10-19. Птицы, что не сеют и не жнут

В мае 2006 на Московской площади забили фонтаны. Их строительство началось совсем недавно. Зимой, ни с того, ни с сего, огромную площадку вокруг памятника Ленина обнесли синим забором и пригнали строительную технику. Из окна нашей кухни наблюдалось рытье котлованов, мельтешение рабочих и воздвижение бытовок. Народ начал интересоваться, что сие значит. Ответ «строим фонтаны» сначала показался шуткой, но это оказалось правдой. Подробностей процесса строительства за высоким забором разглядеть не удавалось. К весне в близлежащих скверах вдруг сформировали газоны, обнесли их новым бордюром, поставили красивые изгороди. Открытия всей этой красоты мы ждали ко Дню Города, но событие случилось раньше – к Последнему школьному звонку.

Буквально за одну ночь размонтировали заборы, вывезли бытовки, увезли технику. Вечером 24 мая, выглянув из окна, мы с удивлением увидели преображенную площадь, битком забитую молодежью, и каскады воды, бьющей из множества разных по конструкции фонтанов, украшенных прожекторной подсветкой от земли и сверху. Звучала музыка, на временной сцене, возведенной за ночь, выступали певцы. Даже начавшийся дождь не распугал собравшихся людей, заполнивших нашу Московскую площадь: стояли под зонтами. Потом начались фейерверки. 

Эту площадь я помню с 1961 года как огромный зеленый газон, по которому в разных направлениях были проложены дорожки. Потом произвели посадки елей – тогда еще совсем маленьких. К столетию рождения Ленина на ней соорудили памятник, возводимый на моей памяти. Наш Ильич одет по моде 70-ых - в обтянутых брюках, легкий, подвижный. «Танцующий Ленин» прозвал наш памятник народ. В 1970 году середину площади закрыли гранитным щитом, а вокруг рассыпали песок, травяные газоны остались только на окраинах территории. И вот теперь ее новое преображение.

На утро, следующее после открытия, совпавшего с праздником Последнего Звонка, я впервые прошлась по обновленной  площади. Били фонтаны, цветущие герани, организованные в оригинальные клумбы в форме шара, оформляли границу фонтанного ансамбля, прилегающую к Дворцу Советов. Всю поверхность земли окончательно спрятали под каменные плиты и фонтанные инженерные сооружения. За сорок лет прожитых мной в этом районе, некогда крошечные ели существенно подросли, боковые зеленые газоны стали еще более цивилизованными, на них посадили стриженные под куб кустарники. Площадь выглядела великолепно, но уже была усыпана грудами бутылок и мусора, оставленными молодежью после праздника. Мусор собирали в мешки таджики, специально нанятые для этой цели. Работали они тщательно, видно было, что никакая работа их не пугает, азиаты внедрялись в наши города и множились числом: они не пили, как наши. «Наши» являли собой мало привлекательное зрелище: какая-то русская бомжиха выбирала из собранного мусора бутылки – то ли на пропитание, то ли на выпивку. Что мешало ей работать, как таджики, чтобы зарабатывать, а не побираться, было непонятно. И очень грустно.
 
А еще было грустно не узнавать площадь - не находить ничего из того, что было здесь в годы моего детства. Жизнь шла, мир вокруг обновлялся, кардинально меняясь и хорошея, но это почему-то не радовало. Мучительно хотелось снова увидеть ту площадь, которая пока еще была жива в моей памяти.

Наше последнее занятие по церковнославянскому языку прошло на выезде. Валентина Борисовна пригласила нас посетить храм Успенья Божьей Матери села Лезье-Сологубовка, находящегося в 11 км от Мги (электричка с Московского вокзала). Его более 10 лет окормляет знакомый нам по Скорбященскому храму отец Вячеслав Харинов. Благодаря его стараниям и дружеским контактам с немцами, этот храм был восстановлен самими немцами, поскольку во время войны в нем находился фашистский госпиталь для лиц, получивших ранения, несовместимые с жизнью. Там же – на средства немцев и стараниями отца Вячеслава было благоустроено братское кладбище погибших немецких солдат – более 80 тысяч! Наших в тех краях погибло еще больше: рядом находилась земля Невского пятачка, где до сих пор работали поисковики и в земле находили человеческие кости.  Отец Вячеслав в клубе «Лествица» при своей питерской церкви организовал музей Новомучеников (репрессированных священников) и музей Военной славы, где найденные поисковиками предметы тех лет – наши и немецкие – были выставлены вместе. Так он на деле, а не на словах, показывал христианскую  любовь к ближнему: война - кошмар для обеих воюющих сторон.

