Европа

ABRAXAS

Как повествуют легенды и мифы Древней Греции, Европа, единственная дочь Агенора - царя богатого финикийского города Сидона - не в пример прочим девушкам, с детства пользовалась почти неограниченной свободой. Подданные ее венценосного отца благоговели перед своим грозным владыкой, перенося это благоговение на всех членов царской семьи и на любимую дочь Агенора. Опасаться быть похищенной морскими разбойниками Агенориде /1/ также не приходилось - все побережье Финикии охранял грозный сидонский флот, сам грабивший и опустошавший берега соседних государств. Поэтому царевна пропадала в окрестностях Сидона целыми днями. Особенно любила Европа уходить на несколько десятков стадий от дворца. Скинув стеснительную для юного тела одежду, длинноногая Агенорида - хрупкая и стройная, как ветвь кизила, с необычными для жительниц и жителей Финикии волосами цвета старого золота и нежной кожей матового оттенка цвета самых светлых лепестков чайной розы, с прямыми по-мальчишески плечами и узкими бедрами, с торчащими в стороны розовыми коническими сосками крепких маленьких грудей, похожая в профиль, из-за своих широко поставленных глаз, на испуганного олененка, - ловко карабкаясь через скалистые мысы, у подножия которых шумел морской прибой, и отдыхать на песке маленьких бухт, расположенных между ними. Весь берег излюбленной Европой местности состоял из такого чередования живописных скалистых мысов, выдвигающихся в море, по которому скользили паруса далеких кораблей, и мелких, более или менее пологих бухт. В тихую погоду, лежа на скалистой глыбе, Европа могла часами смотреть в прозрачную морскую глубину, следить за подводной жизнью, наблюдая, как в рощах красных и зеленых водорослей скользят рыбы, сверкая при резких поворотах серебристой чешуей, как ползают серые и багряные крабы, как открывают и закрывают свои створки радужные морские раковины, или же при сильном ветре следить за разбивающимися о скалы волнами, плетущими вечно меняющееся кружево пены, слушать их убаюкивающий шум. В бухтах, растянувшихся на песке под отступившим обрывом скал, Европа часами грелась на солнце, следила то за облаками, плывущими по лазурному небу, то за волнами, набегающими на песок. Или с наслаждением бродила босиком по твердому влажному песку, собирая дары моря - ракушки, рыб, медуз, ловя крабов, а потом спешила назад на берег перед заливающим ее стройные ноги наступающим прибоем.

Но вот наступил день, в который юная Агенорида, вопреки своему обыкновению, отправилась на прогулку не одна, а с подругами. После купанья они, нагие, как морские нимфы-нереиды, резвились на морском берегу, водили веселые хороводы, бегали взапуски, скакали, как козочки, и собирая цветы. Как вдруг откуда ни возьмись появился белый бык с причудливо загнутыми рогами. Кажется, его привлекли забавы подружек, и он сам был готов с ними поиграть. Мирно помахивая хвостом, белый бык, роняя с морды длинные нити слюны, подошел к Европе и подставил ей свою широкую спину. Не помышляя ничего дурного, юная царевна уселась на спину такого мирного с виду животного и, ударив его босыми розовыми пятками в бока, звонким голосом крикнула: "Но!". Однако бык внезапно сделался как бешеный. Его только что такие ласковые, любопытные глаза вмиг налились темной кровью, и он с оглушительным ревом стремительно бросился в зеленоватые морские волны. Испуганной Европе оставалось лишь держаться за рога как можно крепче. Крики оставшихся на берегу подруг вскоре стихли вдали...

В открытом море, при виде дельфинов и других диковинных морских тварей, поднявшихся со дна, чтобы приветствовать и сопровождать увезшего ее быка, у Европы не осталось ни малейшего сомнения, что облик ее похитителя принял некий бог. Но какой? В отцовском доме она встречала великое множество гостей из заморских стран, посещавших Сидон по торговым делам, и научилась отличать по одеждам ассирийца от египтянина, египтянина от ливийца, ливийца от обитателя богатого острова Кефтиу /2/. "Очевидно, боги разных народов и стран одеваются так, как их почитатели - подумала Европа, рассудительная не по годам - И не потому ли этот хитрый бог принял облик быка, чтобы отец, узнав от подруг, кто меня похитил, не догадался, где искать?"

