Вальдшнепы. Ги де Мопассан

Моя дорогая, Вы спрашиваете меня, почему я не возвращаюсь в Париж; Вы удивляетесь и почти сердитесь. Причина, которую я сейчас Вам сообщу, без сомнения, возбудит Ваше негодование: разве охотники возвращаются в Париж, когда летят вальдшнепы?
Определённо, я понимаю и достаточно люблю городскую жизнь, которая идёт из спальни на тротуар, но я предпочитаю спокойную жизнь, грубую осеннюю жизнь охотника.
В Париже мне кажется, что я никогда не выхожу на природу, потому что улицы – это просто большие общие комнаты без потолка. Разве между двумя стенами, между мостовыми из дерева или камня, где взгляд постоянно натыкается на здания, а на горизонте не видно зелени – разве там есть луга или леса? Тысячи соседей задевают вас локтем, толкают вас, разговаривают с вами, приветствуют вас, и тот факт, что на мой зонт падает вода в дождливую погоду, не является достаточным для того, чтобы у меня появилось ощущение пространства.
Здесь же я очень точно и тонко понимаю разницу между «в доме» и «снаружи»… Но я не об этом хотел Вам рассказать…
Итак, летят вальдшнепы.
Нужно сказать, что я живу в большом нормандском доме, в долине, рядом с маленькой речкой, и охочусь почти каждый день.
В другое время я читаю; я читаю даже такие книги, о которых парижане не знают из-за недостатка времени: очень серьёзные, глубокие, любопытные книги, написанные каким-нибудь смелым учёным-гением, иностранцем, который провёл всю жизнь, изучая один вопрос и наблюдая за одними и теми же фактами, которые относятся к влиянию функций наших органов на наш ум.
Но я хочу рассказать Вам о вальдшнепах. Двое моих друзей – братья д’Оргемоль – и я остаёмся здесь в течение охотничьего сезона в ожидании первых морозов. Затем, когда эти морозы начинаются, мы уезжаем на их ферму в Каннто рядом с Фекампом, потому что там есть маленький прекрасный лесочек, божественный лесочек, в котором селятся все пролетающие вальдшнепы.
Вы знаете братьев д’Оргемоль, этих двух гигантов, этих потомков первых нормандцев, этих двух самцов старой и могущественной расы завоевателей, которая захватила Францию, Англию, поселилась на всех берегах Старого Света, повсюду воздвигла города, переплыла в Сицилию, создав там восхитительное искусство, победила всех королей, разграбила самые гордые города, облапошивала Пап в их хитростях и играла с ними, будучи более продувной, чем эти итальянские понтифики, и оставила детей во всех кроватях планеты. Д’Оргемоли – это нормандцы высшей пробы, они – полностью нормандцы: голосом, произношением, духом, светлыми волосами и глазами цвета моря.
Когда мы собираемся вместе, то болтаем на местном жаргоне, мы живём, думаем, действуем по-нормандски, мы становимся нормандцами более, чем фермеры этих земель.
И в течение 2 недель мы ждали вальдшнепов.
Каждое утро старший брат Симон говорил мне:
- Э, ветер дует с востока, будет мороз. Они прилетят через 2 дня.
Младший, Гаспар, более точный, ждал, пока подморозит, чтобы делать заявления.
В прошлый четверг он вошёл ко мне в спальню, крича:
- Земля вся белая! Ещё пару таких деньков, и мы поедем в Каннто.
Действительно, через 2 дня мы отправились в Каннто. Вы бы смеялись, если бы увидели нас. Мы разместились в странной охотничьей колымаге, которую когда-то смастерил мой отец. «Смастерил» - это единственное слово, которое я могу употребить, говоря об этом монументальном средстве передвижения, или, скорее, об этом катящемся сотрясателе земли. Внутри есть всё: ящики для провизии, ящики для оружия, ящики для багажа, ящики для собачьих рожков. Всё убрано по местам, кроме людей, которые примостились на банкетках, так высоко, словно сидят на 4-м этаже, и их катят 4 гигантских колеса. На эту высоту поднимаются, как могут, с помощью ног, рук и даже зубов, так как никакой подножки не предусмотрено.
