Я оказался в номере обычного трехзвездочного отеля случайно, так как должен был проехать мимо этого городка со скоростью, позволительной на автобанах. Однако моя Лара испытала приступ мигрени и стала активно симулировать запоздалую беременность. Лара всегда ведет себя беременной по осени, загадочно улыбаясь на мои бестактные вопросы: «Что происходит? Почему ты бледная? Что с тобой?». В ответ на мою заинтересованность она таинственно щурится и начинает пространно говорить о маленьких детях. Я подыгрываю, как могу. А я могу. И люблю подыгрывать. Но Лара стала бледнеть, и ее действительно стошнило, поэтому я вынужден был искать место для вынужденной остановки в пути.
Недалеко от трассы расположился обычный провинциальный европейский городишко с вымытыми тротуарами, поразительными горными пейзажами и заторможенными обитателями. Я сразу наткнулся на этот неприметный снаружи отель. Он подкупил меня скромным внешним видом и домашним уютом внутри. Мы взяли угловой номер с видом на горы и центральную улицу одновременно.
По прибытии Лара сразу пошла в ванную комнату. Я закрыл дверь, обратив внимание, что замки здесь весьма странные, будто из прошлого. Огромные ключи, не лишенные своеобразной эстетики, были под стать дубовым дверям с металлическими виньетками по контуру и замысловатыми рельефными узорами по центру. Видимо, ключи были сделаны такими огромными, чтобы постояльцы не забывали сдавать их на ресепшен, выходя из отеля.
Вызвав Ларе врача, плюхнувшись на кровать, я машинально открыл верхний ящик прикроватной тумбочки, где раньше, в старые добрые времена, обычно лежала Библия. Но, вместо Библии я наткнулся на небольшую затертую общую тетрадь, исписанную неровным детским почерком. Листы тетради имели рельефные ограничители строк и полей. Я видел в какой-то телепередаче, что такие тетради используются слабовидящими. Странно, что наша комната была тщательно убрана, а тетрадь не была замечена горничной. Из любопытства я стал читать и, начав, уже не мог прерваться:
«Сыплет нудный дождь. Он походит на речь стареющего подвыпившего ночного воспитателя перед сном. Немного зануден, но при этом уютен, по-своему.
Приятно сидеть на терраске с бокалом вина и представлять, как дождь умывает редких прохожих, помимо их воли, смывая все их грехи, подлости и ошибки. Да, а ещё запах вина напоминает шелковую накидку, полежавшую в морозилке. В жару она может приятно холодить и усиливать чувство уюта. Было хорошо и ничего не хотелось, будто бы удалось отдать тело кому-то напрокат и переселиться в настольную лампу. Хотя, нет… хотелось провести так всю оставшуюся жизнь и светить только тогда, когда кому-то надо, а не каждый день бессмысленно... Ты знаешь, я ведь всегда тяготела к пассивному миросозерцанию. Зачатки дзен-буддизма, как зерно белого лотоса должно было раскрыться во мне многопалым белоснежным цветком с запахом блудливого быка. Да, именно так! Бык ведь долго в истории человечества с самых ранних его периодов развития символизировал враждебное величие, превосходящую силу, требующую укрощения, божественную языческую суть. Но я сумею укротить своего «быка». Вся моя – жизнь это схватка с этим мистическим быком! Я знаю, как пахнет этот бык. Я помню его аромат из своего коробочного детства с дешевыми запахами пластмассы и обоссаных матрацев. Но об этом позже...
Мне уже тридцать пять лет, а я уже привыкла к болям в сердце. Общеизвестно, что сердечные хвори помолодели. Присутствие болей не так страшно, если ты можешь обонять мир. Ты же понимаешь, что запах – это многое значит для меня, но и он со временем истончается, как пищевой целлофан старого пакета. Может, не только от времени? С возрастом я стала понимать, что гораздо острее чувствую частички нашего мира, которые имеет свой неповторимый запах. А запах имеет все, даже камень и солнце, при этом, грубые и резкие запахи я перестаю воспринимать, как ультразвук. Точнее, я чувствую их, но очень болезненно, как ощущения от пьяного крика во время исполнения ноктюрнов Шопена. От этого становиться физически больно.
В период своего мрачного детства, мне казалось, что я жила на дне глубокого каменном колодца. Во сне я отчетливо видела удивительные по красоте картины окружающего меня мира, и отчетливо слышала его мелодичные звуки. Как выяснилось позже, тот мир, который видят большинство обычных людей, может быть гораздо скучнее и менее интересным, чем мой мир, который я не видела, но обоняла и осязала. Кто бы знал… Я своим щупальцем – обонянием рисовала этот мир более яркими интересными и сложными красками, чем они являлись на самом деле.
Помню, что, уже вырвавшись из интерната, ну конечно, благодаря тебе, мой Большой Брат (можно я тебя буду так называть?), или короче – ББ, я, в конце концов, впервые оказалась в цветущем саду. Я думала, что сойду с ума! Это сумасшествие, видимо, сравнимо с неистовым буйством красок Ван Гога, как я подозреваю. Меня подхватили эти запахи и понесли в неистовом вихре по земле. Мой воспаленный мозг создал мир – не чета вашему. Он был ярче и интересней. Но и страшнее. Хотя… нет. Более страшный и непонятный мир создал ты, мой противоречивый друг, мой ББ. Мой Языческий Бог. Позже я поняла, что Языческие боги ведь могут быть злыми и несправедливыми, но они всегда велики, как небо, как вкус воды, как первый поцелуй. И я все это поняла благодаря тебе. Истинное Величие всегда восседает на троне Справедливости!
Сейчас я понимаю, как выглядят струйки хорошего вина на стенках бокала с дурманящим запахом, которые лениво стекают на дно, создавая озерцо страсти. Как и страсть, оно копится постепенно. Мне нужно было прожить тридцать пять лет, чтобы понять это, в отличие от подавляющего большинства людей. Теперь я точно знаю, что могу ценить этот прекрасный мир гораздо сильней, чем кто-либо. Мой мир не сможет уже никто разрушить. Точнее, его можно разрушить только вместе с моим сознанием. А ваш мир могут разрушить всякие мелкие и ничтожные обстоятельства в виде налоговых инспекций, тещ, уличных хулиганов, мужей-пьяниц и т.п. Основа вашего мира – это зрение, слух и неутолимое тщеславие. Но видеть и слышать – это не всегда понимать! Да, дружок.
А вообще, я все это я пишу для тебя, потому что научилась прощать. Еще я научилась любить так, как любят в первый и последний раз. Тех, кого простили. Их любят сильнее всего. Хотя, говорят, что с этим даром надо родиться. Не знаю. Я раньше не понимала этого чувства в себе. Теперь же я могу делиться им, как чашей вина, как хлебом.
Все мое детство, ты знаешь, прошло в интернате для слепоглухонемых в старом провинциальном городке с запахами пыли, коровьих какашек и неистовой сирени. Между миром моего «я» и остальным миром тогда была огромная каменная стена. Я, как и многие мои собратья по несчастью, не могла, да и не хотела пробиться через эту стену. Я, как и все обитатели нашего скорбного приюта думала, что толщина этих стен бесконечна. Именно так я и понимала бесконечность мира – глухие толстые стены моей маленькой комнатки. И вот пришли вы – умные, пахнущие свежим бельем, чистым телом и недорогим одеколоном. Несущие божественные запахи иного мира. Вы были наши Боги. Правда, языческие Боги, конечно. Вас было много. Но по законам эволюции человеческого духа я постепенно стала к монотеизму. Мне нужен был если не единственный, то уж обязательно главный Б-г, это как минимум. И им стал ты. А я стала твоей рабыней, поклонницей и все прочее. Поначалу ты этого, конечно, не замечал. Я быстро научилась узнавать тебя по запаху мыла, пены для бритья, даже по аромату женщин, с которыми ты спал перед приходом к нам. Так мне казалось тогда. Я пишу это, уже опираясь на знание Вашего мира и опыт прожитых лет. Тогда же все это было смутно и базировалось на неочевидных инстинктах. Со временем эти ощущения я уложила в прокрустово ложе общепринятых понятий. Скорее всего, они упрощали мои ощущения, которые были сложнее и поэтичней, чем интересуемые меня объекты. Мой мир тогда не подчинялся тирании причинно-следственных связей. Это была творческая форма увлекательного аутизма. Правда, и эту оценку я могу дать лишь сегодня. Тогда же мой мир был малопонятен для меня. Понятия вырабатывал ты и прочие представители вашего мира. Вы пробивали сначала норку в стене, а после превратили ее в дверь с плохим замком.
Пытаясь прорваться к нам, за каменную стену, вы опирались на существующие инстинкты голода, холода, запаха, боли. Ваши попытки были болезненны, но эффективны. Нас ведь можно было заставить искать дверь в стене только через эти болезненные и простые инстинкты.
А помнишь, как ты впервые принес мне мой первый потрясший меня подарок – духи Escentric Molecules Molecule, составленные исключительно из одного компонента, Molecule 01. Эта синтетическая молекула Iso E Super известна своим сладковато-древесным звучанием, мягко раскрывающим разные древесные оттенки, которые то затихают, то появляются вновь, начиная звучать с еще большей силой, как бы пульсируя в голове. Это неповторимый и очень сексуальный аромат. Он проплыл тогда в моем сознании в красивой и богато инкрустированной ладье из сандала и кедра. Он был величественен, как ария из оперы Вагнера «Тангейзер». Я думала, что сойду с ума от этой фантастической гаммы ощущений. Ты сделал мне этот подарок в благодарность всего лишь за три простые вещи: за то, что я смогла впервые написать понравившееся тебе сочинение, за то, чтобы молчала после того, как ты меня изнасиловал и, наконец, потому что тебе очень нравилось наблюдать за моим поведением в минуты моих эмоциональных потрясений. Я ведь тогда часто, благодаря тебе, переживала крайнее изумление, восторг, отчаяние, удивление. А ты всегда был исследователем – в кабинете, в постели со мной, за обеденным столом, с книгой в руках. Короче, всегда. Видимо, таким и должен быть талантливый ученый и языческий Б-г, по совместительству. А я была лишь белой мышкой в твоих крепких, с неповторимым запахом руках ученого. Только до сих пор я так и не поняла: ты изучал явление в целом, то есть способы борьбы с моей слепоглухонемостью, или меня!? Этот вопрос всегда мучил меня. Но только сейчас я решилась задать тебе его. Хотя, понимаю, что это уже тоже не так важно. С возрастом остается так мало важных вещей. Это в молодости важно все, но по чуть-чуть, а в зрелости важно гораздо меньше, но глубже и основательней! Знаю, что ты возмутишься тому, как я описала мой первый сексуальный контакт с тобой. Но это, прежде всего, необходимо мне!
Ну конечно, это была ЛЮБОВЬ! Любовь, через «кровь и морковь»… Я ведь делала тогда очередное кровавое жертвоприношение своему богу, строгому и непостижимому, а оттого совершенному и прекрасному. Я была напугана и ошарашена. Ты же был величественен и похотлив. Странное сочетание. Но тебе оно шло. Я после привыкла к сексу и стала даже получать удовольствие. Но, мой милый, уже не с тобой. Тогда, впервые, тактильный контакт был столь мощным и при этом он наложился на целую симфонию запахов и ощущений, что я чуть не потеряла сознание. Задействованы были все мои немногочисленные рецепторы. Я была ошеломлена и подавлена этим новым опытом и позже анализировала его уже с исследовательских позиций, как и ты, наверное. Но все равно, это было из-на-си-ло-ва-ние! Как хорошо, что сделал его ты, а не какой-нибудь санитар с потными ладонями, пахнущими дешевым табаком. У нас ведь, как я потом выяснила, это было делом обычным для девчонок. Конечно, не всех трогали, так как сам знаешь, особой миловидностью наши воспитанницы в массе своей не отличались. Всевышний строг был к ним. Или наоборот, ограждал от излишних напастей. Я не вырывалась и не сопротивлялась, а просто застыла и стала тихо стонать. Ты же, видимо, принял это за милое и непосредственное проявление подросткового сладострастия (мне очень-очень хочется так думать!). А я стонала от испуга и ужаса. Боль я почти не чувствовала, так как была совершенно ошарашена.
Помню, как позже я четко представляла, мучая себя по ночам, будто ты, покачивая ногой, болтаешь со своим приятелем, таким же практикантом. Я представляла, как ты рассказываешь ему что-то о подростковом гиперсексуализме, который иногда особенно обостряется у людей с различными формами физической неполноценности. Конечно, это ты якобы говорил обо мне. Выдумывая это, я по-настоящему тогда страдала, искренне веря в факт этого разговора. Помнишь, я даже позже пересказала тебе этот разговор, как будто подслушала его. Ты же был искренне удивлен, не понимая, как я могла узнать о нем. Ведь он на самом деле состоялся тогда между тобой и каким-то твоим приятелем. Я просто чувствовала тебя очень сильно тогда. И мне казалось естественным читать твои мысли и ощущать тебя, как часть себя. Ты испугался тогда, что обидел меня, нанеся тем разговором тяжелую психологическую травму, но я уже научилась приручать свои обиды. Это ведь, как сажать семена в хорошо унавоженную почву. Из них могут вырасти чудные ростки – способность любить, например. Да, именно любить. Конечно, бытует версия, что талант любви либо есть, как красота внешняя, либо нет. Но я думаю, что наружная красота (согласна, что этот вывод могу делать пока только теоретически) может прорезаться к старости даже и у некрасивого с молодости человека. Ведь законы красоты относительны не только от эпох, но и от возраста человека. Существует же благородная красота старости, как поздней осени, как очарования пляжа в не сезон. Также и способность любить можно развить. Я научилась это делать. Любить – это прощать. И понимать. Через точку.
А знаешь, я ведь сформулировала для себя твой образ еще до того момента, когда мои беспокойные пальцы стали бродить по твоему небритому лицу, а позже и телу. Ты был похож на тучу, извергающую молнии и влагу. Все укладывается в банальные формы и архетипы. Опять же - аналог языческого бога. Сколько лет прошло с тех пор, как я впервые увидела тебя? 10, 20, 100, 10 000? Языческие боги не меняются. Они умирают, оставляя после себя запах лежалого арабского одеколона в разлив и липкую влагу на пальцах. Да, и конечно, воспоминания! Ты не изменился. Изменилось мое восприятие тебя.
Я зачитывалась твоими письмами, которые несли в себе такие знакомые запахи - это были запахи твоих страстей, чувств, страхов… Трогая конверт письма своими «нервическими» (по твоему определению!) пальцами, вдыхая его аромат, я пыталась определить, о чем оно, еще до того, как начну читать. И у меня всегда это получалось!»
- Прекратите! – я услышал надтреснутый голос у себя за спиной. Повернувшись, я увидел изящно одетого человека в модных темных очках с некрасивым лицом. Его руки немного тряслись, а лицо было непроницаемо.
- Верните сейчас же эту тетрадь, пожалуйста! Весьма неприлично читать чужие записи без разрешения! – произнес посетитель с легкой улыбкой на лице
- Да, но я лишь случайно обнаружил эту тетрадь в своем ящике…. Я, конечно, рад встретить соотечественника, но по какому праву вы врываетесь ко мне в комнату без разрешения? Вы кто!? – поначалу я смутился, будто бы и впрямь был, застигнут врасплох за неприличным занятием. Но, опомнившись, я решил перейти в контрнаступление.
Посетитель, видимо, осознав свою бестактность и абсурдность своих обвинений, принял уже совершенно извинительную тональность.
- Простите. Я, конечно, не прав. Нервы. Прошу прощения. Да. Просто я останавливался в этом номере недавно и позабыл здесь эту тетрадь. Странно, что её не убрала горничная. Могли бы вы её отдать мне?
- Видите ли, мне совершенно неизвестно, кто является хозяином этой тетради. У вас есть какие-либо аргументы в пользу именно вашей версии?
-Да, конечно. Записи в тетради адресованы мужчине, изучающему, точнее излечивающему различные недуги в области детской психологии. Посетитель взял паузу.
-Да как вы смеете допрашивать меня? - визитер вдруг перешел на повышенный тон, видимо не справившись с самообладанием.
- Послушайте, если вы не смените манеру общения со мной, то я вынужден буду вызвать полицию, и вас просто арестуют за незаконное вторжение в мой номер. Вы понимаете это?
- Да-да. Хорошо, простите меня все же. Вы же видите, что я обескуражен и слишком переживал потерю этой тетради, которая важна для моей врачебной практики.
- Вы очень напоминаете провинциального психотерапевта. Ваше объяснение меня удовлетворило,- я неестественно улыбнулся и продолжил как можно миролюбивее. – Пожалуй, я готов позабыть вашу бестактность, если вы согласитесь выпить со мной в баре, - как можно спокойней произнес я, тщательно разглядывая незнакомца. Мне предстояло коротать время в обществе капризной Лары, засевшей видимо, надолго в ванне. А тут можно было развлечь себя обществом этого странного типа. Судя по всему, записи были адресовано именно ему. И было бы любопытно узнать поподробнее об этой истории.
- Я не хожу по барам. У меня совершенно нет времени и мне нужна эта тетрадь для работы, - уже спокойно, но с надрывом произнес мой незваный гость.
- Хотелось бы заметить вам, что судьба этих записей сейчас полностью зависит от вашей покладистости и талантов искушенного психолога. Вы же демонстрируете пока незаурядные способности упрямца и капризного ребенка. Знаете, но у меня тоже немного времени. Так что решайте.
Визитер, вдруг сменив выражение лица, задорно рассмеялся, будто старательно разыгрывал меня в течение всего этого времени.
- А вы и впрямь оказались лучшим психологом, чем я! Ну хорошо, давайте спустимся в бар. Хотя я не любитель горячительного, но бокал коньяка, полагаю, даже для опытного психолога может стать хорошим лекарством от излишних волнений.
- Забирайте, - но я не протянул ему тетради.
- Скажу честно, я не испытываю угрызений совести за то, что прочитал содержимое тетради. Она ведь была не запечатана в конверте. Думаю, что вы также на моем месте не удержались бы. Любопытство не самый мерзкий порок. Вы же специалист по порокам? Не так ли? Классифицируете пороки, а потом зарабатываете на них же на хлеб насущный, так?
- Боже мой, до чего же вы словоохотливый. Просто болтун. Я, конечно, не смогу слишком много заработать на этом вашем пороке, но попрактиковаться смогу. Послушайте, у меня, правда, слишком мало времени, и я спешу к себе в клинику. Давайте спишемся и я дам вам бесплатную консультацию, а после, если захотите, хорошую скидку на лечебный курс, если он вам понадобиться. Устраивает?
-Дело в том, что я снял копию с этих записей. Меня они заинтересовали с профессиональной точки зрения. Я ведь журналист. И полагаю, что смогу подготовить небольшой материальчик. Имя себе не сделаю, но гонорар обрету. Представьте, как запестреют таблоиды с вашими фото: «Владелец клиники психозов – насильник?». И обязательно в конце вопросительный знак! Я точно ведь не знаю, а то ведь судами замучаете. Вас, кстати, как зовут? - я врал напропалую. Я не сделал копии записей в тетради, да и маловероятно, что в перспективе мне маячил какой-либо гонорар за это. Но мне было скучно. И этим объяснялось все.
- Арнольд Викторович, - ответил визитер. - А что Вы хотите от меня?- продолжил он совершенно спокойным и миролюбивым тоном. - Записи Вы уже видели. Что же вам еще от меня нужно?
Я помолчал, пристально разглядывал его холеное, но простое лицо, с едва намечающимся вторым подбородком пятидесятилетнего человека. Он обладал всеми признаками жизненного успеха в общепринятом понимании, начиная с полуспортивного телосложения (видимо, изнуряет себя джоггингом и камасутрой) и кончая полуспортивным темно-синим блейзером с металлическими пуговицами и часами Patek Philippe. Таким людям есть что терять. И они очень не любят это делать. Его изысканность была изысканностью сноба. Так выглядят успешные self-made бизнесмены. Как правило, к 45 годам они уже несколько утолили свой игровой азарт бизнесмена и, обретя средства, стали задумываться об утолении жажды тщеславия. И тут-то накопленные средства начинают переплавляться в общепринятые атрибуты снобов - модные аксессуары, часы, одежда, авто, яркие старлетки. Все только для демонстрации своего вкуса, выработанного с помощью литературных произведений хрестоматии для восьмого класса общеобразовательной школы и чуть выше среднего уровня IQ. Тогда мне казалось, что наверняка он, проживая здесь, в сердце Европы, имеет маму, обитающую в Отрадном и пару подружек из Бирюлево. Короче, это все про нас.
Мы сели в углу обычного отельного бара. За окном неспешно брели праздные туристы. Моросил дождь. Настроение неожиданно стало подниматься. Я даже забыл, что ждал врача для своей подруги.
