Обменник

Началось все с недоброго утра и звонких воплей будильника. Разлепив глаза и прислушиваясь к звукам льющейся воды, было, мягко сказать, непонятно, что происходит. «Надо же было поставить на телефоне будильник со звуками льющейся воды», - подумал я. И через пять секунд меня посетила головная боль.
Что было вчера? Звонок Андрея. Его квартира, какие-то люди. Переполненная пепельница. Десять минут до закрытия магазина.

Как я попал домой? Где мои штаны? Самолет!

Я проснулся со вкусом просроченных шпрот во рту и прекрасным послевкусием выдохшейся колы. Похмелье набирало обороты. Таблеток от головы не нашлось. Чемодан ждал меня в коридоре. Слава Богу, я собрал вещи заранее. Было полпятого утра, и это означало почти катастрофу. Самолет должен был оторваться от земли в шесть.

Через десять минут я уже ловил машину.

Не успел я сказать, к какому терминалу везти мой полутруп, как почти тут же уснул.

- Амбре что надо! Успеем, - сказал добрый человек и мы тронулись.

Мне снились чудесные сны. Я плескался в океанах минеральной воды с дольками свежего лимона, где солнце мягко ложилось на живительную гладь с натуральной газацией и заставляло слегка прищуриваться.
Где не болела голова, не надо было никуда спешить, не надо было ничего ждать.

«Конечно, - подумал я, - сдачи у него не было».

Я выполз из машины у входа в аэропорт Шереметьево. Над головой гудели воздушные корабли. Сигналили машины. Крики таксистов и споры грузчиков не уступали шуму с неба. Я закурил.

Войдя внутрь, я столкнулся с безумием. Там царил хаос. Там не существовало мира. Там была четко выстроенная система выживания. Стрелки указывали, что и как тебе делать. Ты становился ячейкой механизма, который управляет тобой. И в воздухе, как приговор, звучали объявления, которые умножали безумие. 

«Вам помочь? Покажите посадочный билет. Давайте я помогу!» Кто все эти люди? Откуда они взялись?

Неоновые вывески закусочных резали глаза; желание остаться, дабы пропустить всего лишь один маленький бокальчик светлого холодного свежего пива, как инстинкт самосохранения, подталкивающий к свершению сего поступка. «Ох, как бы помог мне этот чертов бокал», - подумал я тогда.

Я прошел регистрацию и тут же отправился к выходу на посадку, минуя все соблазны.
Через какое-то время я оказался на борту. Я один из первых рухнул в кресло. Люди в спящей суете размещались и то и дело роняли свою ручную кладь. Плакали дети. Где-то молились. Куда же без этого. Кто-то перепутал место. Поднялся совершенно бессмысленный и очень громкий спор. Кто-то толкал меня в плечо, желая поменяться местами, я сказал, что уже пристегнулся.  И вот толчок, легкая претензия на невесомость, гул в ушах, головная боль, белизна в иллюминаторе, и слабый запах страха с нюансом уверенности, а если прозаично, то пахло вареной рыбой.

Мы набирали высоту.

«Дамы и господа, наш самолет набрал высоту, за бортом столько-то градусов, время прибытия…» - эти слова разбудили меня, я, оказывается, на миг уснул. Я, хотел было, встать, но не смог.

Между рядами понеслись тележки. Зачем они это делают? Стюардессы возят телеги с напитками туда-сюда и ничего никому не предлагают. Как будто они выбирают нужные позиции перед атакой. Следят за нашими глазами, за искрой. И все же раздались голоса.

«Рыба, мясо?»

Мясо до меня не дошло, как и томатный сок с минеральной водой. Я довольствовался треской, которая выглядела жалкой даже по сравнению со мной, и теплым персиковым соком. Из этого всего я употребил только влажную салфетку, которую нашел в ланч боксе.

Все же пришлось встать. Я с доблестью перепрыгнул через трех пассажиров и крикнул на весь салон, чтобы кто-нибудь остановил стюардессу. Долгожданная прохладная бутылка воды оказалась у меня в руках.

Лететь оставалось чуть больше часа, а плач детей не прекращался ни на миг. Нет, я, конечно, люблю детей, но не на высоте десять тысяч метров над землей, тем более не своих, тем более плачущих, и еще более с похмелья.

