Серый женский костюм из Чехословакии

     Была середина лета. Неделю назад вовсю дождило, но, как это частенько бывает в нашей полосе, дожди внезапно прекратились и установилась теплая, почти жаркая погода.
     Я ехал в автобусе, с каким-то радостным чувством освобождения, прижимая к груди старый раздутый портфель. И где только не довелось ему со мной побывать. Таскались мы с ним в Кудымкаре по размытым разбитым проселкам, летали на керчевский лесосплав, ползали на самом различном транспорте по дорогам Подмосковья, Владимирской и Ивановской областей, изъездили пол Украины от Сумщины до Львовщины.
     Сейчас он возвращается со мной из Петрозаводска, под завязку набитый настойками, порошками, припарками и еще невесть чем целебным. Все дело в том, что жена моя, Анечка, болеет, у нее внезапно, действительно, совсем неожиданно (а кто, когда и где ожидал, что с ним или с его близкими произойдет что-то подобное?), нашли очень нехорошую болезнь, смесь онкологии и гинекологии. И завертелось, и понеслось, и закрутилось. Как там в известном детском бестселлере: «Утюги за сапогами, Сапоги за пирогами, Пироги за утюгами, Кочерга за кушаком…»
     Да, нет! Все закрутилось и понеслось, еще когда мы и не подозревали о ее болезни. Ну болит и болит. Я не знаю, как оно бывает, а она терпит. И, когда уже стало невтерпеж, она пошла к врачу, а ее раз и в больницу, женскую. И начались наши перетягивания с медиками, кто кого перетянет и в какую сторону. Родная служба стакана и змеи оказалась сильнее, и швыряла нас, и вертела нами, и еще творила невесть что. Анечку положили в больницу в одну палату с двумя разбитными молодыми девахами. И всё! И все про нее забыли.
     Забыли напрочь, мертво. Ни процедур, ни лекарств, ничего. Вероятно, чтобы сразу пациент осознал и крепко запомнил, кто есть ху в современной медицине и в нашем Балашихинском медицинском мире.
     1992 год, рождение нового государства, новые экономические отношения, у всех на уме как и где бабок поболе срубить, а тут возись с какой-то, пусть еще и не старой, но все-равно никому не нужной пациенткой. На третьей неделе сделали назначение, какие-то укольчики один раз в сутки. Народ, напуганный ужастиками, рассказываемыми в прессе и на телевидении, признавал только одноразовые шприцы.
     Медсестрам было даже удобней, не нужно возиться со стерилизацией инструмента. Покупайте, а я уколю! В противном случае, я никакой ответственности не несу. У кого бы узнать, кто же несет ответственность за сделанную этой медичкой работу?
     И народ толпами бросился покупать, но в аптеках одноразовых шприцов не хватало. И тогда люди шли в какие-то подозрительные палатки, которые как грибы после дождя вырастали на каждом углу. В палатках шприцы были всегда. Их заблаговременно закупали в тех же аптеках с некоторой переплатой, а потом продавали, только уже с определенной наценкой, чуть большей, чем закупочная переплата. Еще в Древнем Риме подобная деятельность именовалась спекуляцией. У нас же это стали называть предпринимательством.
     Двух Анечкиных соседок по палате каждый божий день навещали мужья. Разница между ними была лишь в том, что один муж был законный, записанный в паспорт своей супруги и имеющий соответствующий документ об этом, а второй – как сейчас говорят, был мужем гражданским. Оба именовали себя предпринимателями. Что конкретно они предпринимали было не очень ясно, но свободного времени у них было предостаточно, поэтому они посещали больницу каждый день, я же в рабочие дни мог приходить только раз в два дня, так как ничего не предпринимал, а вкалывал наладчиком станков на машиностроительном заводе.
     Основная обязанность этих мужей была посещать торговые точки в определенных микрорайонах города и собирать в торговых точках некоторый процент от выручки. Работа была выгодная и удобная во всех отношениях. Попутно они приобретали одноразовые шприцы для любимых. Новые они брали бесплатно, а использованные вкладывали обратно в упаковку и заклеивали. Получалось почти как новые.
     Как только Анечке назначили инъекции, я бросился на поиски одноразовых шприцов. Как все, так и я! Наученный супругой, я покупал их только в еще существовавших тогда государственных заведениях и учреждениях и нигде больше. Поэтому я сразу же узнал местоположение всех аптек города и всех аптек в ближайших районах нашей великой столицы.
