Страшные сны. Глава 32

«Идём. Не бойся. Просто идём», - глухо и твёрдо сказал Даниэль, чувствуя, как у него дрожит всё под кожей. Нужно было возвращаться к машине по той же дороге, по которой они и пришли, чтоб уехать наконец-то прочь. Уехать - безвозвратно, навсегда из этого места, и видеть то, что они вдвоём сейчас лицезрели, в страшных снах.

В мареве медленно скользили невероятно высокие полупрозрачные силуэты. Шлейфы их одеяний развивались клубами у самой земли. Гладкие безглазые головы белели над огромными жабо. Они проходили насквозь через мраморные кресты. Их были десятки.
Кристиан хотел сорваться с места и бежать назад, в чащу. Он осторожно обернулся и краем глаза заметил их же меж стволов.

«Идём», - повторил Даниэль и впился в локоть брата, чтоб потянуть его вперёд. Он помнил последний наказ ведьмы.

Они двинулись в путь по смутно очерченной тропе. Дани не выпускал зажатый судорожной хваткой рукав де Снора. Через несколько неровных, одурманенных шагов в метре от них пронёсся по снегу чёрный маленький пушистый комок, забрался на одно из надгробий и замер, мелко дрожа. Им обоим казалось, что они попали в кошмар, но не могут пробудиться. Силуэты стали недвижны: они обернулись бесформенной гладкостью белых лиц к ним.

Кристиан еле сдерживал вопль. Он старался не смотреть на тех существ. Он ограничил поле зрения лентой дороги. Через полминуты он сдавленно произнёс: «Я так не могу больше…»

Даниэль процедил: "Можешь!" Де Снор воскликнул, вырвался и, не вытерпев, сделал попытку убежать, но тут же понял, что зря это предпринял.

То, что началось, было подобно сцене безумия, чёрно-зелёному смерчу безобразной грезы, в эпицентре которого были Дани и Кристиан. Лица тех чудовищ вскрылись пастями, они начали преследовать жертв с рёвом, невероятно длинными слепыми руками пытаясь их схватить. Ориентир – дорога – пропал. Даниэль, всячески изворачиваясь, повременно терял из вида де Снора, который тоже его выслеживал взглядом, озираясь назад. В очередной раз, когда Кристиан обернулся назад, то случилось нечто нечто непредвиденное.

Сначала всё перевернулось вверх одном. Потом де Снор услышал плеск, почувствовал скрежет песка на зубах и острую боль в лодыжке. От этого он тут же вскрикнул, так и не выявив окончательно, что с ним произошло. Единственное, что он понимал в первые секунды – это то, что он сам перевернулся на спину и что прямо над собой наблюдает лишь прямоугольник мутно-зелёного неба, ограниченный какими-то плотными стенами. Ещё чуть-чуть и он осознал, что лежит в пустующей могиле, не для него подготовленной, куда он упал, споткнувшись. Доносится рёв тех чудовищ, который мешался с бешеным стуком его сердца. Хрип горячего выдоха и холодного вздоха.
Рёв улетел, расточился… Но Кристиан оставался недвижимым, бессмысленно глядя застывшими зрачками на небо. Ему казалось, что то продолжается вечность, хотя не прошло и двух скоротечных минут.

Послышался приближающийся звук бега по мокрому таящему снегу. В прямоугольном окне странного убежища де Снора обозначился Дани, который тут же заглянул в могилу и, обнаружив там пропавшего, с облегчением вытер со лба пот рукавом. Он был весь в пыли и паутине. Впопыхах, стараясь успокоиться, он неразборчиво и быстро бормотал:

- Меня загнали в склеп… Я вспомнил всех святых. Они ушли. Надеюсь, не вернутся... Ты не хочешь встать?
- Нога-а-а, - болезненно протянул Кристиан, чувствуя, что хочет выть от боли.