Царевна с силой схватила клок бычьей шерсти, надеясь, что под ним скрывается какая-нибудь из знакомых ей чужеземных одежд. Но шерсть была плотной, и в ее узкой ладони осталось лишь несколько волосков, отливавших серебром на солнце. Бык повернул голову, и Европа не уловила в его огромных глазах, светлых от морской синевы, ни малейших признаков ярости. Они стали почти человеческими и напомнили ей глаза юноши-простолюдина, приходившего на берег моря и издали молча смотревшего долгим взглядом ее игры с подругами.

Вдали в туманной дымке взорам царевны показался гористый берег. Бык поплыл быстрее, словно чувствуя за спиной погоню. Но море опустело: морские чудища отстали, не в силах плыть с быком наравне.

"Нет, это не Египет, - думала Европа. - Отец рассказывал, что берег у места впадения великой египетской реки Нила в море плоский, как ладонь, поросший во многих местах камышом. Значит, это остров? Но какой? Мало ли в море, простирающемся до столпов Мелькарта /3/, островов, к которым захотел бы пристать этот бык?"

Бык выбрался на берег и, дав Европе спуститься на прибрежный песок, с шумом отряхнулся. Ослепленная градом холодных и соленых брызг, обрушившихся на нее с его мокрой шкуры, царевна стала вытирать лицо ладонями, когда же отняла их, то увидела, что на месте быка стоял чернобородый рослый чужеземец с узкой, осиной талией, и широкими плечами. Шею Чернобородого, чьи завитые колечками длинные кудри и неостриженные пряди колос на висках доходили ему почти до пояса, украшали два ожерелья - бирюзовое и сердоликовое, запястья - браслеты из красного сердолика, обрамленные голубой бирюзой, чресла были прикрыты белым складчатым льняным набедренником и перетянуты голубым поясом. На голове у незнакомца сверкала увенчанная белыми и голубыми перьями диадема, которую, как было известно царевне Европе, носят только на острове Кефтиу.

"Бог Кефтиу!" - поняла царевна Сидона.

Чернобородый, обхватив Агенориду за талию, легко, как перышко, поднял ее, внес в черневшую неподалеку, среди лавровых деревьев, пасть пещеры, озаренной внутри красноватым огнем тусклого глиняного светильника, и, не говоря ни слова, поставил на землю. Пол пещеры приятно холодил ее босые подошвы. Казалось, вся она - из светлого меда, сотворенного пчелами из солнечного цвета и пыльцы цветов. Бог Кефтиу внимательно разглядывал ее широкий чистый белый лоб, обрамленный локонами золотых волос, широко поставленные темные, как терновые ягоды, глаза, прямой точеный нос, по-детски крупный рот с узкими губами, трогательно большие и как бы прозрачные уши, круглый подбородок с ямочкой, плавный изгиб тонкой шеи, худенькие плечики, нежные бутоны грудей с острыми темными сосками, еле заметную талию, гладкий плоский живот, посреди которого пупок, как чаша, еще хранил в себе несколько капель морской воды, треугольник темно-золотых волос на выпуклом лобке, узкие бедра, казавшиеся слишком длинными для хрупкого тела отроковицы стройные ноги с узкими маленькими ступнями, столь же длинные руки с узкими ладонями, которыми она робко попыталась убрать с неожиданно занывшего лобка горячую ладонь Черноволосого. Сердце Европы гулко билось в полумраке пещеры, как у испуганного олененка, стуча все сильней и сильней от сознания того, что она, совсем нагая, какой ее сотворили боги, находится наедине с молча разглядывающим ее, держа за плечи, незнакомым мужчиной. Такого в жизни дочери сидонского царя еще не бывало. До сих пор мир Европы был миром исключительно женским, и все окружение юной дочери Агенора составляли только девушки ее возраста или чуть постарше. Даже когда царевне нездоровилось и требовалась помощь врача, в покоях окна задвигались ставнями, опускались занавески, создавая в покоях почти полный мрак. Если царский лекарь должен был осмотреть больную или пощупать ей пульс, ему приходилось делать это через тончайшую газовую вуаль, чтобы его пальцы не касались нагого тела Агенориды, ее атласной, нежной кожи. И ей казалось, что так будет всегда.

Европа не знала, сколько простояла так, сгорая от стыда, в полумраке пещеры, прижав ладони к пылающему лицу. Но наконец она опустила руки и подняла свои темные глаза на критского бога.

