Уезжаем

 
   Вещи вынесены на улицу – ждут контейнера. Пригорюнились перед дальней дорогой туго перетянутые тюки – толстые тёти-тыквы в мелкий цветочек, в  крапинку и без, плюшевый коврик с древним греком, фотографии в обувной коробке. В ящики натолканы тарелки, завёрнутые по одной в газету, нужные-ненужные привычные мелочи. Баян подпоясан кушаком от летнего халатика. Тесно прижались щекой к щеке словари, журналы, книги, обхваченные бельевой верёвкой. Мелки, ведёрко, новая битка остаются Лене.  Лопате – глиняные свистульки, собранные по углам, и брючки, сшитые мамой из распоротого военного галифе специально для неё. В полупустых комнатах гулко. Величественная бабушкина кровать, с триумфом въехавшая  на место  Татьянкиного корыта и моей раскладушки, роскошно раскинула рюши  и  тюлевые накидки. На дверном косяке – чёрточки химическим карандашом: я была такой, такой и такой. ( «В деда – така долгонька»,- любуется бабушка Саша. «Дылда  вымахала, а ума не набралась», -  укоризненно  качает головой папа, когда Танюшка наябедничает.) На стене под гвоздём – тонкий полумесяц от козырька папиной  фуражки.
   Папа поступил в военную  академию.
   - Пока найдёте квартиру, поживёте под Ленинградом, в Мельничьих Ручьях, на даче моего двоюродного брата, - сказал на прощанье дядя Яша.
   Контейнеры перевозят вещи, а мы с мамой и Татьянкой едем в отпуск.