Глава 1. Моё призвание

На улице ярко светило солнце, по небу плыли пушистые облака, звонко пели птицы. А я сидела в своей комнате, «свесившись» из окна, и наблюдала за всем эти великолепием. Там, во дворе, все суетились, торопились куда-то или веселились. Дети играли в «догонялки», «прятки» и прочие всем известные игры. То и дело слышались громкие визги, возгласы, довольные восклицания или восторженные рассказы. Всё это было так шумно, весело и… так чуждо мне.

Когда я была маленькой, я всегда сторонилась этих непонятных мне игр.  Я была на редкость спокойным ребёнком и предпочитала уединиться, посидеть в тишине, посмотреть в окно и мысленно прожить всё, что происходит за стеклом, не присоединяясь к той суматохе, что царит на улице. Я существовала отдельно от этого беспокойного и суетливого мира. При всём при том, я всегда очень дорожила своими друзьями. С ними, я выбиралась из какого-то своего «измерения» и превращалась в самую обычную, общительную девушку.

С Олей и Колей мы были лучшими друзьями с детства. Вместе учились в школе, вместе проводили свободное время, всегда выручали друг друга. Они были такими же, как и я: спокойными, рассудительными; любили хорошую литературу и классическую музыку (совершенно не обязательно, что именно «академическую» музыку, они хорошо относились и к классике джаза, и к классике рок-н-ролла). Добрые и отзывчивые, они всегда меня понимали, впрочем, как и я их.

Колька всегда был нашим с Ольгой защитником. Дело в том, что в классе нас нередко обижали, дразнили «немыми», когда мы никак не реагировали на издевательства. Нас никогда не понимали и считали занудами, но мы, тесно общаясь между собой, прекрасно знали, что среди нас ни одного «зануды» нет. Разве мы были виноваты, что разговаривали, в основном, о прочитанных книгах или о недавно просмотренных фильмах? Думаю, нет…

Николай думал точно так же и, поэтому всегда спасал нас с Олей от нападок знакомых ребят, в том числе, одноклассников. У него был особый талант убивать словом (правда, иногда он «играл» против него самого). Он умел «посылать» по Салтыкову-Щедрину. От обидчиков не оставалось и следа после его весьма грозно произнесённого «Шествуй-ка ты в надлежащее место», а если ещё находились «смельчаки», то он обещал «разложить их на множители». Если честно, смотреть на это было, как минимум, смешно, в том числе, и нашим «доброжелателям», но по интонации Коли они понимали, что «Наташку с Олькой лучше не трогать».

Оля же была моей подругой «не разлей вода». Мы делились друг с другом всеми секретами, всеми радостями и огорчениями. Она всегда была для меня настоящим солнцем, которое умело утешить, вернуть веру в лучшее, выслушать, понять, подбодрить и, если нужно, простить и помочь. У нас всегда находились общие интересы: мы либо сочиняли какие-то свои истории, а потом записывали их корявым почерком в чистую тетрадку, самостоятельно «иллюстрируя», либо ставили «авторские» спектакли с участием кукол и прочих игрушек, в качестве сценария используя те самые истории.

Но один день из моей жизни я помню так, будто это было вчера. Тогда случилось самое главное событие в моей жизни. И случилось оно, тоже благодаря Ольге. Спасибо ей за это.

Нам было по семь лет, мы учились в первом классе. Однажды мы, как всегда вместе, брели в школу по любимой каштановой аллее. В тот день погода была просто потрясающей: на небе не было ни облачка, светило яркое солнце, и дул лёгкий осенний ветерок. Мы шли, по привычке обсуждая очередную понравившуюся книгу (если не ошибаюсь, это была «Пеппи Длинныйчулок» А. Линдгрен), и вдруг, между делом, Оля похвасталась:

– А меня сегодня мама поведёт в музыкальную школу! Она разрешила мне записаться.

– Здорово! – признаться, я тогда по-белому позавидовала подруге. – А на каком инструменте ты хочешь научиться играть?

– На домре! – гордо заявила Ольга.

Тогда я совершенно не представляла, как выглядит домра, поэтому логичным был вопрос:

– Оль, а что это?

