Пушкин как Бова -1. Две зари, морской берег и змей

Две зари, морской берег и змейки.


    В "Коньке-Горбунке" и поэме "Бова", - вернее - в "Планах" к этой поэме А.Н. Радищева есть одно очень схожее место. Место это схоже так же с одним местом из пушкинской "Сказки о Золотом Петушке". Начинается оно вот отсюда.

"Бова" А.Н. Радищева:

"При тихом плавании Бова поет песню, соответственную своей горькой участи."
 Несколько позже:

Бова сидит один пригорюнясь

"Конёк-Горбунок"

Тихо море-окиян.
На песке сидит Иван,
Ждёт кита из синя моря
И мурлыкает от горя.

У Радищева Бова сначала плывёт на корабле, на который налетает буря. Поскольку королевич продолжает безучастно петь, матросы, рассердясь, бросают его за борт. Бову выбрасывает волна на пустынный берег. Его окружают вакхические призраки - игры, смехи, - они его хотят склонить к греху, но герой бережёт свою честь - просто чтобы её сберечь - ни для чего более. И призраки отступают. Он видит костёр, на котором горит змеиная кожа. Бова эту кожу из костра выхватывает. Тогда является ему грозная жена, которая упрекает героя за то, что он сохранил её лютую злодейку и обещает мстить ему отныне. Но тут засветилась заря - и грозная жена растаяла. 

"Между тем видит он из-за горизонта восходящую будто зарю", - так у Радищева.

Тихим пламенем горя,
Развернулася заря.

Так перед мурлыкающим Иваном в "Коньке-Горбунке".

А так - в "Золотом Петушке" - перед Дадоном:

Вся сияя, как заря,
Тихо встретила царя.

Это - Шамаханская царица.

Для Пушкина настолько было важно это место, что он не побоялся оставить такие - крайне схожие с конёк-горбунковыми - строчки в своей сказке. Другие же стихи - как пишет А.А. Ахматова - он изменил, - увидев, что это уже есть в "Коньке-Горбунке".  Стихи эти:

К морю войско царь приводит
Что ж на берегу находит

"Очевидно, на морском берегу должен был находиться шатёр царицы, - пишет Ахматова, - но затем Пушкин сразу отказывается от мысли расположить шатёр на морском берегу и пишет:

Что же меж высоких гор
Видит [Белый] шёлковый шатёр.

Шатёр, морской берег, царь-девица (см. соответствующий эпизод сказки Ершова)."

Ахматова указывает - кстати - на другой "соответствующий эпизод" - эпизод поимки Иваном Царь-Девицы на морском берегу. А мимо этих почти идентичных строк о заре исследовательница прошла, не заинтересовавшись ими.
А ведь - получается - Пушкин хотел, чтобы Шамаханская царица, подобная заре, встретила царя именно на морском берегу - как разворачивается заря перед Иваном и как видит из-за горизонта "восходящую будто зарю" Бова. 

С другой стороны - что же, ради одной строчки менять весь сюжет сказки?! Ведь побитая рать так естественно смотрится именно в горном ущелье; да и сердце гор, застонавшее в ответ на вопль Дадона - это очень мощная и проникновенная метафора - неужели Пушкин готов был ото всего этого отказаться ради того, чтобы Дадон встретил Шамаханскую царицу именно на морском берегу? (Напомню вам, как поэт был недоволен словом "младая" в "Будрысе и его сыновьях" - правильно - "молодая", - более песенно, - но "поленился менять два стиха ради одного слова", - как он говорил.) Что же - он поменял бы весь сюжет сказки ради того, чтобы царица встретилась Дадону возле моря? Да и вряд ли  - повторяю - поэт видел побитую рать на морском берегу... И никаких черновиков и беловиков с подобными текстами не осталось. Есть только два эти стиха, - причём, - как замечает Ахматова, - написанные почему-то дважды, - и - видимо - не зачёркнутые:

К морю войско царь приводит
Что ж на берегу находит...

Не для того ли Пушкин два раза пишет эти строчки, никак не подходящие для его сказки, чтобы показать, что это - играющая цитата? Чтобы открыть внимательному читателю свой замысел? Потому что - как и само имя царя - Дадон - взято из сказки о "Бове-королевиче", так и то, что случается с царём на морском берегу - тьфу, то есть, в горном ущелье, -  подобно тому, что произошло с королевичем на берегу моря, - только не в народной сказке, а в "Планах" к "Бове" у Радищева:

"Бова между тем выкинут на берег; лежал долго, встал, идет и видит (описание острова похотливости). Игры, смехи, забавы стараются его целую неделю заводить в любовные сети, но он удерживает свое целомудрие, не ради чего, как по своей новости. Чрез неделю вся прелесть острова пропадает..."

Все "игры, смехи, забавы" в "Сказке о Золотом Петушке" заменила одна Шамаханская царица. И так же "неделю ровно",

Покорясь ей безусловно,
Околдован, восхищён,
Пировал у ней Дадон.