А бог, взяв юную царевну за голову и откинув ее лицо назад, поцеловал ее в похолодевшие лепестки по-детски влажных губ так крепко, что у Агенориды захватило дух.

Бог все крепче стискивал в своих объятьях Европу, по-прежнему впиваясь в ее губы долгим поцелуем. Его рука спустилась по голой спине Агенориды, вмиг оказавшись на ее маленьких ягодицах, которые тут же начала сжимать и гладить. Европа слабо отталкивала бога от себя, отказываясь понимать, что с нею происходит. Но бог, продолжая наслаждаться поцелуем, не отрывая своих губ от губ царевны города Сидона, присел на корточки и положил ее спиной на свое мощное колено. Европа все еще пыталась сопротивляться неизбежному, но бог, одной рукой удерживая ее у себя на колене, другой рукой, сжав на миг лобок царевны, властно раздвинул ее ноги и проник туда, куда хотел. Европа ахнула, а он, умело работая пальцами, нащупал какую-то точку, прикосновение к которой заставило царевну содрогнуться, и его большой палец, делал с этой точкой, казавшейся сначала крошечным зернышком, потом бусинкой и, наконец, горошинкой, что-то совершенно невообразимое, заставляя дочь Агенора испытывать ощущения, которых она раньше не могла себе даже представить. Европа содрогалась с головы до ног от возбуждения и неги, он не отпускал ее губы, заглушая все еще продолжавшимся, бесконечным поцелуем стоны, вырывавшиеся из ее груди. Пока его большой палец доводил царевну до безумия, остальные пальцы бога хаотично работали у Европы внутри, пока Агенорида, близкая к потере рассудка, не почувствовала, что куда-то улетает. Европа изо всех сил вцепилась богу в волосы. Стоны, исторгаемые умелыми пальцами бога из ее груди, перешли во что-то, похожее на вой...На несколько мгновений она лишилась чувств, а когда пришла в себя, все еще лежа на его руке, то все еще дрожала, словно в лихорадке. Все вокруг казалось ей окутанным туманом. Бог наконец перестал терзать ее губы, оторвался от них и, пожирая царевну взглядом, медленно вынул руку из ее промежности. Вся его рука была влажной. Бог поднес свою влажную руку к губам и начал слизывать покрывавшую ее влагу утробы царевны Сидона. Европа почти пришла в себя.   

Как во сне, сидонская царевна осознала, что чернобородый бог Кефтиу положил ее спиной на устилавшую пол пещеры бычью шкуру.

Оглушенная стуком собственного сердца, Агенорида увидела торчавший у бога в поросшем темным курчавым волосом в паху дотоле никогда не виданный ею предмет, напоминавший царский, а может быть - жреческий жезл или скипетр с округлым заостренным навершием темно-розового цвета.

От взора бога не укрылось, что юная Европа, хоть и закрыла лицо рукой, но с любопытством смотрела на него из-за ладони. Сразу осознав, что означает этот взгляд украдкой, бог снова заглянул в глаза Европе. И взгляд его проник в самую душу царевны.

Повинуясь его молчаливому приказу, не терпящему ни возражений, ни ослушания, Европа, которой хотелось сделаться невидимой, сжаться в комочек, присела на корточки и робко протянула руку к вознесенному перед ней жезлу критского бога. Он казался царевне живым существом, слегка подрагивавшим от нетерпения. Узенький зев его навершия, казалось, подмигнул ей, из него выступила маленькая светлая капля. Медленно-медленно Европа коснулась его кончиками тонких пальцев протянутой вперед правой руки. Жезл вздрогнул, упругий, как тугая сжатая пружина. Робко погладив его, отроковица, как зачарованная, медленно села на пятки, упираясь расставленными коленями в разостланную на полу пещеры шкуру, озаренную мерцанием светильника. Шкура оказалась удивительно мягкой - совсем как шерсть быка, привезшего ее сюда из Финикии. Если бы сидонская царевна бросила в то мгновение взгляд на стену пещера над ложем, то увидела бы голову увезшего ее на Кефтиу быка, глядящего на нее немигающим взором со стены. Но внимание Агенориды было занято совсем другим предметом.