– Понимаешь, это такой народный инструмент, – с жаром принялась объяснять подруга. – Как балалайка, только «луковица»!

Да-а… За такое объяснение Оленьке явно бы поставили «двойку» на уроке в музыкальной школе, но тогда она была уверена, что всё сказала правильно и «просто и понятно» перефразировала определение для непросвещённой меня.

– Теперь понимаю! – я сделала вид, что всегда знала об этом инструменте, но просто забыла, как он называется. – Оль, а я тоже могу туда записаться?

– Можешь, наверное… – девочка задумалась. – Хочешь, сегодня вместе пойдём!

– Хочу! Очень хочу! – я запрыгала от радости. – Только у мамы нужно спросить…

Так мы дошли до школы, просидели пять уроков, как на иголках, а потом бегом помчались домой.

– Мама! – запыхавшись, я влетела в квартиру, где мама готовила обед. – Можно мне записаться в музыкальную школу?

– Можно, – мама, очевидно, обрадовалась, так как в её глазах сверкнули искорки, какие обычно появляются, когда она слышит что-то приятное для себя. – Ты сама захотела?

– Да! Оля рассказала, что они с мамой сегодня пойдут записываться, и мне стало так интересно! – я захлёбывалась от радости, когда рассказывала всё маме.

– А на каком инструменте Оля будет учиться играть?

– На этой… Как её?.. Луковице! – я опять забыла слово «домра».

– На какой ещё луковице? – удивилась мама.

– Ну… Балалайка такая! – я изо всех сил старалась объяснить, какой инструмент выбрала моя подруга.

– Домра, что ли? – засмеялась мама. – Наташка! Это не балалайка вовсе, хоть и чем-то её напоминает… А ты тоже на «луковицу» хочешь записаться?

– Не-ет, я хочу на фор-те-пи-а-но! – чётко выговаривая название по слогам, чтобы мама, не дай Бог, не перепутала пианино с другим инструментом, сообщила я.

В лице мамы появилось что-то особенное, неописуемое, новое. Она почему-то благодарно смотрела на меня, улыбаясь и, как будто что-то вспоминая.

– Сядь, поешь, – сказала в итоге она. – А потом пойдём записываться.

Я быстро съела свою порцию супа и, постоянно «подгоняя» маму, начала собираться в музыкальную школу. Я надела свой любимый сарафан цвета «кофе с молоком», украсила волосы огромным белым бантом, и мы вышли из дома. У музыкальной школы мы, как и договаривались, встретились с Олей и её мамой, а затем разбрелись по разным кабинетам, чтобы пройти прослушивание.

Я, по словам учительницы, «прекрасно справилась со всеми заданиями», и получила разрешение стать ученицей этой школы. Ольга из класса народных инструментов тоже выбежала счастливая: у неё обнаружились способности к музыке. И вот, когда все документы были оформлены, все организационные моменты обговорены, мы, уже как полноправные ученицы музыкальной школы, покинули помещение.

– А я ведь тоже когда-то играла на фортепиано… – мечтательно произнесла мама, когда мы остались с ней вдвоём.

– Правда? – я очень удивилась. – Ты мне никогда об этом не говорила.

– Не говорила… Да и нужно ли это было? Ты бы, наверное, не поняла меня.

– Ма-ам, ну расскажи! Я же всё пойму, – мне стало очень интересно, о чём она молчит.

– Ну, слушай… – мама погрузилась в воспоминания. – Примерно в твоём возрасте я точно так же попросила свою маму, то есть, бабушку Валю, записать меня в музыкальную школу. Она ничего не имела против, и вскоре я поступила на фортепианное отделение… Мне так нравилось учиться музыке! Я часто выступала на школьных концертах, участвовала в разных конкурсах. «Общение» с фортепиано стало неотъемлемой частью моего существования. Я жила музыкой. Мне говорили, что из меня выйдет неплохой пианист, и прочили карьеру музыканта-виртуоза…

– А почему ты не стала пианисткой? – спросила я, с интересом слушая мамин рассказ.

