Про дельфинов

  Дельфины – умнейшие создания. Некоторые учёные утверждают, что они являются второй разумной цивилизацией на нашей планете – возможно, более разумной, чем наша. Уникальный словарный запас дельфинов насчитывает, по самым скромным подсчётам, несколько тысяч слов – и ни одно из них до сих пор до конца не понято, известно лишь, что каждый дельфин имеет имя, по которому они зовут друг друга, и могут даже разговаривать друг о друге в третьем лице. Но, вот ведь удивительно – старательно изучая дельфинов, люди до сих пор не знают о них ничего, и не понимают ни единого слова. И до сих пор непонятно, отчего дельфины иногда выбрасываются на берег – и поодиночке, и стаями в сотни особей. «Сломался сонар», – говорят люди, – «Точнейшее устройство, различающее креведку за километр – но надо же, ломается, как и у нас ломается иногда вся бытовая техника. Дельфинам кажется, что там море – а там совсем не море, а суша – и вот, плывут они по суше, а им кажется, что они плывут по морю – так и умирают, оставляя за собой только бесполезные трупы». Хорошая теория, и вроде бы всё объясняет – но, тем не менее, многое остаётся непонятным. Можно поверить в то, что у дельфина сломался сонар – у людей тоже иногда болит голова, ломит ноги, и не стоит хер – но не может такого быть, чтобы сломалось у сотни дельфинов сразу. Да и любое млекопитающее – хоть дельфин, хоть человек, – убивается невероятно тяжело, ибо создано для того, чтобы жить и выживать в любых ситуациях. Есть у живых существ безусловный рефлекс сохранения жизни – и, когда дельфин уже на берегу, или человек начал процесс собственной смерти, но ещё не закончил – все существа делятся тогда на две категории: одни – поворачивают вспять, другие же впадают в азарт и как можно быстрее завершают начатое. В любом случае, существа понимают, что они делают – и у дельфинов, выбрасывающихся на берег, вряд ли может что-то там сломаться. Впрочем, этот вопрос больше риторический, но не задавалась такими вопросами толпа с плакатами, пикетирующая дельфинарий уже вторые сутки. «Свободу дельфинам!», – говорили плакаты, – «Дельфин и человек братья навеки!», – и другие, совсем уж непонятные таблички. Тем временем дельфины мирно спали, покачиваясь на искусственной глади, в углу бассейна – в другом же углу, любя порядок, были ими бережно соскладированы разноцветные мячики, надувные резиновые игрушки, и другие, предназначенные для игр и дела, духовные предметы. Приезжал человек в строгом костюме, говорил о чём-то с протестующими, и долго ходил по берегу бассейна, вглядываясь в спящих дельфинов. Наутро же были разбужены они служащим, и обнаружили открытыми двери и шлюзы, – «Плывите в океан!», – махал руками работник. Один из дельфинов хотел было добраться до большого разноцветного мячика, чтобы взять его с собой, в новую непонятную жизнь, – но, будучи пойман в воздухе, был тоже препровождён наружу, после чего двери дельфинария были закрыты для них навсегда.
 