- Неужели я потерял?.. - опешил Дани, шаря по карманам в поисках стеклянного флакона. Ну, ничего, у него ещё оставалось немного лекарства. Он спрыгнул вниз, в месиво из колкого льда, грязи и талой воды, сказал спокойно де Снору: «Двигайся». Его беспечность выглядела неуместной и противоречивой. Так бывает после выплеска сильнейших эмоций и после  потрясений, когда психика сдаёт и наступает меланхоличное, отчуждённое состояние. И у художника было нечто подобное. Ступор. Кристиан подвинулся. Дани лёг рядом, произнеся:

- Как в сточной канаве. Как ты тут можешь?..
- Красиво жить не запретишь, - с блуждающей улыбкой на онемевшем лице заключил де Снор. Мой герой расположился вольготно, так, что его брат плотно прижался спиной к стенке могилы.

После короткого молчания Дани решительно потянул его за ворот обеими руками. Кристиан понимал, для чего.

Тончайшая нить слюны, протянутая между их губами, на крошечный миг запечатлелась в абсенте лунного сияния.

- Вот теперь боль пройдёт, - еле слышно проговорил Даниэль.

Художник видел сейчас перед собой не его. Нет, не его. Мой герой находился в том же положении перед де Снором, что и портрет его возлюбленной в вечер их так называемого прощания. Через кожу Дани проглядывала она. Всё потому что Кристиан нутром непоколебимо почувствовал её вкус, её холод на губах и языке Даниэля. Де Снору не верилось. Он не хотел верить. Нижняя часть лица его единожды мелко дрогнула и он прошептал:

- Ты с ней.

Глядя на Кристиана, Дани понял, что ему сейчас нет смысла оправдываться. Он ровным голосом и совершенно серьёзно промолвил:

- Я с ней сплю. Потому что только она сильнее Андерса в Мидиане. Вот такая поправка. Подстраховался я. И других подстраховал.

Как сладко, как приятно говорить самую отвратительную правду!..

Де Снор положил свою голову на его грудь. Кристиан перестал существовать на некоторый срок. Они молчали. Вдруг Дани разразился смехом, восклицая с изумлением:

- Вот видишь! Я такой карнавал устроил, что тирану Андерсу до меня далеко!

Этот смех – не выражение его радости. Это истерика - безумная, трагичная истерика, в которой отразился весь его гложущий позор, стыд, недоумение, что он пал так низко. Он смеялся до слёз. Кристиан понимал его состояние, в которое тоже впал, заливаясь громким хохотом:

- А я-то думаю, почему ты всё свою девушку не угомонишь! Оказывается, что тебе на стороне хватает!
- И отец у тебя не родной. У нас отец один и тот же! Господин Кристиан Велиар! Проклятый полубог и наследник чёрной династии!

Де Снор задыхался от смеха. От смеха у него болели скулы. Всё полетело к чертям. Он выдал прерывисто, хватаясь за бока:

- Я полагал, что моя мать перед смертью бредила. А когда ты с Эсфирь впервые так сошёлся?
- Да уж в начале зимы. Я думал, что умру, а она меня спасла. А потом, конечно, было чу-у-удно!
- И как она?..
- Я никогда не испытывал и не видел такого – она изумительно развратна… С ней можно делать всё, что угодно, и столько, сколько угодно.
Кристиан утирал со своих щёк и скул раненой грязной рукой сами по себе скатывающиеся слёзы, мешая их с кровью. С улыбкой, закостеневшей на его лице, он апатично промолвил, глядя в никуда:

- …Ты её используешь. Ты её заставляешь мучиться. Из-за тебя она так страдает. Она в тебя влюблена. Только в ней это чувство как проблеск в чёрной ненависти. Но она в тебя влюблена…

После Кристиан прижался к его груди ещё сильнее. Он промолвил без налёта истерики и осознанно:

- Я не хочу вставать отсюда. Что дальше? Мне лучше остаться здесь. Возьми лопату и – заживо. Так лучше. Так для каждого будет лучше. Я не смогу с собой справиться и смириться с твоим предательством... Понимаешь? Что же ты наделал?..