В деревенском храме – белокаменном, стоящем на высоком зеленом холме, мы поучаствовали в Литургии  и причастились. Трапезничали  прямо в церкви, в ее боковом приделе, что казалось мне необычным. Во время трапезы отец Вячеслав поведал о священнике-самосвяте, историей жизни которого он занимался: разыскивал героя, а обнаружил предателя и лицемера. Потом гуляли по окрестностям и  пили воду из родника. Вокруг  удивительно красиво – серое небо, зелень, солнце, пробивающееся сквозь тучки, белая церковь на холме, огромное зеленое поле немецкого воинского кладбища с обелисками, перечисляющими имена погибших. Угнетало, что мы победители, а память всех своих погибших увековечить не можем, а немцы нашли и деньги, и желание, и возможность поставить памятник своим гражданам, написать их имена.

 В доме церковной старосты нас еще раз вкусно покормили, а отец Вячеслав не только вкушал вместе с нами, но и отвечал на вопросы. Мне было стыдно: нас встречали, как самых дорогих гостей, так,  будто бы это мы осчастливили их, а не они нас! Священник столько вкладывает во всех нас, а мы сидим и только потребляем! Все-таки христиане – это удивительные люди! Во мне, например, нет умения радоваться, любить и отдавать другим людям, я зажата и смущена, когда беру, а отдаю неловко и неохотно…

Зять нашел себе работу. Денег пока не получает, а наоборот: заплатил за обучение в Петербургской фьючерсной бирже, где из него готовят трейдера - специалиста по работе с ценными бумагами – брокера, в по простому - спекулянта фондовой биржи. Если обучение пройдет хорошо и он сдаст экзамен, то обещают оформить на фирму, которая  является совместным предприятием с Лондонской фьючерсной компанией, обслуживающей клиентов, желающих увеличить свой капитал через продажу или покупку акций предприятий. Работа происходит на компьютерах и  требует знания рынка и основ экономики. У Александра есть экономическое образование, и это занятие ему страшно нравится. Во всяком случае, звучит заманчивее его прежней специальности PR-менеджера, на которую все два месяца безработицы Шурика не берут вполне справедливо.

Мишутке исполнилось три месяца. Он  многому меня научает: в ответ его открытой улыбке невозможно не улыбнуться, не возможно не полюбить его всем сердцем. И мне даже не важно, чей он сын и на кого похож, чем больше я с ним нянчусь, тем дороже мне это маленькое существо!

Сегодня в Чесменской церкви храмовый праздник – день Рождества Иоанна Предтечи. Народу на службу пришло много, большинство – знакомые мне лица. После евхаристии всей общиной вышли на улицу – на крестный ход. Звонили колокола, пели певчие, отец Алексей читал положенные молитвы и окроплял святой водой. У меня, как всегда, слезы текли рекой: я почему-то всегда в храме реву, причем без видимой причины. Очищаюсь так, что ли? А после святой воды на душе так хорошо, так радостно!   

Июль. Третий день в городе стоит ужасающая жара –  +31 градус в тени, столько же в квартире и даже в нашем дачном доме, несмотря на все занавеси, которые я повесила на солнечные окна. Я плохо переношу жару, особенно из-за ног: второй год левая нога находится в отечном состоянии, да и все остальные суставы не лучше - болят неимоверно. А стоять на ногах сейчас приходится гораздо больше, чем во времена, когда я работала: и готовка, и беганье из комнаты в комнату – малыш требует не только ухода, но и внимания, общения. На прогулке тоже не посидишь - Мишка плохо спит в неподвижности, и разных хозяйских дел хватает – поликлиники, аптеки, процедуры. То Мишины, то Машины, то мои. Терпеть не могу врачей, но без них обходиться не удается, вечно у кого-то медицинские проблемы. Дома все сделать успеваю, но к вечеру еле стою на ногах.

Зять все еще не работает, третий месяц он снимает запасы со своей сберкнижки, но в еде нас по-прежнему не ограничивает. Помогает по хозяйству: гуляет с колясочкой Миши, ходит за продуктами, стирает и развешивает детское белье и пеленки. Под большим нажимом Маши и с обязательным ее участием смог сделать и более нужное нам – помыл окна, прибил новую обивку на стул, покрыл лаком столики и табуреточки. Творческого подхода – ноль, все идеи и инициатива только Машины и с обязательной моей подачей через Машу, но как тупой исполнитель, добросовестен.

Моя жизнь стала другой. Я с ужасом вспоминаю свои прежние ежедневные посещения работы и совершенно не хочу больше вступать в эту реку. Привычка ходить на работу и быть там от звонка до звонка за любую зарплату сейчас воспринимается мною как зависимость. Она похожа на зависимость бомжа, живущего тяжко, но не желающего вернуться в социум, дай ему эту возможность. Нас засасывает как «лямка», которую мы тянем, так и свобода, которую мы вкусили, какой бы дикой она ни была. Кто знает, может, доведись мне пожить за границей, я бы тоже пересмотрела свой болезненный патриотизм, который существует во мне сейчас только потому, что мне не с чем сравнить? Мы все привязываемся к привычной колее, какой бы она ни была, и вышибить нас из нее можно только через стресс, что Господь время от времени и делает с нами. Он не наказывает нас, он просто дает нам новую возможность.

