почему-то они всегда проходят в самых неблагоприятных условиях. И сейчас он тоже на них, это в марте 1962 года, в снежных полях под Ульяновском. Он достает из-за пазухи теплое, мягкое резиновое кольцо, накладывает его на верхний край конца стомиллиметровой трубы, поднимает конец другой трубы, подставляет его к первой: резкое, точное движение — и концы обеих труб в резиновом кольце, затем он накладывает на него состоящий из двух половинок чугунный хомут — всё, другой курсант завернет коловоротным ключом гайки на хомуте и стык собран. Переход через шесть метров к другому концу трубы, снова Сергей достает новое резиновое кольцо, и операция повторяется и так всё дальше и дальше.

Израсходовав находящийся за пазухой запас колец. Сергей отходит к машине, идущей медленно вдоль прокладываемого трубопровода, оставляя место сборки Федору Шумихину, а сам берет из ящика новые кольца, каждое из которых сначала держит у выхлопной трубы автомашины, и кладет за отворот бушлата, через некоторое время теперь он меняет Федю, и так продолжается бесконечно долго.

Собранный трубопровод уходит все дальше и дальше к своему конечному пункту.

Потом будет опрессовка воздухом, устранение неисправностей, некачественных мест сборки, снова проверка, и только после всего этого по трубам пойдет нужное для войск горючее, которое заставит двигаться машины, танки, самолеты.

Дело. Великое дело тяжелого солдатского труда оправдано конечным результатом. Оно для людей, для достижения цели, для победы.

Служба в Забайкалье

ЗИЛ-157 — тяжелая ремонтная машина ползет впереди такой же по знаменитой Маньчжурской дороге между семьдесят третьим и семьдесят девятым разъездами.

За рулем первого — лейтенант Сергей Волгин вместо солдата-водителя, заболевшего и оставленного на семьдесят третьем. Долг, ответственность за выполнение поставленной задачи заставляет его вести машину. Навыки — только двадцать часов училищного курса на автомобиле ГАЗ-51.

Руль без гидроусилителя, тяжелый руль ЗИЛа отдает на руки любую ямку или камень, бугорок на дороге. Рядом с Сергеем два рабочих из передвижной бригады: Коля Егоров и Павел Иванович Несмеянов, знаменитый сварщик, умеющий варить алюминий, а во второй, которую ведет рядовой Кузьмин, слесари Федя Васильев и Саша Несмеянов, брат Павла.

Грунтовая, каменисто-песчаная дорога, прямая, как автострада, то опускается пологим спуском километра на три, то на столько же поднимается вверх. Это — знаменитые Маньчжурские сопки. Впереди будет Шерловая гора, Борзя, легендарная, воспетая в песнях Даурия, а там, в конце пути и Забайкальск-Отпор, за которым таинственный Китай.

Слабосильный мотор ЗИЛа натужно ревет, затаскивая машину на вершину сопки, а потом машина сама устремляется вниз. Тогда Сергей ставит рычаг скорости в нейтральное положение и ремонтная летучка, ускоряясь, несется в нижнюю точку бескрайней дороги, а он, нажимая на педаль газа, периодически заставляет реветь мотор на предельных оборотах без нагрузки, заставляя вентилятором охлаждать перегретую воду в радиаторе. В низине Сергей включает четвертую или пятую скорость, и машина сначала легко поднимается вверх, затем скорость все угасает и угасает, стрелка прибора нагрева воды ползет вверх: вот шестьдесят, восемьдесят, сто, чуть больше ста, все, вершина и, наконец, спуск.

Встречных машин нет, это очень хорошо, для такого водителя, как Сергей, они опасны.
Через часа полтора — остановка, всеобщий перекур.
— Ну, как, лейтенант, устал? — спрашивает Сергея Павел Иванович,
— Да, непривычно, — отвечает Сергей.
Он лежит на траве и смотрит в безоблачное небо. Сергей доволен: задачу, поставленную перед ним по ремонту заправочных колонок, мотопомп, сварки участков массовой выдачи горючего в автотранспорт в маньчжурских частях он выполнит.