– Не сложилось… Я хотела поступить в музыкальное училище по окончании девятого класса, а затем пойти учиться в консерваторию, но… Мои родители посчитали, что эта слишком «несерьёзная» профессия не для меня. Так я рассталась с музыкой.

Мама опустила голову, и её лицо украсила грустная улыбка.
– Вот научусь играть – создадим семейный ансамбль! – сказала я, стараясь подбодрить её.

– Ты научись сначала! – засмеялась мама. – Знаешь… Я не рассказывала тебе эту историю, потому что не хотела навязывать тебе свою мечту и определять твою судьбу, как сделали это мои родители. В глубине души я очень хотела научить тебя музыке, но упорно держала себя в руках, стараясь предоставить тебе право выбора.

Теперь я поняла, почему мама так обрадовалась, услышав мою просьбу, и ещё сильнее захотела научиться играть на фортепиано. В тот же день к нам в квартиру привезли красивое чёрное пианино известной марки «Steinway». Мама говорила, что это очень хороший, качественный  инструмент. О таком она мечтала всю жизнь, но в годы её обучения у семьи не было возможности его приобрести. Для своей же дочки, то есть, для меня, мама выбрала лучшее, на её взгляд, фортепиано.

Утром я проснулась, услышав приглушённое звучание пианино, доносившееся из гостиной. Инструмент «пел» знаменитую и любимую всеми «К Элизе» Л. В. Бетховена, и эта мелодия создавала какую-то очень уютную, спокойную атмосферу. Таким и должно было быть тихое сентябрьское утро.

Я осторожно вышла из своей комнаты и заглянула в гостиную через щель не до конца закрытой двери: по клавиатуре бегали гибкие, тонкие пальцы. Руки пианистки с особой любовью и нежностью касались клавиш и как будто боялись, что они могут исчезнуть. Мама играла. Вспоминала дорогие сердцу годы юности и свою несбывшуюся мечту. Мама играла…

Прошло много лет, и я точно так же полюбила своё пианино. С такой же нежностью я подходила к фортепиано каждый раз, когда собиралась повторить изучаемые произведения, поглаживала его крышку и говорила: «Ну, здравствуй, дорогой мой инструмент». Мы с мамой часто играли вместе (я выполнила своё обещание), и мы обе были счастливы, оттого что занимались любимым делом.

Я проучилась в музыкальной школе девять лет, закончив два дополнительных класса, а потом успешно поступила в училище. Всё это время со мной рядом были мои друзья. Олька стала весьма успешной начинающей домристкой, а Николай выучился на саксофониста. Мы, как обычно, никогда не расставались и всё делали вместе.

Естественно, окончив училище, мы всей троицей решили попытать счастья и попробовать поступить в консерваторию. В начале июня мы сдали все экзамены и принялись долго и мучительно ждать, когда появятся списки поступивших. Во время ожидания мы ни о чём не могли говорить: постоянно возвращались к теме музыки и высчитывали свои шансы на поступление. Однажды мы заглянули в консерваторию и обнаружили, что имена будущих студентов уже известны. Мы быстро отыскали нужные нам списки и, охваченные волнением, судорожно забегали глазами по бесконечным строчкам с фамилиями.

Духовые инструменты. Набоков, Нарышкин, Наумов! Наумов Николай! Так, одному из нас повезло. Народное отделение… Акимова Ольга! Первая в списке! Ну и, наконец, фортепианное отделение… Хоть бы там была моя фамилия! Северянин, Селантьева… Да! Селезнёва! Селезнёва Наталья! Радости моей не было предела: всё получилось, нас приняли. Всех приняли, всю нашу компанию!

Затем снова началось время утомительного ожидания…

***

Я сидела за столом в своей комнате, смотрела в окно и ждала самого престижного первого сентября в моей жизни – дня, когда я переступлю порог консерватории в качестве студентки.

Я сидела за столом. Передо мной лежало свидетельство об окончании музыкальной школы в красной обложке и такой же красный диплом, заработанный в училище. С календаря «улыбалась» красная дата «25 августа, воскресенье», и совсем скоро на деревьях должны были появиться красные листья. Приближалась осень, и готовился начаться новый, очень важный этап в моей жизни.