Дадон в сказке о "Бове" - заклятый враг королевича, - его отчим, желающий пасынку лютой смерти, поскольку во сне ему было откровение, что Бова должен его убить. И ведут они себя в условиях активного соблазна различно: Дадон сразу покоряется, Бова "удерживает своё целомудрие". Дадон получает призрачную, бездушную Шамаханскую царицу - и смерть. Бова же дождался другого. "Он видит летящую колесницу, везомую лебедями; опустилась, нисходит жена вида величественного, приятного; благодарит, что он ее кожу спас и возобновил ее юность. Повествует о духах, как они властвуют над человеком, а сами подвержены, чтоб умножаться, чрез семь дней обращаться в змий, и если их кожу кто унесет, то они становятся человеки, подверженные всем немощам людским и, по долговременной и дряхлой жизни, может быть, и смерти. Люба украла ее кожу и уже сто лет ее держала, но он ее спас; в благодарность она ему обещает блаженство: силой и красотой одарила тебя природа, но берегись моей совместницы и лесть не принимай за любовь истинную. " Вот - её совместница Люба - и есть Шамаханская царица. А сама она  стала Царь-Девицей в сказке "Конёк-Горбунок". Почему я так смело это утверждаю? Да потому, что её дворец-терем держится на столбах из завитых хитро золотых змеек.

Подъезжают; у ворот
Из столбов хрустальный свод;
Все столбы те завитые
Хитро в змейки золотые;

Змейки - это те самые духи похоти, которые владеют слабым человеком. У Царь-девицы они все сохранены - значит, - "человеки" избавлены от жалкого тварного существования. Змейки стали божественными - золотыми - уже не опасными. Но - может быть, - не это главное. Главное - то, что - сколько колец из змеек на этих хрустальных столбах - столько раз Царь-Девица - получается - омолодилась. Да и не верим же мы простодушно, что ей действительно "пятнадцать только лет". В пятнадцать лет не бывают "матушки-царицы", обладающие такой мудростью и такой властью. Ей пятнадцать лет - в тысячный, - может быть - раз. Скинув очередную змейку, она вновь стала невинной девушкой. И то, к чему она призывает старого сластолюбивого царя - это сбросить с себя змейку греха - омолодиться, отказавшись от подверженности немощам людским. Приобщиться к жизни вечной, - к которой она сама приобщена. И этого у старика-царя в "Коньке"- имени которого мы не знаем,- как и у старика царя-Дадона в "Петушке", - не вышло. Духи, что властвуют над ними, подвергли их всем немощам людским, старости и смерти. Таким образом - я считаю, - прообразы Шамаханской царицы и Царь-девицы заложены уже в "Плане" к "Бове" у А.Н. Радищева. (Есть подобные образы и в сказке о Царевне Милуше П. Катенина - о чём я уже писала в работе "Шамаханская царица и Царь-девица). Собственно, базируются эти два одновременно схожих и различных образа на представлениях древних ещё славян о двух зорях - утренней - чистой, преображённой, и вечерней - нечистой, впитавшей в себя все грехи уходящего дня. Перед Иваном в "Коньке-Горбунке"

Время к вечеру клонилось;
Вот уж солнышко спустилось;
Тихим пламенем горя,
Развернулася заря.

То есть, заря-то перед Иваном - "нечистая", - та самая, что явилась сначала Бове - жена грозная, и та, что предстала перед царём Дадоном:

Вот осьмой уж день проходит,

 - пишет Пушкин, - следовательно, - настаёт вечер.

                Вдруг шатёр
Распахнулся... и девица,
Шамаханская царица,
Вся сияя, как заря,
Тихо встретила царя.

И - если бы не выплыл Кит с заветным кольцом, - Ивана тоже ждало бы какое-то наваждение? Потому он и ругается так на Кита?

"Чтоб те, вора, задавило!
Вишь, какой морской шайтан!.. -

Итак, две девы - зари, - Шамаханская царица и Царь-девица, она же - Царевна-лебедь, она же - Заря-заряница матушка пресвятая Богородица, и она же - Мёртвая царевна - душа. Даже терем её - Царь-девицы - на хрустальных столбах - напоминает хрустальный гроб Мёртвой царевны, на цепях чугунных прикреплённый к шести столбам... И ещё - мысль - может быть те змейки - это сброшенные "выползины" - как их назвал В.И. Даль Пушкину в Оренбурге осенью 1833, - но не самой Царь-девицы, а тех праведных, чистых людей, чьи души смогли стать основаниями этих самых хрустальных столбов? Иван-дурак, ловя Жар-птицу, так же ползёт под корытом (читай - под гробовой доской) "сам с собой ужом да змейкой". Значит, - так же сбрасывает змеиную кожу? Но о сцене поимки птиц, - так же напрямую связанной с текстом "Бовы" Радищева - но уже не из "Плана", а из самОй поэмы, - я буду рассуждать в отдельной работе.