— Все, ребята, поехали. К ужину должны быть на месте, — говорит Сергей.
Все расходятся по машинам, и снова дорога, бесконечная лента камня и спрессованного песка, по которой когда-то прошли тысячи каторжников, среди них были и декабристы.
В этой череде подъемов и спусков, на одном из спусков Сергей не может никак включить скорость, мотор глохнет, и машина, замедляя ход, останавливается.

— Сейчас мимо, слева должна пройти вторая, - думает он, - но ее что-то нет.
Сергей всматривается в зеркало заднего вида, но нет ее, а шла же.
Неожиданно головы всех сидящих в кабине поворачиваются вправо, где мягко, вровень с их машиной, медленно ложится на правый бок задний ЗИЛ.

Сергей выскакивает из кабины. Сердце сжимается в тревоге за свершенное, за людей, находящихся в кабине, смотрит, где же они, но через стекло ничего не видно, а тут, откуда-то сверху раздается голос солдата-водителя: «Все нормально, товарищ лейтенант».
Все выбираются из кабин, рады, что так хорошо кончилось, теперь думы, как поднять упавший ЗИЛ.

Внезапно, о счастье, на дороге появляются два стареньких ЗИС-5 с водителями-бурятами. Они останавливаются, начинают что-то по-своему говорить между собой и потом обращаются к Сергею с предложением оказания помощи.

Потом все решают одной машиной тянуть вперед, а второй вбок, обхватив упавшую длинным тросом за кузов.

Сергей дает команду, и машины начинают медленно двигаться в своих направлениях, поднимая упавший ЗИЛ.
Всё. ЗИЛ стоит, с ним все в порядке.

Большая благодарность всем милым бурятам, затем тщательный осмотр машин, и снова в путь к ждущим их людям, к работе, так необходимой в этих далеких забайкальских гарнизонах.

* * *
— Товарищ лейтенант, рукав сорвало, — слышит Сергей голос Николая Егорова, рабочего, занимающегося подогревом мазута посредством передвижного парового котла и следящего за перекачкой его по трубопроводу.

Он поворачивается к стоящей на железнодорожном полотне большой семидесяти кубовой цистерне и видит, как струя черного густого мазута медленно течет из освободившегося от рукава патрубка нижнего слива железнодорожной цистерны.

— Коля! Лезь быстро на цистерну, закрывай нижний слив, — кричит Сергей, а сам мечется, ища, чем бы закрыть освободившийся патрубок, но нигде ничего нет. Тогда он бежит по растекающемуся мазуту к сливному патрубку и закрывает его спиной.

Сергей чувствует, как давит на него слой жидкости, которая просачивается через бушлат, ткань комбинезона, рубашку, как весь он покрывается липкой пахучей жидкостью.

— Все, закрыл, — доносится сверху до него голос Николая. Сергей видит, как тот спрыгивает с лестницы цистерны, и тогда сам отрывается от патрубка. Остатки мазута, скопившиеся в отстойнике, обкатывают Сергея в последний раз, и он, мокрый, черный, отходит от цистерны и стоит, не зная, что делать, потом говорит Николаю: «Иди, проводи меня до котельной».

Они медленно доходят до котельной. Сергей просит Николая принести чистую одежду из его кабинета, а сам снимает с себя все, что на нем есть, и в трусах вбегает в душевую котельной.

Спустя час Сергей возвращается к месту слива мазута, видит, как солдаты в откопанную у полотна дороги яму сталкивают разлившийся мазут и, убедившись, что перекачка возобновлена, уходит домой, чтобы прийти в себя и отдохнуть.

В Ленинграде

Теперь перед старшим лейтенантом Сергеем Волгиным знаменитое Царское Село под Ленинградом.

Зимнее январское позднее утро. Колонна лыжников медленно, просто шагом уходит на север, в снежные леса.

Впереди, прокладывая лыжню в глубоком снегу, идет преподаватель физподготовки академии майор Гинтс. В молчании, мерном движении проходит час, второй, третий. Сначала было идти легко, хорошо, но затем усталость начинает брать свое, хочется остановиться, постоять, отдохнуть.

Наконец остановка. Все сошлись. Кто-то даже закурил.

— Ну, что, товарищи, можете самостоятельно возвращаться на базу, — объявляет Гинтс.

И по хорошо проложенной лыжне начинают скользить быстрые лыжники, стремясь поскорей возвратиться домой на свою лыжную базу, а потом уехать в Ленинград.

