Волосатый январь

Волосатый январь
              Не люблю январь. Новый год люблю, а весь январь – нет. С тех пор, как стала парикмахером – не люблю. В январе каждый прожитый день напоминает о себе полной тяжестью даты: вроде бы всего лишь ноль первое ноль первое, но уже две тысячи девятого. Один день весом в целый год. Потом два дня, семь… и так две недели. Все, о две тысячи восьмом можно забыть. Начался новый отсчет и новая погоня за деньгами, а их почему-то больше не становится.
              Вове под елку пришлось положить конструктор, рекомендованный  от двух до пяти лет, а ему-то уже восемь! Я бы и рада купить что-нибудь от восьми, а еще лучше – от двенадцати, чтобы подольше хватило, только от восьми стоит уже дороже. Ну, ничего, Вовчик у меня сообразительный, найдет этому конструктору применение. Хотя бы у себя в кружке юного техника. Да уж, сообразительный… И деликатный. Понял же, что у меня с деньгами не густо, сделал вид, что обрадовался подарку. А  может, и правда обрадовался.
               Где ж их взять-то, эти деньги? Пол-января клиенты в салон носа не показывают, отсиживаются по домам. Такое впечатление, как будто они нарочно отращивают волосы и ногти, пытаясь с их помощью хоть как-то согреться в замороженных без отопления квартирах. Смотрят новости про то, как Россия нам газ закрыла, жрут водку, растят волосы и греются. Приходили б лучше ко мне, я бы их фенчиком согрела. Мне сейчас все равно – кто: хоть бабка, хоть дедка, хоть детка, лишь бы с денежкой. Хозяйке-то все равно, откуда я их возьму, тысячу в месяц за кресло вынь да положь. И январь – не исключение, для нее он – месяц, как месяц.
               Вдруг раздался звонок. Вернее, раньше, еще до появления мобильных телефонов с полифонией, это называлось «раздался звонок» или, как у Чуковского: «У меня зазвонил телефон». А теперь уместнее будет сказать: «У меня запел телефон». У меня действительно запел телефон, запел голосом Бобби Фарелла из Boney М: «One way ticket. У-у-у у у-у». Я эту песню выбрала не просто так. Она мне, конечно, нравилась и раньше, но после того, как я узнала перевод, я ее еще больше полюбила. Билет в один конец… Здорово! Взяла Вовку, купила два билета в один конец и – запомните меня молодой! Уехала бы к чертовой бабушке из этой помойной ямы. Может, еще и получится, если не себе, то хоть Вове нормальную жизнь обеспечить. Там, конечно, мы – никто и никто нас там не ждут, но, с другой стороны, а здесь мы разве – кто-то? Еще меньше, чем никто – ничто. Я для этого и из рекламы ушла, чтобы получить более человеческую профессию, которая нужна всем, везде и всегда. Первые две недели января – не в счет.
- Алло?
- Викусик? – ненавижу, когда меня так называют, тем более таким противным гнусавым голосом.
- Да, а кто это? – пришлось из себя выдавить. А вдруг это клиент?
- Я так и знала, что не узнаешь. Богатой буду, как здорово! – все, теперь я узнала. Это фальшиво задорное «как здорово!» ни с чем не перепутаешь, да и тембр тоже ее.
- Лиля, ты что ли? Какими судьбами?
- Ты не поверишь, - продолжала гнусавить моя бывшая начальница, - на Новый год в Египте пересеклась с Юлькой Выдричук. Помнишь? – я не успела сказать, что помню и что она теперь моя постоянная клиентка, - так мило посидели, поболтали, вспомнили, как мы вместе, втроем, по клиентам бегали. Супер! Она мне и дала твой мобильный.
                Тьфу ты! Снова эти американизмы: «Супер!», теперь еще «Вау» не хватает. Блевать хочется, честное слово. «По клиентам бегали»! Это теперь так называется? Втроем, значит, бегали? А я почему-то совсем другое запомнила. Это ты для директора в отчетах показывала, что на встрече мы втроем были, а на самом-то деле или я, или Юля ходили. А ты потом только к бонусам примазывалась.