- Простите, но я Вас оставлю на несколько минут, я поспешил на ресепшен узнать, не приходил ли врач. Портье надменно сообщил, что он уже там, в номере. Я поспешил подняться. Завидев меня, Лара старательней стала разыгрывать больную. Я уже знал наизусть все ее «штучки» и «закидончики». Наша размолвка была связана с моей реакцией на ее решение купить шестой за время поездки купальник. Интересно, что скажет врач? Видимо, касторку пропишет, или банки на спину, как в старые добрые времена. Впрочем, это не повредило бы ей. Я расшаркался перед ними и, сославшись на важный разговор, отпросился вниз, предварительно испытав всю тяжесть и остроту взгляда Лары. Я понял, что мне еще много предстоит услышать о себе из строгих уст Лары, после моего возвращения. Но я был слишком увлечен предстоящей беседой с Арнольдом Викторовичем и не мог тратить время на другие разговоры.
Спустившись вниз, я увидел сгорбленную фигуру моего нового знакомого. Он грустил. Так грустят настоящие художники, с полной самоотдачей, отдаваясь меланхолии или возвышенным грёзам. Я решил его развеселить.
- Жизнь среднего российского дауншифтера сера и по-своему убога, - начал я, игриво улыбаясь и располагая к откровениям. - Гоа опостылел, а Тибет уже исхожен вдоль и поперек. Хочется приключений и романтических сюжетов по аналогии с историй нашей подружки Лары Крофт. Я вот хотел было писать пейзажи, но они почему-то более походили на натюрморты, то есть были слишком безжизненны. Теперь же осталось совершенствовать ремесло журналиста, ну или примерить венок Эвтерпы, музы лирической поэзии и музыки. Хотя в качестве музыканта вряд ли смогу услаждать слух своих почитателей, скорее врагов изводить…
- Послушайте, - мрачно перебил меня Арнольд Викторович, Вы же должны понимать, что если для Вас это забавный эпизод в череде серых и однообразных дней вашей скучной жизни, то меня вовсе не забавляет это наше общение. Мне, правда, нужно по работе ехать. Давайте расстанемся добрыми знакомыми. Может быть, Вы денег хотите? Арнольд Викторович многозначительно помолчал, -так я их Вам не дам,- закончил он совершенно серьезно. Я лучше в полицию обращусь. Пусть они меня оградят от наглых притязаний низкопробных шантажистов!
- Что Вы, право, Арнольд Викторович! Суетитесь все, показательный бой с тенью мне демонстрируете,… Я ведь и впрямь, по-хорошему хочу. Может, мне тема нужна, как истинному художнику? Я не противник Ваш, поймите, а проситель, взалкавший Вашей помощи. Вы же, как медик, не можете отказать мне, ибо, надеюсь, давали клятву Гиппократа?
Арнольд Викторович молча уставился на меня исподлобья. Взгляд его был тяжел, и я впервые почувствовал за ним серьезную мощь и энергию опытного психолога.
- Да, Вы, батенька, больны. Недуг сей весьма распространен. Называется он безделье и душевная распущенность. О морали Вы только можете много и красноречиво рассказывать малолетним или симпатичным девушкам, что часто одно и то же.
Арнольд Викторович посмотрел на меня изучающим взглядом и, будто взвесив что-то на невидимых весах, произнес:
- Ну, ладно, если вы так хотите, то поехали. Мне понадобится там помощник. Я понял, что язык у вас подвешен здорово. Но мне понадобится человек, который может поработать и физически.
- Я готов! - обрадовано среагировал я. - Мне только нужно быстро решить кое-какие вопросы со своими спутниками, и я свободен! У меня есть 20 минут?
- Думаю, что да. Сейчас 11.00. В 11.45. встречаемся в фойе, у выхода.
Я облегченно вздохнул, будто экстерном сдал важный экзамен. И бросился наверх к Ларе, чтобы отпросится у нее на несколько дней, мотивируя это тем, что получил несколько жареных фактов и срочно должен их проверить, чтобы подготовить сенсационный материал к печати. Лара встретила мой восторженный поток слов скептической ухмылкой:
- Ну что ж, я готова поехать с тобой! Но только завтра! - сказала она, перелистывая местный путеводитель, который дискредитировал себя полностью, перепутав названия городов, отелей и улиц.
Голова ее была украшена чалмой из отельного полотенца и явно того второго, которое должно бы принадлежать мне. Мы всегда с ней ругались из-за этого, так как первое банное полотенце она использовала как чалму, упиваясь собственным экзотическим очарованием, а второе она использовала по назначению, великодушно оставляя мне взамен два полотенца поменьше, те, что для лица. Это повторялось в каждом отеле. Мы ругались. Она успокаивала. Я великодушно соглашался с ней, скрежеща зубами.
- Но моя милая, пойми, мне надо уехать прямо сейчас! - не обращая внимания на ее чалму, дружелюбно заметил я. - Видишь ли, я встретил человека, который поможет мне в одном важном для меня деле.
Лара, прищурила свои огромные глазищи и ехидно заметила:
- Ты мне напоминаешь этот путеводитель от Томаса Кука. Такой же аляповато-яркий и потрепанный. И столь же лживый и бестолковый.
Она взяла паузу, ожидая, что я отвечу. Я понял, что лучше всего промолчать. Лара резко сменила тон и уже жалобным голосом продолжила свое наступление:
- Ну, это свинство, в конце концов, Мурзик.
Мурзиком она, как правило, называла меня, когда ей что-то было очень от меня нужно. Так же как и в случае с чалмой, она самоуверенно считала это вершиной очарования и кокетства.
- Моя маленькая птичка, пойми ты, что я уже месяц без дела катаюсь с тобой по Европе, транжиря свои прошлые гонорары и будущее здоровье. И ты сама говорила, что я тебя уже достал. Вот и отдохнем как раз друг от друга. И заметь – не долго!! Неделю, ну максимум две.
- Сколько?!! Неделю?! – она даже подскочила с жесткого покрывала цвета детской неожиданности.
Тут же взяв себя в руки, она заметила, что в большей степени мы транжирим ее накопления и полученное недавно наследство, а моих ничтожных гонораров хватило бы на питание в Макдоналдсах и ночевки в студенческих хостелах.
Спорить было бессмысленно, и я принялся, молча собирать вещи.
Вещи собирались как бы сами собой, соглашаясь со мной в главном - да, пора, пора… Лара плавила меня своим взглядом, полным презрения и запредельного сочувствия, граничащего с брезгливостью. У меня не было металлических пуговиц, которые наверняка расплавились бы, и поэтому я переживал все это относительно благополучно.
Я проворно подскочил к милой своей Ларе и попытался нежно облобызать ее ручку, но она отдернула ее от моих губ с такой энергичностью, что чуть не упала на спину. Я воспользовался этим и навалился на нее. Страстный поцелуй в губы был финальной сценой нашей совместной поездки по Европе. Я объяснил ей, что возможно потребуется ее помощь в передаче тетради. Строго взглянув ей в глаза, я печально отметил, что если через неделю от меня не будет никаких вестей, то ей надо будет позвонить моему редактору в журнал и передать эту тетрадь с моей пояснительной запиской.
Я выскочил из номера под визгливые проклятия Лары, как школьник шестого класса на перемену после четвертого урока.
В глазах моих запрыгали бесенята азарта и подросткового восторга. Перепрыгивая через три ступени, я оказался в вестибюле, где рассчитывал встретить своего нового попутчика. Но там прилежно сидела в креслах только группа японцев в белоснежных бейсболках и аляповатой расцветки штанах, напоминающих пижамные. Они старательно что-то записывали в толстенные блокноты.
- Должно быть, сектанты, - обратился я по-русски с игривой улыбкой к бармену. Тот, естественно, ничего не понял, но так же весело улыбнулся, подмигнув, и продолжил натирать свои стаканы.
Окинув взглядом фойе, я не увидел своего нового знакомца.
- Наверное, еще собирается. Придется подождать,- лениво подумалось мне.
Я решил выйти из отеля на свежий воздух. Прошедший дождь наполнил его удивительными ароматами и странными новыми запахами. Почему-то пахло консервированными персиками. Странно. И тут я заметил торопливо садящуюся во внедорожник, фигуру Арнольда Викторовича.
- Стоять!!! – проорал я изо всех сил, - не уйдешь!
Арнольд Викторович снисходительно улыбнулся, будто бы я неуклюже сорвал старательно подготовленный милый розыгрыш.
- Ну что Вы! Нельзя же так переживать! Этак полиция примчится, скандал делать будет,- увещевал он меня, ласково улыбаясь.
- Ну и пусть! И я им все расскажу о Ваших психологических опытах и упражнениях, - с вызовом произнес я, придерживая его за рукав.
- Оставьте! - Арнольд выдернул с неудовольствием свой рукав из моей ладони. - Знаете, Вы очень утомительны и невоспитанны! Я лишь хотел прогреть машину, а вы подумали должно быть, что я удрать решил.
- Не спорю, но мне ничего не остается делать, как сомневаться и караулить Вас, чтобы не сбежали. Я примирительно помолчал. Ну что, едем?
Решительно открыв багажник, я поставил туда свой чемодан. После чего сел на переднее пассажирское сидение джипа. Арнольд стоял неподвижно снаружи и, улыбаясь, наблюдал за мной, будто не имел ко всему этому совершенно никакого отношения.
Я демонстративно медленно устроился на переднем сидении и, молча, стал ждать, когда он сядет за руль. Немного постояв снаружи, и, очевидно проиграв это молчаливое сражение, он, резко открыв дверцу, сел за руль. Мы тронулись в путь. Опять заморосил дождь. Арнольд включил музыку, и глаза мои стали слипаться. Джазовые композиции Гершвина обволакивали мое сознание.
Сон.
Я оказался в удивительном по размерам особняке на берегу океана, владелец которого, вероятнее всего, весьма богат, но не слишком обременен образованием и чувством вкуса. Все это отразилось на облике и интерьере дома. Аляповатость и подчеркнутая роскошь эклектично соединили в себе различные стили – барокко, модерн, классицизм. Но место и ландшафт, окружавший дом, поглощало эту вопиющую безвкусицу, сглаживая архитектурные излишества и безумства в виде башенок, эркеров и кариатид. Дом стоял на крутом склоне, по бокам которого нависали две скалы, с видневшимися красивыми порослями можжевельника и алиссума. Дом находился на уступе, окруженный камнями и зарослями кустарника со всех сторон. Особняк располагался на крутом обрыве, с бушующими внизу волнами океана. От парадного подъезда шла красивая дорога с изысканными скульптурами, которая постепенно превращалась в узкую тропу до самого океана. Там бежевая полоска песка тянулась на сотни метров вдоль побережья, упираясь в другой обрыв, образуя, таким образом, очаровательную бухту с белоснежным песком. Можно было бы часами стоять и смотреть на эту картину.
Я совершенно не помнил как там оказался. Помню, что хозяйка дома, дама в возрасте с властным характером, вдруг приняла решение оставить меня там, в качестве клоуна или прислуги. А я – совсем молодой парнишка, передо которым стоит дилемма – либо я остаться и получить кров и усиленное питание, либо бежать. К тому моменту я, помнится, сильно оголодал и долго не мог решить, что мне делать? Но прикинув, что роль прислуги-клоуна мне слишком отвратительна, я решил бежать. Но сделать это было совсем непросто. Прислуга этой хозяйки представляла собой настоящую банду головорезов, беспрекословно ей подчинявшейся. Она же четко приказала им отвести меня в выделенные мне покои, проследив, чтобы я быстро переоделся в предложенные мне одеяния, явился бы к ужину.
Я приметил среди обитателей этого дворца яркую молодую девушку с очевидной восточной внешностью. Она была явно не в моем вкусе, так как слишком широка была ниже талии и обладала мощными ляжками и чувственным задом. Выяснив, что именно она приходится любимой дочерью хозяйки, я понял, что это мой шанс. Незаметно для всех, я стал ухаживать за ней, развлекая разговорами и мудреными комплиментами. Поначалу она воспринимала меня как заговоривший шифоньер, но после, явно заинтересовавшись мною, уже и вовсе не отходила от меня. Помню, мы оказались на берегу океана. Я что-то ей увлеченно рассказывал, а она внимательно слушала меня. И вдруг я вижу, как из копны ее рыжих густых волос выползает маленькая ящерка. Меня это сильно поразило, а она не обратила на нее совершенно никакого внимания. Я осторожно беру двумя пальцами эту ящерку и подношу к своим глазам. Девица резко тут же потребовала вернуть ее обратно. Я удивленно спросил ее: «Означает ли это, что ящерица живет в твоих волосах?» «Да», - ответила она. Я был поражен и не нашелся что ответить.
Помнится, придя в себя, я осторожно стал объяснять ей, что мне срочно надо уехать на сессию, в свой институт, и сдать экзамены. Я красочно описывал строгость профессоров своего факультета и сообщил ей проникновенным голосом, что ее мама не выпускает меня, а мне надо успеть до конца сессии.
Она внимательно выслушала меня и какое-то время, не отвечая, смотрела на океан, повернувшись ко мне боком. Я заволновался, не понимая причины затянувшейся паузы, и напрямик спросил ее – сможет ли она помочь мне временно уехать сдать сессию, после чего я обещал вернуться. В ответ опять тишина. Я стал даже злиться.
Наконец, повернувшись ко мне, она тихо спросила, когда я собираюсь вернуться? Я ответил, что недели через три. Опять помолчав, она сказала абсолютно серьезным голосом, что если я обману ее, то ящерка, которая теперь уже завелась и у меня в волосах, выест мне все мозги. Сказала она мне это очень тихо и спокойно, не глядя в глаза, но таким голосом, что я поверил и испугался. Но «молодость – это тетрадь, где пишутся твои приключения!» - так говорил мой дядя. Я понимал, что это про меня тоже сказано.
Предупредив меня о последствиях моего возможного обмана, она стала избегать встречи глазами со мной. Не произнося ни слова, она повернулась и пошла ко мне в комнату. Там она стала быстро собирать мои вещи. Я еще полюбопытствовал – откуда она знает, где моя комната, и какие вещи мои? Она ничего не ответила, а лишь заплакала. Мне стало ясно, что она все поняла. Чувство стыда и отчаяние охватили меня. Но непреодолимая сила влекла меня на свободу.
Ночью я встретился с ней в условленный час на пороге дома. Ночной океан, отражающий звездное небо, до которого можно было достать рукой, слился в одну вселенную. Мы молча стояли друг против друга и будто бы плыли по ночному небу. Было сказочно красиво и тихо. Я еще, помнится, подумал, что все это, как во сне. Ха!
Я обнял ее и поцеловал в щеку. Она опять беззвучно заплакала и прижалась ко мне. И я почувствовал, как ящерка побежала у меня по голове. Было страшно и сказочно. Я развернулся и пошел прочь. Было ясно, что мы больше никогда не увидимся.
Я открыл глаза и увидел мутное от дождя стекло. Арнольд ехал осторожно. Мы проезжали старательно ухоженные поля, маленькие, словно игрушечные, деревушки. Все это напоминало кино, которое я смотрел по большому, но мутному экрану с болтающимися дворниками.
- А дворники у вас таджикские? - я решил прервать затянувшееся молчание неожиданной остротой.
- Нет! Немецкие. Бош, - удачно поддержал мою шутку Арнольд. На его лице не было заметно никаких эмоций. Я понял, что он говорил серьезно.
- Неудивительно. А у вас лицо, как венецианская карнавальная маска! - я не унимался, пытаясь растормошить Арнольда. Но на этот раз он промолчал.
- Нам долго еще ехать? А то уже ноги затекли, - мне хотелось общения.
- Уже приехали, - ответил Арнольд. Я, наконец, заметил, как металлические ажурные ворота высотой не менее трех метров медленно стали открываться. Мы въехали в просторную усадьбу с великолепным парком, пространство которого пересекали ухоженные дорожки с фонарями, которые держали скульптурные композиции из античной мифологии. Манера неизвестного скульптора была чрезмерно игрива с оттенком снобизма и граничила с кичем, но смотрелось это весьма неплохо, так как читалась во всем ирония, переходящая в самоиронию.
Стоило нам выбраться из машины, как дождь, будто по сигналу, прекратил свою незатейливую игру, и показалось солнце. Настроение стало стремительно улучшаться. Захотелось пройтись колесом и показать какой-нибудь таинственный фокус с исчезновением всех присутствующих и самого фокусника.
Нас вышла встречать прислуга. Это были три мужчины в приличных костюмах, напоминающие своей внешностью охрану дорогих казино в Москве, и две женщины, весьма миловидные, одетые одинаково и подчеркнуто скромно.
- Такие персонажи рекламируют косметические наборы или итальянские колготки, - плотоядно облизываясь, изрек я, осматривая девиц.
- Вряд ли найдутся для меня подходящие размеры, - неожиданно серьезно ответил коротко стриженый детина, принимая у меня сумки.
- Браво! А вам же, конечно, надо бы демонстрировать охотничье снаряжение и военную амуницию стран НАТО, - я попытался примирить охранника с моим чувством юмора, польстив ему. Затем обратился к Арнольду.
- Кто бы мог подумать, что Ваша прислуга при такой брутальной внешности еще и обладает чувством юмора!
- Угомонитесь. Он не шутил, а всего лишь констатировал факт.
Арнольд быстро зашагал вслед за удаляющейся челядью.
Я внимательно осмотрелся. Дом напоминал имение прославленного, но уже отставного английского адмирала времен викторианской Англии где-нибудь на изумрудных лугах западного Уэльса. Лишь фонари в виде скульптур персонажей античной мифологии вызывали подозрения в том, что хозяином является скорее новый русский, чем носитель древнего аристократического рода. Скульптура Зевса имела крайне комичный вид, хотя и представляла собой весьма крупного и статного мужчину. Афродита же обладала слишком чувственными формами для современного зрителя. Марс был несколько субтилен и вызывающе задумчив. Его выражение лица имело некоторое сходство роденовским Мыслителем.
Короче, мне очень нравилось здесь. Во всем чувствовалась мистическая неоднозначность и парадоксальность с некоторой толикой иронии. Зайдя в увитую плющом беседку, построенную по всем канонам классицизма, я вдруг увидел в центре небольшой и новенький токарный станочек. Вокруг станка по кругу беседки была длинная скамейка. И смотрелось все весьма органично и уместно.
Углубившись в чудесный парк с фонтанами и декоративными прудиками, я увидел тенистый грот, будто сошедший с картин Сильвестра Щедрина. В центре грота вызывающе стоял великолепный рояль Bechstein и небольшой лакированный стул с вертящимся сидением. Вокруг рояля были разбросаны яркой расцветки подушки и циновки. На одной из циновок неподвижно сидело несколько абсолютно белых мышей, которые внимательно наблюдали за мной. Я вежливо поздоровался с мышами и осмотрел грот. Открыв крышку рояля, я, убедившись, что все это настоящее, побрел дальше.
Море было на удивление спокойным, старательно отражая безоблачное голубое небо подобно ученикам первогодкам художественного училища. Упиваясь красотой парка, я забрел довольно далеко. Мне, наконец, захотелось пообедать, и я решил срочно найти Арнольда.
Вспоминая, где мог находиться дом, интуитивно двигаясь наугад, я вышел на небольшую аллею, где вдоль одной стороны, обращенной к морю, стояло несколько скамеек из кованого железа и благородного дерева. На одной из них сидела женщина, укутанная в красивую шаль. Ветер развевал ее шелковистые волосы, как паруса. Издалека она мне напоминала почему-то средневековый парусник типа бригантины, создавая весьма романтичный образ. Только волосы были огненно-рыжими, как пожар.
- «Пожар на паруснике» - так можно назвать картину, если писать ее с Вас, мадам, - я галантно, как мне показалось, поклонился и изобразил уместную случаю улыбку.
- Этот парусник уже давно сгорел, - с легкой улыбкой ответила мне дама примерно 45-50 лет с благородной внешностью принцессы в изгнании.
- С кем имею честь? – проговорила она.
- Странствующий менестрель, - решил сострить я.
- Видите ли, мой юный друг, менестрели, как правило, находились в услужении своим господам и по сути были чрезвычайно зависимы. Странствующими становились совершенные бездарности или лица с явными криминальными наклонностями. Даже название происходит от латинского ministerialis — «слуга». Тогда поставлю свой вопрос иначе: «Чьих будете?»
-Нда-аа, а вы весьма остры на язык, - я перешел на совершенно серьезный лад, давая понять, что больше не намерен шутить. - Я приехал по приглашению Арнольда Викторовича погостить у него. А по профессии журналист.
- Ну не обижайтесь же. Я не хотела вас оскорбить. Просто уж слишком вы агрессивно стали знакомиться со мной. Помогите мне, пожалуйста, - она протянула мне обе руки, как актриса немого кино своему поклоннику во время решительного объяснения. Странный запах источала ее шаль: это был аромат хвои и меда, чувствовались там и тимьян, и корица. Я был очарован и подавлен одновременно.