     Постепенно все вошло в свою колею и потянулось дальше медленно и буднично. Ей кололи уколы. Уколы ничего не меняли. На выходные всех троих пациенток отпускали домой. Впрочем, те две девахи и в будни вечерами уезжали со своими мужьями на всю ночь, у меня же машины не было и не было такого количества денег, чтобы платить медсестрам и забирать супругу домой в будни.
     Как-то прихожу к ней в больницу, а ходить было просто необходимо, во-первых, чтобы морально поддержать человека, ослабленного больницей и болезнью и, во-вторых, чтобы физически накормить Анечку, потому как больничная пища была предназначена, видимо, для естественного сокращения количества больных. Есть ее было невозможно. Может быть персонал специально разрабатывал какие-то инновационные технологии, чтобы больше пищи оставалось и ее можно было отнести домой для домашних животных.
     В общем, прихожу, а супруга в ужасе. Ее днем обследовал приходящий онколог. Я как мог успокоил и ее и себя. Ведь просто осмотрел и все. Если б было что-то, что именно старались не говорить, ее бы тут же перевели в онкологический центр или еще куда-нибудь. О подробностях говорить и думать было страшно.
     Все опять потянулось не шатко, не валко. Погоды стояли хорошие, Дождей почти не было. Дни были теплые, солнечные. Настоящая золотая осень. Когда удавалось приехать днем, мы по нескольку часов гуляли с ней в прилегающем лесочке. Уже очень давно у нас не было подобных прогулок. Так мы гуляли когда-то после свадьбы, после родов, когда ей были рекомендованы пешеходные моционы. А потом текучка, бытовщина, у меня две-три работы, у нее больная мать, ребенок, муж, то есть я, которого необходимо накормить и обстирать. Да в общем, если не так, как у всех, то так, как у многих.
     Но через неделю визит онколога повторился и на этот раз он прописал какие-то процедуры. А еще через две недели ее, наконец-то, перевели в онкологический центр областного значения, как гордо именовали это заведение наши медики. Почему не сделать это сразу же, почти два месяца назад, почему не перевести хотя бы после первого визита онколога? Я не знаю. Я знаю только, что каждый день, как потом сказала профессор Дарьялова, играл на руку заболеванию.
     Когда-нибудь я попробую собраться с силами и рассказать о всех кругах медицинских мучений, которые пришлось пройти бедной, больной женщине. Но не сейчас.
     Автобусная остановка была почти рядом с домом. Я покинул автобус и, бережно прижимая покряхтывающий портфель, направился к подъезду.
     Врачи практически отказались от нас. Отказались лечить. Лишь участковый терапевт, славная молодая женщина, иногда заходила к нам, да каждый день прибегала прикрепленная медсестра Нина. Ну, у Нины были свои меркантильные интересы, какие-то подарки перепадали к празднику, в конце месяца мы ей платили небольшую денежку и еще некоторые мелочи. Да и должна была она посещать нас два раза в день, а приходила один.
     А к вечеру начинались самые болезненные часы, именно вечером нужно было колоть наркотик, а никого не было. Пробовали вызывать скорую, но через неделю все городские экипажи неотложки уже знали наш адрес и отказывались ехать. Мол, это не их обязанность. Может и так. Мы попробовали нанимать медсестру из соседнего подъезда, но оказалось, что такая услуга несколько дороговата для нашего тощего бюджета. Да и медсестричка каждый день навещать нас не хотела.
     Сложилась какая-то безвыходная ситуация. Анечка мучилась и плакала от боли. А что я мог сделать? Я мог сделать только одно. Я взял этот шприц, попробовал пару раз на себе и стал сам колоть эти гребанные уколы. Оказалось, ничего сложного, благо все внутримышечные, но знаю, что, если б было нужно, то справился бы и с внутривенными.
     А тут вдруг появляется на горизонте мой старинный приятель Витек Соловьев. Оказывается у него с близким человеком произошла очень похожая трагическая история. Его матери должны были оперировать грудь. И когда хирург уже вскрыл больной участок, то обнаружил метастазы в ужасном состоянии. Врачи моментально опустили руки и отказались что-либо предпринимать.
     Нет, конечно, хирург постарался ничем не навредить, он все зашил и ретировался. Остался парень с больной матерью дожидаться, когда все закончится и матери не станет. Это ужас. Сидеть в квартире и ждать, ждать, что умрет твоя мама.