Я смотрел в крошечное «окно», будто у меня паралич всего тела, на протяжении минут двадцати.
С другой стороны был мир в полной наготе. Без присутствия человека. Истинные краски. Правильные вибрации в воздухе без страха, лжи, предательства, продажности, убийств, рекламы, политики. И даже цена на нефть небесам и обнаженному солнцу была не интересна.
Можно было думать о многом, о великом, глядя на все это чистое великолепие. Но не в моем положении.

Я играл на чужом поле. Я играл в меньшинстве и безнадежно проигрывал.

Я обернулся. Сценарий все тот же, в ролях все те же.

Настроение поднималось. Объявили, что скоро мы «вторгнемся» в воздушное пространство аэропорта города Хельсинки. И с настроем поднялся шум, плач детей, и под ногами покатились пустые бутылки из-под выпивки. Книги в мягких переплетах захлопнулись с закладками в виде посадочных билетов. Глаза спящих были протерты пальцами, и из туалета чуть несло сигаретным дымом.

Хотелось пить и еще больше есть. «Сейчас бы огромный бургер с пивом», - подумал я.   

В иллюминаторе пропал туман. Стали видны границы вспаханной земли, и даже чуть различны были дома. Мы приближались к пункту назначения.
Все боятся летать. Все, без исключения. Даже те, кто летают каждый день, те, кто летают с капитанскими погонами и приветствуют вас на борту. А те, кто бесцеремонно смеются над людьми, что запросто могут наделать лужу под собой, когда самолет начинает снижение – страшатся полетов в большей степени.

И вот началось снижение как всегда с резкого падения в одно мгновение, что привычно сопровождается чьим-то вскриком.

Спинки кресел втянули в себя всех пассажиров, а подлокотники проверили на себе силу сжатия всех кистей. Капитан дал штурвалу проснуться. Мы шли на посадку.
Сели мы не плавно, чем спровоцировали оглушающий звон аплодисментов. Так всегда, чем хуже кэп посадит свое корыто, тем страстнее его будут благодарить. Мол, если все проходит гладко, значит, так и было запланировано. Человеку всегда нужны трудности, чтобы с высоко поднятой головой выпутаться из дерьма. А если все как по маслу – это слишком скучно и уж точно не требует оваций.

Спускаясь по трапу, я думал, что каждый мой шаг может стать роковым. Я шел с закрытыми глазами. Финское солнце оказалось слишком ярким.
На земле крики детей и все мои воздушные страдания ушли на второй план. В голове моей была только одна мысль – как можно скорее найти обменный пункт. Я был уверен, что эти прекрасные люди, которые воспитывались другими мультфильмами и в других детских садах, не продадут мне ничего за рубли. А мне так нужен был спасательный круг, в виде крошечной бутылочки виски…

Я оказался внутри. На мое удивление, там было пусто. Я практически был один в этих лабиринтах. Людей не было абсолютно. Все было закрыто. В огромные окна проникал утренний свет. Было так светло, что можно было смотреть сквозь стены. Высокие потолки делали любое присутствие никчемным. Вывески с питейными пристанищами были мертвы. Столики до омерзения были обнажены. Безлюдность останавливала время. Работали только эскалаторы. Они предлагали тебе непонятный и ненужный маршрут. Подняться вверх и столкнуться с очередной мертвой вывеской, которая гласила: «Два пива по цене одного».

Засматриваясь на указатели, я двигался к обменнику. Времени было достаточно, чтобы совершить задуманное, но, как оказалось позже, я ошибался. Бродя по коридорам, я видел, как воздушные судна методично ползли на взлетную полосу. Казалось, что и на борту самолетов тоже никого не было.

Я поменял деньги. Кассир без эмоций и с пустыми глазами пожелал мне хорошего дня.
Похмелье не сбавляло обороты. Сумка становилась все тяжелее.
Первый же магазин должен был стать моим спасением, но этого не случилось. Все, включая самый простой магазин, было закрытым. Я подошел вплотную к стеклянной двери и замер. Я ждал. Мне кажется, я даже не дышал. Время ускользало от меня катастрофическими темпами. Совсем забыв, что мне еще надо успеть на самолет, который должен был перекинуть меня через Финский залив, я думал только о людях, которые так стараются быть пунктуальными, ибо по ту сторону стоял человек и читал книгу.
Почти вслух я выговорил следующее: «Откройте магазин, пожалуйста…»
Этого не случилось. До открытия оставалось минут двадцать. До вылета примерно в два раза больше.
Секунда в секунду двери отворились, и я тут же направился к полкам, которые я досконально изучил, когда в ожидании умирал и рождался заново каждое мгновение.