Сергей вместе со своим другом Николаем Будилиным находится где-то в середине длиннющей цепочки и тоже, упорно работая палками, легко идет по лыжне.

Вот и конец, финский домик, где они пьют чай с сахаром, затем короткий отдых и возвращение на электричке в огромный город.

День, короткий зимний день промелькнул незаметно, как тот лыжник, пробежавший многокилометровый путь за рекордное время по пути домой.

* * *
А город, великий хранитель бесценных сокровищ, жил своей жизнью, даря людям радость познания всего прекрасного, что может создать человек.

Сергей, гуляя с сыном по историческим местам, у Александрийского столпа на Дворцовой площади, на Марсовом поле, в Михайловском саду, в Летнем саду, в дворике Пушкина на Мойке, 10, подолгу стоял у памятных мест, смотрел и думал: «Ведь здесь же были, ходили знаменитые люди нашего Отечества, творили историю, создавали шедевры архитектуры». Его особенно привлекали картина Айвазовского «Девятый вал», находящаяся на втором этаже Русского музея.

Сергей подолгу стоял напротив нее и видел эти прозрачные пенистые волны, они, как естественные, накатывались на него. Сергея тянуло в этот зал, ему постоянно хотелось видеть эту морскую явь, купаться взглядом в бушующих волнах.

Ленинград покорил его, и он старался все это его великолепие показать сыну, чтобы тот запомнил данную красоту на всю жизнь.

* * *
Но жизнь всегда что-то придумывает, заставляет делать то, что не хочешь, но что надо делать для тебя самого, твоего окружения, для службы.

Леса, поляны Псковщины. Нитка трубопровода протянулась на семьдесят пять километров. Она петляет, проходит через перелески, болота, речушки.

Сергей идет быстрым шагом, а иногда и совершает небольшие пробежки, держа перед трубой зонд, прощупывающий резиновый разделитель, в котором вставлен радиоактивный элемент. В наушниках постоянно прослушивается треск, значит разделитель здесь, и он проталкивает под давлением воздуха по трубе грязь, воду, он очищает и испытывает собранную трубу.

Через каждый час Сергея сменяет инженер трубопроводного батальона, а он садится в кабину движущегося рядом с трубопроводом автомобиля ГАЗ-66, отдыхает, пьет чай, иногда и дремлет.

И так посменно они проходят семьдесят пять километров за каких-то восемнадцать часов.

После такой работы ноги гудят, хочется спать, и Сергей со своим напарником засыпают в палатке, удовлетворенные выполненным делом, своей добросовестной работой, а по проверенному и испытанному трубопроводу пошло горючее, необходимое войскам.

* * *
— Люда, что-то болит голова. Никогда такого не бывало. Дай что-нибудь.

Жена внимательно смотрит на Сергея, потом долго роется в семейной аптечке, достает таблетку анальгина, разламывает ее на две части, одну половинку кладет себе в рот, вторую ему и уходит на общую кухню.

Сергей наливает из графина в стакан воды и запивает ею свою долю таблетки.

Через какое-то время ему становится что-то неприятно, начали появляться мурашки на руках, захотелось пить. Сергей в тревоге нервно ходит по комнате, открывает окно, дышит прохладным апрельским воздухом, но неприятное ощущение, зуд, уже не только в руках, но и во всем теле, заставляет его в поисках помощи открыть дверь, выйти в длиннющий коридор шестнадцатикомнатного общежития, сделать два шага и сползти, опираясь о стену, на пол. Он еще хочет что-то сказать, но сознание покидает его.

Сергей открывает глаза и, как в тумане, видит незнакомых людей в белых халатах и где-то за ними лицо жены.

— Все в порядке. Он пришел в себя. Теперь ему нужен покой, — это говорит молодой человек, врач «скорой помощи» и затем уходит, забрав с собой всю бригаду.

На следующий день Сергей идет к своему курсовому академическому врачу и рассказывает ему, что с ним произошло, но женщина средних лет не верит его рассказу и предлагает при ней выпить таблетку анальгина.

— Вы это всерьез? — спрашивает врача Сергей.

— Да. Давайте попробуем.

— Нет. Извините. Спасибо за такую помощь и совет, — говорит Сергей ей и уходит.