  «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и плазменный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни». Будучи изгнанными из рая, дельфины стояли в воде вдоль береговой полосы. Позади них уходила в бесконечность толща воды, бывшая там от века, в которой точнейшие слуховые приборы улавливали ход рыб, и перемещения подводных кораблей, и тихие разговоры утопленников. Но никто из дельфинов не обращался назад, к никчёмному и ненужному бурлению волн – а всё смотрели они на закрытые двери, – кто со смиренным вопросом «Почему?», а кто и с возмущением, бесполезным в своей бессмысленности. Позади же, в глубинах, проплывали косяки неизвестных рыб, бывших до того только едой, и вдруг оказавшиеся живыми, юркими, и наделёнными сознанием. «Ныне проклята из-за тебя земля: в муках будешь ее плоды добывать. Колючие кусты она тебе произрастит, полевою травою питаться будешь, и в поте лица добывать свой хлеб. И вернешься ты в землю, из которой был взят, потому что ты пыль и вновь станешь пылью». Неделю, наверное, стояли дельфины возле берега, у закрытых врат – а потом начали расплываться, кто поодиночке, кто небольшими стаями – в соответствии с характером, – ибо у каждого дельфина есть собственный характер. Также у каждого дельфина есть имя, и сложнейший язык – непонятный пока людям, но насчитывающий, по самым скромным подсчётам, несколько тысяч слов. И отплыл один из дельфинов подальше от берега, в холодные морские волны, и уснул, покачиваясь на них, не боясь заболеть и простудиться – ибо всё, связанное с собственным здоровьем, было ему уже всё равно, – то, что его действительно волновало, осталось за навсегда закрытыми вратами. И приснилось ему далёкое будущее – когда люди, расшифровав наконец-то их язык, приходили к дельфинам, и говорили с дельфинами. Тихо покачивалась во сне тёплая гладь бассейна, и колыхались на ней мячики, резиновые игрушки, и другие духовные предметы, в беспорядке разбросанные по его поверхности. Двое рабочих в спасательных жилетах, серьёзный человек в строгом костюме, и несколько протестующих с плакатами установили на берегу какое-то хитрое техническое устройство, и находились возле него в ожидании, нажимая кнопки и крутя регуляторы.
  – Привет!, – просвистел наконец прибор по-дельфиньи.
  – Привет!, – ответил ему дельфин.
  – Привет!, – опять выдала коробка, – люди же вокруг смотрели на неё с торжеством.
  – Привет!, – опять ответил дельфин, – диалог становился всё более бессмысленным.
  – Туда!, – показал рукой человек в костюме на закрытые шлюзы в углу бассейна.
  – Там ничего нет, – с удивлением ответил дельфин, проследовав за рукой взглядом.
  – Мы тебя любим, – пробормотал прибор, а люди вокруг него, все поголовно, изобразили на лицах нежные улыбки, указывая руками на систему шлюзов в углу бассейна – из-за чего напомнили сборище старинных комедиантов или врачей в смертной больничной палате, провожающих больного в последний путь.

  Ничего не ответил дельфин во сне, и замолчало точное устройство, ибо всё равно не имело никакого смысла – и зачем нам несколько тысяч слов в сложнейшем языке, если мы совершенно не умеем ими пользоваться. Дальнейший же сон стал абсолютной фантасмагорией, и были в нём тонущие корабли и огромные штормовые волны – из разряда тех снов, что увлекают, пугают, но не запоминаются совершенно. Проснулся же дельфин от адского холода морской воды, продирающего до мозга костей, и проникающего в самую душу. По привычке он ощупал местность радаром – метрах в двухстах в глубине плыл косяк рыб, и хотя голод давал о себе знать уже давно – плыть никуда не хотелось, ибо не было никакой радости в пище, добытой в поте лица своего, а не принятой из рук – дельфин подумал, что гонка за рыбами в холодных глубинах – не только лишённое практического смысла, но и весьма унизительное занятие.
 
  Дельфины – умнейшие создания. Научные теории гласят, что именно они были потомками древних атлантов из затонувшей по недосмотру легендарной страны. Их словарный запас, состоящий из писков, визгов, и неразличимых человечьему уху радиоволн, составляет, по самым скромным подсчётам, несколько тысяч слов. Но вряд ли можно сказать, что мы хоть что-нибудь про них знаем – и уж тем более непонятно, отчего дельфины иногда выбрасываются на берег. Набранная скорость, рассекающие гребни волн поперёк, одну за другой – заставила забыть о промозглом холоде моря, а, если не останавливаться, а плыть всё быстрее – то и забыть навсегда. Впереди, за береговой полосой, виднелись врата рая – без рабочих в спасательных жилетах, без детей и яркого света – рая заброшенного, не нужного, оставленного богами. И хотелось дельфину стать тенью в этом погружённом во тьму раю – печальной и одинокой. Выпрыгнув из воды далеко, насколько только мог, он ударился о стальные ворота, ответившие грохотом металла, и упал на песчаный берег.