Еще одно наблюдение. Я совсем не хочу ни встречать, ни видеть вновь никого из тех, с кем раньше работала. Не совсем так: я не хочу видеть именно тех, с кем, к счастью, встретиться даже случайно я не смогу по определению: они не ездят в метро и в электричках. А в других местах не бываю я. Всех остальных я как раз не прочь встретить! Сообразив эту удивительную мысль, я очень обрадовалась: как же разумно и справедливо устроен наш мир!

В моем теперешнем понимании Бога  есть несколько главных, основополагающих моментов. Их можно разделить на две части – базис (принимаемый в качестве аксиомы) и надстройка (гипотезы).

Базис  (положения, не имеющие и не требующие логических доказательств):

1. Бог есть. Это в моем ощущении. Иногда это ощущение называют врожденной религиозностью, заложенной в человека.

2. Совесть есть. Она проявляет себя как индикатор присутствия Бога, это изменение моего внутреннего состояния в зависимости от совершения разных поступков (мыслей).

3. Бог меня любит, и все, что Он делает, делает во благо.

4. Правильная жизнь человека – предоставление себя, своих проблем, жизни - Богу. Доверие ему и кротость.

5. Защита от вредного влияния на нас жизни - покаяние, смирение, распознавание в себе  эго-личности и лжи или греховности в христианском понимании этого слова – все это разными словами об одном и том же. Это средство работы над собой. В нем  – наша защита от влияний, противных Богу.

Все остальное –  гипотезы, надстройка, следствия и развитие указанных идей в виде культов, философий, законов. Это – информация, субъективные измышления людского ума, условный язык, через который мы формируем свой мир из пустоты (информация  – in form). Форма Богу практически безразлична. Привязанность к форме -  чисто человеческие проблемы.

В конце июля исполнилось ровно три месяца с тех пор, как Шурик уволился из «Фонд-Металла» - все это время он продолжал оставаться безработным. На «Петербургскую фьючерсную биржу» его так и не оформили, несмотря на полученный сертификат об обучении и постоянные тренинги в их компьютерном зале с виртуальными покупками и продажами. Опыт приобретался, но фирма, похоже, не была заинтересована в расширении своих штатов, если не считать возможности вложить свой первоначальный капитал размером 100 тысяч рублей и на нем делать деньги. Капитала у Шурика не было, поскольку именно на скромные сбережения Шурика на его сберкнижке он покупал нам продукты, причем, без какой-либо экономии средств. Параллельно Шурик начал ходить на сходные курсы в другую организацию – какую-то российскую биржу возле метро «Спортивная», где обучение было бесплатным, но потом предлагалось открыть собственный счет в банке (не менее 10 тысяч) и начать получать прибыль от вложенной суммы.

Все эти игры не вызывали во мне симпатии. Шурик же  гордился своими успехами, ежедневно ходил на обучение в одну фирму и на тренировки в другую, смотрел экономические программы по TV, купил и изучил книгу «Энциклопедия трейдера». Знания его росли, но по своему горькому опыту я знала, что на работу берут не самых умных и опытных, и, тем более, не старательных и обязательных, а исключительно «своих людей» - знакомых! Шурик «своим» не был. В этом мы с ним очень похожи.

Денег на еду он не жалел, вел себя так же, как всегда, хотя нервничал, конечно. Тратился из своих запасов, которые, по его словам, должны были у него окончательно закончиться в августе. К подобному  экстриму существования я не привыкла: мы с Машей нервничали, но ничего изменить не могли. Упертый Шурик по газетным  объявлениям работу больше не искал: «меня на все не хватит, я хочу работать трейдером». Я его оптимизма не разделяла, поскольку волчьи законы свободного бизнеса испытала на своей шкуре. Шурик все еще жил представлениями бюджетника, привыкшего проедать все, что заработал, и не умеющего «вертеться». Думаю, что в ближайшее время существенных изменений с его трудоустройством не произойдет, придется жить как «птицы небесные», которые не сеют и не жнут, и с этим  необходимо смириться.