И вот, двое братьев и я штурмуем эту гору, одетые в смешные лапландские наряды. На нас – шкуры барашка, под брюками – огромные шерстяные чулки, а под ними – шерстяные гетры. На головах – чёрные меховые шапки, на руках – белые варежки. Когда мы устраиваемся, Жан, мой слуга, даёт нам наших бассетов, которых зовут Пиф, Паф и Мусташ. Пиф принадлежит Симону, Паф – Гаспару, а Мусташ – мне. Они больше похожи на 3 маленьких крокодилов в шерсти. Они длинные, низкие, кривоногие и такие мохнатые, что похожи на жёлтые кусты. Их чёрные глаза едва видны под бровями, а белые клыки – под бородами. Их никогда не закрывают в специальном отсеке для собак, предусмотренном в колымаге. Каждый из нас держит свою собаку под ногами, чтобы сохранить тепло.
И мы отправились, безбожно трясясь. Мороз был сильный. Мы были довольны. К 5 часам мы были на месте. Фермер, хозяин Пико, ждал нас перед дверью. Он – весельчак небольшого роста, кругленький, коренастый, сильный, как дог, хитрый, как лиса, всегда улыбающийся, всегда довольный, умеющий сделать деньги из всего.
Сезон вальдшнепов – это большой праздник для него.
Ферма – это обширные угодья. Старый дом стоит в яблоневом дворе, окружённом 4 рядами буков, которые круглый год задерживают ветер с моря.
Мы входим в кухню, где, к нашему счастью, горит славный огонь.
Наш стол стоит возле высокой печи, на нём стоит жирная курица, чей сок стекает в глиняное блюдо.
Нас также приветствует хозяйка, высокая молчаливая женщина, очень вежливая, очень занятая хлопотами по дому. Её голова занята делами и цифрами, ценами на зерно, на птицу, на баранину, на говядину. Она очень любит порядок во всём, она строга, её ценят во всей округе.
В глубине кухни протянулся большой стол, где сидят слуги всех мастей: каретники, крестьяне, подмастерья, помощницы в хозяйстве, пастухи. Все они молча едят под внимательным взглядом хозяйки и смотрят, как мы ужинаем с хозяином Пико, который отпускает шуточки. Затем, когда все её подручные насытились, мадам Пико берёт с угла стола свой быстрый скромный ужин и ест, присматривая за служанкой.
В обычные дни она ест вместе со всеми.
Мы все втроём – братья д’Оргемоль и я – ложимся спать в выбеленной комнате без мебели, в которой стоят только 3 кровати, 3 стула и 3 умывальных таза.
Гаспар всегда просыпается первым и играет зорю. Через полчаса все уже готовы и отправляются в лес вместе с хозяином Пико, который охотится вместе с нами.
Хозяин Пико предпочитает меня своим хозяевам, братьям д’Оргемоль. Почему? Без сомнения, потому, что я – не его хозяин. И вот мы с ним идём с правого фланга, а братья – с левого. Симон идёт за собаками, которых держит на одном поводке.
Потому что мы охотимся не на вальдшнепов, а на кроликов. Мы уверены в том, что вальдшнепов нужно не искать, а находить. Они падают сверху, и ты просто убиваешь их, вот и всё. Когда хочешь специально встретиться с ними, никогда не преуспеешь. Эти звуки, раздающиеся в свежем утреннем воздухе, действительно красивы и странны: короткий гром выстрелов, затем ужасный голос Гаспара, который доходит до горизонта и орёт: «Вальдшнеп! Готов».
Я же веду себя хитрее. Когда я убиваю вальдшнепа, я кричу: «Кролик!» Я с триумфом вытаскиваю птиц из ягдташа, когда мы собираемся обедать в полдень.
И вот мы с хозяином Пико находимся в этом маленьком лесу, где мёртвые листья падают с мягким продолжительным шелестом, сухим и немного грустным. Воздух холоден, он слегка колет глаза, нос и уши. Белая пудра запорошила траву и землю, коричневую от вспашки. Но по телу разливается тепло из-за барашковых шкур. Солнце весело светит в голубом небе, хотя совсем не греет. В такие свежие зимние утра хорошо бывает поохотиться в лесу.