     Но Витек был из нашей породы. Пятидесятые годы, двадцатый век. Послевоенное поколение. Дети тех, кто сумел выжить в пламени войны. Мы разгильдяи, гуляки, пьяницы и бабники, но если мы нужны, если от нас зависит что-то важное, то берегись. Остановить нас будет трудно.
     К тому же это были знаменитые, исторические, немытые, разгульные, жестокие, бесшабашные, античеловечные и все-таки дорогие нам девяностые.
     Сколько добрых товарищей, старых друзей и вновь обретенных приятелей осталось в этих далеких годах. Уже они не придут, не помогут и не спросят, а почему ты теперь…, а ведь мы же вместе…
     И сколько темных личностей повылазило на свет божий, сколько их появилось тогда, проклюнулось из вполне добропорядочных граждан, готовых загрызть за копейку, изничтожить ближнего своего за три, а за пятиалтынный …
     Короче, Витек прочитал в какой-то солидной газете, внушающей полное доверие, о некой женщине. То ли медсестра, то ли учительница, а может быть даже спортсменка на разные дистанции, но это не имеет значения. А имеет значение то, что у нее в детстве была бабушка. Ну,  бабушкой никого не удивишь, но ее бабушка была какой-то не то знахаркой, не то целительницей, или еще чем-то кем-то в этом роде. И лечила она народ по всей округе очень успешно, о чем до сих пор в Карелии ходят всякие слухи и легенды.
     Вот эта медсестра-учительница или спортсменка на разные всякие дистанции, кстати, как оказалось, про нее даже по ЦТ передача была и фамилию ее всячески разрекламировали. Оказывается я тоже слышал ее фамилию, не то Синицина, не то Дятлова, не то Пингвиненко. Она выросла, бабушку похоронила, а потом, разбирала вещи в деревенском доме-развалюхе, оставшемся ей в наследство и нашла старую, даже старинную библию, на полях которой бабушка делала заметки и отметки о рецептах и режимах лечения. Короче, кого, чем и сколько.
И стала эта девушка или медсестра или спортсменка экспериментировать и кругозор свой попутно расширять, изучая опыт наших медиков, накопленный за десятилетия работы.
     И пришла она к выводу, что разные настойки в сочетании с солями ртути (где она про эту ртуть узнала одному Всевышнему известно, но в двадцатые годы наши медики и вправду лечили таким способом онкологических больных) при строгой дозировке могут делать чудеса с заболевшими. И начала эта учительница сама творить эти самые чудеса на самые разные дистанции.
     Вспоминаю, действительно слышал я об этой медицинской спортсменке из Петрозаводска, но решил, что это очередная утка из серии «Выбери меня» и я дам тебе мешок денег. Я не стал обращать внимание, а Витек съездил в этот самый город на берегу Онежского озера. Сначала чтобы просто познакомиться и взять опытную партию. Опытная партия внушила доверие. Он съездил еще раз и взял уже на первый сеанс, на два месяца. После двухмесячного курса следовало прерваться и месяц организм содержать на ртутном голодании, потом еще раз повторить все. А дальше по обстоятельствам.
     И что самое интересное, уже после двух месяцев врачи в один голос заговорили о том, что метастазы исчезают, рассасываются. Это почти чудо!
     Недолго думая, я собрал всю свою наличность, требовалось триста-четыреста рублей. Двести или двести пятьдесят на лекарства и еще сто двадцать на поездку. Вся Анютина родня на меня окрысилась. Ты что! А вдруг! Да ты к нам же одалживаться побежишь! Инициатором была Аничкина старшая сестра Валентина. Она всегда была такая, когда дело касалось денег, тем более ее денег.
     Но я родом из пятидесятых. Я взял наличку, добавил заначку, занял в добавку на работе пару стольников и отправился в край лесов и озер. «Долго будет Карелия сниться, будут сниться с этих пор остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озёр» (К. Рыжов). Ехал я, а в голове: «Белая ночь опустилась безмолвно на скалы». Лидия Клемент.
   - А ведь она такой молодой из-за онкологии ушла,- резанула мозг мыслишка. И уже до конца, не переставая: - бу-бум, бу-бум, Долго будет, бу-бум!..
     В Петрозаводске я обернулся быстро. И следующим вечером мчался обратно. На душе несколько успокоилось. Ведь не может такого быть, чтобы сделать ничего нельзя. Ведь не бывает, чтобы полная безнадега! Ведь она так в меня верит!