- Как ты? Где сейчас? – ради приличия спросила я.
- Так я там же. Уже сколько лет, - вздохнула Лиля вздохом ветерана труда, - предлагали мне перейти на телек, но шеф не отпустил. Ну, ты же помнишь, он всегда хотел, чтобы у нас была команда.
              Опять – двадцать пять! Ничего не имею против слова «команда», но с тех пор, как оно стало эксплуатироваться начальством, чтобы замаскировать свое нежелание платить больше сотрудникам, меня от «команды» стало тошнить.
- А ты, значит, ушла из рекламы, - говоря это, Лиля, возможно, даже покачала головой, изображая сострадание.
              Признаться, мне уже начала надоедать эта игра в «помнишь - не помнишь», но призрачная надежда заполучить потенциального клиента заставляла усиленно работать над собой. В конце концов, волосы у всех практически одинаковые.
- Да, я теперь … - приличной замены «парикмахеру» я не нашла; «стилист» и «визажист», по-моему, звучали еще пошлее, чем «парикмахерша», поэтому я вышла из положения, назвав место работы, – я теперь в салоне на Пролетарской. Ну, тебе Юля, наверное, рассказала.
- Конечно, рассказала. Я почему, собственно, и звоню. Моя парикмахерша в Карпаты на Новый год укатила, вот я и решила: дай, думаю, подругу проведаю. К тебе завтра можно попасть?
                Мне, конечно, очень хотелось предложить не откладывать на завтра, но я поборола себя и сказала:
- Сейчас, посмотрю, что у меня по записям, - ишь, «по записям!», во множественном числе! Я сама себя ненавидела.  – Тебе когда удобнее – утром или вечерком? Ты что, вообще, хочешь делать?
- Да, в принципе, ничего особенного. Подровнять – подкрасить, моя парикмахерша за час обычно управляется. Часика в три у тебя свободно?
- В три у меня занято, давай на два, сейчас мастеров не хватает, - она что, нарочно? «Парикмахерша»!
- Ну, хорошо, Викусик. Тогда до завтра.
- До завтра!
            Я долго не могла прийти в себя. Кнопку с красной трубкой нажала, но телефон оставался у меня в руке, как будто я собиралась сказать еще что-то важное, хотелось если не оправдаться, то хотя бы нахамить.
           Ушла из рекламы! Как громко звучит. Прямо как в анекдоте. Не слышали? Сейчас расскажу.
                Едет в автобусе мужик, симпатичный такой, в форме летчика. А все, кто возле него стоит - носы закрывают, отворачиваются, форточки открывают. Одна женщина не выдержала и спрашивает:
- Молодой человек, вы такой видный, симпатичный, в форме. Но почему от вас так… разит? Вы чем занимаетесь?
- Я, - говорит мужик, - на аэродроме работаю, в самолетах сливные бачки чищу.
- Так, может, ну его? Поискали бы себе другую работу, почище?
- Да вы что, - возмущается мужик, - уйти из авиации?!!!
                А я ушла. Из рекламы, из маленькой чугуевской рекламы, с ее огромными амбициями и малюсенькими перспективами. Зато со здоровенными интригами.
                Остаток дня мы с Вовкой провели на свежем воздухе, наслаждаясь классическим январем с медленно падающими и искрящимися в свете фонарей снежинками. Следы редких прохожих держались недолго, минут через пятнадцать можно было уже ступать по белоснежной целине, хрустя свеженьким снежком.
                На следующий день я была на работе с самого утра, надеясь на случайного клиента, но – увы: они еще не осознали, что праздники уже тю-тю, послезавтра - на работу, пора наводить марафет. Я выпила три чашки кофе, выкурила шесть сигарет и наконец-то дождалась. Лиля пришла, разумеется, в два тридцать.
                Мне было очень интересно, каким образом она доберется до нашего салона, поэтому последние две из шести сигарет я докуривала на крыльце в промежутке от двух до половины третьего, кутаясь в пуховик от пятнадцатиградусного мороза. Она прибыла своими ножками. Была в нутриевой шубке, которую я помнила гораздо более молодой. Мне их даже стало чуточку жаль – и Лилю, и шубку. Мы вошли в салон и сняли верхнюю одежду.