В той стороне леса раздаётся собачий лай. Это Пиф. Я знаю его голос. Затем наступает тишина. Затем – ещё крик, затем – ещё, и Паф, в свою очередь, подаёт голос. Что же делает Мусташ? А! Вот он пищит, как цыплёнок, которому сворачивают шею! Он поднял кролика. Внимание, хозяин Пико!
Они удаляются, приближаются, затем снова уходят и подходят. Мы следуем за их непредсказуемыми перемещениями, бежим по тропинкам в бодром духе, положив палец на гашетку.
Они поднимаются на равнину, мы – за ними. Внезапно тропинку пересекает серая тень. Я вскидываю ружьё и стреляю. В голубое небо поднимается лёгкий дымок, и я замечаю на снегу белый меховой комочек, который шевелится. Тогда я кричу изо всех сил: «Кролик! Кролик! Готов!» И показываю его троим псам, троим шерстяным крокодилам, которые радуются, виляя хвостами. Затем они исчезают, чтобы искать следующего кролика.
Хозяин Пико присоединяется ко мне. Мусташ начинает тявкать. Фермер говорит:
- Это может быть заяц. Нужно идти к опушке.
Но в тот момент, когда я вышел из леса, я заметил в 10 шагах от себя пастуха хозяина Пико, немого Гаргана. Он завёрнут в своё огромное желтоватое пальто, на нём – шерстяная шапочка, и он вяжет чулок, как делают пастухи и у нас. Я сказал ему по обычаю:
- Здравствуйте.
Он поднял руку в приветственном жесте, хотя и не слышал моего голоса. Но он видел движение моих губ.
Я знаю его уже 15 лет. Вот уже 15 лет я вижу его каждую осень, как он неподвижно стоит на краю поля и вяжет. Его стадо следует за ним, как свора собак, повинуясь одному взгляду.
Хозяин Пико сжал мне локоть:
- Вы знаете, что этот пастух убил свою жену?
Я ошарашен:
- Гарган? Глухонемой?
- Да, этой зимой. Его судили в Руане. Я вам сейчас расскажу.
Он увлёк меня в лес, так как пастух мог прочесть слова по губам, как если бы слышал их. Он понимал только своего хозяина, перед его лицом он не был глухим, а хозяин, со своей стороны, понимал, как волшебник, всю пантомиму немого, все жесты его рук, складки щёк и отражения в глазах.
Вот эта простая история, мрачные факты, которые случились в этой деревне.
Гарган был сыном добытчика мергеля. Его отец спускался в мергельные карьеры, чтобы добыть этот мягкий камень, белый и тающий, которым посыпают землю. Гарган родился глухонемым, и его воспитали так, чтобы он стерёг коров вдоль придорожных канав.
Затем его нанял папаша Пико, и он стал пастухом на ферме. Это был превосходный пастух, преданный, умеющий непостижимым образом вправлять вывихи.
Когда нынешний Пико начал управлять фермой, Гаргану было 30 лет, а казалось, что 40. Он был высоким, худым и бородатым, как патриарх.
К этому времени умерла одна хорошая крестьянка по фамилии Мартель и оставила дочь 15-ти лет, которую все звали Каплей из-за её неуёмного пристрастия к водке.
Пико нанял эту оборванку для мелких работ и кормил её в обмен на труд, не платя ей денег. Она спала в риге, в конюшне или в коровнике, на соломе или на навозе, неважно где, так как о ночлеге таких босоногих бродяг никогда не заботятся. Она и спала неважно с кем: может быть, с каретником, может быть, с подмастерьем. Но случилось так, что вскоре она связалась с глухим. Как соединились эти двое несчастных? Как они друг друга поняли? Знал ли он женщин до неё – он, никогда ни с кем не говоривший? Она ли сама соблазнила его, эта Ева колдобин, на обочине дороги? Неизвестно. Известно стало только то, что однажды они начали жить вместе, как муж и жена.
Никто этому не удивился. А Пико даже нашёл это естественным.