Мой герой паниковал внутри из-за пришедшего озарения, прояснения, но не показывал это. В голове у Даниэля металось: «Зачем я сказал правду?! Чем это чревато?.. Кристиан же отомстит, как только угодно. Он пойдёт к Вуну и как бывший «инкогнито» расскажет о том, кто сорвал теракт. Вун победит... Кристиан может сделать что-то с Адели... Всё вернуть на круги своя! Сейчас же! Как?! Неужели… неужели мне и сейчас нужно будет надеть маску… Да, именно».

Да, именно! Теперь он будет не умалчивать свою подлость, горя от угрызений совести. Теперь он станет действовать со всей дьявольской искусностью, со всем своим мастерством. Он применит своё оружие не только к убийце и преступнику Андерсу, но и по отношению к дорогому для себя Кристиану. И не будет уже разницы между врагом его и его другом, братом, потому как уже все люди превратятся в одно – в ступени, по которым он шагает к своей цели. Как он это отчётливо понимал…
Он облачился в лёгкую и шутливую непринуждённость, взял лицо Кристиана в ладони, глядя прямо, и со смешком выдал:

- Смотри на меня! Я соврал! Я снова нагло и по привычке соврал. Я видел твою любимую всего однажды вблизи, когда Вун меня подозвал за столик. Как ты вообще мог подумать, что я такое двуличное ничтожество?

- Я не верю, - мрачным голосом проговорил де Снор. Он весь выражал беспощадный лёд. Он не узнавал теперь Дани ни в одной его черте. На месте него был… кто-то другой. И этот кто-то другой был уродлив.

В ночном мареве сейчас на Даниэля тоже смотрел не его Кристиан, а некто, напоминающий жестокого, непримиримого Торесена. 

- Кристиан… И… ты полагаешь, что я посмел бы?  - изумительно играя свою роль, озабоченно и оскорблённо произнёс Дани, точно реплика художника его обидела до глубины души.

- Я не верю тебе, лжец, - улыбнулся Кристиан призрачным зеленоватым демоном. Кровь с левой ладони Даниэля чёрной липкой лавой сочилась по его холодной коже.

- Нет же! Это я! Я тот, кого ты знаешь! Мы же продолжения, части друг друга, мы же вместе – целое, неделимое. Поверь, что я сам не хотел… не хотел играть. Сейчас. Но я уже болен азартом игры, когда нужно выдавать себя за другого. Кем бы я был, если сказанное здесь оказалось бы настоящим?.. – его речь напоминала огненный паводок. Он не давал отчёта себе в том, что истинно в его нынешних словах, а что нет.
 
Кем бы он был? Кристиана страшило то, кем бы он прекратил быть. Даниэль перестал бы значиться крайне необходимым, ценным и обожаемым в его мире, в его коконе. Де Снор лишится его, снова канет в одиночество. А Королева его? Да, если она влюблена именно в Даниэля, то он её яро возненавидит. Кристиан поддался иллюзии. Неосознанное самосохранение.

- Это неправда, да? – неловко спросил де Снор, плотно смежив дрожащие тонкие веки.
- Это… это слякоть, грязь, смешанная со снегом, с нашей с тобой кровью! Не больше!
- Прости меня. Как я мог в тебе усомниться?..
- Всё в порядке. Всё отлично… У меня с ней ничего нет. Это невозможно.
Нефритовая преисподняя. Невидимки вышли с кладбища. Сели в машину. Всё в порядке. Всё отлично.
 
- …У меня такое чувство, что мы остались там, в могиле. Как будто не выбирались, - задумчиво вымолвил Кристиан.

…А противоядие таилось в нагрудном левом кармане Даниэля, как он скоро выяснил.