- Ну что вы, конечно, - я не знал, что и ответить, лишь бестолково суетился и никак не мог сообразить, какая от меня требуется помощь. Только через несколько секунд я понял, что она ничего не видит. Я подставил ей свою руку, и она весьма цепко за нее ухватилась. Надо заметить, что сила ее рук совершенно не соответствовала ее романтической внешности.
- О, у вас хватка спортсмена-армрестлера.
- Это что еще такое? - она даже приостановилась, задавая этот вопрос.
- Ну что вы, не волнуйтесь! Я лишь хотел сделать комплимент, но как всегда, неудачно!
- Раньше во время беседы с незнакомой дамой кавалер обязательно представлялся не позднее второй фразы. Вы же мне наговорили столько чепухи, а я даже не знаю, как к вам обращаться.
- Прошу прощения. Меня зовут Даниил. Ну, или Данила. А ваше имя?
- Роза.
Я только теперь заметил, как странно она выглядит, впрочем, как и все в этом месте. Ее внешность можно было бы назвать красивой, но какое-то несоответствие обнаруживалось в ее облике. Романтизм ее общего образа усиливали мягкие длинные кучерявые волосы, огромные черные глаза, тонкая кость лица, узкий нос сочетались с жесткими складками вокруг губ, низким голосом и чуть выдающимся подбородком с ямочкой. Вся ее внешность выдавала внутреннее, потаенное противоречие. Инь и Ян сочетались, а скорее боролись в ее подсознании.
- Знаете, такие комплименты, видимо, говорят в час пик в общественном транспорте. Правда, я никогда в жизни не ездила на общественном транспорте, но послушав вас, живо себе представляю, как это могло бы происходить. Вообще-то я люблю советскую беллетристику.
- Простите, а вы здесь давно живете?
- Прощаю, - с достоинством ответила она и замолчала, намекая на очередную мою бестактность.
- Все, теперь не произнесу ни одного слова. Молча, малолетним пажом, доведу вас до вашей кельи и оставлю, посыпая голову пеплом от грядущего ужаса одиночества.
- О, это уже образец любовной переписки преуспевающего восьмиклассника с предметом своего обожания на заданную тему неразделенной любви.
Не спеша мы подошли к главному зданию, которое можно было без преувеличения назвать дворцом в стиле ампир. Стиль архитектуры, как и всего поместья, граничил с чувством вкуса, как и сам стиль ампир, свидетельствующий о вырождение классицизма. Но едва уловимая грань все же сохраняла архитектурные достоинства этого дворца в пределах чувства вкуса, благодаря самоиронии автора и его скрытой усмешки над окружающим миром. В этой усмешке не чувствовалось злости. Нам предлагали улыбнуться. Это-то и подкупало. Монументальная колоннада, купола и прочие имперские атрибуты псевдовеличия вовсе не казались вычурными.
- Не вздумайте меня бросить здесь. Доведите до комнаты, - наконец, широко улыбнувшись, проговорила Роза. Вы все же милый, хотя и несете всякую чепуху. Вам недоставало, видимо, приличного общества и воспитания. Но это поправимо.
Я, усердно поддерживая ее под руку, повел по нескончаемым коридорам этой виллы. Мы дошли до великолепной террасы, где стоял столик с цветами и два стула. Стол был покрыт сатиновой скатертью с мелким красным рисунком по углам. На столе стояла небольшая ваза с гиацинтами. Роза уверенно привела меня, так как прекрасно знала расположение комнат это дома. Мы подошли к столу и, молча, не говоря друг другу ни слова, уселись друг против друга.
- Знаете, - без перехода начал я, - у меня странные привычки стали появляться. Когда был жив мой отец, а перед своей смертью он жил со мной, я ругал его нещадно за то, что он оставляет спитую заварку в кружке после того, как попьет чаю. Позже он добавлял туда еще чего-нибудь, ну там, к примеру, корочек апельсиновых, или новой заварки, или еще чего, в зависимости от настроения. Получалась, таким образом, жуткая смесь. Смотреть было страшно, а не то, что пить. Я его ругал почем зря. Он огрызался и продолжал делать по-своему. Но вот, знаете ли, отец давно умер, прошли годы, а я сейчас стал делать тоже самое. Всякую ерунду намешаю в чашку и кипятком заливаю. Подружка обратила мое внимание на это. Ведь понимаю, что все это гадость, а продолжаю делать. И потом пью это зелье с удовольствием. Что ж это значит? Простите, может некстати я все это вам рассказал, но отчего – то очень захотелось поделиться именно с вами.
- Мне приятно, что я вызываю у вас чувство доверия. А вообще, ваш рассказ означает, прежде всего, то, что вы не бастард. А это не так мало в вашем случае, - Роза улыбалась. Красиво и нежно. Так улыбается молодая мать, когда впервые кормит грудью своего первенца. Я хотел возмутиться ее репликой, но не стал этого делать.
- Роза и гиацинты, - заметил я, восхищаясь, удивительному соответствию ее внешности и гиацинтов в вазе.
- Браво! Ваши успехи очевидны. Помолчав, она добавила:
- Сегодня будет концерт. Приходите в 23.00 к зданию нашего амфитеатра. Вы любите классическую музыку?
- Да, но причем здесь бастард, скажите на милость?! Бастард – это ведь незаконнорожденный, а я про мрачные совпадения необъяснимые, - я хотел было продолжить перечислять мучавшие меня вопросы, но неожиданно появился Арнольд.
- А вы, я смотрю, здесь уже завели знакомства, - ухмыльнулся Арнольд.
- Твой приятель пытался меня соблазнить, но делал это крайне неуклюже. Распускал руки, пользуясь моей беспомощностью, и говорил сальности, намекая на мои чувственные губы, - Роза говорила это серьезно, но в конце все же улыбнулась. Арнольд снисходительно все это выслушал и лишь лениво добавил:
- У тебя же за пазухой серебряный колокольчик и несокрушимые моральные устои, а если учесть навыки ближнего боя крав-мага, то ты в полной безопасности. Вообще мне странно это слышать от тебя, Роза, ведь наш гость - гей. Он разве не успел тебе это сообщить? Хорошо, ну, хочешь, мы ему отрежем его причиндалы, высушим и повесим к тебе в спальню, над кроватью? Что еще тебе нужно, чтобы сохранить свою чистоту и невинность?
- Еще пару таких юнцов, как этот. Роза просто расплылась в улыбке. Я понял, что они оттачивают свое чувство юмора, а я лишь мишень в их состязании.
- Ну что ж, с волками быть - по волчьи выть! – я резко вскочил из-за стола и, наклонившись, припал к губам Розы. Придерживая ее за затылок, я старательно доказывал, что вовсе не гей.
Прервавшись, я молча и демонстративно медленно сел за стол. Роза расхохоталась.
- Он скорее «двустволка», а не банальный гей! – Роза веселилась уже вовсю. Арнольд перестал улыбаться и странно щурился, то ли от солнца, то ли от неудовлетворенности.
- Ладно, - довольно сухо он подытожил наш дивертисмент, - через 40 минут обед, прошу выглядеть соответствующим образом! Это я Вам говорю, милейший, - продолжил Арнольд, исследуя мою подкорку пристальным взглядом.
Арнольд резко встал из-за стола и энергично зашагал прочь.
Я недоуменно уставился на Розу. Она загадочно смотрела в мою сторону. В ее взгляде читались нотки недоумения и любопытства.
- Я надеюсь, Вам есть во что переодеться? - участливо полюбопытствовала Роза. Я растерянно молчал, так как помимо двух маек с провокационными надписями мой багаж скрывал лишь нижнее белье и туалетные принадлежности.
- А зато у меня великолепный парфюм! От “Davidoff”, - воскликнул я, хотя у меня уже и не было сил шутить и смеяться. Я сделал выстрел последним имеющимся патроном. Получилась осечка.
- Да, дружок, подобным средством можно лишь протирать турецкие солнцезащитные очки и прочую недорогую оптику. Задумавшись, Роза продолжила: А впрочем, в этом что-то есть. Как я поняла, Вы будете в библейском костюме Адама с томительным запахом Davidoff, - эту колкость Роза произносила, уже не улыбаясь, видимо, тоже делая последний, он же контрольный, выстрел в мою голову.
- Ладно, ладно. Не отчаивайтесь. Я организую Вам приличный наряд. Здесь просто так принято. Если поживете тут какое-то время, то быстро привыкнете. К таким вещам быстро привыкаешь. Потом еще будете неуютно себя чувствовать в трениках за кухонным столом.
Я уже не сопротивлялся и понуро слушал утешения Розы, лелея робкую надежду, что они искренние.
- Идите в ваши апартаменты. Они на предпоследнем этаже, а ключи возьмете на первом, у консьержа. Я понимаю, что Вас обуревают десятки вопросов, но давайте пообщаемся завтра. А сейчас доверьтесь общему течению событий и собственному наитию. Надеюсь, оно подсказывает вам, что вы в безопасности. Относительной.
Слово «относительной» Роза произнесла с игривой улыбкой. Я молча встал и побрел на первый этаж, где меня встретил бородатый швейцар, как в старых фильмах с кадрами о жизни в дорогих отелях Европы начала XX века.
Представившись, я взял у него ключи и поднялся к себе в апартаменты, куда он меня и проводил. Надо заметить, что апартаменты меня несколько разочаровали, так как явно не соответствовали общему экстерьеру здания. Все убранство моих двух комнат напоминали приличный европейский, но не более чем трехзвездочный отель. Хорошая кровать располагала растянуться на ней во всю ширь ее и удаль мою. Но я уже свыкался с мыслью, что здесь царит довольно строгая дисциплина. И мне не хотелась без видимых причин нарушать ее. Приняв душ, я уставился в окно. Пейзаж был просто восхитителен и состоял из нескольких планов. Буйную растительность парка окружали мрачноватые горы. А по центру виднелось нежно-бирюзовое море. Да уж, не зря я приехал. Мне захотелось пробежаться по парку. Я прямо почувствовал, как петляю ранним утром по этим сказочным дорожкам, скрывающим таинственных незнакомок, загадочные пещеры и гроты с роялями. Надо утра дождаться. В дверь постучали и женщина с усталым и равнодушным лицом горничной. Она, молча, внесла мне обещанный фрак, бережно обернутый в большой целлофановый пакет. Самое забавное - это был действительно фрак с узкими фалдами и атласными лампасами. Я даже растерялся. С одной стороны, мне было крайне любопытно примерить его, но было не ясно, как я буду выглядеть в нем за обедом. Страшновато было. Впервые ведь! Пока меня никто не видел, я быстро облачился во фрак. Он был подозрительно сшит прямо по мне, и я даже заподозрил здесь подвох. Лишь обнаружив в одном из карманов начатую пачку бумажных носовых платков, а другом кармане два неиспользованных презерватива фирмы Durex, я немного успокоился. Я понял, что фрак second hand и просто совпадение, что он точно подошел мне по размеру. А обнаружив на внутренней стороне рукава маленькую дырку, я даже повеселел. И в приподнятом настроении пошел искать обеденный зал.
Дойдя до лестницы, устланной довольно дешевым ковролином, я еще раз убедился, что во всей усадьбе царит странное противоречие – смесь роскоши и казенщины. В очередной раз я осознал, что это обстоятельство не вызывало чувства протеста и брезгливости, так как рассматривалось, как игривая провокация, или какая-то увлекательная прелюдия к интересной драматической постановке. Короче, мне это все нравилось, но вызывало лишь повышенное чувство тревоги. Порой казалось, что все это может быть направлено против меня. Бредя наугад по коридорам и спускаясь по лестницам, я обратил внимание, что висящие на стенах подлинники картин принадлежат кисти весьма неплохих современных художников, но чередуются с относительно дешевыми эстампами и репродукциями растиражированных сюжетов типа Моны Лизы Леонардо, или Саскии Рембрандта. Мне показалось, что качество эстампов сознательно было невысоким, и в этом заключался скрытый смысл.
Войдя в очередную залу, я заметил у дверей одетого в ливрею камердинера человека, на лице которого застыла чрезмерная холодность и неприступность. Это явно был лакей с мощной мотивацией. Я осторожно приблизился к нему и вежливо полюбопытствовал:
- Простите, а обед нынче здесь накрыли?
В ответ неприступное лицо мажордома мгновенно осветилось приторной улыбкой лакея, возможно, что с оттенком издевки. Церемонно поклонившись, он, молча, приоткрыл дверь в следующий зал.
Зал был огромен и подавлял величием своего убранства. Огромный стол овальной формы окружали гости. Публика была очень пестрой и разной по возрасту, но всех объединяла чрезмерная артистичность. Присутствующие замолкли на несколько мгновений и стали пристально меня разглядывать. Я поначалу не понял, что повышенное внимание ко мне связано не только с тем, что я здесь новенький, а прежде всего с моим внешним видом. Наконец, осознав, что я единственный среди обитателей дома нахожусь во фраке, я понял, что надо мной подшутили. Одежда большинства гостей была, конечно, далека от маскарадной или пляжной, но во фраке с бабочкой я был точно один. Прочие выглядели вполне демократично и обыденно, хотя и чувствовалось, что большинство находящихся за обеденным столом гостей явно принадлежат, судя по всему, к достаточно высоким социальным слоям. Остроты, которые сопровождали мое появление, свидетельствовали об отменном чувстве юмора, высоком образовании и совершеннейшем цинизме.
-О-оо, у нас сегодня опять концертные номера? – произнес тщедушный интеллектуал с обезоруживающей улыбкой гениального infant terrible. И тут же отреагировала его соседка в облегающей упругую грудь майке с надписью “No pasaran!” и рисунком огромного кулака:
- Да, тут давеча приезжали к соседям фокусники. Было очень весело и познавательно. А Вы, простите, по картам или женщин пилите?
Я мобилизовал всю свою волю и, сохраняя внешнее спокойствие, ответил как можно тише:
- Вообще, отдаю предпочтение женщинам, но позабыл пилу. И вот, решил несколько расширить свое амплуа. Предлагаю мелодраматическое чтение с сеансом черной магии. А в финале - полное разоблачение.
- Это в смысле стриптиз? - не унималась девица с аппетитными формами.
- Ну что Вы, в отличие от Вас мне на этом поприще высоких результатов не достичь, - парировал я.
-«Ме-ло-дра-ма-ти-че-ское чтение», - по слогам, не торопясь, повторил за мной джентльмен с холеным лицом и крупным золотым перстнем-печаткой, изображающей медузу-Горгону, - звучит вяло и безынициативно! Разоблачать, как Вы сами изволили выразиться, нечего. Вы зря приехали. Вам не оплатят даже дорожных расходов.
- У меня есть покровитель, - не сдавался я. - Правда, он категорически против моих публичных чтений. Говорит, что в них слишком много литературщины. Хотя, на мой взгляд, те записи, которые легли в основу моих выступлений, предельно жизненны, так как основаны на реальных фактах, и философичны.
В этот момент дверь открылась, и появился Арнольд в изящном фраке. В отличие от моего, его фрак был совершенно новым. Источая счастливую улыбку, он просто провальсировал, а не прошел к своему креслу во главе стола.
- Арнольд Викторович, тут меня просят выступить с сольным номером. Видимо, вы уже успели предупредить уважаемую публику рассказом о моей неодолимой тяге к жанру моноспектакля по мотивам дневниковых записей известных нам персон?
Арнольд Викторович улыбался так, что, казалось, фрак не выдержит столь мощной энергетической нагрузки и лопнет по швам от распиравшей его позитивной энергии. Видимо, если бы он пожелал - он просто мог бы светиться в темноте - настолько была сильна энергетика его улыбки.
За столом воцарилась тишина. Внимание присутствующих сосредоточилось на Арнольде Викторовиче. Чувствовалось, что он безраздельно владел умами и сердцами участников застолья. Помолчав, не переставая улыбаться, он попросил прислугу подать ему греческий салат и мидии. Запихивая накрахмаленную белоснежную салфетку по старинке себе за ворот, он произнес игриво:
- Уважаемая публика, конечно, была введена в заблуждение и приняла Вас за кого-то иного. Хотя ваши таланты еще могут вам пригодиться… - хитро улыбаясь, он обвел всех присутствующих хищным взглядом сытого удава.
После паузы я решил продолжить свою речь, сообразив, что весь этот розыгрыш подстроил именно он. Странно, но мне совершенно не хотелось ему мстить, и более того, я испытывал к нему даже некую симпатию, а точнее, уважение.
Он, видимо, ждет, подумалось мне, что я сейчас буду угрожать, ерничать, мстить и тому подобное. Но я ласково улыбнулся и попросил себе салата и рыбы. Официант, не меняя выражения лица часового у Вечного Огня, не спеша принес желаемого. Я так же, как и Арнольд, заправил салфетку себе за воротник и произнес:
- Хотите, я расскажу вам недавний сон? Полагаю, что среди присутствующих найдется немало проницательных и сведущих в толковании сновидений людей. Быть может, вы поможете мне развеять мои самые мрачные опасения по поводу этого сна? – спросил я.
- О, мы с удовольствием вас послушаем, - ответил за всех Арнольд. И мне показалось, что он впервые был искренним.
Я взял в руки приборы и с некоторым удивлением отметил, что они были сделаны из серебра, рукоятки которых украшали загадочные монограммы, составлены из знакомых символов масонства – циркуль, угольник и отвес. На противоположной стороне ручек каждого прибора был изображен странный куст. «Все ясно – масоны…», - подумалось мне. И я продолжил свою речь.
- Так, вот, уважаемые господа, мне приснилось, что я оказался в небольшом городишке на юге Европы. Причем, город этот захвачен моими врагами, связанными с фашистскими организациями. Как уж я там оказался, мне неведомо, но было очевидно, что мне необходимо скрываться и вести подпольный образ жизни. У меня кончилась еда, и чувство голода толкало меня в поисках пропитания выйти на улицу. Встретив кого-то из своих знакомых, я поинтересовался у него, где можно безопасно поесть. Мой собеседник, многозначительно усмехнувшись, советует полушутя, что лучший способ сохранить свободу и поесть это - пренебречь всеми правилами конспирации и пообедать в ближайшем кафе. Сказал он это в шутку, но читалось в его интонации нотка отчаяния и очевидного страха. Мне подумалось тогда, что такие экстремальные формы выживания бывают очень продуктивны для творчества.
Я сам стал получать удовольствие от своего рассказа. Закрыв глаза, я продолжал:
- Еще я отметил про себя, что не являясь преступником, я не должен бояться публичности. Я предложил своему знакомому сразу пойти пообедать в кафе на соседнюю улицу. С виду оно было заурядным заведением с меню из трех страниц и официантками, обремененными очевидными семейными проблемами. Знакомый замолчал, но поплелся следом за мной. Ему, видимо, тоже хотелось есть. Мы зашли в зал, удививший нас поразительной чистотой и достаточно дорогим убранством, явно не соответствующим фасаду заведения. Окна были убраны ламбрекенами, на полу лежал шерстяной ковер с замысловатыми иллюстрациями по мотивам древнеиранского эпоса, а на столах были белоснежные скатерти с серебряными приборами и подсвечниками. Но народ сидел здесь весьма простой, что можно было заметить по одежде и шуму за столами. Я уверенно прошел к пустому столику у окна. К нам тут же подошел метрдотель и любезно поинтересовался о наших предпочтениях в еде и напитках. Я уверенно попросил меню. Какого же было мое удивление, когда я увидел ламинированный лист бумаги, где мелким почерком, с двух сторон, от руки были представлены блюда заведения. Такого рода меню обычно предлагают своим посетителям привокзальные кафе в небольших провинциальных городках. Всего было на выбор два вида закусок, два первых блюда, два вторых и десерт, который предполагал мороженное и «шоколад домашний».
Блюда были простые и сытные, типа «Картофель с ростбифом», или «Суп из ягненка» и т.п. Я тут же заказал практически все меню. Мой сотрапезник последовал моему примеру. Мы с утроенной энергией принялись за пищу. Но стоило мне прерваться перед десертом, как ко мне подошел все тот же метрдотель и, склонившись у меня над ухом, тихо, с заговорщическим видом проговорил:
- Прошу прощения, сударь, но вас просят подойти. С вами хотели бы познакомиться очень важные персоны. Он выпрямился, и лицо его стало непроницаемым, будто давая мне понять, что свою миссию он выполнил, и теперь я должен сам строить свою судьбу.