Но об этом браке без венчания узнал кюре и рассердился. Он укорил мадам Пико, взывал к её совести, угрожал ей небесной карой. Что делать? Это было просто. Нужно было поженить их в церкви и в мэрии. Ни у одного, ни у другой ничего не было за душой: ни одних целых брюк, ни одной целой юбки. Поэтому ничто не противоречило церковным и светским законам. И их связали узами брака перед священником и мэром, и все посчитали, что это – к лучшему.
Но вот вскоре в деревне началась игра (прошу прощения за грубое слово), чтобы наставить рога бедному Гаргану. Когда он не был женат, никто не думал о том, чтобы спать с Каплей, а теперь каждый ждал своей очереди, чтобы посмеяться. Все заходили к ней на стаканчик за спиной мужа. Приключение стало настолько известным даже за пределами деревни, что господа Годервиль приехали посмотреть на это.
Ей хватало полулитра, и Капля показывала господам спектакль с кем угодно: в канаве или за стеной, тогда как в 100 шагах от неё Гарган вязал свой чулок и следил за блеющим стадом. Над ней смеялись до колик во всех кафе округи, только об этом говорили вечером перед огнём. Люди останавливались на дорогах и спрашивали друг друга: «Ты заплатил Капле за каплю?» И все знали, что это означало.
Пастух, казалось, ничего не видел. Но однажды Пуаро из Сассвилля подозвал жестом жену Гаргана за стог, показав ей полную бутылку. Она поняла и подбежала со смехом, но едва они начали свои шалости, как пастух нагрянул на них, как гром среди ясного неба. Пуаро убежал со спущенными штанами, а немой со звериными криками сжал горло жены.
Подбежали полевые рабочие. Было слишком поздно: у неё был чёрный язык, глаза вылезли из орбит, из носа текла кровь. Она была мертва.
Пастуха судили в Руане. Пико служил при нём переводчиком. Детали дела сильно позабавили зрителей, но у фермера была только одна мысль: оправдать своего пастуха, и он пошёл на хитрость.
Он вначале рассказал всю историю глухого и его брака. Затем, когда перешли к преступлению, он сам начал допрашивать убийцу.
Пико произносил медленно:
- Ты знал, что она тебя обманывает?
В то же время он задавал вопрос мимикой глаз.
Допрашиваемый качнул головой: «нет».
- Ты спал в стогу, когда застал их?
И он сделал жест, словно заметил что-то отвратительное.
Тот кивнул головой.
Тогда фермер, подражая мэру, когда тот женит, и священнику, который соединяет супругов во имя Бога, спросил своего слугу, убил ли он свою жену потому, что она была связана с ним перед людьми и перед Небом.
Пастух кивнул.
Пико сказал:
- Покажи, как это случилось.
Тогда глухой жестами показал всю сцену. Он показал, как спал в стогу, как проснулся, почувствовав, что солома шевелится, что смотрел тайком и всё увидел.
Он встал между двух жандармов и внезапно показал непристойные движения парочки, которая сплелась перед ним.
В зале поднялся дикий смех, но вскоре оборвался, так как пастух с дикими глазами, двигая челюстями и своей длинной бородой, словно кусал что-то, вытянул руки и показал движение, которым душат живое существо.
Ужасно воя, обезумев от гнева, он представлял себе, что всё ещё держит её в руках, и жандармы были вынуждены схватить его и усадить, чтобы успокоить.
По спинам чиновников прошла дрожь страха. Тогда Пико, положив руку на плечо своего слуги, сказал просто:
- У этого человека есть честь.
И пастуха оправдали.
Что касается меня, моя дорогая, я слушал конец этой истории с большим волнением. Я рассказал её Вам в грубых выражениях, чтобы ничего не изменить в рассказе фермера.
Вдруг посреди леса раздался выстрел, и ужасный голос Гаспара прогремел на ветру, как пушечный гром:
- Вальдшнеп. Готов.
Вот как я провожу время, подстерегая вальдшнепов, тогда как Вы выгуливаете в Булонском лесу первые зимние туалеты.

20 октября 1885
(Переведено 24 июня 2015)