Только теперь он понял, что это страшная болезнь нашего времени — аллергия на лекарства. Ему суждено болеть, испытывая до конца мучения и тяжесть человеческих недугов в невозможности ослабить их выработанными людьми лекарствами.

В горах Армении

Долг перед Родиной, верность присяге, приказ забрасывает капитана Волгина высоко в горы, в солнечную Армению.

Синь неба, чистый, прозрачный воздух, близость звезд, отдаленность от городов и селений сплачивают жителей поднебесного военного городка, делают их все чище, откровенней и родней.

В прекрасное солнечное зимнее воскресное утро Сергей с десятилетним сыном Андреем и с десятком солдат уходит на лыжах к вершине вечно заснеженной горы Алагёз.

Небольшой километровый спуск от своего военного городка, затем прохождение трехкилометровой долины и подъем вверх. Кажется, что до вершины рукой подать, еще немножко, вот-вот она, но нет, слишком высока и порой крута гора.

Вверх, вверх, вверх, но хватит, обманчиво все это.

— Ребята, пошли назад.

Воздух свистит в ушах, в напряжении ноги, Сергей летит за сыном, и так продолжается минут тридцать, пока все не вылетают на середину долины.

Прекрасно. Этого спуска никогда никому не забыть.

А вторая по величине гора Армении Алагёз гордо высится над ними, протяни руку — и ты достанешь ее.

* * *
Джаджурский перевал. С прекрасными плакучими ивами у родников, журчащих вдоль дороги. Справа откосы гор, слева обрыв, где-то внизу видна железная дорога. Красиво!

Зимой перевал снежен, коварен, страшен.

Третий день идет снег. Продуктовая машина с завскладом части Гришей Кочеряном и солдатом-водителем ушла рано утром, и вот уже шесть часов вечера, а ее все нет.

Грише надо всего-то получить в Ленинакане продукты на солдат и возвратиться, проехав оттуда сорок километров, в том числе преодолев этот проклятый зимний, заснеженный, ветреный Джаджурский перевал.

В десять часов вечера в часть приходит замерзший Гриша Кочерян, - Застряли в колонне машин уже при спуске с перевала, с гор сошла небольшая снежная лавина, — сообщает он.

— Сергей, давай бери трактор «Беларусь» и иди, выручай машину, — говорит Волгину командир части.

— Может, гусеничный трактор взять? — спрашивает Сергей.

— Нет. Езжай на «Беларуси», он проворней и сам себя может вытащить, да и ковшом, возможно, надо будет поработать.

Капитан Сергей Волгин с водителем-трактористом рядовым Батизатом через полчаса уже в пути. Трактор, расчищая путь, выбирается на трассу Спитак-Ленинакан, вот прошли селение под красивым названием Люсахпюр, и начался подъем на перевал. Дорога, петляя, уходит все выше и выше. Темно. Идет снег. Его все больше и больше. Справа с гор дует сильный ветер. Кое-где небольшие завалы от сползшего с гор снега.

Вот и первая легковая машина. Ее водитель несказанно обрадовался, увидев трактор. Он засуетился, выскочил из своего «Москвича», подал трос, и трактор без труда вытащил его, затем счастливый водитель отправился вниз по проложенному «Беларусем» пути.

Грузовые, легковые машины, пару автобусов, мужчины и женщины, детишки — вес, как чудо, встречали Сергея с Батизатом, порой со слезами на глазах, ведь они были для них избавлением от снежного плена. Это была для них жизнь, а военные — освободители.

Наконец-то появился и родной ЗИЛ с солдатом-водителем в кабине.

— Как дела, Смирнов? Не замерз?

— Нормально, товарищ капитан. Я знал, что вы приедете и выручите.

— Езжай в часть, а мы еще немного поработаем. Здесь же люди, дети.

Машина медленно уплывает вниз и скрывается в этом снежном под светом фар мареве.

И снова расчистка, откапывание даже ковшом машин от снега, вытаскивание их тросом. Проработав так еще часа три, освободив от снежного плена машин сто пятьдесят и убедившись, что больше до самой вершины никого нет, Сергей с Батизатом часа в четыре ночи возвращаются в часть, домой, выполнив долг военного — спасать людей.