Временами меня посещают странные, впрочем, очень  характерные для меня мысли о бессмысленности всего происходящего. Несмотря на появление внука, которого я очень люблю, я все чаще думаю о том, что в моей жизни нет ничего вдохновляющего новизной или ожиданием радости. Все, что происходит и ожидается, это только знакомо повторяющаяся череда мелких тревог и мелких радостей чисто материального плана. Редкие телефонные разговоры с друзьями – в основном о здоровье, детях, деньгах и пустых хлопотах. Круговерть сезонных работ на даче, служение семье, увы, все равно уже не моей. Нелепое цепляние за свои воспоминания и несбывшиеся надежды на достижение каких-то смыслов и целей. Созерцание медленного угасания и ухода людей, знакомых мне по молодости, собственная ненужность или полунужность – этакое назойливое бытие для облегчения чужих хлопот, без которого другие вполне могут обойтись. Еще один круг - взращивание нового человека – Мишки: процесс, который уже мне знаком и завершится известным и закономерным – необходимым ему освобождением для него и его собственной жизни моего жизненного пространства (и жилплощади), в котором мне не только не будет места, но не будет и желания его иметь дальше.

Все, к чему я успела привязаться (зачем?), неизбежно истлеет и сменится другим – не несущим для меня никакого смысла и не представляющим  ценности. Когда я начинаю думать, скольких вещей  в жизни я уже не узнаю и не испытаю никогда (раньше об этом не думалось, ибо будущее казалось неизвестностью), то становится очень грустно. А то, что обязательно придется испытать, почему-то пугает. Впервые за два года, мне начала сниться мама. А Ириска пока не снится, и это хорошо, я еще не готова к этому.

Каждую пятницу я отправляюсь на дачу, где опять буду одна. Это и хорошо, и плохо.  Все дела, которые я там сделаю, одинаково порадуют и утомят меня, ибо вся моя деятельность не оставит после себя ничего нового и кому-либо, кроме меня, нужного. Как и все остальное, она тоже растворится в небытии, как растворяются на даче все поделки, сделанные мамиными руками – из-за их ветхости и неумолимого движения времени. Кому они нужны?

 А кому вообще нужны мы, каждый из нас? Не иллюзия ли наши представления о значимости наших дел, наших личностей, наших радостей и наших огорчений, равно пустых и преходящих? Все повторяется, и не один раз, причем, со всеми. Только животному дано радоваться своему настоящему, не задумываясь о его смысле и о будущем. Поэтому животные, несмотря на трудности физические, счастливее нас. За что Бог так сильно наказал человека, наградив его пониманием?

30 июля День ВМФ. Об этом я узнала случайно благодаря неожиданному звонку Валентины Моисеевны из «Петербургской Металлургической». Она интересовалась, работает ли Козлов, и какая в ССК обстановка, но я сходу сообщила ей, что став бабушкой, больше не работаю. Как свободная женщина, я наконец могу себе позволить не быть озабоченной поздравлениями сильных мира сего. В отличие от нас, они наши скромные даты не помнят, если только им от нас абсолютно ничего не нужно. Да и во флоте я не служила. Все это бряцание заржавевшими шпагами бывших подводников, вся их похвальба и гусарство, эти смакования былыми попойками и смесью пофигизма с привычкой к исполнению без возражения, эта их особость и самодостаточность, их деление всех людей на военных и на всех остальных, это слегка прикрытое презрение к тем, кто на флоте не служил и вообще не служил…  Как странно, все это когда-то было моей жизнью (иллюзией вовлеченности в их «команду подводников») и предметом гордости, а сейчас дажее воспоминания об ССК кажутся мне омерзительными. Кроме непосредственной работы – по доставкам и на территории склада – все остальное, касающееся взаимоотношений с коллегами из той организации, вызывает во мне сейчас дрожь и ужас – как я могла все это выносить, и какое счастье, что больше я их не увижу!

Почему отношение к одним и тем же событиям, пока они в настоящем и после того, как они ушли в прошлое, во мне не дружат? То, что в настоящем было окрашено в один цвет, перейдя в прошлое, часто окрашивается в цвет противоположный (как в черный, так и в белый). Я, как Россия, прошлое которой меняется непредсказуемо. И еще мне всегда не хватает того, что, когда оно еще было, меня не радовало. Пока я живу в городе, пригляд за Мишкой, который часто канючит и требует внимания, кажется мне утомительным,  но, оказавшись на даче в выходные, я ловлю себя на мысли, что мне его не хватает, что я с удовольствием посидела бы у Мишуткиной кроватки, наблюдая за его постижением мира и собственного тела! Каждый день в Мише открывается что-то новое, он становится умнее, красивее, роднее, а я упускаю то, что уже не повторится – дети растут так быстро!

Мне не хочется ехать в пятницу на дачу, а в понедельник не хочется возвращаться в город, я боюсь перемен и разрушений привычного, но прихожу в ужас от рутины и однообразия жизни «живота», в которой так комфортно чувствует себя Шурик, и не он один. Мои «прошлое» и «настоящее» вечно в раздоре,  «мне всегда чего-то не хватает». Может, это избыток жизненной энергии, данный человеку, как считает Веллер?

Хотя именно энергии мне в последнее время как раз и не хватает, о чем я догадалась после встречи с Николаем.