Я растерялся и не знал, что ответить. Я был уверен, что местные фашисты вышли на мой след. Постояв рядом со мной, метрдотель, улыбнулся, будто давая мне понять, что ничего страшного не происходит. Мой сосед по столу застыл с набитым едой ртом. Мне даже показалось, что специально решил нас развеселить, резко прекратив пережевывать пищу и вытаращив глаза. Вид у него был очень комичный. От этого мне стало немного легче. Я встал и пошел вслед за метрдотелем. Подойдя к барной стойке, мой проводник стал что тихо говорить своему коллеге. Рядом, в углу зала, стоял накрытый стол с довольно большой кампанией. Там негромко обсуждали что-то очень важное для них. Мне подумалось, что за этим столом меня и поджидает моя участь. Лица у сидящих были озабоченные. На меня никто не смотрел или делал вид, что не замечает. Я не знал, как себя вести, чтобы не попасться и выжить.
Резко вскинув руку, я громко и отчетливо прокричал: «Зиг Хайль!». Женщина лет тридцати, сидящая ближе всего ко мне, вздрогнула и уронила вилку. Все одновременно затихли. Во всем зале воцарилась гнетущая тишина. Компания уставилась на меня, как на сумасшедшего. В этот момент ко мне подошел мой знакомый метрдотель и, аккуратно взяв меня за локоть, тихо проговорил мне на ухо:
- Не волнуйтесь, все нормально, пройдемте в тот угол.Он мягко направил меня в дальний угол зала. Я понял, что ошибся адресатом и, пробормотав извинения сидящей компании, побрел в указанном направлении.
Мы подошли к столу в самом углу, у окна. Там сидели три человека - два приличных господина, одетых по моде колониального периода Англии, в которой сочеталась полугражданская эстетика воюющего общества, и дама с выразительными глазами стареющей красавицы в неброской, но стильной одежде аристократки.
- Присаживайтесь, уважаемый, - произнес лениво господин со стеком, не переставая похлопывать себя по ботинку.
- Мы были бы рады, если вы смогли бы разделить с нами наш скромный обед. Надеюсь, Вы не торопитесь? – произнес один из сидящих за столом.
Я смотрел на его стек, как зачарованный. Он явно гипнотизировал меня. Я, молча, присел за стол. Мне после подумалось, что вид у меня был, как у школьника, отец которого выяснил, что за четверть у его отпрыска маячит двойка за поведение.
- Мне хочется пить.
Мне тут же налили холодного шампанского Moet Chandon. Холодное, из запотевшего бокала, оно наполнило меня веселой энергией. Я хоть и вернулся к действительности, но вид имел явно потерянный.
- Расскажите что-нибудь о себе, - вдруг подключился второй сосед по столу. Только я открыл рот, чтобы кратко изложить свою биографию, как невысокая, но хорошо сложенная дама, встала из-за нашего стола и пригласила меня потанцевать. На ее лице блуждала игривая улыбка. Странно, но я точно помню, что танцевать она пригласила меня еще до того, как зазвучала музыка. Лишь только мы стали медленно кружить по пустому залу, как тут полились первые звуки вальса. Я увидел живой оркестр, появившейся, как по волшебству, из-за занавески у нас за спиной. Это был квартет из двух скрипок, альта и виолончели. Они стали играть Штрауса. Постепенно, как бы нехотя и переборов естественную робость, стали выходить и другие пары. Небольшой зальчик наполнился танцующими парами. Мы все кружились и кружились. Вдруг эта дама прильнула ко мне и на ухо тихим, но приказным тоном предложила пробираться к выходу. Я поначалу не поняв смысла ее слов, растерялся, но она добавила, что «это в моих же интересах».
- Вам надо срочно бежать. Только так вы можете спастись, - опустив голову на мое плечо, шептала дама. - Только делайте это незаметно, - добавила она, чуть помедлив.
Кружась в ритме вальса, мы стали медленно пробираться к выходу. Как только мы оказались за порогом этого заведения, дама резко схватила меня за руку и побежала по улице, увлекая меня за собой. Мы неслись с такой скоростью, что я с трудом понимал, где мы бежим. Наконец, мы добежали до границ города, благо, что он был небольшой. И странно, я не чувствовал никакой усталости и дыхание мое было ритмично и размеренно, как у марафонца. А ведь в процессе бега мы постоянно увеличивали скорость. И вот я вижу, что уже мимо меня проносятся сельские пейзажи, рощи, поляны, а мы несемся, как поезд-экспресс. И мной овладел такой задор и веселье, что я начал напевать. Дама сразу остановилась и посмотрела на меня большими и грустными глазами, давая понять, что я допустил какую-то вопиющую бестактность. Я быстро нашелся и прокричал, распираемый оптимизмом и весельем
- Все понял! Впредь буду более осмотрителен! - после чего тут же рванул вперед.
Мы, наконец, оказались на большой поляне, на краю которой виднелось довольно крупное здание со следами былой роскоши. Приблизившись, я увидел, что оно напоминало заброшенную красивую усадьбу со следами человеческого присутствия. Мы уверенно распахнули скрипучую дверь с медными ручками и, быстро ступая по истертым ступеням довольно широкой лестницы, молниеносно вспорхнули на самый последний этаж. Там мы оказались в начале длинного и широкого коридора с казенного вида ковровой дорожкой, похожей на те, которыми устилали пространства домов престарелых для ветеранов сцены в конце прошлого века. Справа, вдоль всего коридора было длинное окно почти до самого потолка. А прямо перед нами оказался закуток с распахнутой створкой окна и широким подоконником. Я тут же запрыгнул на него и уставился на мою странную спутницу. Только сейчас я смог тщательно ее рассмотреть. Усталое лицо стареющей красавицы, осознающей, что она еще красива, но это должно скоро прекратиться. В ее огромных глазах умной и все понимающей женщины читалась грусть, которая струилась через мелкие морщинки, как тихие слезы.
- Зачем вам все это? – только и мог я спросить, пристально разглядывая ее интересное лицо.
- Глупый, ты же, как жемчужина во рту у времени. А я тебя спасу. Я закрою тебя.
И вдруг я увидел, что у нее непропорционально огромные уши, которые появились сквозь пряди густых черных волос. Она выдвинула их, как локаторы. Они шевелились и приближались к моей голове, видимо, с целью действительно ее укрыть. Мне стало страшно. И тут я заметил, как дверь со стороны лестницы, по которой мы поднялись наверх, раскрылась, и оттуда вышла моя мама, давно уже умершая. Она была абсолютно голой и двигалась к зеркалу справа от меня. Она не спеша подошла к нему и стала расчесывать огромным гребнем свои длинные и пушистые волосы на голове.
- Что ты здесь делаешь, мама? - только и спросил я.
- Живу, - ответила мама. - А ты как сюда попал?
- Я заблудился, мама! Я не знаю, что мне делать.
Последнее слова я произносил в темноте. Видимо, уши этой дамы сомкнулись и я, наконец, стал жемчужиной. Стало тихо и спокойно.
Я открыл глаза и увидел перед собой сосредоточенное лицо Арнольда. Он пристально смотрел мне в глаза, и создавалось такое впечатление, что ждал, что я скажу еще что-то очень важное. Я оглянулся по сторонам. Мы сидели в просторном кабинете. Я был на кушетке, а Арнольд в кресле за столом. Я был уже переодет в казенную пижаму.
- Как на приеме у психотерапевта в плохом фильме. Кстати, а где все и как я оказался здесь? Мы же обедали в огромном и красивом зале с большими зеркалами в золоченых рамах, ну и тому подобное.
- Вы находились в состоянии сильного эмоционального перевозбуждения. Видимо, нервный срыв. Это не удивительно - новое место, незнакомые люди… Защитная реакция вашей психики - вы просто отключились.
- Да, но я успел рассказать свой сон? - заволновался я.
- Нет. Во время обеда вы говорили все тише и тише, перейдя на бормотание. Кто-то даже решил, что вы впали в транс, а кое-то предположил, что вы просто устали после долгой дороги и уснули. Короче, вас перенесли ко мне в кабинет, где вы благополучно и проспали до сего момента.
- И что, во время сна я ничего вразумительного так и не произнес?- спросил я. Странно, но я почему-то испугался, что они подслушали содержание моего сна, хотя и сам его пытался пересказать только что.
- Вы просто отключились совершенно. Поначалу, правда речь шла о каком-то сне. Да я, толком признаться, не разобрал.
Я облегченно вздохнул.
- Вообще, все это довольно странно. Со мной такое впервые. Практически я потерял сознание. Может, я болен?
- Ну, не более чем мы все в этом подлунном мире. Хватит кукситься. Готовьтесь! Сегодня у нас праздничная программа в концертном зале «Роза Мира». Это, поверьте, действительно незабываемое явление. Такого вы больше нигде не увидите. Приедет много гостей, в том числе, весьма известные персоны. Прошу не выказывать своего удивления, не лезть с вашими дурацкими вопросами и рассказами. Постарайтесь больше наблюдать и меньше обращать на себя внимания. Хотя, понимаю, что вам, с вашим характером это будет непросто сделать.
Арнольд нажал на кнопку, и вошла восточного вида женщина, похожая на прислугу филиппинку в белом переднике и чепце.
- Вас проводят. Не забудьте переодеться в ваш замечательный фрак. На концерте он будет уместен, как никогда, - Арнольд улыбнулся. Я встал и пошел за горничной.
- А вообще, это здорово, что вы можете так быстро бегать, жемчужина Вы наша во рту у времени! – произнес Арнольд на прощание.
Перед тем, как дверь захлопнулась за мной, я увидел его белоснежные зубы и эту брошенную вдогонку остроту. Горничная, тут же взяв меня за руку, повела меня в мои покои. По дороге я пытался понять, что значила эта его последняя фраза. Может быть, все же я проговорил свой сон вслух, а гнусный Арнольд теперь будет подтрунивать надо мной все время. Но вообще-то, меня все устраивало и я совершенно не жалел, что приехал сюда.
Я потащился к себе в номер, безропотно следуя за горничной, в ожидание новых испытаний. И я понимал, они уже не за горами.
В номере меня ожидал мой прежний фрак. Правда, теперь на лацкане у меня появился маленький значок с цифрой «1». Эстетика значка очень напоминала значки ГТО. Красивые и значительные на ощупь, как боевая награда, они радовали глаз и вселяли уверенность. Я решительно сорвал его, подозревая за этим очередной подвох или розыгрыш. Но я был уверен, что теперь и впрямь вся публика будет во фраках и прочих изысканных нарядах, так как дважды этот Арнольд шутить одинаково не станет, и поэтому решительно облачился в свой почти маскарадный наряд. Мне было уютно во фраке. Посидев в кресле, я пошел к выходу, где за дверью меня поджидал колоритный карлик в элегантном костюме и с тростью в руке. Он ехидно наблюдал за мной, не произнося ни слова. Я тоже решил держать паузу. Я остановился и, прислонившись к стене, стал смотреть на него немигающим взглядом.
- Меня зовут Айзик. Я буду Вашим помощником и провожатым. Я ждал вас, чтобы проводить в зал, где будет праздничный концерт. Простите, но мне кажется, что вы слишком напряжены. Будет разумно с этого момента ожидать лишь приятные сюрпризы.
Улыбка Айзика вдруг сразу, как по волшебству, стала располагающей и доброй.
- А кто будет определять, какие сюрпризы приятные, а какие не очень? И, потом, смотря для кого они приятны? - я по-прежнему без улыбки смотрел ему в глаза и понял, что очень устал за сегодня.
-Успокойтесь. Чувственный опыт – вот один из критериев истины. Надеюсь, это Вас успокоит.
Он говорил все это, задрав голову и спокойно разглядывая меня, как редкий экспонат. Его внешность источала умиротворение и уверенность в себе, что совершенно не соответствовало людям с внешней ущербностью. Тело Айзика, несмотря на свою миниатюрность, было на удивление пропорционально сложено и находилось на грани совершенства. Я не видел еще таких стройных карликов.
- Вы здесь на работе или…? - я улыбнулся, давая возможность закончить мой вопрос ему самому.
- Да, как вам сказать, для меня радость помогать людям, которые умеют за это благодарить, - он вернул мяч на мою сторону. Я пошел к лестнице с толстыми деревянными перилами, не произнеся ни слова. Он быстро догнал меня и, поравнявшись, продолжил уже деловым тоном:
- Прошу вас, только ничему не удивляйтесь. Поймите, что здесь лечебное учреждение все-таки, где царят свои законы, цель которых помочь нуждающимся и страждущим. И если бурно так реагировать на происходящее, то можно осложнить нашу работу и испортить все, что мы делали. Я знаю, что у вас были недобрые намерения устроить скандал, опубликовать какие-то записи, ну и так далее. Конечно, вы можете попытаться все это реализовать, но имейте в виду, что вам будет противостоять мощная система. Это система, которая создавалась не один год и в работе которой участвовала не одна сотня людей. И главное – все наши сотрудники прекрасно мотивированны – мы все знаем, что делаем доброе дело. Вы видите, что Арнольд Викторович относится к вам весьма благосклонно. Я бы сказал, с симпатией, причины которой я даже пока не совсем понимаю. Пока,- он еще раз улыбнулся. - Но надеюсь разобраться во всем.
Он ловко оседлал перила, этак по-ковбойски… Будто признавал спуск вниз только таким образом, а не по ступенькам . Я удивленно остановился, а он, помогая себе тростью, с невозмутимым лицом быстро пронесся вниз.
Я дошел до фойе у выхода. Там, на ресепшен, милая девушка, улыбчивая, но асексуальная и доброжелательная, будто сошедшая с кадров советского кино пятидесятых годов, поманила меня пальцем. Я удивленно посмотрел в ее сторону и направился к ней. Надо заметить, что все общались друг с другом по-английски, или по-русски, безошибочно определяя, как с кем говорить. Английский я знал неплохо, но был абсолютно уверен, что с девушкой этой можно изъясняться исключительно по-русски. Но к моему удивлению, она на хорошем английском языке объяснила мне, что для меня есть письмо.
Я открыл конверт, в котором лежало изящно оформленное приглашение на сегодняшнее представление. Усмехнувшись про себя по поводу целесообразности перевода бумаги на приглашения, так как на территории этой усадьбы все равно посторонних нет, я направился к выходу. Там я опять столкнулся с карликом.
- Простите, я забыл представиться полностью, меня зовут Ицхок Рум, а коротко просто Айзик. Я являюсь помощником Арнольда Викторовича. И он просил меня помогать вам в период адаптации. Впрочем, если я вас буду утомлять, то вы… Короче, не думайте, что я за вами приставлен с целью слежки, - помолчав, Айзик добавил, – здесь для этого есть другие люди.
Мне показалось, что произнеся все это, его уверенность в себе испарилась. Он явно волновался. Все черты его лица, да и всего его облика были почти совершенны, но стала ощущаться некая карикатурность его облика, не связанная с его внешностью. Дело было не в его малом росте, а просто казалось, что он вот-вот сбросит маску, и, приплясывая, что-то запоет. Лысая голова сидела на крепкой шее. Широкие плечи и относительно узкая талия выдавали в нем человека спортивного, но глаза постоянно бегали, мигали и говорили о внутренней неуверенности. Даже почти античный профиль имел какой-то скрытый дефект. Казалось, что все это следствие своеобразного наложения грима.
К нам подъехал небольшой открытый электромобиль, за рулем которого сидел человек в тюрбане, шароварах и туфлях с загнутыми носами.
- Вначале будет карнавал? – с удивлением спросил я.
- Нет. Просто здесь аутентичность работает, как правило, на успех. Этот человек попал сюда из Афганистана как беженец. И естественно, он будет чувствовать себя более комфортно в одежде, в которой прожил большую часть жизни.
- А если степень его комфорта будет не слишком высока без автомата Калашников и законов Шариата? Вы, как я подозреваю, пойдете ему на встречу?
- Вы примитивно мыслите. Помните классическое определение понятия «свобода»? Во французской «Декларации прав человека и гражданина» XVIII века свобода человека определяется как возможность «делать все, что не наносит вреда другому», осуществляя естественные права каждого человека, ограничивая их лишь теми пределами, которые обеспечивают другим пользование теми же правами. И пределы эти определяются только законом. Он приехал в страну с устоявшимися юридическими и моральными нормами. И ему придется им следовать.
- Да, но это вы такой умный. Читаете по-французски, знаете историю и прочее. А он-то этого не знает и страдает без «калаша» и четырех жен. Конечно, пока он зависит от вас и, как вы заметили, адаптируется, он будет беспрекословно соблюдать навязанные вами законы. А когда к нему, из справедливого чувства сострадания, вы позволите пригласить сюда его родных из какого-нибудь горного аула, он уже призадумается о совершенстве ваших законов и причинах, по которым он должен им следовать. И тут вступит в силу уже другой закон - законное «право более сильного» и многочисленного. Если ваша служба безопасности будет достаточно обучена, экипирована и многочисленна, то ваши законы будут в сохранности, ну а если нет, учите законы Шариата.
- Господи, ну как вы не поймете, что за время, пока он зависим от нашего гостеприимства, мы должны привить ему наши законы морали и нравственности.
- Знаете, я еще не видел, чтобы на прививку дети добровольно ходили. И это маловероятно в течение одного-двух поколений! Впрочем, все наши словопрения совершенно бессмысленны. История уже иллюстрировала нечто похожее. Рим эпохи упадка. Носители культуры для поддержания порядка и видимости развития вынуждены были активно прибегать к инородному элементу - варварам. И проблема не в том, что он инороден, а в том, хочет он или нет ассимилировать, впитывая в себя культурные достижения, сохраняя суть, квинтэссенцию самой цивилизации, то есть то, что способствует развитию социума.
- Смешно. А если с точки зрения эффективности развития социума будет полезна гибель носителей культуры, то есть самих аборигенов? Кстати, возможно этому и учит древнеримский опыт, - справедливо заметил Айзик Рум.
- Ну что ж, значит, так тому и быть. Действительно пустой разговор. Будет то, что будет. Мечети вместо кирх…
Я стал разглядывать проходивших мимо нас людей. Все стремились к побережью. Публика была одета очень торжественно, как на светский раут. Народу собиралось довольно много.
Айзик резко повернулся ко мне спиной и пошел навстречу только подъехавшим гостям. Я подошел к довольно странному архитектурному сооружению, напоминавшему античный театр в виде полукруга, обращенному открытой частью к морю, что было довольно типично для античных амфитеатров. Странность этого сооружения заключалась в том, что подчеркнутая стерильность и чистота выдавали в нем искусственность дорогой стоматологической клиники в районе Рублевки, исключая аутентичность постройки.
Зрители, заполнив ряды, обращались лицом к морю, перед ними была просторная площадка, покрытая мраморной плиткой. Главным художником этого театра был Всевышний, который из реквизита и сценического оформления предоставил роскошное южное море и мягкое бархатное ночное небо, усыпанное звездными жемчужинами. Звезды были так близко к зрителям, что возникла иллюзия, что протянув руку, можно было зачерпнуть пригоршню драгоценных каменьев. Публика, несмотря на свою многочисленность, вела себя довольно тихо и скромно, как бы отдавая дань гениальной работе Главного Художника-Оформителя.
Сам театр был сложен из известняка, гранита и мрамора, но большая часть декоративных частей театра была изготовлена из мрамора. Возникало подозрение, что театр собрали и отреставрировали из аутентичных элементов настоящего античного театра. Мраморные ионийские колонны, затейливые виньетки очевидно украшали фронтоны и внутреннее убранства этого театра времен Еврипида. Я занял место согласно указанному номеру. Рядом со мной сидела дама в огромной затейливой шляпе, вуали и боа. Ее сосед сзади, вероятнее всего, должен был удавиться или уйти смотреть телевизор, так как ему ничего не было видно из-за размеров ее шляпы. Дама источала тонкий аромат духов и изощренный аристократизм манер модного европейского салона XVIII века. Я узнал в этой даме Розу, но она совершенно не смотрела на меня, делая вид, что мы вовсе не знакомы. Я также не обнаруживал своего знакомства с ней. Край ее шляпки касался моей левой щеки и щекотал ее. Старательно делая вид, что не замечаю этого, я лишь изредка, не утерпев, отмахивался от полей шляпы, как от назойливой мухи. Чуть позже, Роза благосклонно улыбнулась и слегка кивнула мне головой.
Публика с нетерпением ожидала начала действия.
Вдруг показалось судно, напоминавшее античную диеру. Оно уверенно приближалась к берегу, нарушая тишину ритмичным шлепаньем многих весел о воду. Судно уверенно остановилось метров за сто до берега и с него сбросили лодку, в которую забрались человек десять. Лодка с размаху врезалась в песчаный берег, произведя всегда нравившийся мне с детства звук уверенности и решимости — пшшшшик...
Я чуть привстал, чтобы разглядеть вышедших на берег людей. Они были в масках. Гипертрофированные черты лиц все же не могли скрыть истинных прототипов. Это были известные политические деятели современности. Вон, Меркель в античном пеплосе с накладной шевелюрой неспешно приближается к сцене и орхестре. За ней, потешно размахивая руками, торопится Николя Саркози. А вот и наш ВВП. Все они в греческих нарядах периода расцвета афинской демократии. Мужчины поверх хитонов были одеты в гиматии, а женщины в пеплосы.