Жезл Бога Кефтиу, все так же подрагивая, то слегка поднимаясь, то слегка опускаясь перед пылающим лицом Европы, потянулся к ней, словно живое существо. Сидонская царевна осторожно, еле касаясь рукой, снова погладила жезл, который от ее прикосновения заметно увеличился в размерах, потемнел от прилива крови, распух и отвердел. Благоговейно, как перед алтарем сидонского бога Мелькарта, преклонившая колена перед этим живым чудом, Европа медленно откинулась на спину, широко раздвинув худые колени. Кто научил ее этому?

Склонившись над Агеноридой, бог Кефтиу зачерпнул из врытого в земляной пол пещеры глиняного сосуда благовонного масла и полил им грудь распростертой под ним на бычьей шкуре царевны Сидона. Стук бешено колотившегося сердца дочери Агенора, готового выскочить у нее из груди, гулкими ударами отдавался у Европы в ушах. Сжав ее бока сильными волосатыми коленями, бог вложил свой одушевленный жезл в ложбинку между ее маленькими грудями и, стиснув их могучими руками, начал двигать жезлом между ними взад-вперед. По мере нарастания скользящих движений жезла он становился все темнее, толще и длиннее, почти касаясь раскрытого рта задыхавшейся под тяжестью бога Европы, которым та судорожно хватала воздух, не отрывая глаз, выкатившихся из орбит, от ставшего пурпурным навершия жезла. Совершенно неосознанно царевна стала неумелыми руками ласкать сжимавшие ее бока мощные бедра, ягодицы и спину Чернобородого. Страх ее нарастал вместе с возбуждением, но Европа, несмотря на это, начала невольно помогать богу, сама сжимая свои болевшие все сильнее груди руками, чтобы жезл Чернобородого ощущал как можно большую тесноту. Однако бог и сам стискивал ее груди так сильно, что дочь Агенора, не в силах удержаться от стонов, стала неистово тереть обеими руками его скользящий между ее стиснутыми грудями жезл. Ей казалось, что его скольжение длится бесконечно, пока вдруг из напрягшегося до предела уда бога не изверглась горячая струя клейкой жидкости, излившаяся на грудь Агенориды перламутрово мерцающим в неверном пламени светильника жемчужным ожерельем. В душном воздухе пещеры резко запахло свежесрезанными ивовыми прутьями, которыми няньки когда-то, в раннем детстве, секли царевну за неподобающие ее сану шалости. И потрясенная Европа вновь лишилась чувств.

Когда же она вновь пришла в себя, бог Кефтиу поднес навершие опять восставшего жезла к затрепетавшим, словно розовые лепестки, устам влагалища царевны и начал медленно и осторожно, чтобы не причинить Европе боль, вводить его во влажные раскрывшиеся створки. Хоть это удалось ему не сразу - распятая на шкуре, раскинув руки и зажмурившись, что-то бессвязно лепетавшая дочь Агенора дважды ахнула и содрогнулась, ощутив поочередно два толчка его упругого и твердого жезла в незримую преграду в глубине своего трепещущего лона, но с третьей попытки, когда бог Кефтиу, схватив ловившую ртом, как рыба, воздух, дочь Агенора за плечи, приподнял ее, открывшую в это мгновение невидящие глаза, и, крепко сжав скользкие от выделений ягодицы Европы, чуть не разорванные им по шву, насадил Агенориду одним рывком, как на вертел, жезл, проскользнув в лоно царевны легко, словно смазанный маслом, наконец вонзился внутрь ее узкого, изливавшего влагу канала, пробив насквозь незримую преграду. Европа, закатив под лоб глаза, истошно закричала, как козленок под ножом. Повисшая на ее реснице блестящая слеза вспыхнула, отражая пламя светильника.

Налитые кровью глаза быка сверкали в полумраке словно два рубина, наблюдая за происходящим.

Чернобородый, крепко стиснув разведенные колени сомлевшей отроковицы и прижимая их к мягкой бычьей шкуре, снова и снова всаживал свой жезл в ее кровоточащее лоно, подобно тарану, бьющему снова и снова в проломленные крепостные ворота, расширяя с каждым ударом пробитую брешь и проникая в утробу царевны все глубже, до самого дна, словно желая распороть ее, вонзаясь в недра Европы мощным жезлом, как будто исступленный лепет, крики и стоны безжалостно мучимой его могучей силою отроковицы, распаляли его все больше и больше. Безумно выкатив вышедшие из орбит блестящие глаза, смотревшие в потолок пещеры, но ничего не видевшие, дочь Агенора, распятая на бычьей шкуре, ловя воздух широко раскрытым в крике ртом, отдалась ритму движений вспарывавшего ее вновь и вновь Чернобородого, и зажмурилась только когда он, вырвав жезл из ее распухшего влагалища, брызнул Европе в лицо струей горячей липкой жидкости, обдав в изнеможении простертую под ним сидонскую царевну с ног до головы семенем, из которого было суждено родиться Миносу /4/, Сарпедону /5/ и Радаманфу /6/. Лишь тогда умиротворенно закрылись и глаза быка, внимательно следившего со стены пещеры за совершением священного брака.   

