Колькино сафари

Кольке четырнадцать лет, и с ним уже водит дружбу Мишка-охотник. Охотник – это Мишкино прозвище. Ему уже тридцать, он не женатый, и поэтому в его однокомнатной квартире в вытянутом одноэтажном доме на четыре хозяина всегда много всякого народа. В любое время суток здесь можно застать кого-нибудь из многочисленных Мишкиных друзей. Обычно, разговаривая о том о сём, они попивают чифирь с карамельками и курят. Бывает, что кто-нибудь приходит с водкой или вином. Но сам Мишка не пьёт или пьёт очень редко и помалу – когда-то он пил немерено, а пять лет назад ему удалили больше половины желудка. 
Мишка действительно классный охотник и рыболов. Он практически постоянно, в любое время года или бродит по окрестным полям с ружьем, или шарит с острогой по весенним блюдцам, оставшимся после разлива реки, или же уезжает на своём мопеде на обыкновенную летнюю рыбалку с толстой связкой удилищ и кучей снастей. Соседки с нетерпением поджидают его, чтобы купить свежей рыбки – берёт Мишка недорого.
Вчера вечером Мишка, наконец, пообещал Кольке взять его с собой на охоту и даже выделить старенькую, с отполированной до блеска ложей одностволку шестнадцатого калибра. Надо ли говорить о том, что всю предыдущую ночь Колька практически не спал.

Мишка сказал, что они попытаются добыть лиса, с которым он знаком ещё с зимы: в феврале тот ушел у него из капкана.
Колька с заряженным ружьём и дополнительным патроном в кармане должен был идти по ветрозащитной тополевой высадке с дикорастущим кленом и гнать этого хитрого кобеля на Мишку, который встал в засаде на другом конце защитки. То, что лис должен быть здесь, Мишка не сомневался.
– Если увидишь достаточно близко – стреляй. Меня только не зацепи, – наставлял охотник Кольку, у которого от волнения страшно потели ладони обеих рук.
В кирзовых сапогах с толстой подошвой, Кольке не страшны были ломающиеся сухие ветки под ногами. Заходить в паутинную чащобу нужды, в общем-то, не было, но Колька шёл напропалую, ощущая себя в диких джунглях. И вон лиса мелькнула рыжим пятном в зеленых кустах между деревьев и пошла в сторону Мишки. В следующее мгновение раздался выстрел, сразу ещё один. Колька сорвался и со всех ног побежал к месту развязки. Сердце выпрыгивало из груди от охватившего его охотничьего волнения. Этот азарт на протяжении многих-многих веков человеческой эволюции испытывает каждое поколение мужчин. Да, наверное, и раньше, ещё тогда, когда, если верить Дарвину, пребывал он в шкуре животного и переходил постепенно в человеческое состояние. Животные тоже ведь испытывают охотничий азарт. Посмотрите на кошку, поджидающую удобного момента для нападения на мышь или воробья: как ходит всё её гибкое тело, как играет хвост, по движению которого можно читать план боевых действий! И как потом самодовольно и победно звучит её рычание сквозь сжатые, удерживающие добычу, зубы!   
Лиса лежала на правом боку как будто была давным-давно неживой. Кровь из ран от двух-трёх картечин в голове и ниже в боку уже не сочилась.  Легкий ветерок пошевеливал редкий неопределенного цвета волос. Вся она была какой-то худой и некрасивой. Колька обратил внимание на длинные вытянутые соски у неё на животе, совсем не розовые, и это вызывало у него дополнительное чувство отторжения.
– Краса-а-ва, – протянул он, тем не менее, глядя на Мишку, стоящего рядом с переломанным ружьём. Дымок из стволов уже не шёл.
– Да херня. И кормящая, и в линьке, – разочарованно, но ровным голосом заметил Мишка и сложил двустволку.
Он приподнял лису за хвост . Колька увидел, как с остывающего тела зверя массово сходят на землю блохи.
– Сейчас подвесим вот сюда. Пускай сбегут все, а потом вернемся и обдерём, – сказал Мишка, встраивая пока не задеревенелую, вихляющуюся тушку в развилок клёна.
– Пойдём. Может, ещё встретим…  – позвал он и, закинув ружьё за спину, зашагал.
Колька последовал за ним, всё время оглядываясь. Охотничий азарт куда-то пропал, а его место заступило чувство… – если бы Колька смог его сформулировать, – оскорбленного эстетического порядка, что ли. Радужные краски окружающего мира в его сознании поблекли вдруг, как будто кто-то злой и пошлый – просто из куража, назло всем, – взял и выплеснул ведро помоев на цветущий розовый куст. 
Колька плёлся сзади, отставая всё время шагов на пятнадцать-двадцать, намеренно не догоняя Мишку. Ружейный ремень через плечо уже не вызывал былого восторга при взгляде на него, да и само ружье ощущалось теперь неуместной лишней ношей. Мишка сначала то и дело оглядывался, как бы приглашая Кольку идти рядом, но Кольке не хотелось с ним разговаривать. Да и ни с кем вообще. Отличное с утра настроение вконец испортилось. Солнце вдобавок нещадно палило сверху, напекая голову. Колька вдруг обнаружил, что оставил свою зелёную армейскую шляпу с полями (совсем, как у охотников Хемингуэя) там, где в кленовом развилке осталась убитая лиса. Ему было жаль шляпы, это был подарок от соседа Витьки, который отслужил армию в Средней Азии. Но возвращаться к тому месту не хотелось, и он обдумывал, что скажет Мишке, чтобы не идти с ним обратно за лисой. 

Подняв от задумчивости голову, Колька вдруг обнаружил, что они входят в поселок. Мишка остановился и поджидал его, раскуривая папиросу.
– Дрянь лиса, – сказал он, когда Колька приблизился. – Шкурой делать нечего.
– И-и... А как теперь? – спросил Колька, не поняв, как отнестись к этому заявлению.
– Да никак. Собаки дикие подберут. Она невысоко, – выпуская изо рта едкий дым, резюмировал Мишка.
– Ладно. Я домой. Пойдёшь? Крепкого чайку заварим?
– Нет. Я тоже домой, – отказался Колька. Его всегда тошнило от чифиря.
– Шляпу я там оставил, – сказал он, передавая Мишке ружьё и второй патрон.
– Ладно. Завтра пойду, подберу. Никуда она не денется. Давай.
Они ударили по рукам и разошлись в разные улицы.