Зал взорвался аплодисментами. Появившаяся труппа чувствовала себя очень уверенно в этом театре. Вдруг запел хор, символизируя глас демоса, поющего осанну своим избранным правителям. Странно, ни разу не слышав античную постановку в оригинале, я вдруг проникся необыкновенным доверием к аутентичности всего представления.
Наконец, на середину орхестры, площадки посередине, где и располагался хор, вышел человек в бабочке и смокинге, столь не подходивших ко всему оформлению зала. Он торжественно объявил, что уважаемая труппа сегодня покажет трагедию Еврипида «Медея», после чего будет дан небольшой концерт.
Затем, после непродолжительной паузы, он произнес совсем иным, усталым и менее торжественным тоном:
- Знаете, все это слова, слова... Все это одно и то же... Я вот вам лучше стихи почитаю.
Он опустил голову и, нахмурив слегка брови, выставив на полшага вперед правую ногу, негромко проговорил интонацией абитуриента театрального вуза:
Сонет к зеркалу
Не осуждая позднего раскаянья,
не искажая истины условной,
ты отражаешь Авеля и Каина,
как будто отражаешь маски клоуна.
Как будто все мы - только гости поздние,
как будто наспех поправляем галстуки,
как будто одинаково - погостами -
покончим мы, разнообразно алчущие.
Но, сознавая собственную зыбкость,
Ты будешь вновь разглядывать улыбки
и различать за мишурою ценность,
как за щитом самообмана - нежность...
О, ощути за суетностью цельность
и на обычном циферблате - вечность!
Зал бурно отреагировал на эти стихи громкими аплодисментами.
Конферансье сделал глубокий и слишком театральный поклон, после чего торжественно удалился. Затем все стоящие актеры на сцене дружно подняли руки и замолчали. Зал тоже затих. Не сразу, но абсолютно. Слышался лишь шум морской волны и стрекот цикад.
Актриса, в маске г-жи Меркель опустила руки и начала говорить:
О, для чего крылатую ладью
Лазурные, сшибалися, утесы
В Колхиду пропускали, ель зачем
Та падала на Пелий, что вельможам,
Их веслами вооружив, дала
В высокий Иолк в злаченых завитках
Руно царю Фессалии доставить?...
Я понял, что это была речь Кормилицы. Все прочие актеры отошли от нее за хор, но внимательно наблюдали за ней с поднятыми руками.
Затем, когда речь Кормилицы подошла к концу, и после ее слов:
Да, грозен гнев Медеи: не легко
Ее врагу достанется победа.
Но мальчиков я вижу - бег они
Окончили привычный и домой
Идут теперь спокойно. А до муки
И дела нет им материнской. Да,
Страдания детей не занимают…
… на сцену вышел актер, поразительно похожий на премьер министра Англии. Он опустил руки, и тут же появились два мальчика в чалмах, совершенно не подходящих данной сцене. Чуть позже я с понял, что их играют смуглые, восточного вида карлики.
О, старая царицына раба!
Зачем ты здесь одна в воротах? Или
Самой себе ты горе поверяешь?
Медея ж как рассталася с тобой?- произнес дядька-педагог.
По ходу сюжета некоторые актеры снимали маски известных политиков и становилось очевидно сходство актеров с этими политиками. Хотя я и не видел их живьем столь близко, но часто появляющиеся на экранах и в газетах образы этих политических лидеров сложно было спутать с кем-либо еще. Я с трудом допускал, что это они и есть, но их мимика, жесты, тембр голоса и все прочее наводили на мысль, что это именно так. Все актеры были в античной одежде, и это наводило на мысль, что перед нами грандиозный розыгрыш, буффонада, которая странно сочеталась с жанром античной трагедии. Но до чего ж они были похожи на политиков!
Когда ход трагедии добрался до выхода Медеи, то в ее маске я увидел черты человека, очень похожего на президента США, Барака Обаму, но значительно старше. Постаревший Обама с благородной внешностью мудрого старца начинал говорить:
О низкий... о негодный... я не знаю,
Как выразить сильнее языком,
Что ты не муж, не воин, - хуже, злее
Нельзя уж быть, чем ты для нас, и к нам
Ты все-таки приходишь... Тут не смелость...
Отвага ли нужна, чтобы, друзьям
Так навредив, в глаза смотреть? Иначе
У нас зовут такой недуг - бесстыдство.
Позже, по ходу действия, дело дошло и до актера, удивительно похожего уже на итальянского премьер министра. Он появился в образе Эгея. Странная символика. Я задумался о том, что именно хотел сказать автор этими персонажами. Проглядывался второй пласт трагедии. Актеры играли великолепно. Выше всяких похвал. Это тоже меня успокоило, так как вряд ли настоящие политики могли бы играть на сцене столь профессионально. Как бы комментируя мои мысли, ко мне обратился Айзик:
- Ну, такого ранга политики в жизни должны играть и потоньше. Хотя прямо скажем, что мастерство очевидно. Игроки первого ряда. Там у них, в политике, играют всерьез, так как за плохую игру можно и в аутсайдерах остаться, а кое где и на плаху пойти. Как думаете? - Айзик обаятельно улыбнулся, убеждая окружающих, что его стоматолог не зря получает деньги.
Я растеряно кивнул головой и не нашелся, что сказать. Айзик сидел рядом со мной. Это было странно, так как его точно здесь не было за мгновение до этого. Когда он успел пересесть ко мне поближе, я не понимал. Я осмотрелся и заметил, что через каждые три метра вдоль стен из белоснежно искрящегося мрамора стояли красивейшие вазоны из темного гранита с позолотой внизу. Из вазонов струилось пламя, не только освещавшее театр, но и создающее удивительную атмосферу таинственности и загадочности. Я испытывал неизъяснимо восторженное состояние. Возможно, даже на грани безумия.
Античная эстетика близка мне по сути. Она произрастает из самых недр моей души. И я просто купаюсь в ней. Я вспомнил, как однажды бродил по развалинам античной виллы времен Каракаллы в Тунисе. Тогда я испытал странное ощущение. Будто я бывал там несколько тысяч лет назад, когда еще не было там пояснительных табличек и лупоглазых туристов. Я видел, как бродят постояльцы этой виллы по комнатам и готовятся к торжественному празднику. Я и две тысячи лет назад здесь был гостем. Важным и почетным. Приехавшим раньше, чем приглашали хозяева, но от того не менее значимым. Не знаю, почему, но мне были рады, или старательно делали вид, что рады. И мы с хозяином виллы пошли в театр. В точно такой же. Я все это вспомнил. Показалось даже, что Айзик сидел тогда тоже рядом. Может, он и был хозяином той виллы? Бред, короче говоря. Я потряс головой, чем вызвал усмешку, впрочем, доброжелательную, со стороны Розы.
Простите мне мою бестактность, но объясните Роза, а как же вы видите спектакль?
Роза улыбаясь ответила
- Видите ли, я не зря здесь, в этой лечебнице провела столько времени. И, потом, понимаете, мой слух и прочие рецепторы настолько обостренно воспринимают действительность, что это позволяет мне воспринимать происходящее не менее остро, чем вам.
- Вы бесподобны, Роза…
Я повернулся к Айзику и уже стал его мучить своим любопытством:
- Айзик, объясните мне, что здесь происходит? Зачем актеры вырядились в политиков, играя «Медею»? Что все это значит? – волновался я.
- Да успокойтесь Вы! – улыбаясь, прошептал Айзик. Поймите, что гениальные произведения искусства универсальны на все времена. Вы это сами знаете. А что может более всего влиять на нашу повседневную жизнь, если вы не перцовый пластырь из домашней аптечки? Правильно – гениальное искусство и любая, даже бездарная, политика!
- Браво, - игриво поддержала Айзика Роза. - Вы очень точно и образно изъясняетесь, Ицхок!
Айзик выразительно повернул голову в сторону Розы и значительно посмотрел на нее, не проронив ни слова.
- Знаете что, мой милый друг, «Медея» будет идти еще часа два, не меньше. Считайте, что все самое интересное в этой части вы уже увидели. Давайте, как настоящие выродки-интеллигенты, пройдем пока в буфет, а вернемся к той сцене, где Медея должна убить своих мальчиков. Наша… наш Медея может причислить ее к своим очевидным достижениям. Накал страстей достигает апогея и он каждый раз играет эту сцену по-разному, но каждый раз талантливо. То в порыве ненависти к Ясону Медея готова в экзальтации убить кого угодно, то он играет «тихую страсть на разрыв аорты», когда Медея понимает, что перед ней ее дети, но гордыня вынуждает ее к убийству и, рыдая, она совершает его. Короче, искусник и шалун. А пока пройдем в сторону моря, там маленькое кафе, подают прекрасное тосканское вино Мессорио. Оно усилит ваши впечатления от сегодняшнего вечера, как увеличительное стекло при просмотре телепередач в середине XX века.
- Вы застали эти времена, Роза?- полюбопытствовал я.
Она говорила, близко наклонившись к моему уху. Удивительный аромат ее духов кружил мне голову, а легкое касание губ мочки моего уха доводили меня почти до экстаза. Она неторопливо сняла шляпу. Я резко повернул к ней голову, задев своим носом ее нос. Она отстранилась от меня, удивленно вскинув брови, и замолчала.
- Конечно. Конечно, пойдемте.
Я поднялся со своего места и направился к выходу, доставляя незначительные неудобства своим соседям по ряду. Роза после небольшой паузы устремилась за мной. Я прошел по античному проходу-пароду к выходу и оказался на площадке около театра.
Ожидая Розу, я заметил, какая восхитительная ночь царила вокруг. Мириады звезд напоминали сказочных насекомых или даже скорее эльфов, которые кружили вокруг. Создавалось такое впечатление, что сам отрываешься от земли и начинаешь парить в воздухе. Некоторые из звезд были совсем близко. Так близко, что можно, казалось, их потрогать пальцами. Вдруг я почувствовал на себе пристальный взгляд. Я заметил, как у самой стены театра сидел седовласый старец, облокотившись спиной о стену и, сжимая коленями посох, пристально наблюдал за мной.
- Вечер добрый! – подойдя поближе, поприветствовал его я. И вдруг я понял, что это Арнольд, но только сильно изменившийся, как после длительного запоя, его лицо было одутловатым, а глаза горели безумным огнем.
- Что с вами, Арнольд Викторович? Вам нужна помощь?
Арнольд только пристально смотрел на меня, не произнося ни слова. На нем был античный хитон, который, похоже, укрывал тела не одно поколение бродячих философов-софистов в этой выдуманной пьесе.
- Вы что, тоже лицедействуете? Но отчего же не на основной сцене? Неужели Вас устроит лишь единственная оценка столь неискушенного театрала, как я? - ехидничал я.
Он по-прежнему, молча, наблюдал за мной.
- Зря стараетесь разговорить его. Он уже не с нами. Он готовится, - услышал я из-за спины приглушенный голос Розы.
- Это что LSD, героин, «кокс»…? – стараясь скрыть волнение, я перешел на шепот.
- Ну что Вы… В этом Мире нет места банальностям. А наркотическое опьянение – это растиражированная банальность, доступная всем. Здесь же Мир неповторимых чувств и эмоций. Пойдемте, - взяв меня под руку, Роза уверенно повела меня в темноту, прочь от театра. Было абсолютно темно. Я, опасаясь ее столь торопливой походки, попытался притормозить, так как не видел почти ничего уже на расстоянии вытянутой руки.
- Вы же почти ничего не видите! Как же можно так быстро идти в темноте по столь пересеченной местности?- полюбопытствовал я.
- Я же уже объяснила вам, что большинство ориентируется внешним зрением, а я пользуюсь давно уже внутренним. Вы, должно быть, заметили, что меня смело можно отнести уже к категории слабовидящих внешним зрением, а не слепых. Это если политкорректно выражаться. Проще говоря, как старая подслеповатая дура. Она устремила на меня свои слабовидящие глаза, видимо, ожидая какой-либо реакции с моей стороны.
Остановившись, я резонно заметил:
-При нашей первой встрече вы были в совершенно беспомощном состоянии, а теперь даже в темноте можете самостоятельно ходить.
-Даже в моем возрасте женщинам свойственно кокетство игривость,- совершенно серьезно ответила Роза.
Мы вышли к берегу, где стояли несколько столиков прямо на берегу моря. Около каждого столика стоял старый торшер, а сами столики были деревянными и в центре каждого лежал большой медный колокольчик, чтобы можно было вызывать официанта. Мы сели у самого берега. У меня создалось такое впечатление, что мы находимся на краю пропасти, за которым бездна. На море был штиль, и оно совершенно слилось с темным небом, по-прежнему отражая мириады крупных и мелких звезд. Казалось, что сделай я шаг, так сразу и полечу, но не на небо, а в пропасть, за которым прячется небо. Кружилась голова. Я устало плюхнулся на изящный стул из ротанга. Роза по-прежнему пристально изучала меня, будто силясь что-то выведать сокровенное и важное.
Я уже научился терпеливо переносить ее «взгляд», не выражая никаких эмоций. Вдруг мне отчетливо стал ясен комизм ее монолога, так как ее фраза о «политкорректности» совершенно не подходила к ее стилю и манере выражаться. Подобная стилистика была слишком примитивна для ее тонкого ума. Я быстро выложил ей все это, не меняя выражения лица и не подбирая особо выражений!
- Хорошо. Мне понравилось то, что сказали и то, как вы это произнесли. Нам давно уже нужно было объясниться. Надеюсь, что вы понимаете, что автор тех дневниковых записей, или писем, если хотите, это я. Мне важно объяснить вам, что вы попали в ситуацию, или, скажем, пространство, где не столь важны внешние проявления человеческих эмоций или мыслей, так как они по большей степени ложны или ошибочны. Впрочем, это тоже не так важно. А важно, мой милый друг, то, что лежит в основе каждой человеческой личности. Но личность развивается, меняя не только свою оболочку, но и внутреннее содержание. Так вот важны намерения, как это ни парадоксально. Помните старушку, подбрасывающую выпавший хворост с костра Яна Гуса? Ее «sancta simplicitas» важнее, чем жар огня Яна Гуса.
- Простите, это Вы и за самого Гуса решили тоже?
- Задумайтесь о том, как среагировал Ян Гус - «O, sancta simplicitas!» логическое ударение на «sancta». Но мы отвлеклись!
В этот момент подошел официант и предложил винную карту. Роза тут же попросила принести два бокала Мессорио.
- Что же, мы приближаемся к моменту Истины. Вам, наверное, крайне любопытно, каким образом произошла такая метаморфоза, в результате которой я, несчастная и неизлечимая слепоглухонемая девочка, изнасилованная собственным лечащим врачом, вдруг веду почти богемный образ жизни, кокетничаю с заезжими гостями и подчас благосклонно выслушиваю комплименты? Она улыбнулась и неторопливо сделала глоток вина. Было не ясно, кому посвящалась улыбка: вину, собственным сентенциям или мне? Улыбка вспорхнула с ее лица редкой по красоте бабочкой. Я вообще еще не встречал людей, кого могла бы так преображать улыбка. Лицо Розы было красивым, но странной безжизненной красотой. Это скорее было изваяние таинственного Праксителя, чем живым лицом женщины. Она опять молчала, наслаждаясь очарованием ночного неба и моря.
- Как прекрасна стихия, в основе которой лежит тайна, - попытался было я прервать затянувшуюся паузу.
- Нет стихии без тайны, впрочем, и настоящей тайны без стихии тоже, скорее всего, быть не может. А стихия не познаваема до конца. И это я заявляю вам, как агностик со стажем. С кандидатским стажем. Вы удивляетесь? Слепоглухонемой метеоролог, кандидат наук может чувствовать стихию так, как ни один барометр не почувствует! Я знаю, что вы ознакомились с моими дневниковыми записями и хотите немножко поиграть в детективную историю с шантажом, угрозами разоблачения и все такое подобное. Конечно, каждый наполняет свою жизнь тем напитком, какой жаждут, или какой нальют. Вы, очевидно, из жаждущих.
- Простите, но мы, кажется, несколько отвлеклись, - перебил я Розу. Вы вроде бы хотели раскрыть мне тайны стихий или что-то подобное.
- Да-да, конечно, Вам не терпится все узнать и вычленить этакий «квадратный корень», так ведь? Что ж, продолжим сеанс разоблачения.
Вы, должно быть, знаете, что лучшие медицинские умы до сих пор находятся в поиске наиболее эффективных методик обучения и адаптации слепоглухонемых? Хотя здесь и удалось выйти на совершенно новые рубежи, все же еще не существует одной общепризнанной в мире технологии лечения этих людей. Научный мир находится в поиске. Так вот, Арнольд Викторович является в этой области своеобразным Менделеевым. Его методика значительно опередила все существующие наработки. Но гениальность его открытия затронула архетипические пласты человеческой психики, что позволило эту методику применять и в более широком смысле. Понимаете?
- Да, понимаю. Но, если честно, пока еще довольно приблизительно..., - я слегка смутился.
- Хорошо-хорошо... Не расстраивайтесь. Это, действительно, не так просто охватить умом не специалисту. Пока Арнольд Викторович прорывался к сознанию своих пациентов, он стал понимать, что технологии влияния на сознание своих подопечных могут эффективно влиять на психику и здоровых людей, добавляя им дополнительные возможности в области познания мира, усвоения знаний и иных метаморфоз... Одним словом, теперь, владея подобной методикой, я могу разговаривать, неплохо видеть и слышать. Не удивляйтесь, это уже свершившийся научный факт и никакой мистики. Но это не все. Обладая этой методикой, я могу преобразовывать свою психику таким образом, что она начинает очень активно влиять даже на физиологию. Ну скажем, Вы слышали про эффект плацебо? Психика человека каким-то образом влияет на физиологию человека, и подчас самые безнадежные больные вдруг, как по волшебству, выздоравливают, причем не благодаря неким медикаментозным воздействиям на организм, а по совершенно непонятным причинам. Это подобно тому, как если бы средневековый виллан нашел бы электромобиль на солнечных батареях и научился на нем бы ездить, совершенно не осознавая принципов, на которых он передвигается. Так и в нашем случае, Арнольд Викторович обнаружил эту особенность человеческой психики, но пока еще не сумел понять ее. Тем не менее, сегодня, используя ее, я могу не только говорить, слышать и смотреть, но и преображать свою внешность до неузнаваемости. Это стало для всех, кто освоил методику, своеобразной игрой. Правда, методика эта предлагается Арнольдом Викторовичем только людям с очень высоким нравственным и духовным потенциалом. Или просто больным. При этом лицо, решившее освоить эту методику, дает письменное уведомление о том, что согласно на контроль за своими поступками со стороны администрации клиники.
- Простите, а что имеется в виду под словом «клиника»?
- Но, милый мой, это то, где мы сейчас находимся. Это и есть очень дорогая и респектабельная клиника с отменной репутацией. Мы стремимся крайне дозировано давать информацию о нас в СМИ. Многие наши клиенты, люди с определенным положением, естественно, не заинтересованы в чрезмерном паблисити. У нас снимают стрессы и готовятся к новым испытаниям судьбы великие мира сего. Наконец, мы подошли к самому главному — моей скромной просьбе. Я прошу вас, мой милый друг, вернуть мои записи. Согласитесь, что это несколько странно, мягко говоря, что они находятся до сих пор у вас. Но я вам искренне благодарна, что вы нашли их, сохранили и привезли сюда.
- Вы произнесли прекрасную речь, дорогая Роза. Я ошеломлен этой информацией. Мне нужно ее переварить, прежде чем сформулировать свою позицию.
Роза вдруг рассмеялась, игриво откинув ниспадающие на лицо прекрасные рыжие волосы.
- Вы что серьезно считаете, что ваша, как вы изволили выразиться, «позиция» для кого-то здесь представляет интерес? Обратите внимание, мой милый друг, что я с вами была предельно откровенна, так как вообще убеждена, что только собственная искренность и добрая воля могут породить подобные же чувства и у оппонентов.
Роза помолчала и многозначительно улыбнувшись, продолжила:
-Правда, пока оппоненты не превратились в противников. Там уже действуют иные правила и модели поведения.
- Какие, если не секрет? - насторожился я.
- Какой же тут секрет? На войне, как на войне - вот вкратце и все правила...
Улыбка Розы вдруг превратилась из дружелюбной в угрожающую.
- Я не воевать сюда приехал, дорогая Роза, а просто разобраться в ситуации. Вот мне не понятно, как же так - вы стали объектом насилия со стороны своего врача и при этом проявляете просто нечеловеческую неистовость, чтобы оградить его от любых неприятностей. Я хочу убедиться, что Арнольд Викторович никого больше не подвергнет своим притязаниям, если так можно выразиться.