Милые люди, армяне, они на всю оставшуюся жизнь запомнили русских военных, спасших их от снежного заточения, а может быть, кое-кого и от холодной смерти.

На учениях в Грузии

Теперь Сергей на учениях уже в небольшой грузинской долине с красивейшим названием Натахтари.

Тепло. Все в зелени и везде дурманящий запах цветов и трав.

Расставив палатки, солдаты отдыхают перед завтрашней тяжелой работой: раскладке мягких резинотканевых резервуаров и прокладке для их заполнения горючим трубопровода. А сейчас чудеснейшая ночь.

Сергей — дежурный по лагерю. Он обходит посты, осматривает, подсвечивая фонариком палатки, подходит к костру, вокруг которого собрались солдаты, которым не спится.

На костре ведро с водой, но что это? Оттуда тянет мясным запахом.

— Что там? — спрашивает Сергей.

— Черепаха.

— Что?

— Черепаха. Сварим, съедим, вон Гога говорит, что он ел их. Вкусно очень, говорит.

Сергей идет дальше. Везде все в порядке. Тихо. Спокойно. Хорошо.

Через несколько дней после выполнения поставленной задачи, марш на машинах домой. С грузинских долин с мягким, теплым климатом, дорога, петляя, уходит все выше и выше в горы, в прекрасную и суровую Армению.

Проехали селение Гер-Гер, в нем наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин провел ночь, затем подъем на Пушкинский перевал — в этих горных лесах на этой дороге, говорят, он встретил повозку с Грибоедовым, потом проезд по многокилометровому туннелю и — чудо — сверкающая вершина снежного, двухгорбного Алагёза; небольшой спуск и слева остается третий по величине город Армении Кировакан, а направо снова горы, вот промелькнул элеватор Спитака, крутой горный каньон, путь дальше вдоль железной дороги и горной речушки Пампак, и, наконец, мы дома.

Всех возвратившихся здесь ждут с нетерпением: кого жены и дети, других — солдаты, товарищи, письма, улыбки.

Жизнь идет. Люди здесь исполняют преданно и честно свой гражданский и воинский долг.

* * *
Как хочется увидеть родную русскую березу, походить по сосновому лесу. Как тянет туда, к нашим низинам, рекам: Волге, Днепру, к родной природе, хотя здесь так красиво: летом чудесные альпийские луга, а зимой сверкающей белизны снег, а воздух, чудо-воздух!

На учениях в Азербайджане

И снова учения. Теперь Каспий. Солнечный Азербайджан. Лето. Солнце печет нещадно, не спасает даже близость моря и оно само.

Майор Сергей Волгин с сорока выпускниками Азербайджанского института нефти и химии имени Азизбекова отдыхает, сидя на берегу после сборки и подачи на танкер резинотканевого трубопровода. Вдали качается на волнах большой морской танкер, к нему по проложенному трубопроводу течет авиационный керосин.

Но что это?

Разрывается протянутый вместе с трубопроводом стальной трос, а затем рвется трубопровод, и топливо хлещет в море.

— Закрывай задвижку, — кричит Сергей солдату, сидящему у концевой задвижки, а сам, вместе с остальными, ведя их за собой, бросается в море вытаскивать лопнувший рукав.

Потом подходит спущенная с танкера моторная лодка, на которую подается конец запасного рукава вместе с новым тросом. Еще какое-то время и подача горючего на танкер возобновится.

И снова Грузия – полигон Караязы

Этот выезд в поле для командира части подполковника Волгина был самым масштабным, ответственным, опасным и интересным.

Холмы, пески грузинского полигона Караязы приняли и разместили эшелоны с оборудованием, техникой, людьми и прибывшую своим ходом большую автомобильную колонну под командованием Сергея Волгина.

Утром, после первой ночи, когда были наспех поставлены палатки, Сергей, выйдя из своей штабной машины, с изумлением увидел: палатки не стоят, как было вечером, а лежат на спящих людях. Ночной ветер за каких-то полчаса все повалил, разметал и исчез.

Но всё в порядке. Построение. Проверка. Завтрак и работа: перевозка со станций имущества прибывающих железнодорожных эшелонов, их разгрузка, расстановка, обвязка трубопроводной арматурой под залив и слив, потом прием окислителя и горючего в эти резервуары и так все это в течение нескольких дней этой трудной, но очень важной подготовительной работы.

