Туманной ночью на крыше

Весёлый, пьяный сентябрь. Опять холодная крыша. Которую ночь подряд. Человек десять там достаточно плотно зависли. Несколько ящиков более-менее приличного алкоголя. Множество пустых пивных грубо смятых бутылок, каких-то пластмассовых стаканов и самых различных окурков. Люди уже по пеплу ходят. Дым над головами постоянно перемещается. Где-то на краю, слегка покачиваясь от ветра, стоит магнитофон, из которого тихо, но сильно по мозгам, играет какая-то депрессивная музыка. Все, кто на крыше, уже давно разбились на пары. Ребята не ванильные ни разу. Просто образ жизни такой. Спокойно сидят и тихо разговаривают. В основном о музыке, но иногда проскакивают и другие виды искусства. Живопись там, литература и ещё много чего. За жизнь разговоры, короче говоря. Эта компашка живёт девизом: «не ради людей, а ради искусства». Влияние панк-рока заметно. Парочка ребят ирокезы себе выбрили, но красить не стали. Из магнитофона зазвучал симфонический металл. Опустился, внезапно, туман. Какой-то непроглядный совсем. Собственных рук не видать. Дальше носа ничего не видно.
— Что за фигня?! — туман опустился так внезапно, что какой-то парнишка оказался сильно потрясён происходящим.
— Туман, блин! Идиот, прекрати орать! Третий час ночи! Сиди спокойно, придурок, и наслаждайся пейзажем.
— Ребят, убрали к чертям ваниль! — раздался крик с другого края крыши.
— Бригадир, ты хоть не ори! — крикнула какая-то дамочка из тумана, звеня полупустой бутылкой из-под красного вина.
— Ты мне не указывай, чёрт в юбке! — непонятный жест в туман, вроде как девушке. — Я твой бригадир, Тань! Это моя бригада, вашу маму грубым образом! Ребята, — бригадир встал, вырубил магнитофон и вышел на середину крыши. Туман рассеялся немножко. — Мы больше десятка лет вместе. И за то, что мы делаем — отвечаем тоже вместе! Не ради людей, а ради искусства!!!
Бригада одобрительно загудела. Тут откуда-то снизу (не поймёшь, с какого ж этажа?) раздался гулкий пропитый бас:
— Ребята, вашу мать! Совесть поимейте-то! У меня тесть спит, ветеран войны, между прочим! Музыку врубайте, сколько угодно, всё равно не слышно!
Бригадир подошёл к краю, опустился на колени, да и лёг потом. Как мужик закончил, произнёс:
— Хорошо, отец. Мы возраст уважаем. Будем тихо сидеть, слово даю.
— Подумай, прежде чем его давать, ведь придётся сдержать! Иначе, я каждого из вас, лично на ремни порежу! Вот моё слово.
— Понял, отец. Будет сделано.
Стук закрывающегося окна. Во время разговора вся бригада молчала, но теперь все взяли ещё по бутылке (какое-то количество алкоголя на крыше всё ещё было). Бригадир подошёл к магнитофону и тихо включил его. Заиграл испанский инструментал. Туман немного рассеялся, но ещё оставался, хотя видимость стала немного лучше. Какая-то девушка, сидя на краю и вся в дыму что-то тихо бормотала себе под нос. Бригадир подошёл к ней, сел рядом и обнял. Она ласково и нежно легла на его плечо.
— Дорогая, — бригадир покручивал руку с дымящейся сигаретой и взглянул на неё сверху вниз. — Знаешь, что-то всё-таки есть в сочетании чистого кокаина и молодых женщин.
— А? — девушка вздрогнула всем телом. — Чего? Ты о чём?
— Да так. Мысли вслух. Что задумалась-то?
— Милый, это так красиво, — девушка потягивала вино, не отрывая голову от плеча бригадира.
— Что именно? — бригадир прикурил себе и даме.
— Да всё, — девушка блаженно затянулась и на лице проскользнула тень счастья. — Особенно музыка. Обожаю испанский инструментал. Дорогой, — девушка отняла голову от плеча и всем телом повернулась к бригадиру. Чёрный кожаный корсет, ядовито-красные губы и огненно-рыжие волосы. Проклятое декадентство. — Знаешь, что именно так должна звучать акустика. — Девушка призадумалась. — Вот чё ещё хотела сказать, — ткнула бычок в собственный каблук. — Морали нет. Есть только красота.
Внезапно, на крыше пошла какая-то непонятная движуха, послышался звон падающих бутылок. Бригадир обернулся и немного удивился от происходящего. Пара ребят непонятно с чего сцепились. Катались по всей крыше, сбивая бутылки. Ладно бы, если они орали. Так нет, рвали друг друга молча. Бригадир спокойно подошёл к ним, верхнего парня пинком скинул и за шкирку поднял лежачего. Он трясся, словно псих. Бригадир отвесил тому пару оплеух. Другой парень встал и подошёл к ним.
— Миш, — обратился бригадир к подошедшему парню. — С чего сцепились-то, а?
— Бригадир. По поводу литературы сцепились. Мне больше нравится Тургенев, а ему, — говорящий показал на парня, которого держал бригадир. Тот уже и трястись перестал. — Достоевский.
— И что?
— Да ничего. Бригадир, ты же знаешь, что дерьмо случается.
— А то. Конечно, иногда надо творить безумства. Ну, ладно. Так, ребятки, — бригадир прикурил. — Обнялись-ка по-быстрому, родные мои.
И ребятки обнялись. Те, кто научился владеть своим гневом, держат себя в руках. Бригадир же сел к своей даме сердца. Та сидела, свесив ноги и медленно курила.
— Дорогой, — сказала она, когда бригадир положил ей руку на плечо. Ты знаешь, что этот город проклят?!
— Проклятие существует?!
— Да. Тупое население и общественный транспорт.
— Родная, — бригадир почесал тёмный затылок. — Мне тоже с утра хочется перестрелять этих непонятных людей в метро, которые ходят по моим дорогим туфлям. Поэтому мы с тобой одни.
— Неужели все, чего ты хотел — это одиночество?
— Да, а еще музыку, еду, интернет, книги и тебя.
— А жирно тебе не будет?
— За это можешь не переживать.
И слились в страстном, нежном поцелуе. Бригада начала потихоньку покидать крышу. Ребята знали, что в это время бригадир обыкновенно любил оставаться с ней наедине и уважали эту традицию. Через некоторое время, бригадир остался с дамой один на один. Утренний рассвет, пара любящих друг друга людей и почти рассеивающийся туман. И пустая, чистая крыша высотки. Как это всё прекрасно.