- Можно, можно. Можно по-всякому выразиться. Но ваш благородный посыл не слишком искренен. Вы всего лишь намерены половить жирных карасей, да еще в сметане в мутной воде благородного водоема.
- Да, но вода-то мутная в вашем благородном водоеме, как вы изволили выразиться!
- Поймите, в некоторых реках и водоемах это считается естественной средой обитания благодаря своеобразной и благотворной микрофлоре. Убери эту замутненность, и полноценная среда обитания многих организмов рухнет. Таинственность всего происходящего только для вас кажется пугающей, для прочих же обитателей нашего приюта она является абсолютно комфортной и, быть может, единственно возможной в этом сумасшедшем мире. Вот как для меня, например. Я здесь под постоянным медицинским контролем. И уверена, что если вдруг нарушится с таким трудом созданное равновесие моей искалеченной с раннего детства психосистемы, то мне сразу же будет оказана соответствующая помощь. А вы же рассуждаете подобно подростку, раскрашивая весь мир в черно-белый цвет. Здесь зло, а там добро. Мы все живые люди. Я вовсе не собиралась оправдывать Арнольда Викторовича, но буду откровенной — он всегда вызывал у меня определенный сексуальный интерес и именно с подросткового возраста! А что касается тех записей, то вы должны понимать, что внутренний мир подростка на 4/5 состоит из мира фантазии, а уж мир слепоглухонемого подростка тем паче! Это легко доказать, почитай вы специальную литературу. И потом это можно понять, просто основываясь на здравой логике. Допустим, передадите вы мои записи в газеты, ну, начнется маленькая заварушка... Мы, естественно, докажем, что это все выдумки двадцатилетней давности, но это отнимет столько сил, энергии, средств, репутации... Я это объясняю для того, чтобы вы четко понимали, что побудительным мотивом моих столь длительных и настойчивых усилий вернуть мой (именно мой!) дневник, является не страх перед раскрытием какого-то там преступления. Просто я желаю оградить себя от излишних хлопот, а вас, мой друг, от тяжкого греха и, быть может, иных серьезных опасностей.
- Ваша последняя фраза содержит в себе угрозу. Это грустно сознавать, так как наводит меня на простую мысль «там, где тебе угрожают, там ты прав»!
- Помилуйте, о чем вы? У вас пока есть время, и вы можете во всем разобраться самостоятельно, но поймите, вы погружаетесь в очень сложный и закрытый от посторонних мир, который так просто разрушить одним неосторожным словом или необдуманным поступком. Сложность этой системы прямо пропорциональна его настороженности. У нас есть достаточно ресурсов для защиты от сторонних угроз.
- А от внутренних? - с провокационной улыбкой спросил я.
- Это вы о себе? Вы еще сторонняя угроза.
- А я разве сейчас не с вами? Не внутри системы?
- Если заноза случайно попала в мягкую ткань тела, она еще не становится органом. Понимаете?
- Я вам с самого начала пытаюсь доказать, что не несу в себе угрозы, а вы старательно запугиваете меня!
- Отдайте тетрадь. И ваши намерения тут же станут очевидными.
- Знаете, - помолчав, продолжил я, - у меня возникла прекрасная мысль. А примите меня на работу. Официально, по контракту с небольшой чисто символической зарплатой, и я тут же передам вам все, что вы потребуете. Тем более, Арнольд Викторович говорил, что ему потребуется моя помощь.
- Зачем вам это?
- Понимаете, вы не вышвыриваете меня прочь лишь потому, что заветная тетрадочка пока у меня. И вы знаете, если случится что со мной, то она тут же будет передана для публикации. А передай я вам тетрадь, то всякий интерес ко мне пропадет, и я стану вам, прекрасная Роза, скорее всего не интересен. И вы тут же избавитесь от меня. А мне здесь очень нравится. И именно вы мне очень интересны! Здесь столько таинственного и притягательного, как в детской книжке для пятиклассников.
- В детских книжках, как вы говорите, для пятиклассников, жутковато бывает. Не боитесь?
- Вы интригуете по-прежнему. А зря. вы, должно быть, догадались, что я не из пугливых. И теперь у меня появилось второе условие - я хочу постичь все тайны вашей методики перевоплощений.
- Господи, какой же вы наивный! - рассмеялась Роза. - Неужели Вы полагаете, что это все так просто? Это под силу лишь людям с подвижной психикой. То есть, людям, склонным к психическим заболеваниям. Или, иначе говоря, эмоционально растормошенным. Этакая психическая подвижность (от нормы к не норме) и позволяет совершать подобные эксперименты.
- Это смотря что считать нормой, - резонно, как мне показалось, заметил я.
Вино было прекрасно, ночь потрясающе красивой и мне казалось, что мои аргументы возымели должный эффект на Розу. Я не знал, как сильно зависит от нее принятие окончательного решения, но чувствовал, что ее мнение здесь цениться особо высоко, а она является фигурой довольно влиятельной. Вдруг послышались шаги. Я оглянулся, но ничего не увидел, так как на контрасте, за границей ареала света лампы торшера около нашего стола, ничего нельзя было разглядеть. Там была кромешная тьма. Я выключил свет.
- Не волнуйтесь, это не опасно. Я собственно, за вами пришел. Там сюжет приближается к развязке. Думаю вам, Роза, будет не безынтересно посмотреть финал этой трагедии. И вам, надеюсь, эти актеры доставят незабываемые минуты радости.
- Да, Айзик, конечно. Пойдемте.
Роза встала из - за столика и направилась к театру. Я допил прекрасное тосканское и тоже направился следом за Розой. Айзик несколько отстал и, поравнявшись со мной, тихо предложил мне после спектакля погулять с ним по парку. Высказал свое приглашение Айзик таким образом, что он тут же представился мне важным связным из плохого детектива, которому должны передать срочную информацию.
Подойдя ближе к театру, я заметил, как справа от входа расположился небольшой камерный оркестр, который старательно играл Рахманинова. Это выглядело со стороны достаточно странно и, самое главное, абсолютно не вязалось с сюжетом, разыгрываемым в самом театре. Там же, у входа, вдруг появился мальчик-подросток в пионерском галстуке, который при нашем приближении отдал салют, по традиции давно ушедших 70-х годов прошлого столетия. Все это вместе: мальчик-пионер, Медея, Рахманинов настолько не вязалось друг с другом, что породило у меня чувство тревоги.
Айзик по-прежнему как будто читал мои мысли и тут же попытался меня успокоить:
- Не относитесь к этому всему слишком серьезно, впрочем, мой совет достаточно универсален, чтобы применять его вообще ко всей жизни. Здешний мир переполнен игрой, правила которой каждый выдумывает для себя сам. Правда, любой игрок может и не подозревать, что является персонажем большей по масштабам игры с неведомыми ему правилами. Главное, чтобы игра каждого не мешала окружающим играть в свои Игры. Вы же хотите здесь задержаться подольше, поэтому рекомендую прислушаться к моему совету.
Айзик улыбался. Я подошел к нему вплотную. Его крупная и красивая голова была на уровне моей груди. Затем я резко сделал шаг назад и протянул ему руку со словами:
- Спасибо! Вынужден воспользоваться!
Я церемонно поклонился и побрел мимо счастливого пионера в театр. Там уже находилась Роза в самом нижнем и, соответственно, престижном ряду, поближе к актерам. Она призывно махнула мне рукой, давая понять, что я могу сесть с ней рядом. Я воспользовался ее приглашением. События трагедии приближались к развязке. Медея вынашивала убийство своих любимых детей. Актер, игравший Медею и так походивший на постаревшего Обаму, был прекрасным исполнителем. Это ощущалось в его неспешной манере говорить, скупости жестов и аскетичной мимике лица. Но все это компенсировалось такой мощной энергетикой, что подчас казалось, что и слова ему были бы не нужны вовсе, так как он мог доносить до публики всю ту эмоциональную мощь своих чувств и без слов.
И вот Медея стоит спиной к залу, выдерживая мучительную паузу - паузу сомнения, любви и ненависти одновременно. Затем поворачивается на три четверти и заканчивает свою страстную реплику:
Ты, сердце,
Вооружись! Зачем мы медлим? Трус
Пред ужасом один лишь неизбежным
Еще стоит в раздумье. Ты, рука
Злосчастная, за нож берись... Медея,
Вот тот барьер, откуда ты начнешь
Печальный бег сейчас. О, не давай
Себя сломить воспоминаньям, мукой
И негой полным; на сегодня ты
Не мать им, нет, но завтра сердце плачем
Насытишь ты. Ты убиваешь их
И любишь. О, как я несчастна, жены.
Появившиеся люди в темных хитонах быстро загасили огонь в большинстве светильников нашего театра. В наступившем полумраке включился прожектор, который осветил сцену, где с помощью очень выразительной пантомимы стала разыгрываться сцена убийства детей Медеи. И вдруг в этот момент послышалась Кармина Бурана Карла Орффа в исполнении оркестра, находящегося у входа в театр, и хора самого театра. После того, как зажгли светильники, хор начал старательно выводить:
Напрасно ты из-за детей
Страдала и напрасно их рождала.
Те синие утесы,
Как сторожей суровых миновав,
Медея, мать
Несчастная, с душой,
Давимой гневом тяжким,
Зачем влачишься ты
К убийству снова,
Едва одно свершив?
Безумная! О, горе смертным,
Покрытым кровью.
К богам она взывает,
И боги щедро платят...
- А платят ли? - спросил я шепотом сам себя. И в этот момент все затихло, погасло, замерло, затаило дыхание. Театр вновь погрузился в темноту и тишину. Оставшиеся немногочисленные светильники накрыли медными колпаками с красивыми деревянными ручками в виде морских коньков. Эмоциональный накал трагедии достиг своего апогея. Зал ждал появления Ясона, которого, кстати, играл актер, очень напоминавший нашего президента. Тут раздался дикий взрыв и весь театр озарился таким фейерверком, что можно было ослепнуть и оглохнуть от шума и света. Когда закончился фейерверк, мы все увидели тех же персонажей трагедии, но в исполнении совершенно иных актеров. На них хоть и были одеты античные наряды, но в их макияже и деталях появились элементы шутовства и клоунады. У Медеи, которую играла теперь женщина, не похожая на Меркель, появился клоунский нос и огромная накладная грудь, Ясон вообще был в гриме клоуна цирка Шапито. И тут посыпались непристойные шутки, гэги, которые высмеивали предыдущий сюжет. Зал замолчал в недоумении. Мне было неприятно все это смотреть. Но многие сидящие наблюдали за этим с явным удовольствием. Как я понял, начался уже перфоманс.
- Я, пожалуй, пойду, прогуляюсь по парку, - прошептал я на ухо Розе. Она никак не отреагировала на мои слова. Я вышел из здания театра. Мне опять попался на глаза дежуривший у входа пионер. Я подошел к нему поближе. Он стоял ко мне спиной и читал книгу в тусклом свете горящего факела.
- Пионер - всем детям пример?! - решил пошутить я.
- Не будьте идиотом! - спокойно произнес повернувшийся ко мне лицом пионер, очень похожий на горничную филиппинку, провожавшую меня до моего номера.
- Прошу прощения за глупую шутку. Просто я не верил, что вы настоящий, из плоти и крови. А вы случайно не сыном приходитесь одной горничной? - спросил я пионера.
- Пойдете завтра на субботник? - вопросом на вопрос ответил мне пионер.
Навстречу мне вышел Айзик. Он шел торопливым пружинистым шагом мелкого хищника. И его размеры не умоляли степень его опасности. Я это отчетливо осознал именно в эту минуту.
Не обращая внимания на пионера и наш еще не закончившийся разговор, Айзик взял меня за плечо и весьма решительно развернул и повел в прямо противоположную сторону от загадочного пионера.
Мы шли по аллее, по краям которой горели факелы, довольно скупо освещая наш путь. Часть факелов была стилизована под античный декор на мифологическую тематику древних греков и египтян. Тут встречались и Зевс, и Гея, и Марс, и египетские Гор и Сет, и прочие персонажи. Но часть светильников была из металла и стекла и оформлена в совершенно современном стиле. Все это было вступало в противоречие с общей стилистикой и заставляло мучительно и безуспешно пытаться понять замысел автора. Впрочем, растительность, окружающая эти светильники, великолепно их дополняла и уравнивала в своих правах на существование. Это лишний раз доказывало, что Настоящий Творец всегда превосходит всех прочих эпигонов. Я решил принимать действительность такой, какая она есть, и концентрироваться только на прекрасном. А если задуматься, то, действительно, все прекрасно!
Мы молча шли, наслаждаясь этой терпкой и по южному роскошной ночью.
- А какое бы вы дали определение понятию психика? - спросил Айзик, не глядя мне в глаза.
- Несколько неожиданная тема. Я полагал, что в эту ночь вы мне Бодлера будете читать. Ну, полагаю, что это комплекс ощущений как реакция личности на окружающий мир.
- Что ж, неплохо. Даю Вам академическую формулировку. Можете записывать: Психика (от греческого psychikos – душевный) - форма взаимодействия животного организма с окружающей средой, опосредствованная активным отражением признаков объективной реальности. Активность отражения проявляется, прежде всего, в поиске и опробовании будущих действий в плане идеальных образов. Представьте, что вы и ваш дворовый пес живете в одном мире. Я даже не двор имею в виду, а шире. Но при этом, согласитесь, мир пса, даже самого умного, совершенно иной, нежели ваш. Там свои мифы, правила поведения, законы, радости и горести. Думаю, при множестве сходств, все же огромное количество расхождений. А если для сравнения взять гусеницу, то различия могут оказаться фундаментальными. Но при этом мир один. Мы это сознаем. И в этом мире человек играет роль божества для малых сих. Думаю, не сложно допустить, что в сознании биологических видов, стоящих на ступеньку или более того ниже, мы являемся непредсказуемыми и всемогущими божествами. Но человек часто устает от своего маленького локального мирка. Он стал слишком предсказуем и сер для него. Чаще всего, взирая с вершины эволюционной пирамиды всего живого, человек видит стройные ряды супермаркетов и экселевских таблиц - отчетов белых воротничков. И тянет, тянет на подвиги, дауншифтинг и прочие безумства. Конечно, есть мир компьютерных игр, где все понарошку, но переживательно. Настоящие личности жаждут истинных страстей, как, например, у экстремалов. Так вот, я это к тому, что Арнольд Викторович с группой своих единомышленников решил предложить некую новую парадигму для эволюции психики человечества. Возможность путешествовать по иным психосистемам. Они могут быть плодом воображения, соединяющим реальные события, личности с воспоминаниями из прошлого. Самое удивительное, что при этом происходит загадочная трансформация не только на психическом уровне, но и телесном. Это, впрочем, уже изучает психосоматика. Мы пошли дальше и обнаружили удивительную особенность: при максимально глубокой адаптации психики, согласно выбранному нами или нашим клиентом образу, модели, в который есть желание погрузить психику испытуемого, происходит адаптация и физическая. Меняется структура тканей! С психикой испытуемого (термин «больной» здесь неуместна, а «клиент» цинична) происходят потрясающие метаморфозы. Она начинает управлять обменом веществ всего организма, структурными изменениями. При этом меняется даже внешний облик испытуемого, происходят базовые изменения внутренних органов. Организм преображается согласно собственным представлениям «внутреннего дирижера» о достойной (необходимой?) оболочке. Каким образом это происходит? Согласно каким законам? Нам это понять пока не удалось. Эти масштабные открытия могут совершить настоящую революцию в медицине в целом, а уж в психологии тем паче. Думаю, что, вообще, это должно произвести масштабный эволюционный скачок в истории человечества. Да, более того, самое поразительное, что вернувшись обратно (а мы и это научились делать!), в свое, так сказать, исходное состояние, «внутренний дирижер» испытуемого сам регенерирует исходное состояние как психического, личностного характера, так и физического, то есть внешнего свойства.
Слушая Айзика, я не мог понять - шутит он или говорит всерьез.
- Для того, чтобы поверить в услышанное, нужно быть специалистом в этой области или слепо вам доверять, - произнес я твердым голосом, будто выносил приговор на защите диссертации.
- Видите ли, Ваша вера или безверие не столь важны сейчас. Я Вам рассказал все это лишь для того, чтобы минимизировать наши хлопоты и время для получения той злополучной тетради, которая находиться сейчас у Вас. Эта тетрадь может серьезно осложнить наши исследовательские планы. Мы сейчас находимся накануне получения очень серьезного гранта от одной очень влиятельной организации. И если начнется хотя бы небольшой скандал вокруг имени Арнольда Викторовича, то это может осложнить наши и так напряженные переговоры. вы понимаете меня. Я был против того, чтобы быть столь откровенным с вами, так как, скажу честно, вы не вызываете у меня ни симпатии, ни доверия. Но Роза почему-то прониклась к вам симпатией, а она, как вы успели, наверное, заметить, пользуется значительным влиянием на Арнольда Викторовича. Короче, я предлагаю вам в добровольном порядке отдать эти записи. Предупреждаю ваш вопрос на предмет «а что будет, если...», сразу оговорюсь, что ничего хорошего вас не ждет в этом случае. Сюда, в Кейхолл - так официально называется наша клиника, попасть очень сложно, так как подразумевает серьезные финансовые возможности и не менее значительные связи в истэблишменте. Но поверьте мне, что выбраться отсюда против нашей воли практически невозможно! Мы официально зарегистрированная клиника для нервнобольных, причем и для социально опасных. Это дает нам право на повышенные меры охраны и безопасности. Хочу заметить, любезный наш гость, - Айзик впервые улыбнулся, как мне показалось, вполне искренне, - что у нас уже заведена ваша личная карта больного со всеми метрическими данными. Началась новая глава вашей жизни и первая глава истории вашей болезни. Помните, как вы несколько нестандартно вели себя на обеде? Этому нашлось немало свидетелей. Так что, как скоро вы поправитесь, будет зависеть только от вас. Да, пока не забыл, хочу предупредить: не пытайтесь бежать отсюда! Это почти невозможно. Я употребил наречие «почти» лишь для тех, у кого отсутствует навыки телепортации.
-А вот и наш дом, - Айзик опять ласково улыбался, демонстрируя собственное превосходство. Так могли бы улыбаться крокодилы в момент атаки на них пуделя.
- Скажите, а название Кейхолл что означает? Это ведь дословно с английского переводится, как «Замочная скважина»?
- Вам не откажешь в сметливости и любознательности! Видите ли, человеческую психику можно представить как огромный сундук или забытую кладовую, от которой утерян ключ. Мы можем пока только наблюдать в замочную скважину, пытаясь разглядеть, что там происходит. Наша попытка влиять на то, что внутри, пока возможна также через замочную скважину закрытого пространства.
- А вдруг это «ящик Пандоры»? Тогда лучше этот ключ и не находить! Может быть, вы стоите на пороге социальной анархии?
- Поймите, за не столь уж долгую историю человечества еще не было такого случая, когда человечество побороло бы соблазн познания во имя собственного благополучия и спокойствия. Таким уж создал нас Всевышний. И именно благодаря этому мы взобрались столь высоко по лестнице видового доминирования.
- Да-да, конечно. Но именно поэтому и расстались мы с Садами Эдема, сжимая в руках червивое яблоко.
- Вы, значит, ретроград и противник прогресса, простите за банальность?
- Я противник анархии, как и идеалов современного общества потребления.
- Да, но это не мешает вам успешно пользоваться ими. Мы немножко уже знаем о вас. Вы явно не чурались тех благ цивилизации, которые были доступны вам!
Мне нечего было ему возразить. Помолчав, я задал вопрос:
- Прежде чем пожелать друг другу спокойной ночи, позвольте спросить: есть ли у меня время на размышления, прежде чем дать положительный и удовлетворяющий вас ответ? - я постарался также улыбаться, но понимал, что соперничать с ним в этом состязании мне бессмысленно. - Простите мне мою улыбку. Она, конечно, не отражает моего истинного отношения к Вам и к этой ситуации. Просто хотел устроить с вами состязание фальшивых улыбок. И с печалью признаюсь, что и здесь потерпел фиаско. Ваша улыбка очевидный фаворит по неискренности и внешнему очарованию! Это, видимо, уже на генном уровне? Или Арнольд Викторович и здесь разработал какую-то новую методику? Умоляю, поделитесь!
- Ну-ну... Не надо так злиться! Любое состязание возможно, если существует хотя бы два добровольных и желательно достойных друг друга участника. Ни по одной из вышеприведенных позиций мы не можем соревноваться. Во-первых, я не собираюсь с кем-либо соревноваться, а во-вторых, не вижу достойных соперников. Что же касаемо вашего вопроса о времени для размышлений для положительного ответа, то мне весьма понравилась ваша формулировка. Я даже готов не заметить наивного сарказма, лишь бы ответ был действительно положительным. Перед вами вечность! Но имейте в виду, что понятие вечности для человека столь же бессмысленное, как число миллиард секстиллионов. Всему есть пределы в этом подлунном мире! Кажется, это кто-то из древневосточных классиков изрек.