И, наконец, самая важная, ответственная ночь — залив батальона подвоза ракетного топлива: опасный, регламентированный. В свете фар перекатчиков, заправляемых «Уралов» и «КРАЗов», мелькают люди в спецодежде с противогазами на лице, кругом дым от испарения проливов и нейтрализации окислителя.

Глубокой ночью, после шести часов наитруднейшей работы, все было кончено.

Сергей со своим помощником майором Шестаковым проверяет свой личный состав, благодарит всех за выполненную работу и только после этого дает возможность людям отдыхать — спать.

Большая, боевая важнейшая работа выполнена успешно.

Затем несколько дней уходит на свертывание, вывоз имущества и оборудования, на погрузку в эшелоны и после этого большая большегрузная автомобильная колонна под командованием подполковника Волгина снова в пути, в родные горы Армении, по дорогам Грузии, Азербайджана, к близкому Солнцу, к чистому воздуху.

Леса Германии

С поднебесья, из полюбившейся солнечной Армении, ее прекрасных суровых гор Сергей Волгин в конце семидесятых годов оказался в чистеньких лесах Германии, среди аккуратных полей и высоких сосен.

До чего же разнообразна жизнь, как прекрасны наши люди, выносливы и преданны солдаты, сколько всевозможных талантов в них, смекалки и доброты.

Жизнь, служба, как там, в горах, так и здесь в лесах сближает всех, заставляет жить по законам морали, любить жизнь, свою страну.

Как-то Сергей задержался в штабе, что-то писал, к чему-то готовился. Тихо. Работается хорошо. Наступила ночь, ее первый час. В этой спокойной тишине он сначала слышит одиночные автоматные выстрелы, потом короткие очереди, как будто идет отражение какого-то нападения, стреляют часовые всех четырех постов.

Сергей выбегает из штаба и видит, как из караульного помещения выскакивает начальник караула с двумя солдатами.

Волгин говорит рядом стоящему дежурному по части: «Я пойду с ними, а ты принимай доклады, вызови командиров», — и он присоединяется к начальнику караула, бегущему туда, где идет стрельба.

Вот и первый пост. Выстрелы уже стихли. Часовой, видя своих, поднимается из окопа у постовой вышки и докладывает командиру - Сергею: «Услышал выстрелы со второго поста и решил поддержать рядового Ганиева, который стоит там».

— Не стреляй больше, смотри за лесом, — успокаивает его Сергей, и все бегут дальше.

Там, рядовой Ганиев докладывает, что кто-то стрелял по нему из леса, и он ответил тем же.

Сергей оставляет с ним еще одного солдата и уходит к следующему часовому.

Все успокаиваются.

Возвратясь в штаб, Сергей, прибывшему командиру роты охраны, приказывает прочесать местность за периметром.

Через два часа местность проверена, никого там не обнаружено.

Так вот бывает.

* * *
Надо срочно ремонтировать резервуар, накладывать на его огромное днище листы стали, так как электрохимическая коррозия прострелила в его отдельных местах мелкие отверстия диаметром два-пять миллиметров, через которое утекало горючее.

Высококвалифицированный сварщик, приехавший из самого Союза, уже три дня сидит без дела, отказывается варить днище этого казематного, подземного, тысячекубового резервуара, боится взрыва паров от ранее хранимого в нем авиационного керосина, как в самом резервуаре, так и под его днищем, куда ушло кубов двадцать горючего.

Что же делать? Что предпринять? Как заставить сварщика начать работу?

Сергей после проветривания и промывки резервуара раствором шепелина зажигал в нем огонь, но нет, сварщик не решается производить сварочные работы, мотивируя своим главным доводом: под днищем резервуара есть горючее и оно может при резке и сварке металла взорваться.

— Ладно, решает Сергей, — он здесь за все отвечает, он уверен, что все будет нормально, он видел тогда в далеком Забайкалье, на Маньчжурке, как при такой безысходности, сварщик его передвижной ремонтной мастерской Павел Иванович Несмеянов подставлял электрод к отпотине заполненного горючим резервуара и накладывал сварочный шов, и течь устранялась.