     Портфель привычно оттягивал руку. Его распухший бок больно цеплялся за ногу, что там у тебя, тоже метастазы, мысленно обругал я ни в чем не повинный носильный предмет, уже поднимаясь по лестнице. Второй этаж! Не на лифте ведь ехать.
     БАМ!
     У дверей квартиры стояла крышка гроба. Кумачово-красная с черными полосками и какими-то ужасно глупыми белыми рюшечками или как там еще их назвать. Крышка была кривоватая и большая. Видно, чтобы не мешалась, или чтобы кто адрес неточно знает не промахнулись.
     Я зашел в квартиру, сунул теперь уже ненужный портфель куда-то в угол. Разулся.
   - Ага! Явился! – Это Валентина! Надо же ей свою правоту и превосходство показать. – Ну, что? Теперь без денег! Что делать будешь?
   - Тебе в ноги упаду, о помощи молить буду. – я решил не церемониться. Без грубостей, но и без слез. Слезы сами покатятся без ее стараний. Горло уже перехватило, дышать было трудно, в глазах расплывалось из-за набежавшей влаги.
     Юрик потащил меня за локоть в кухню. Юрик – это муж Валентины. Он хороший дядька, только пьет много, а может просто поживи с такой Валентиной… Хотя вряд ли. Она тоже по-своему неплохая бабенка.
     Юрик достал из-за холодильника бутылку водки и налил мне полстакана. Мы выпили не чокаясь. На тарелках лежали сырок, какая-то колбаса.
   - Когда? – спросил я.
   - Ночью, уже под утро.
     Все слова были лишними, они были совсем не нужны, поскольку ничего не выражали.
   - Очень мучилась?
   - Нет, сначала была под наркотой, а потом сознание потеряла.
   - И то хорошо
   - Да, чего хорошего. Хотя отмучилась
     Юрик опять разлил. Две трети бутылки улетели, а мы и не заметили, по две-три фразы сказали…
   - Надо же! Расселись! Только солнце взошло, а у них уже водка рекой. Ну-ка прекращайте! – Валентина вопила будто случилось невесть что.
     Мы с Юриком, не обращая внимания на вопли, допили бутылку и встали из-за стола. 
     День предстоял трудный. Нужно было ехать на кладбище, ловить администрацию, затем рабочих, договариваться с ними, чтобы все сделали по человечески. Будем хоронить в могилу к матери и рабочие по неловкости или специально могли и свернуть могилу или вывернуть гроб или еще чего натворить. Надо все с ними обговорить.
     Нужно идти в церковь. Заказывать службу, отпевание, все, что полагается. И тоже надо с утра, а то ближе к обеду нигде никого не найти будет.
     Нужно подсчитать сколько народу придет на поминки, хотя Валентина, наверное, уже все подсчитала. Все-равно нужно знать, где покупать продукты.
     Нужно, нужно, нужно… Голова натурально распухала. Я плохо соображал и путался в мыслях.
     Оказывается уже приехала Люсьен, еще одна Анечкина сестра и вот-вот должен приехать ее муж Виктор.
     Валентина уже забыла, что она злится на меня и потекли эти тяжелые траурные хлопоты. Обязанности мы разделили между собой. И весь день прошел в разъездах.
     Разбегались, через час-второй встречались, по-быстрому садились за стол, поминали и снова разбегались. Хмель не брал.
     Вечером все вместе уселись за стол, как будто на репетицию поминок, подумалось горько.
     Плотно поужинали и стали разбираться кому где спать.
   - А ты где ляжешь? – это ко мне.
   - Что за вопросы? Я с женой. Пока что она со мной
     И Люська, и Валентина промолчали.
     Разошлись.
     Легли.
     Завтра опять весь день в бегах. Нужно силы беречь. Но мне было все-равно. Я знал, что спать не придется, что не засну.
     Взял еще одну непочатую бутылку, стопку-соточку и пошел к гробу. В комнате было темно и стоял запах формалина, запах неживого тела и запах горя, а может мне все это только казалось.
     Сна не было. Я сел на стул рядом с гробом. Попытался молиться, но молитвы, как назло, все вылетели из головы.
   - Бесы пакостят, - подумалось чьими-то словами, я полез в шкаф, достал Молитвослов и стал читать молитвы. Но они не шли в голову.
     Взгляд то и дело отрывался от книги и застывал на восковой бледности новоупокоенной. Я отложил молитвенник и задумался.