- У вас сегодня не очень людно, - садясь в кресло, вместо приветствия, заметила Лиля.
- А ты изменилась, - поздоровалась я в ответ, - как будем стричь?
                Стрижка была незатейливая. По правде сказать, для моего пятилетнего стажа это и стрижкой-то назвать нельзя было, просто нужно было подровнять концы. И подкрасить волосы, которые у корней уже начали назойливо выпячивать оригинальный, не очень привлекательный грязно-русый оттенок. Я на глаз определила нужный тон:
- Темно-каштановые, Wella, № 54? – чтобы не было сомнений и у клиентки, я дала ей рассмотреть палитру и сравнить с концами своих волос.
               Существует два способа покраски волос: до стрижки и после. Я придерживаюсь второго варианта, руководствуясь элементарными соображениями экономии. Какой смысл красить волосы, которые вскоре будут сметены щеткой на совок и выброшены в мусорное ведро?
- Угадала, - согласилась Лиля.
              Ничего себе – «угадала»! Для меня это не фокус, а инструмент зарабатывания денег.
               Покраска заняла еще минут сорок: десять минут – собственно для нанесения краски, и еще полчаса – чтобы пропитались волосы. Обычно, пока краска впитывается, я успеваю сделать еще одну голову. Но, так как сегодня была напряженка с клиентами, пришлось слушать Лилины рассказы о буднях чугуевского рекламного менеджера, пусть даже и ведущего. По ее словам.
              Чтобы не участвовать своими «ах» и «ох» в этом бенефисе, я заварила кофе для двоих – плюс четверть градуса в нашем небольшом помещении - и разрешила Лиле курить в салоне. Какие она курит сигареты, я так и не узнала, потому что Лиля взяла мои Davidoff slims. За время работы парикмахером, как выражалась Лиля, я научилась быть свободными ушами. Многие клиенты воспринимают своего мастера как случайного попутчика в поезде, которому можно излить все самое сокровенное, вплоть до интимных подробностей отношений со своей половинкой. Неизвестно, придешь ли ты в этот салон еще раз? А если даже и придешь, - всегда есть вероятность, что тебя не запомнят. Наивные клиенты – они думают, что парикмахеры похожи на банкоматы, которым все равно, кто и что делает в их присутствии.
               Ничего нового я не услышала – это было сплошное любование собой в цитатах клиентов. Что ж, я не возражала. За исключением одного раза, когда Лиля спросила:
- Английский выучила? – невинный, вроде бы, вопрос, но он меня взбудоражил не на шутку. Она не учительница, а я – не ее ученица, чтобы меня экзаменовать. Да, я всегда хотела знать английский, но мне это так и не удалось. Надеюсь, пока. В школе я неплохо училась, в том числе и по английскому, кое-что в пассиве сохранилось. Но ведь иностранный язык – это вам не езда на велосипеде: раз научился – и на всю жизнь. Для языка нужна практика. А с кем тут у нас в Чугуеве попрактикуешься? С курсантами летного училища? А Лиле в свое время родители устроили летнюю практику в Штатах. Чем она там занималась, я не знаю. Наверное, посуду в закусочной мыла. Правда, она называла это бизнес-практикой. Может быть, может быть, не знаю. Возможно, она и сейчас не хотела меня обидеть своим вопросом, только, сдается мне, что она все-таки хотела повыпендриваться. Ну, и напросилась.
- Не-а, не выучила. Все так же: май нэйм из Вова, - отшутилась я, процитировав рекламу каких-то курсов иностранных языков. – А как у тебя на личном фронте? Дети есть? – ударила я по ее больному месту.
               Она не смогла из себя выдавить даже «нет» - настолько болезненна была для нее эта тема. И настолько же я себя возненавидела. Нельзя так. Разве можно сравнить невыученный английский и неустроенную личную жизнь на пороге четвертого десятка? Мужа могло и не быть. Эка невидаль! А вот дети – это другое, женщина без детей – это нехорошо, неправильно. Утешила я себя только одним, все тем же – не я первая начала.