— Алеша, — обращается Сергей, командир части, к ефрейтору пожарной команды Алексею Топчаку. — Пойдешь со мной в резервуар, ты мне нужен, я разрежу днище резервуара, чтобы сварщик потом начал сварочные работы.

Он видит глаза солдата, его недоумение и нерешительность, но затем слышит ответ, - Пойду, товарищ подполковник.

В обед они уходят на техническую территорию, заправляют карбидом газогенератор, опускают ацетиленовый резак через верхний люк в резервуар, туда же спускают несколько порошковых огнетушителей. Все готово.

— Ну, с Богом, — говорит Сергей и зажигает горелку резака, потом он регулирует пламя, подставляет его к днищу резервуара, ждет, когда металл посветлеет, и открывает кислород.

Сергей видит прорезанное отверстие и отводит пламя, немножко ждет, но ничего, все в порядке. Тогда он снова подставляет пламя к днищу, проходит сантиметров сорок вперед, затем тридцать вбок, потом назад сорок и вбок тоже, наконец, соединяется с началом резки.

Все.

— Алеша, давай открывай огнетушитель, охлаждай песком металл, — говорит Сергей солдату.

Затем Сергей стучит молотком по куску стали и вытаскивает его. Алеша, открывай еще один огнетушитель, засыпай появившееся место из-под плиты.

— Прекрасно! Дело сделано, — говорит он солдату.

— Спасибо, тебе, Алеша, за преданность мне, за веру в командира, — благодарит он солдата.

Через несколько дней ремонт резервуара был окончен, днище проверено и сам резервуар залит горючим.

Балтийское море – под Калининградом

Теперь студеное Балтийское море, янтарный берег — действительно янтарный, так как на этом безлюдном берегу Сергей с женой, гуляя по вечерам и в выходные дни, находил выброшенные морским прибоем солнечные кусочки янтаря и мутные, но ровные так называемые чертовы пальцы.

Как замечательно в этой лесной глуши у моря километрах в сорока от Калининграда, куда не заезжал ни один артист, услышать в праздничный вечер, на который собрались все жители военного городка: мужчины, женщины, военные — песни в исполнении бывшего студента Рижской консерватории, а теперь солдата части Зейсмуса. Его пение, его концерт без музыкального сопровождения запал в душу всем. Люди от этого стали добрее, уважительней друг к другу.

Морем из Риги в Калининград

Это море. Оно стало в последнее время постоянно преследовать его.

Теперь подполковник Сергей Волгин вместе со своими подчиненными, погрузив машины, оборудование, резервуары в трех донный трюм сухогруза «Степан Халтурин», плывет из Риги в Калининград.

Море! Море! Оно вокруг него, его людей, оно плавно поднимает и опускает корабль, все время от этого какое-то туманное состояние в голове не только у Сергея, да, наверное, у всех остальных, но в душе хорошо, кругом сказочный простор и морской воздух.

Море прекрасно, как прекрасны белоснежные русские березы, покрытые сказочным багульником сопки Забайкалья, горы Армении, как прекрасна сама жизнь.

Трехдневное плавание закончено, но сколько воспоминаний оно оставило в душах солдат, прапорщиков, офицеров.

В лесах Латвии

Это был второй жилой дом, который строил Сергей хозяйственным способом за все долгие годы армейской жизни.

В военном городке под Ригой жилья для вновь приезжающих офицеров и прапорщиков нет, так как уволившиеся в запас военнослужащие никуда не выехали, не оставили квартиры, ехать-то им некуда, жизнь стала такова, что нигде их не принимают, не прописывают, никому они стали не нужны.

В том тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году, последнем году его воинской службы, повсюду слышался призыв строить жилье хозяйственным способом, тогда предчувствовались эти худшие времена.

Из подчиненных Сергея никто не знал, как строить, как выкладывать стены, класть блоки, перекрытия, да все к тому же боялись ответственности.

Сергей начал строительство в конца апреля. Он сам лично руководил всеми работами: в апреля вырыли котлован, в мае уложили фундаментные блоки, в июне-июле выложили стены и уложили перекрытия, в августе — крыша, подвод к дому воды, тепла, отвод канализации, в сентябре — штукатурные работы, электрификация, установка отопительных батарей, ванн, раковин и всего прочего, в октябре — столярка, покраска, оклейка обоев, остекление и асфальтирование вокруг дома.