- Да, конечно, последнее слово будет за вами! Удаляюсь в свои апартаменты! - я поклонился и пошел к себе в номер.
Стоящая у дверей горничная, так похожая на пионера у театра, молча следовала за мной. Я поначалу не понял, что она от меня хочет. А после, осознав, что забыл, куда идти в этом лабиринте, сообразил, что предупредительные хозяева приставили ее ко мне как раз для сопровождения. Она, молча поначалу, бесшумно шла за мной на некотором расстоянии, а позже видя, что я начал нервничать, не понимая смысла ее навязчивого сопровождения, остановилась, не проронив ни слова. После этого я как раз и понял, что не знаю куда идти. Тут она вновь безмолвно подошла ко мне и, указав правой рукой налево по коридору, дала понять, что указывает мне путь в мой номер. Теперь уже я следовал за ней. В абсолютном молчании мы, наконец, дошли до моей комнаты. Открывая мне дверь собственным ключом, она улыбнулась. Пропустив меня в комнату, прежде чем закрыть дверь, я услышал:
- Как вам Арнольд Викторович в роли пионера? Это его самый свежий эксперимент.
Я был просто потрясен. Я меньше бы удивился, если бы со мной заговорила эта дверь. Внешний облик моего провожатого точно соответствовал расхожему образу безропотных и слегка забитых азиатских женщин, сотрудниц сервиса в средней руки отелях. Как правило, это могли быть филиппинки, камбоджийки или вьетнамки. А тут со мной заговорили не по-английски, а по-русски и без всякого акцента. Я ошалело таращил на нее глаза и молча мял воротник своей празднично накрахмаленной рубашки. Так мы постояли несколько секунд, после чего она захлопнула за мной дверь, пошуршав ключом в замке. Я понял, что меня закрыли. Это было очевидным сюрпризом для меня. Я слегка запаниковал. В общем-то, я уже собирался было отдать столь желанную ими рукопись, но за меня так рьяно взялись, что я просто был подавлен всей вылившейся на меня информацией и необычностью моего нового положения. Я понимал, что в ловушке. Они знали, что тетради со мною нет, и она может быть обнародована, случись что со мной. Меня вдруг охватила паника, так как я не знал, как поступить, понимая всю серьезность угроз Айзика. Мне надо было сохранить лицо и передать им рукопись, подчеркивая, что я их не боюсь. Мои внутренние переживания были сродни тем, которые я испытывал в своей школьно-подростковой жизни. Я стою перед столом классного руководителя, которая грозит, что выгонит меня из школы за разбитое зеркало и драку во время перемены. Я безуспешно пытаюсь объяснить вначале, а после упрямо молчу. А может быть, я из страха хочу вернуть тетрадь.
Бежать! Надо срочно бежать! Я метнулся к окну. Окно, к удивлению, хоть и со ставнями, но легко открывается. Взглянув вниз, понимаю, что высота не столь критична. Примерно, второй этаж, хотя мне казалось, что мы долго поднимались по лестницам, блуждая по бесконечным коридорам. Внизу бурно разросся кустарник, который может смягчить падение. Правда, скорее всего, без ссадин и синяков не обойдусь. Все это мгновенно пронеслось в моем воспаленном сознании. Я забрался на подоконник, чтобы попытаться оценить возможность зацепиться за какие-нибудь выступы на стене. Зазвонил телефон. Я взял трубку и с удивлением услышал голос своей Лары. По ее голосу я понял, что она взволнованна. Объяснив ей, что у меня все нормально, и я ей обязательно перезвоню, я попросил ее приехать на машине в ближайший городок. Лара вдруг замолчала, а после паузы, всхлипывая, попросила меня воздержаться от необдуманных поступков.
- Никуда не убегай! Тебя серьезно контролируют! Прямо сейчас!! Ты в опасности! - проорала срывающимся голосом Лара, после чего связь прервалась.
Я окончательно потерял голову и спрыгнул из окна на улицу, не выбирая места приземления. К счастью, падение было удачным, если так можно сказать, так как пришлось в центр весьма пушистого кустарника. Весь исцарапанный, но без переломов и вывихов, я помчался без оглядки по направлению, как мне казалось, больших чугунных ворот. Сейчас, вспоминая все пережитое, я понимаю, что это было актом крайнего безрассудства и глупости, но меня охватила настоящая паника. Петляя по ухоженным тропинкам между стилизованными под начало XX века разноцветными лавочками и эклектичными фонарями, я после очередного крутого поворота услышал за собой тяжелый цокот копыт.
«Конная охрана» - пронеслось в моей голове. Сейчас они нагонят меня и, одев смирительную рубашку, запрут в камере-одиночке без сладкого. Так и подумал «без сладкого». Тогда мне казалось, что это было проявлением высшей меры жестокости и несправедливости ко мне. И это притом, что сладкое я особо никогда не любил.
Точно, уже с ума схожу. Инстинктивно я понял, мое спасение - это бег по кривой траектории в кустарнике и желательно по пересеченной местности. Там преимущество в скорости всадника станет минимальным, если вообще сохранится. Я тут же свернул направо в густой кустарник высотой мне по пояс. Я перепрыгнул эту поросль, очерчивающую дорожку по краям, и упал. Вскочив на ноги, я увидел перед собой крутой холм и тут же взобрался на него. После чего взглянул в сторону моего преследователя. Бежать мне тут же расхотелось. Меня парализовал ужас увиденного. Ко мне на всем скаку приближалось настоящее чудовище. Это был кентавр - огромных размеров существо, с телом першерона и головой боксера-тяжеловеса. Я был настолько потрясен увиденным, что просто не мог сдвинуться с места. Добежав по дорожке до моего уровня, кентавр стал размахивать пращой, и я ощутил сильный удар в лоб, после чего отключился.
Когда пришел в себя, я уже лежал в своей комнате в кровати. Рядом со мной сидела моя проводница - филиппинка и Роза, уже с золотыми волосами, участливо поправляя мне одеяло. Я смотрел на Розу и силился понять - приснилось ли это мне или я на самом деле видел кентавра, который чем-то засветил мне в лоб.
- Да, Роза, я хотел в беспамятстве бежать, но безуспешно. Поймите..., - я замолчал, сморщив лоб, пытался подобрать слова, чтобы не выглядеть полоумным в глазах Розы. - Скажите, а здесь кентавры у вас обитают? Понимаете, мне показалось, что передо мной стоял настоящий кентавр, сошедший со страниц монографий о древнегреческих мифах. Он, правда, отличался от сохранившегося по школе образа, но был слишком натурален и страшен, - я замолчал, не имея больше сил переводить это все в шутку.
-Право, мой милый друг, Вы слишком впечатлительны! Так нельзя. Может, Вам показалось? - проворковала Роза
- Роза, я человек, конечно, с подвижной психикой, даже, быть может, несколько эмоционально неустойчивый, но, как мне кажется, пока еще могу отличать явь от видений.
- Да, но вы только что сами усомнились в реальности увиденного, не так ли? - упорствовала Роза.
- Я понял, вы хотите довести меня до настоящего безумия и таким образом обезопасить себя в случае моего упорства.
- Да, вы слишком впечатлительный! - Роза рассмеялась приятным мелодичным смехом девочки-подростка. - Все сражаетесь не просто с мельницами, а даже с несуществующими мельницами. Вообще, и впрямь все симптомы паранойи. Вы или ваши родные никогда не были склонны к психическим заболеваниям? - она опять улыбалась, и чувствовалось, что настроена весьма игриво. Я вдруг почувствовал необыкновенное спокойствие и прилив сил. Потянуло на общение. Роза отпустила филиппинку, а сама заботливо делала мне примочку на лоб.
- Вообще, Роза, вы являете собой мой женский идеал. Тот образ, который начал формироваться неосознанно еще в подростковом возрасте и завершился в целом годам к тридцати. Сегмент подсознательных поисков сужался и сужался. Если к 17 годам нравилось почти все особи женского пола, то постепенно стала происходить отбраковка. Сначала были исключены все женщины, склонные к полноте, и этот этап продолжался довольно долго, но затем стали постепенно играть роль детали. Цвет волос, разрез глаз, форма лица, пропорции, толщина лодыжки и т.п. Объем деталей увеличивался катастрофически, уменьшая, таким образом, какую-либо вероятность встретить желаемый образ из плоти и крови в жизни. Слишком много деталей необходимо было учесть Создателю, чтобы удовлетворить мой изощренный вкус. И вот я здесь встречаю вас. Ваше чувство юмора, внешность рождают самые смелые фантазии. Ваше присутствие меня успокаивает. Я люблю вас, Ольга!
- Да, но я не Ольга! - воскликнула Роза.
- Да, но я всего лишь процитировал восклицание Онегина из небезызвестной поэмы.
- Наглец и негодяй! - Роза кинула в меня свой носовой платок и опять расхохоталась своим нежным смехом.
Я поймал платок зубами и тут же осведомился:
- Надеюсь, он свежий?
Роза вскочила на ноги с совершенно серьезным, если не сказать озабоченным лицом и бросилась меня душить. Я поначалу испугался и стал не на шутку защищаться, схватив ее за кисти рук. При этом я шепотом успел пропищать:
- Верю, что свежий! Веруюууу...
Роза ослабила хватку. Ее лицо было совсем близко. Я вдруг услышал удивительный аромат ее духов! Он был совершенно необычен и необыкновенно волнующ. Ее золотистые локоны укрыли наши головы. Я задыхался от желания, от аромата, от близости красивой женщины. Ее губы приблизились к моим.
- То-то, будешь знать, как сомневаться в моем платке. Он чище, чем твоя совесть, - совсем тихо прошептала мне на ухо Роза. Я тут же ухватил ее за талию и прижал к себе. Выражение ее лица совсем не изменилась. Я чувствовал ее, хоть она и упиралась локтями в мои плечи. Все! В меня вселился не просто бес, а легион бесов. Дыхание стало, как у марафонца перед финишем. Я что-то лопотал бессмысленное о «естественном влечении», о том, что все это не нарушит «общепринятый уклад жизни». Роза сопротивлялась, но уже не столь ожесточенно, а как бы отрабатывая программу невинной весталки. И вдруг я почувствовал, что у нее ниже пояса что - то зашевелилось. Ослабив хватку за талию, я освободил левую руку и отправил к низу живота. Это была мужская эрекция. Как я вскочил и оказался у двери, я уже не помню. Я стоял, и меня трясло, будто в суповой тарелке за обедом я обнаружил живую лягушку. Это был явный перебор. Больше я уже не мог переносить таких нервных потрясений. Я открыл дверь и опять бросился бежать, не разбирая дороги. На очередном повороте я со всего маху врезался в Айзика. Он хотя и был маленьким, но оказался очень устойчивым и с отменной реакцией. В результате нашего столкновения я оказался на полу, а он стоял в стойке напротив меня. Видимо, степень его удивления была тоже высока и он ошеломленно и молча смотрел на меня сверху вниз, соображая, что произошло.
Удивительно, но я первым пришел в себя и тут же вскочил на ноги, старательно приняв такую же стойку в стиле хидари-дзенкутцу-дачи. Видимо, у меня это получилось более комично, чем у него, поэтому он от души расхохотался.
- Куда так стремительно мчится наш гость? Наверняка, восхитительная Роза предложила вам поиграть в паровозики! А вы, восприняв все всерьез, решили примерить на себя роль курьерского или, точнее, экспресса?
- Нет, прежде чем во что-либо играть здесь, я лучше подожду, пока вы доверите мне технологию трансформации психики и внешности, чтобы превратиться в фонарный столб и исключить все эти ваши дурацкие эксперименты над людьми. Как это, кстати, называется у вас?
- Пси-трип. Но до того как Вы обретете необходимую квалификацию в этой области, мы должны убедиться в вашей абсолютной лояльности нам. И вы знаете, как это можно сделать. Пойдем прогуляемся в парк.
- Я, знаете ли, с некоторых пор опасаюсь гулять по парку, - настороженно проговорил я.
- Ну, не иначе, как чудище стозевно привиделось? - игриво спросил Айзик.
- В результате столкновения с этим привидением у меня остались некоторые следы! - я продемонстрировал ему шишку на лбу, которая появилась после моей встречи с кентавром.
- А-а-а… - протянул Айзик, опять улыбаясь, - помните, я вас предупреждал, чем чревато совершать необдуманные поступки без согласования с администрацией нашей лечебницы. Тем более, такие поступки, которые можно принять за попытку к бегству, или любое нарушение режима лечебного учреждения.
Я понял, что он валяет передо мной ваньку, а на самом деле, все знает и делалось все это с его ведома.
- Вы хотите от меня получить серьезные документы, аппелируя к моей порядочности, играя искренность и доверие. Так расскажите же, что все это значит - кентавры, Роза в состоянии эрекции, нежно обнимающая меня! Или это такая шоковая терапия, призванная побыстрее свести меня с ума и таким образом обезопасить вас? Я хочу вас предупредить, что если через пять дней я не окажусь в условленном месте, недалеко отсюда, то мои доверенные лица должны будут опубликовать вашу тетрадь с моими, заранее заготовленными комментариями.
- Я не предполагал, что наши взаимоотношения перейдут в фазу угроз, но что же делать, я отвечу вам на ваш вопрос. Мы предвидели такое развитие сюжета и подготовились к нему. Напишем, что это подделка, а вы всего лишь умалишенный, который проходит интенсивную терапию в нашем Кейхолле. Таким образом, доверие к вашим публикациям будет сведено к нулю, а вы к этому моменту и впрямь будете походить на свежепосаженный овощ, за которым, кстати, будет осуществлен внимательный уход и забота. А Роза, главная героиня и автор дневника, на который вы будете ссылаться, откажется от него, обвинив вас в провокации и шантаже. Вот и все. Вы окажетесь в дураках.
После некоторого раздумья я заметил:
- Хорошо. Я обещаю вам, что свяжусь со своими друзьями, и они привезут в указанное вами место эту тетрадь. Но перед этим объясните мне подробно, где та грань, которая отделяет здесь действительность от мира фантазий и видений!
- Собственно говоря, я уже довольно подробно рассказал вам все наши основные достижения в области психологии. Правда, с гордостью могу сказать, что современный уровень психологии, как, впрочем, и многих иных научных дисциплин, вышли на такой уровень, когда грань между многими науками становится весьма условной и иллюзорной! Примером тому могут служить лучшие достижения биофизики, квантовой механики и тому подобное... Как я уже говорил, использование психологии, как впрочем, выяснили еще до нас, даже раньше Зиги Фрейда, способно влиять на общефизическое состояние человека. Способность перевоплощаться совершенно в иные биологические виды и субстанции позволят человеку еще больше расширить свои представления об окружающем мире не только на земле, но во Вселенной.
Я ухмыльнулся, что не осталось незамеченным со стороны Айзика. Чувствовалось, что он является истинным энтузиастом своего дела. Но интуиция мне подсказывала, что его отношения к Арнольду не столь восторженно-безоблачны, как к тому делу, которым они вместе занимаются!
- Короче, наши взаимоотношения подошли к определенной черте, после которой мы становимся либо врагами, либо союзниками. И от вас теперь зависит, какой сценарий будет избран, - тон Айзика совершенно изменился, став холодноватым с металлом в голосе.
Я понял, что усмехнулся зря. И именно в лице Айзика было бы здорово найти союзника. Ну, вот что самое удивительное, я никак не мог понять собственную мотивацию. Ведь я совершенно был солидарен с исследовательскими устремлениями Арнольда и всего Кейхолла, но что-то заставляло меня действовать вопреки. Может быть, потому, что пойди я у них на поводу, то повышенный интерес всех этих замечательных людей ко мне совершенно иссякнет. Я стану или обыденным сотрудником, или хуже того, подопытным кроликом. Да и характер мой был так устроен, что мне нравилось действовать вопреки, не так, как от тебя ожидают. Этакая прирожденная фронда по отношению ко всему устоявшемуся. Через эту свою черту характера я все время попадал во всякие неприятные ситуации. Но сейчас на рефлексию и глубокий анализ собственного эго совсем не осталось времени. Я должен был всерьез принимать решение. И обманывать или увиливать не было никакой возможности - это было очевидно. Силы были явно не равны.
- Дайте телефон. Я своим пытался воспользоваться, но он почему-то не работает. Я позвоню своей благоверной Ларе, и она привезет столь желанные вами листочки завтра в городишко NN. Это километров десяти отсюда. Скажите, куда именно она там должна привезти тетрадь?
- Вот это по-деловому! Пусть привезет на главную площадь. Там еще фонтан XVIII века с Лаокооном. Вот у этого фонтана в 12.00 я и буду ее ждать. Только прошу учесть, что в случае обмана больше вам доверия не будет и вы становитесь врагом. А с врагами во время боевых действий, как вы понимаете, поступают по законам военного времени. Только давайте договоримся, что это должно пока остаться между нами. Вообще, чем меньше людей будет задействовано в этом, тем лучше!
Айзик опять улыбался, и его обворожительная улыбка источала неподдельную симпатию не только ко мне, но ко всему миру. Так можно улыбаться, когда тебе еще нет двадцати лет после успешного вступительного экзамена в престижный университет по дороге домой!
Я сразу насторожился. Почему он настаивает на том, чтобы я никому не говорил? Он и Розу имеет в виду, а может, и Арнольда? Быть может, он уже начал свою игру против Арнольда, где орудиями выступаю я и злосчастная тетрадь? Мне показалось, что амбиции Айзика не соответствуют занимаемому им положению здесь. Он явно считает себя недооцененным.
- Скажите, Айзик, а почему нужно это скрывать от Арнольда и Розы? Не совсем понимаю.
Айзик понял, что допустил серьезную ошибку. По-прежнему улыбаясь, он вытащил свой мобильный телефон из кармана и стал набирать номер.
- Роза, поздравляю! Наш гость, наконец, облагоразумился и завтра в 12.00 передаст тетрадь. Я заберу ее. Да, хорошо, передам!
- Вам привет от Розы и поздравления по поводу вашего решения. Теперь вы удовлетворены? Вы действительно натерпелись тут порядком. Теперь заслуживаете полноценного отдыха и настоящей реабилитации.
Помолчав, Айзик продолжил играть свежесть и энтузиазм победителя.
- Прежде всего, могу поведать и об иных достижениях. За всю эволюцию органического мира все прочие обитатели планеты Земля, помимо человека, вынуждены были плавно перемещаться в категорию аутсайдеров по сравнению с ним только благодаря всего лишь одному его конкурентному преимуществу - наличию разума и, прежде всего, способности к абстрактному мышлению. Это позволило человеку взобраться, пусть и не сразу, на самую высшую ступень иерархической лестницы доминирования. Способность быть хитрым и коварным привело человека к тотальному доминированию на планете Земля. Но проблема заключается в том, что именно эта хищная особенность может обернуться, а точнее, уже оборачивается самоуничтожением. Этот дракон начинает пожирать себя сам.
И вот здесь, пожалуй, самое интересное! Оказывается, многие виды, включая Homo Sapiens, в процессе развития по законам эволюции, в рамках определенного, но ограниченного ареала, доминируя, могут вытеснять все прочие конкурирующие биологические структуры данного ареала. И тут начинается самое любопытно - замещение вытесненных видов собственными отдельными членами доминирующего вида, которые компенсируют исчезнувшее видовое разнообразие ойкумены, адаптируя различных собственных представителей вида -доминанта вместо исчезнувших чуждых структур. Дополняя, таким образом, биологическое разнообразие в данной среде обитания за счет собственной внутривидовой дифференциации! Это необходимо для поддержания равновесия и успешного развития биосистемы в целом, для развития и существования ноосферы. То есть, вытесняя все прочие виды, расплодившийся вид-доминант может замещать (неосознанно!) среди вычленяющихся подвидов, своими поведенческими, физиологическими особенностями вытесненные виды. Естественно это происходит постепенно, не всегда и за несколько поколений! Это открытие мы тоже смогли подтвердить с помощью нашей технологии.
Теперь нам предстоит совершить еще один качественный скачок, когда мы сможем внедряться в сознание животных, успешно анализируя их систему мышления, что позволит нам выстроить коммуникационные каналы не только с животными, но и с растениями. Это как раз именно моя тема. Думаю, что через несколько лет мы сможем общаться с миром животных и растений почти на равных. Уже сегодня объем знаний человека позволяет сделать вывод о сложной и не всегда понятной системе социальных связей внутри различных видов животных, рыб и насекомых. Просто в силу отсутствия коммуникационных каналов, мы развивались параллельно. И если сегодня в силу определенных причин мы добились высоких результатов в интеллектуальном развитии, то судить об уровне развития отдельных видов животных в силу отсутствия исчерпывающей информации, можем лишь по косвенным признакам. А на самом деле, я могу с уверенностью заявить, что у животных и даже растений есть свои нравственные, моральные и даже интеллектуальные особенности, которые варьируются не только от вида к виду, но и от особи к особи. Я уверен, что пройдет не так уж много времени и человечество научится понимать своих братьев меньших более точно, что приведет к серьезным переменам, когда мы обязаны будем поменять свои законы с учетом признанных интересов представителей животного мира.