 - Ну-с, можно открывать, - я смяла свой окурок в пепельнице, прерывая повисшее неловкое молчание, подошла к Лиле и сняла с ее головы полиэтиленовый чепец. – Идем смывать.
                К счастью, горячая вода у нас была – плюс еще четверть градуса. С волос под напором струек из душевого рожка потекли грязные потоки, постепенно осветляясь, пока наконец вода, протекая сквозь волосы, на стала прозрачной.
- Вот так, хорошо, - промокая пряди пушистым полотенцем, проводила я Лилю к креслу, - сейчас уложим - и порядок.
- Ты никогда не хотела вернуться? – спросила Лиля, повысив голос, когда я включила фен – еще плюс полградуса.
- Сначала часто думала, - почему-то призналась я, - а сейчас… Нет. Здесь спокойнее, все более понятно. Выполнил работу – получил деньги, и все.
             Мне показалось, что Лиля как-то напряглась. Неужели будет звать обратно? Но я, действительно, не хочу. Мне здесь комфортнее. Но никто меня агитировать не собирался, и очень скоро Лилино напряжение объяснилось самым неожиданным для меня образом.
             Обычно клиенты, когда все уже сделано, вставая с кресла, спрашивают: «Сколько с меня?». И благодарят при этом. Чаще всего.
             Закончив укладку, я взяла большое зеркало, подержала его сначала справа, затем – слева, чтобы Лиле было видно в большом зеркале, как сработан затылок. Не дождавшись никакой реакции, я сняла с нее накидку, и Лиля пошла к вешалке одевать свою нутрию. Застегнувшись, она сказала:
- Спасибо, дорогая, - ну, наконец-то, хоть и с опозданием, но благодарность я услышала. И приготовилась к самому желанному. Но Лиля уверенно развернулась и взялась за дверную ручку.
              Осознав, наконец, что происходит, я произнесла то, что вертелось у меня на языке последние сутки:
- С тебя восемьдесят гривен.
- Извини, дорогая, у меня с собой нет денег, не захватила, я тебе позже занесу.
- А когда? – не удержалась я задать этот глупый вопрос, ответ на который я прекрасно знала лучше самой Лили.
- Завтра, перед работой заскочу.
               Может, она и собиралась завтра заскочить, только я, помня ее повадки, верила в это не больше, чем в равенство полов. Поэтому ухватилась за последнюю, чахленькую соломинку:
- Но я же салонную краску использовала, с меня завтра вычтут.
              Это сработало.
- Сколько за краску? – Лиля нехотя отняла руку от ручки и потянулась ко внутреннему карману нутрии. Я сразу обратила внимание на то, что пришла она без сумочки.
- Тридцать, - ничуть не преувеличивая, сообщила я.
              Лиля достала небольшой кошелек, заглянула в него, пошуршала бумажками и выудила оттуда двух Иванов - Франко и Мазепу.
- На – за краску, остальное – завтра, - она положила три купюры на столик рядом с грязными чашками из-под кофе и снова потянулась к дверной ручке. Но не успела она открыть дверь, как та сама распахнулась, впустив в салон порцию ледяного воздуха, усилившего своей свежестью остатки сигаретного дыма. Вместе с этим порывом свежести в помещение впорхнула свеженькая норка, украшавшая вторую по известности в нашем городе личность – дочку мэра. Не будем называть имен – все и так ее знают.
- Здравствуйте, - сияя румяными с мороза щеками, поздоровалась светская чугуевская львица. – Могу я видеть Викторию?
- Это я, - призналась я, даже не спрашивая, зачем я ей понадобилась. Она сама все объяснила.
- Мне вас порекомендовали. Или вы сейчас заняты? – посмотрев на Лилю, решила уточнить она.
- Нет-нет, я уже освободилась. Прошу. До завтра, - с нарочито большой амплитудой кивнула я Лиле, которая, сама того не осознавая, стояла с отвисшей нижней челюстью.
- До завтра, - совладав с собой, все же выудила она из себя и скрылась за дверью, оставив нас наедине с моей новой клиенткой.
               Завтра Лиля так и не появилась. Я, впрочем, и не надеялась.