- Спасибо, - у продавца получилось «пааасипа».
- Есть за что, черт возьми.

Получив в руки свой долгожданный трофей, я направился на свежий финский воздух.

Я и не заметил, как с открытием магазинов в коридорах появились люди. Резко все стало очень громким, невыносимым, а потолки стали безжалостно придавливать к чертовому, до блеска отполированному, полу. Все вывески засияли, воздух накалился.
Такое ощущение, что всех держали взаперти, и рты их были заклеены скотчем.

Пробивая себе путь на улицу, я заметил, что настроение присутствующих испорчено. Видимо, все разом опоздали на свои самолёты.

Итак, я был на улице. Те мгновения были прекрасными. Я, наконец, почувствовал себя человеком.
Я рухнул на бордюр. Закурил. Последовательность была предсказуема.
Сесть, закурить, открыть, подождать секунду, сделать несколько глотков, подождать еще секунду, выдохнуть и, наконец, распахнуть глаза и сказать пару нецензурных слов…

Ладно. В общем, не стану описывать то, как я сидел на тротуаре у аэропорта рядом с масленой лужей, курил, пил, щурился солнцу, и совершенно ни о чем не думал.… Продолжу. Я совершил свои нечистые деяния, отряхнулся, и, с идиотской улыбкой, пошел обратно в эпицентр, вернее, в мир эскалаторов, продавцов, грузчиков, уборщиков, и людей с поднятой головой, читающих все вокруг и в мир их чемоданов.

И, конечно же, я опоздал на самолет. Это я понял не сразу. Я просто плыл по залам ожидания, и мне случайно попались на глаза огромные часы. Они ехидно указывали мне на мой провал и практически со смехом двигали свои стрелки.
Я бесцеремонно рванул, расталкивая всех вокруг. Естественно, мой самолет уже летел где-то над Балтийским морем, и на том борту было одно тоскливое кресло и парочка не выпитых мной бутылочек минеральной воды.

Я подбежал к своему выходу на посадку. Двери были закрыты. На мониторе сверху уже показывали другое направление. Теперь эти двери вели в Дубай. Вокруг набивались на оставшиеся сидения люди. Ручная кладь устанавливалась в баррикады. Смех (я бы тоже смеялся, если бы летел в Дубай) откровенно раздражал. Меня слегка касался аромат мензурок с коньяком. И я сдался. Я был посреди радости. Посреди первых минут долгожданных каникул этих индюков. Среди первых действий алкоголя, в предвкушении гастрономических изысков и вкусов случайно попавшей соленой морской воды. 
Я швырнул сумку и громко, яростно, продолжительно… ну, как бы это сказать, возмутился.
То, что тогда я выплеснул в массы, сейчас я не осмелюсь вам поведать. А сказал я примерно следующее: «Очень эмоциональное, острое и краткое слово», - и после, - «Ну почемууу, ведь это несправедливо!»

И тут произошло нечто, что позволило на секунду поверить в то, что наш мир еще можно спасти.
Ко мне со спины подошел просто огромный мужчина с лицом дровосека, в красной рубашке в широкую клетку, с добрыми глазами, с чудовищными спирт-испарениями, положил мне свою руку-кувалду на плечо, и с полным, с тотальным чувством сострадания, понимания, он ОЧЕНЬ искренне сказал: «Курааат ( это Эстонское, но тем не менее емкое ругательство), мне тааак боольно… ( у него выходило «польно»)»
Такого участия я доселе и после не встречал никогда. Просто парень, который, так же как и я, опоздал на свой самолет и не смог остаться в тени. Не смог смотреть на горе другого. И просто-напросто решил поддержать меня.

В общем, дальше события происходили следующим образом. Мы обнялись, посмотрели друг другу в глаза, и прямиком направились в бар. Выпив за несправедливость, позже за знакомство, мы дождались своих рейсов и пообещали друг другу поддерживать связь…

Вот так в ожидании открытия обменного пункта, в ожидании открытия магазина, самолета, я повстречал весьма интересного человека. И не просто человека. Я встретил страдания больного, который сам нуждался в помощи, в чуде, ведь у него закончились все деньги, а ему так нужен был все тот же спасательный круг…