К всеобщему празднику Октября двухэтажный, восьмиквартирный, с лоджиями жилой дом был сдан приемной комиссии. Реальная стоимость составила тридцать шесть тысяч рублей — это только стоимость строительных материалов, а остальное все было сделано руками солдат и офицеров части, подчиненных Сергея Волгина. В это трудно поверить, но это было, дом стоит, и в нем живут люди, благодарные тем, кто его построил.

Оценка руководства труда Сергея — сначала выговор в июне месяце и его снятие по окончании строительства; для солдат — отпуска, досрочное увольнение отслуживших свой установленный законом срок службы в запас.

К концу ноября часть дома уже была заселена, а к весне следующего года и весь дом.

Главное во всем этом — огромная благодарность людей, в каждом из них была мысль, что дом построен для них, отдающих свой воинский долг защите Родины, настигнутых перестройкой в ужасных условиях жизни.

* * *
Один километр стомиллиметровой трубы вмещает восемь кубических метров жидкости, а полуметровой — двести двадцать один куб, а если взять трубу диаметром в один метр, то для заполнения ее потребуется семьсот восемьдесят кубов.

Вот какова сохранность горючего при длительном хранении в неиспользованных трубах большого диаметра газопроводов, и предстояло определить подполковнику Сергею Волгину в 1988 году. Ему со своими подчиненными необходимо было выбранный участок стационарного подземного газопровода диаметром шестьдесят сантиметров заглушить с обеих сторон, прочистить, пропуская из конца в конец капроновый разделитель, и потом с поданных в тупик одной из станций вблизи Риги железнодорожных цистерн, проложив от них несколько километров полевого стомиллиметрового трубопровода, заполнить, все герметично закрыть и оставить под давлением на длительное хранение, периодически проверяя качественное состояние горючего через вваренные в различных точках трубопровода отборочные выводы.

Эту важную работу Сергей со своими подчиненными выполнил быстро, скрытно и качественно.

Теперь, если это потребуется, необходимо с одного конца, где находится разделитель, подать компрессором воздух, то с другого пойдет горючее, ставь раздаточные гребенки и заливай бензовозы или заправляй машины.

Данная тяжелая, но интересная творческая работа всем участникам была по душе. Люди знали, что она нужна и военным, и гражданским, это, возможно, будущее в нашей технической, экономической, военной жизни.

* * *
Все в нашей жизни имеет конец: и служба, и работа, и жизнь. Сергея все чаще тянет к солдатам. Он больше, чем необходимо, бывает в карауле: сидит, разговаривает, играет в шашки, шахматы, пьет с ребятами ночной чай, ходит на посты, расспрашивает их о жизни, мечтах, планах. Если ночью облачное небо и на нем звезды, а их столько на нем, что кажется, будто кто-то с них вот-вот должен прилететь, то Сергей рассказывает солдатам о них, о жизни там, где-то далеко, далеко. Многие из солдат верят, что там где-то есть жизнь и что мы в этом мире не одни.

Они, солдаты, все разные, все хорошие, все свои — независимо от роста, веса, национальности.

Им надо всем еще много и долго жить, учиться, творить и любить.

Они — будущее нашей страны.

* * *
Сергей смотрит на жен офицеров и прапорщиков военного городка. Нигде, ни в каком слое общества не было и нет до сих пор той верности, преданности друг другу, как в семьях военнослужащих.

Ведь только они, живущие и прожившие вместе с мужьями, вернее прослужившие вместе с ними в труднейших условиях отдаленных гарнизонов, способны пройти рядом всю жизнь, вырастить детей.

А дети, выросшие в глуши, без ровесников, среди солдат, не посещавшие детские сады, ездившие в школу за десятки и сотни километров, никогда не вырастали плохими людьми, не достойными своих родителей.

В запас

Прошло тридцать лет армейской службы, от рядового до подполковника, от солдата до командира части. Столько лет по окраинам огромной великой страны с людьми различных национальностей, взглядов, убеждений, условий и образа жизни, но никогда не обозначавших и не проявлявших какого-то превосходства друг над другом, среди самого лучшего контингента людей — молодежи, солдат.

А служба Родине продолжается уже в другом качестве. В этом весь смысл жизни Сергея Волгина.