     Мы прожили вместе, дай Бог памяти, с 77 года. Знакомы-то были с 69, когда я на квартиру к Аниной бабке поселился. Но потом учеба, армия, опять учеба, работа, учеба, запутаешься.
     Короче, встретились мы в салтыковском парке в мае семьдесят седьмого.
              «Боже, как давно это было,
              Помнит только мутной реки вода.
              Время, когда радость меня любила,
              Больше не вернуть ни за что никогда.» (К.Никольский)
     В ноябре расписались. Значит прожили полных семнадцать лет. Для совместной жизни не так, чтобы через чур, но для человеческой жизни срок изрядный.
     Бедная девочка, ей бы жить да жить. Сорок три года – это самая середина. И кому это было нужно. Или действительно, Господь лучших забирает.
     Мысли перескакивали с темы на тему. Все-таки водка оказывает действие, просто в такие моменты не ощущаешь ее воздействие. Я еще выпил. Полбутылки уже как не бывало.
     За окнами посерело. Из открытой створки тянуло сырым резким и очень-очень ранним утром.
     А первый подарок ей сделал! Боже! Подумать даже неловко. Ведь уже взрослый мужик был. Армию отслужил, за границей побывал. И учудил, а Анечка и виду не подала. А внутри смеялась, наверное. Теперь об этом не спросишь.
     Как же там получилось. Денег у нас не было. Это как всегда. Но тогда после свадьбы, я только-только в феврале нашел работу, а до этого три месяца ходил безработным. Она говорила: «Не выдумывай, ничего не покупай, лучше на следующий год подаришь что-нибудь получше». Мне бы послушаться, но упрямство не переломишь. Стрельнул червонец и в Детский Мир. Она ведь росточку небольшого была, а поначалу и худенькая, как тростиночка.
     Удосужился, колготки купил. Детские. Да все бы ничего, но цвет ярко алый!
     Где голова была? Не знаю, не иначе, как глаза затмило что-то. Праздника хотелось. Всю жизнь праздника хочется, да нет его почему-то!
     «Боже, как давно это было…»
     День был красный и подарок красный. Или тогда восьмое марта еще рабочим днем было? Нет-нет. Я в школу ходил, когда его выходным сделали.
     В красный день календаря дарим красные колготы.
     О какой ерунде я думаю. Но ведь было же!
     Где-то до сих пор они валяются в темном углу. Анюта их примерила и зашвырнула в дальний угол. С глаз долой…
     Ну потом я уже такие глупости не делал. Всякое случалось, но такого больше не было.
     А с костюмом зато как удачно все получилось! И до покупки костюма, и после мне с женскими вещами совершенно не везло. Никак в размер не мог попасть. То маленькую вещь куплю, то большую. Она уже даже смотреть на мои покупки стала отказываться. Лучше сразу нести продавать кому-то. Нечего душу травить.
     Возвращаюсь с работы. Мы с напарником ездили в местную командировку. Институт, где работали в основном расположен был на Большой Садовой, но были отдельные лаборатории по всей Москве. И иногда приходилось бросать насиженные помещения в основном корпусе и ехать куда-нибудь в Дегунино или Лианозово. 
     Так и этот раз. Освободились быстро, поэтому решили по дороге зайти выпить пивка.
     Как говорится, пиво без водки – деньги на ветер. Поэтому домой я возвращался веселенький. Нет, не пьяный, но и не трезвый. В очень хорошем расположении духа.
     Все вокруг хорошо, все женщины – красавицы, жизнь прекрасна, а сам везунчик!
     Зачем я вылез из автобуса в самом центре родимой Балашихи – убей Бог, не помню.
     А уж как попал в магазин женской одежды – это совсем уму не постижимо. В городе было два несколько похожих магазина: «Святослав» - мужские товары, но он находился несколько в стороне от моего пути и «Ярославна», соответственно, женские товары. Последний расположился как раз на моей дороге. Вот меня туда и занесло.
     Хоть хватило сообразительности не лезть спьяну в отдел женского белья. А то бы купил что-нибудь! Ноги потащили меня в верхнюю одежду. Посредине отдела висел шикарный шерстяной чешский костюм-тройка светло-серого цвета. Толстый материал, плотный, теплый, качественно пошитый. Небольшая толпа постоянно разглядывала его, но 100 рублей, которые стоил костюм, как-то расхолаживал решимость покупателей. У меня стольник был. Это была заначка, ну не заначка, но халтурные деньги, которые я держал на покупку польского фотоувеличителя «Крокус», лучшего из подобной продукции того времени.
