Там, над пропастью во тьме...

Выхожу на лестничную клетку, окруженную
железными дверьми квартир и двумя железными воротами,
разделяющими квартиры от площадки и площадку
от лестничного марша, накинув на себя теплую жакетку «adidas»,
а поверх ее — осенний московский плащ. Закуривая «Dunhill»,
вспоминаю, что когда-то здесь я курил дешевые сигареты,
накинув на себя коричневую стеганую фуфайку,
карманы которой были проедены табачными крошками
от «Примы».
Останавливаюсь, встаю возле окна, похожего на большую
прямоугольную форточку с небольшой форточкой справа.
Окно на площадке (форточка с форточкой) заставлено
дикими домашними растениями, растущими
в прозрачных квадратно-круглых вазах, сделанных,
как будто наспех, из 5-ти литровых полиэтиленовых бутылей
слабой прочности, с отрезанным горлом, точнее — плечами,
полными черной земли…
По мутному стеклянному небу оконной рамы
вьются как попало, да еще с вывертом и застывшим прискоком,
дикие домашние растения, разросшись так,
что неба почти не видно: сплошной зеленый рай.
Вазы (кажется, что стоят они вечность) стоят на тарелках
с отбитыми краями, но кое-где на краях тарелок
еще можно разглядеть рисунок узора как напоминание
о счастливой семейной жизни соседей и, может быть,
их родственников или знакомых. Для полной картины
не хватает ложек, вилок и столовых ножей с хлебницей…
Растения самые что ни на есть разные:
одно вытянулось и замерло в причудливой форме,
словно пытается перепрыгнуть через самое себя,
другое, что по центру, походит на инопланетное существо
с высохшими краями лепестков и уродливыми головками
нераспустившихся цветков-бутонов: о чем думают эти головки
можно только догадываться.
Третье растение, как будто привезенное из далекой Африки
(где, вероятно, находится страна Лимпопо),
напоминает высокий кактус, только без колючек.
И я вспоминаю, как в детстве, доброго доктора Айболита…
Может быть, потому что вижу мертвую высохшую муху,
лежащую лапками кверху (или таким невероятным образом
она погрузилась в зимнюю спячку) на своей обетованной земле
крайней вазы. Но доктор Айболит ей, увы, не поможет.
О четвертом и пятом, шестом и седьмом,
а также восьмом и девятом растениях, лучше сказать так:
это просто растения, ждущие своих суженых, ряженых.
Или мечтают о них…
По стенам лестничного марша — маршем ползут, извиваясь
и скручиваясь между собой, и как будто замерев
в длительном поцелуе, провода, похожие на тонкие туловища
диковинных и бесконечно длинных заморских змей,
головы у которых находятся где-то не в сих пределах…
Батарея центральной отопительной системы проедена насквозь
пылью. Пыль въелась в глянцевую масляную краску
и стала пыльно-матовой масляной краской,
которую не стереть ни со стен, ни с батарей… Кажется,
что если дунуть или сплюнуть на нее  — пыль не взовьется
к бетонному небу, похожему на низкие грозовые тучи,
только белые в темную крапинку и с пятнами от спичек,
невероятным образом прилипших к тучам и сгоревших
в висячем положении под небом.
Где-то внизу дома начинает гудеть лифт. Там,
перед выходом на улицу, в консьержке сидит мужчина-консьерж
с внимательным глазом, как будто записывающим в свою память,
как видео-регистратор, все, что видит и слышит… Но вот —
лифт приближается и стихает, а потом вздрагивает снова.
Двери отворяются, подергиваясь в разные стороны —
из лифта вываливается бабушка
с двумя хозяйственными сумками в руках.
Она смотрит перед собой и молчит, как будто ртом
она держит невидимую третью сумку с продуктами
про запас или на случай войны.
Бабушка подходит к железным воротам,
разделяющим лестничную площадку от коридора
с четырьмя дверьми в квартиры № 35, № 36, № 37, № 38.
Она ставит все свои сумки на пол и говорит в мою сторону,
что все беды от курильщиков, потому что дом пропитался
табачным дымом, что дышать нечем и все задыхаются,
а потом бабушка начинает стучать в железные ворота:
— Вася, открывай, я знаю, что ты дома! —
Через минуту из глубины железобетонного лабиринта
доносится Васин глухой крик:
— О сколько раз я тебе говорил, что надо звонить в звонок!
Из принципа не открою, пока не позвонишь! —
Бабушка, как будто слепая, шарит по стене и, наконец,
нащупывает худой дрожащей рукой кнопку китайского звонка
и нажимает на кнопку: дзинь дзя о пинь! Дзинь!
В ответ слышатся стуки открывающихся, как по русскому обычаю
или как по щучьему веленью, железных дверей, а затем Вася
открывает железные ворота: — Здрасте!
Я тушу сигарету в грязном блюдечке, рисунок которого
уже давно стерт с лица блюдечка (тоже китайского),
и направляюсь в квартиру, где живет моя вторая половина (жена)…
А там почти то же самое: все окна заставлены и утыканы
домашними растениями и неба почти не видно.
Правда, есть одно существенное отличие — нет пыли
и окрашенных стен, сплошь (да и только) — обои узором
в цветочек и горошек! А потолок — глянцевый.
Все чинно и благородно — не придерешься. Разве что
можно разглядеть или угадать дымы за окнами, что валят
из заводских труб и ползут по-над заснеженными крышами
пятиэтажных хрущевских бараков… А по телевизору, что в зале,
снова идет трансляция шоу «Ледниковый период»,
а ночью обязательно, я это знаю точно, будет — «Дом 2»,
если не сказать хуже, поскольку перед этим обязательно покажут
(тоже известную программу) обсуждение неприглядной сцены
из жизни российской кинозвезды или бандита-полицейского,
или чиновника-политика, или вообще чудо-юдо,
напомнив всей стране про бандитский Петербург,
как о культурной столице нашей необъятной Родины.
Несмотря на все удобства, около полуночи в ночных катакомбах
и лабиринтах элитно-кирпичного десятиэтажного дома,
построенного в конце XX века, снова будет громыхать-шуметь
и вздрагивать лифт, оповещая округу о том, что
запозднившиеся в гостях или на службе важные жители дома
возвращаются домой. И многочисленные двери
снова будут громыхать и вздрагивать над пропастью во тьме
электрических огней, над пропастью улицы, автостоянки двора
и детской площадки спящего, но так и не уснувшего города:
— Дзинь дзя о пинь!
— Дзинь! — и снова, — Вася, я знаю, что ты дома! —
Видимо, от всего этого в моей душе, как, наверное, в душах
диких домашних растений, растущих в пластмассовых вазах,
действительно становится не только тепло, но и возникает
некое чувство комфорта и благодарности… А может быть,
еще оттого, что когда-то черные звезды с бетонного неба
освещали путь двух влюбленных,
стоящих над городской пропастью — здесь,
во ржи диких домашних растений.



2014

Журнальный вариант.

Источник: Журнальный зал, «Дети Ра» 2015, №3(125)

http://magazines.russ.ru/ra/2015/125/7v-pr.html