Я не выдержал и рассмеялся уже в открытую.
- Дорогой Айзик, я с огромным уважением отношусь к вашим выводам, но ваша страстная речь чем-то напоминает речь Остапа Бендера в Васюках. Мы еще не научились учитывать мнения меньшинств в рамках многострадального человечества, когда переживают драматические коллизии не только отдельные социальные группы, а целые этносы находятся на грани вымирания, а вы говорите, как я понял, о создании в ООН фракций Мира Животных. Это смешно! Нравственность и мораль, к сожалению, пока не стали тем императивом, который является фундаментальным при принятии политических решений! Но ход ваших мыслей мне близок и понятен! Я совершенно разделяю ваш благородный пафос! Правда, мы априори видим их равными себе, то есть обладающими такими же правами, как и любой человек на планете Земля. Просто они затерялись во времени и пространстве и всего лишь обитают где-нибудь в джунглях Амазонки.
- А мы беззастенчиво охотимся на китов, дельфинов и убиваем домашний скот, полагая, что имеем на это полное право, так как не можем услышать, точнее, понять уровень их сознания. И я верю, что их сознание позволяет животным подчас чувствовать столь же тонко окружающий мир, как и человек. Уже доказано, что для того чтобы прокормить человечество, отказавшееся от животной пищи, нужно затратить значительно меньше средств и усилий, чем поддерживать статус-кво, потребляя животную пищу. Но традиции и бизнес-интересы не позволят нам это сделать в ближайшей перспективе.
- Да, очень пламенная речь. И в принципе, я согласен с ней, но вы, кажется, обещали помочь мне освоить методику «пси-трип»? Я правильно назвал вашу технологию?
Айзик замолчал и стал пристально меня рассматривать, а после спрсил:
- Простите, может, ваши планы изменились?
- Нет, наши планы остались прежними,- ответил я.
- Конечно, в ваших словах, к сожалению, много правды,- продолжил Айзик. Но кто-то же должен найти вначале эту дверь, а после и сам ключик. Мы идем по своему эволюционному коридору развития, натыкаясь на огромное количество щелей, ответвлений и подчас забредаем в такие тупики, что с неимоверными страданиями и жертвами нам удается выбраться на наш основной путь развития духовного роста. Это будет качественно новый нравственный скачок в эволюции человека.
- Вы опять оперируете категориями нравственности и духовности в эволюции человека. Но поймите, это не доминанта в нашем путеводителе. Упор пока делается на интеллект да на потребление. Интеллект – это пирожное для избранных, а потребление как новая религия – крупа для всех! Оруэлл очень точно описал нашу Ферму.
Айзик криво усмехнулся усмешкой непризнанного пророка. Мне сделалось страшно. А вдруг он сумасшедший? Я подумал, что он развеет, как обычно, мои невысказанные вслух опасения. Но он замолчал, перебирая в руках странного вида венок из незнакомых мне цветков.
- Хорошо, - мрачновато продолжил Айзик, - Вы хотели овладеть техникой «пси-трип»? Идите за мной!
Он развернулся и пошел в сторону берега, где я в свое время нашел удивительный грот с роялем.
- Как и договорились, будем строить наши отношения на доверии! Впрочем, я и так вам слишком много наболтал. Вы же пока не выявили своего доброго участия.
- Завтра же у вас все будет. А пока объясните мне про кентавров и нестандартное поведение Розы!
- Неужели вы так и не смогли сами догадаться, что кентавры - это воплощения некоторых наших больных, которые уже находятся в стадии выздоровления. Мы, таким образом, сразу решаем две задачи: проводим эффективную терапию, закрепляющую весь процесс лечения, и решаем проблему охраны! Да, и самое главное – доставляем невероятное наслаждение нашим пациентам. Большинство платит нам сумасшедшие деньги, чтобы остаться здесь и дальше «болеть». Вам, кстати, повезло, что вы не нарвались на грифонов или тираннозавра. Есть тут один тип, так просто бредит ими. Живет у нас уже 6 лет. Известный в прошлом биржевой маклер. Это своеобразный дауншифтинг. Многие уходят от обычной реальности в другую. Это все же не виртуальный мир, а именно реальность! А что касается Розы, то она часто передает свою оболочку тяжелым пациентам для сложных методик лечения. Видимо, в ее облике к вам забрел какой-то тяжело больной. Наверное, это был мужчина нетрадиционной ориентации. А в момент, когда больной в облике Розы почувствовал к вам влечение, и началась интенсивная терапия, о сути которой я вам говорить не буду в силу абсолютной бессмысленности, так как это довольно сложно понять не специалисту.
- Ну, знаете, это свинство высочайшее!!! – закричал я, - как вы смеете?!! Без моего согласия… Я вам что – кролик или инструмент какой-нибудь?!
- Успокойтесь же! – примирительно продолжил Айзик, делая странные пасы своими маленькими ручками. - Будет Вам за это поощрительный бонус. Больной находился под чутким и неусыпным контролем Арнольда и он, поверьте, не допустил бы ничего непозволительного. Ну, если бы не почувствовал с вашей стороны согласия, - ехидно улыбаясь, добавил после небольшой паузы Айзик.
- Вы, негодяй, Айзик! И зря вы так глумитесь надо мной, пока я не отдал вам тетрадь! Терпение человеческое не беспредельно! А шантаж – удел слабых, но готовых победить!
- Вы прямо афоризмами изъясняетесь.
Из кустов вышел на полкорпуса мощный детина. На нем была набедренная повязка, которая лишь слегка прикрывала его достоинство. Он уставился на меня, не выражая особых эмоций. Его лицо напоминало плохо сколоченный из подручных средств ящик для инструментов и обладало примерно такой же мимикой. Не меняя выражения своего лица, он произнес басом, исходившим откуда-то из подмышек:
- Слышь, мелкий, ты это… Не гунди! Сказано отдай тетрадь, значит, отдай и не п-ххх-ть!
Айзик вовсю развеселился. С трудом сдерживая смех, он успокоительно похлопал по ноге верзилу (только до бедра он и мог дотянуться) и, обратившись уже ко мне, продолжил:
- Полагаю, что наша дискуссия исчерпала самою себя в силу сложившегося дисбаланса в аргументации.
- Да-да… Конечно, есть такого рода аргументы, против которых бессильна самая стройная логика, - заметил я, не сводя взгляда с «разговаривающих» подмышек этого амбала.
- Но вы, Айзик, обещали мне поподробнее рассказать о деталях моих приключений, - спросил я.
- Да все просто, - мы развернулись и пошли к морю, где виднелась лагуна. Детина следовал за нами, не отставая. Мне почему-то показалось, что Айзик тоже был не в восторге от присутствия этого монстра. Ощущалось некоторое напряжение в его мимике, жестах и интонации. Я тихо прошептал ему:
- Может, убежим? Думаю, он нас не сможет догнать. Я был уверен, что Айзик, несмотря на свои миниатюрные размеры, быстр и ловок, как обезьяна. Он выглядел весьма спортивным. Едва выслушав мое предложение, он рванул с места завзятым спринтером, предварительно прошептав мне на ухо - «на лагуне». Я тут же присоединился к нему. Направление было мне понятно, но я волновался, что недооцениваю возможности своего соперника. Но, к счастью, он тут же отстал, а учитывая полумрак и изрезанный рельеф парка, шансов у него не было вовсе.
Прибежав к лагуне, я никого не увидел, кроме одиноко стоящей лошади. Она была стреножена и пощипывала травку недалеко от берега. Море рассекала лунная дорожка, по которой в детстве хотелось убежать от родителей, домашних заданий, экзаменов и всего того, что составляет дисгармонию бытия. Я поневоле залюбовался этим волшебным пейзажем. Подойдя поближе, я вдруг заметил, что это жеребец и на его лбу торчит небольшой прямой рог, а сам он невелик в размерах. Он грустно посмотрел мне в глаза, будто собираясь поведать нечто сокровенное. Я протянул ему руку. Жеребец замотал головой, слегка заржав, и опять отвлекся на траву. Пахло ночным морем, покоем и почему-то немного развратом. «Странный коктейль», - подумалось мне. Вдруг из-за пригорка послышались шаги. Я ожидал увидеть Айзика, но к своему удивлению, передо мной появился Арнольд. Он молча смотрел на меня, будто мы с ним были вовсе не знакомы. Его простоватое лицо крестьянина-середняка не выражало никаких эмоций. Я тоже молчал, не зная, что и говорить. Постояв так несколько секунд, Арнольд повернул голову к морю и сел в позу лотоса. Взмахом руки он предложил мне последовать его примеру. Я послушно плюхнулся рядом с ним.
- Пахнет ночным морем и разнузданными удовольствиями. Пожалуй, это все, что нужно среднестатистическому человеку. Вам Айзик уже многое рассказал. Я лишь добавлю, что готов вам открыть свою методику. Знаю, что завтра тетрадь будет у нас. Итак, начнем по порядку удовлетворять ваше разыгравшееся любопытство. Вы уже поняли, что здесь не просто лечебница, а некий закрытый клуб, членами которого являются, в том числе и сильные мира сего. Здесь можно реализовывать самые смелые фантазии. Ну, если, конечно, они не противоречат нашим принципам, базирующимся на лучших образцах морали и нравственности. У нас есть некий устав, регламентирующий поведение и даже просто жизнь всех участников клуба, ну или, если хотите, ложи. Это почти как Тора для иудея. Все прописано.
- Да, но кем? – не выдержал я. - У иудеев авторство принадлежит Всевышнему, а у вас, как я понял, вам?
Арнольд удивленно повернул в мою сторону свою голову. Я увидел на нем пионерский галстук. Странно, но он так был уместен на его шее, что казалось, что я разговариваю со старшим пионервожатым.
- Какая разница, мой друг? Помните Гегеля? «Все действительное разумно, все разумное – действительно»! Полагаю, Вы не сомневаетесь в реальности происходящего? Хотя, я вот иногда сомневаюсь, - он опять смотрел на лунную дорожку. - Вот видите единорога? Мифическое животное, но его можно потрогать. Он счастлив, этот единорог. Ему уготована жизнь, полная блаженства. А мы, сильные мира сего, вечно находимся в душевном мытарстве и суете. А вам не кажется, что этот единорог похож чем-то на Айзика? Айзик ведь мой любимый ученик был. Вместе начинали мы здесь. Он перешел из категории моих пациентов в стан помощников и союзников. Как сын мне был.
- А почему вы о нем в прошедшем времени говорите? Где он?
Мне опять стало страшно. Я вдруг понял, Арнольд находится в крайнем состоянии возбуждения. Даже, возможно, что он под воздействием наркотиков. Речь его иногда становилась бессвязной, он совсем не улыбался, а пальцы его дрожали.
- Он перед вами сейчас. И рог ему вовсе не помеха, - Арнольд криво ухмыльнулся. - Его всегда восхищал образ единорога. С детства. Сам говорил мне. Я сделал его счастливым. Короче, я готов вам помочь постичь самые сокровенные технологии. Только будьте послушны. Я знаю, что ваш характер непредсказуем, но…
- Вы что, мните из себя Б-га? – тихо спросил я.
- Мы все лишь по «образу и подобию» скроены. Остальное строится согласно замыслам и прописанному сценарию.
Он опять замолчал. Неожиданно поднялся ветер. Единорог миролюбиво подошел к нам. Он уткнулся своей непропорционально большой мордой в плечо Арнольда. Арнольд совсем не обращал на него внимания.
- Понимаете, Айзик хотел больше, чем можно. Он хотел стать первым. Он начал свою игру. Хотел выманить у вас тетрадь и сам использовать ее в играх уже со мной, но уже от своего имени. Глупец. А вы очень нравитесь Розе. Уж не знаю, чем, но факт. Она уверена, что вы искренний и милый. Это я цитирую. Может, и впрямь так. Но это сейчас совершенно неважно.
На плече Арнольда болтался подсумок, в подобном, во времена моей юности, таскали противогазы. Он тоже был из ржавого брезента и застиран до неприличия.
Запахло прелой травой и цветами. Арнольд достал из подсумка предмет, похожий на противогаз, но без шланга. Сделан он был не из резины, а будто был связан из шерсти и весь испещрен замысловатым рельефным узором.
- Оденьте на голову и попытайтесь представить себе тот объект, в который вы хотели бы попасть. Совсем не важно, является ли он выдуманным или реальным. Но советую выбрать реальный, так как выдуманные, как правило, не дееспособны в наших условиях. Все эти альфины, бабры, гарпии, грифоны так далее хороши лишь в сказках. Их жизненный цикл составляет не более 2 – 3 недель. Вот единороги везде прекрасны. И живут долго. Ну ладно, одеваете и концентрируетесь на лунной дорожке и том образе, в который вам предстоит переселиться. Затем слушаетесь меня. Да, чуть не забыл, прежде чем переселиться в новую биологическую оболочку, вам предстоит прослушать устав нашего клуба. Его нельзя ни при каких обстоятельствах нарушать. Если вы нарушите, то последствия будут весьма печальны. Ваша воля будет подавлена, и вы станете малосольным огурцом. В кадке.
Арнольд широко улыбнулся, но посмотрел на меня опять, будто на незнакомца.
- А это, поверьте, менее увлекательно, чем оболочка единорога. Здесь главное не навредить ближнему своему. Я буду рядом и буду вам помогать.
- Скажите, а как я вернусь обратно?
- Ну, если и до этого дойдет (шучу!), то вам также понадобится сконцентрироваться, но уже на себе. Это будет несколько сложнее, так как собственный образ у пациента не конкретен и размыт, поэтому заранее придумайте себе образ, который был бы вам максимально близок. Ну, в детстве, допустим, часто играли в д`Артаньяна, или разведчика какого-нибудь. Это должно быть воспоминание из детства. И оно должно быть в подкорке.
От страха и возбуждения у меня тоже дрожали пальцы. Я попытался еще что-то спросить, но язык отказался меня слушаться, а пот уже струился по вискам и стекал ко мне за воротник.
Я надел на себя чудо-противогаз с огромным количеством вшитых маленьких датчиков и уставился на лунную дорожку. Это устройство напомнила мне забавные трикотажные шапки моего детства. Они плотно обтягивали голову, подобно шлему с маленьким гребешком вдоль шапки, и придавали удивительное очарование носившему их ребенку. Я их, помнится, всегда ненавидел и отказывался носить, но часто видел на головах своих друзей детства.
Вначале я услышал очень приятную музыку. Что-то из Шопена. Это меня успокоило. Потом приятный баритон стал нудно перечислять мои права и обязанности. Странно, но при всем занудстве содержимое текста устава очень хорошо усваивалось и в целом не вызывало никакого протеста. Возникла пауза.
Я вдруг вспомнил, как ездил с родителями к друзьям отца, куда-то в Архангельскую область. Я тогда еще учился в школе. Как-то с отцом мы там собрались ловить рыбу. Надо было встать очень рано, часа в четыре утра, и пройти через большой пустырь, а после спуститься по крутому склону к реке. Почему-то я это отчетливо запомнил до мельчайших деталей. Когда мы шли по пустырю, я, еще до конца не проснувшийся 10-летний мальчик, вдруг увидел косяк красивых больших птиц, пролетавших надо мной. Мне так захотелось вдруг оказаться среди них и лететь куда-то вдаль, неведомо куда, широко, в такт порывам ветра, размахивая своими огромными крыльями. Я даже представил, как лечу. Помнится, отец еле успел поймать меня на самом обрыве, так как я, закрыв глаза, замахал руками и побежал, не глядя вперед. Это были стерхи, большие белые журавли.
Я понял, в кого хочу вселиться.
У меня в ушах начался скрипичный концерт Баха. Он исходил из волшебной шапки. И я стал таять, как весенний снег под нежными лучами робкого солнца.
Я почувствовал, как мои конечности онемели до бесчувствия, а после стали совершенно иными. Я поначалу как бы немного видел себя со стороны, но затем я вдруг неожиданно понял, что могу летать. Это было непередаваемое чувство свободы и сумасшедшего восторга! Я быстро побежал и у самой кромки моря, в самом начале лунной дорожки оторвался от земли и полетел.
Рябая белесая лунная дорожка напомнила мне свет в замочной скважине в темной спальне на даче, где я как-то в детстве за плохое поведение был закрыт на ключ и уложен спать. А там, за дверью, было веселье, смех и застолье. Там был мир счастья моих родных. С тем миром меня соединяла только узкая дорожка света, проникающая через замочную скважину. Я лежал тогда в своей кровати, и слезы безмолвно от отчаяния катились по моим упитанным щекам. Я знал, что этот лучик ведет в запретный для меня мир радости и справедливости. Но он был пока недостижим. Все это вспомнилось и пронеслось в моей голове всего за несколько секунд. Теперь я мог пройти по этой дорожке, навстречу к моим родителям. Передо мной не было закрытых дверей! Я был свободен.
Я летел над огромным миром, это была земля моего детства и юности. Оглянувшись, я понял, что рядом со мной летят другие стерхи, и что они мне близки, как самые близкие друзья и даже родные. Я испытывал невероятное блаженство. Мои движение были равномерны и попадали в такт движениям других птиц. Мы были как бы одним организмом. Вдруг я услышал характерное тарахтение, и передо мной показалась странная и нелепая конструкция с комичными существами. Они приблизились к нам и попытались встроиться в самое начало нашего клина. Я повернул голову к своему соседу и спросил:
- Что за идиоты?
- Не мешай! Они думают, что помогают нам. Я согласен с тобой, благие намерения могут привести в данном случае в рай, а может, и в Кремль. Глупцы утверждают, что это по соседству. Но там это точно учтут.
Я сразу узнал Арнольда.
- Пусть потешат себя и попиарятся. Не мешай им, - добавил участливо Арнольд.
- А как же тетрадка и все наши планы по осчастливливанию отдельно взятого человечества? – спросил я.
- Тебе хорошо? Это главное сейчас, а остальное суета, - улыбаясь глазами, ответил Арнольд. - Скоро нас нагонит Роза. Правда, она из вредничества полетит с нами в виде вороны. Но это пока. А вообще, она вернется в Кейхолл, вероятнее всего, в отличие от нас. Она намеревалась продолжить начатое мной дело.
И тут я понял, что прямо передо мной на этой удивительной конструкции-этажерке (ну мне так показалось!) летит странный тип с важным и очень знакомым лицом. У этого человека при всей его важности были такие восторженные, как у ребенка, глаза, что не хотелось ему мешать. Я видел, что он по-настоящему счастлив.
Тут же я увидел внизу свою Лару, которая усиленно махала мне ладошкой, видимо, прощаясь навсегда. Может быть, узнала меня? Но как? Внизу, словно по заказу, проносились родные мне места. Хотя, мне казалось, что Москву-то мы пролетать ну никак не можем.
- Пойми, - важно прокурлыкал мне Арнольд, - эта pr-акция уже оплачена, поэтому маршрут немного подкорректировали из Кремля, с моего одобрения, конечно. Надо быть благодарным, а не ерничать.
Я пролетал мою Москву, дымную, уродливую и прекрасную одновременно. Я видел своих друзей и оставшихся внизу родных. Они же не видели меня. Они все были заняты своими маленьким делами и редко поднимали голову к небу. Такова участь жителей всех крупных городов.
В это мгновение я четко осознал, что уже никогда не вернусь в свою прежнюю человеческую оболочку. Я почувствовал, что это было мое последнее земное воплощение. Я улетал навсегда.
Догнав человека, как я понял, на модифицированном дельтаплане, я ощутил, что мной овладело очень игривое настроение. Захотелось пошутить. Я чуть набрал высоту над ним и справил малую нужду. Вся стая закурлыкала от восторга. По-моему, даже включая самого дельтапланериста. Он восторженно закричал во встроенный в шлеме микрофон:
- Кажется, дождик начинается!
Тут же кто-то подлетел к нему на другом дельтаплане и угодливо раскрыл над ним зонтик.
Что самое удивительное, действительно пошел дождь. Прохладный и освежающий.
Мне стало радостно и легко. Я расставался с этим сумасшедшим и прекрасным миром и был ему за все благодарен!
25 мая 2011 г. - 31.01.13, четверг, 23.35.
Свет через замочную скважину
© Copyright: Михаил Станецкий, 2015
Свидетельство о публикации №215062400909
Свидетельство о публикации №215062400909
Рецензии