     Минут пятнадцать-двадцать я двигался кругом вокруг этого костюма по часовой стрелке. Чисто физически меня тянуло купить супруге этот костюм. Так тянет клептомана что-нибудь украсть. Только у клептомана это болезнь, а у меня желание сделать что-то хорошее человеку, чтобы он достиг моего благодушного состояния.
     Потом я начал кружить вокруг мануфактурного изделия в другую сторону.
     Продавщица что-то заподозрила, какой-то противоестественный процесс.
     Поддатый мужик ничего не покупает, а ходит кругами по магазину. Пригрозила мне, что вызовет милицию. Я чувствовал, что ничего покупать не нужно. Я чувствовал, что следует ехать домой. Но после слов про милицию я как в омут, закрыв глаза, завопил: «Выпишите мне его!».
     Продавщица, уже другая, видимо что-то поняла.
   - Молодой человек, мы обратно товар не принимаем!
   - А я вам ничего и не сдаю! Я вот эту одежонку купить хочу. – эдак небрежно, будто я каждый четверг покупаю женские чешские костюмы по сто рублей, сказал я этой продавщице.
     Следует оговориться, что по тем временам это была несколько дорогая покупка. Можно было свободно приобрести отечественный подобный костюм, ну, может, чуть худшего качества, рублей за шестьдесят – семьдесят.
   - Если он вам не подойдет, мы обратно костюм не примем. Может не будете спешить, он у нас уже три дня висит. Завтра приедете вдвоем, примерите, посоветуетесь…
   - Нет, выписывайте!
   - Вы хорошенько подумайте!
   - Выписывайте! Беру!
     Видя, что все увещевания ни к чему ни приводят, продавщица вздохнула и выписала чек на оплату.
     В сложенном виде костюм представлял собой достаточно большой пакет. Ну, во-первых, материал был действительно качественный и толстый, а, во-вторых, все-таки тройка, три вещи.
     Дома я взгромоздил пакет на кухонный стол.
   - Вот! Пользуйся!
     Анечка с подозрением осмотрела сначала меня, потом непонятный пакет, потом опять меня.
   - Что это такое?
   - Мой подарок. Меряй, пожалуйста
     Она распаковала. Светло-серая шерсть даже в убогом кухонном свете смотрелась великолепно.
   - Ну, зачем ты это? А где деньги взял? Ну для чего… Мне и не нужно совсем – а сама уже несла все хозяйство в комнату на примерку.
     И, естественно, сработал единый закон всеобщей подлости. Костюм оказался велик размера на два.
   - Ой как жалко! Ой, как обидно! Иди завтра в магазин сдавай его обратно!
   - Да ты что! Они уже сказали, что назад не возьмут
   - Ну ты попробуй…
     Я, конечно, назавтра сделал попытку, вернее видимость попытки сдачи костюма.
     Я взял пакет, съездил, погулял по городу и благополучно вернулся домой, не заходя даже в магазин. А какой толк туда заходить, если меня уже предупредили.
   - Вот видишь! Не берут!
   - Ладно. Я на работе продам
     Но везти на работу у Анечки, видимо, не поднялась рука. Так этот костюм и остался висеть в шкафу весь в нафталине и лаванде.
     Увеличитель я купил только через полтора года...
     А через два или три года костюм дождался своего часа. Анечка поправилась и костюм оказался впору. И носила она его лет двенадцать, прямо сносу не было. Такой материал был хороший. Никакие сквозняки не брали в таком костюме. Все девчонки (ну, какие девчонки, женщины) обзавидовались! Очень удачным оказался этот женский светло-серый костюм из Чехословакии...
     Я сидел молча. Водка вся кончилась. И рыдания били меня в полном смысле этого слова.
     А костюм оказался и правда очень хорошим. Она его носила до последнего времени.

PS. А у Витька Соловьева вроде бы эти лекарства, из Петрозаводска, помогли. Метастазы, врачи говорят рассосались что ли. В общем мать пошла на улучшение. И раковая опухоль стала пропадать. Вот только ртутные соли и соединения оказывают очень сильное влияние на сердце человека. Почему наши медики еще в двадцатые или тридцатые годы отказались от этого пути. А мать – пожилой человек, сердце уже слабое. Короче умерла она от сердечного приступа.