 
ПРИМЕЧАНИЕ

/1/ Агенорида - дочь Агенора.

/2/ Кефтиу - древнеегипетское название острова Крит.

/3/ Столпы Мелькарта - финикийское название Гибралтара и Танжера (у греков: Геракловы столпы). Связь между сыном Зевса Гераклом и финикийским божеством Мелькартом (отождествляемым древними греками с верховным богом Зевсом) прослеживается и в древнегреческой мифологии, в которой фигурирует сын Геракла по имени Меликерт, зачатый сыном Зевса с финикийской царевной.

/4/ Афедрон (греч.) - здесь: анальное отверстие (задний проход).

/5/ Минос (Миной) — мифический царь Крита (Кефтиу), на которого были перенесены многие факты, известные древним из истории этого острова за последние два века до Троянской войны. Минос считается сыном верховного бога древнегреческого пантеона Зевса и Европы, дочери Агенора - царя богатого торгового финикийского города-государства Сидона, которую Зевс похитил в образе белого быка и увез на остров Крит (впрочем, существовала и иная версия —, утверждавшая, что Минос - сын Ликастия и Иды). Считалось, что Минос жил в одиннадцатом поколении после Инаха (отца прекрасной Ио, изнасилованной Зевсом, принявшим вид облака, и превращенной за это Герой, ревнивой супругой Зевса, в корову). Минос считался братом Радаманфа и Сарпедона, отцом Федры, Ариадны, Девкалиона, Главка, Катрея и Эвримедона.

В греческую мифологию Минос вошел прежде всего как мудрый законодатель.

Получил царский скипетр непосредственно от своего божественного отца Зевса, Минос издал для критян законы (по преданию, также получив их от Зевса в пещере, в которой был зачат Зевсом и Европой). Согласно по-разному уже в древности толкуемому месту Гомера, каждый девятый год ("девятилетиями") Минос отправлялся в горы в эту пещеру Зевса. Девятилетие, по древнему счету времени, должно пониматься как происходящее раз в восемь лет. Иная точка зрения, не учитывающая, что в древности греками и период между Олимпиадами (раз в четыре года) назывался пятилетиями, представлена в большинстве энциклопедий.

По другому рассказу, отчасти противоречащему гомеровскому, после смерти усыновившего его критского царя Астериона (или Астерия), вступившего в брак с Европой и не оставившего собственных детей, его полубожественный пасынок Минос задумал захватить царскую власть на Крите, уверяя, что он предназначен к этому богами и что всякая его молитва будет исполнена. Действительно, когда он попросил морского бога Посейдона выслать ему для жертвоприношения священное животное, бог выслал ему из моря прекрасного быка, и Минос получил царскую власть. Но, пожалев красивое животное, он отослал быка в свои стада, а в жертву принёс другого. В наказание Посейдон наслал на быка бешенство и внушил жене Миноса, Пасифае (дочери бога Солнца Гелиоса), неестественную страсть к этому быку; плодом этой пагубной страсти (внушенной Пасифае, по другой версии мифа, не Посейдоном, а богиней любви Афродитой, за разглашение женой Миноса любовной связи между Афродитой и богом войны Аресом) был чудовищный человекобык Астерий (не путать с вышеупомянутым критским царем, женившимся на Европе и усыновившим ее детей от Зевса!) по прозвищу "Минотавр" ("бык Миноса"), питавшийся человечиной и убитый афинским героем Тесеем.

Минос основал на Крите города Кносс, Фест и Кидония. Он считался также основателем морского господства (талассократии) критян. Корабельной стоянкой при Миносе был порт Амнис. Минос изгнал карийцев с Кикладских островов и вывел туда критские колонии, поставил правителями своих сыновей.

Когда сын Миноса Андрогей был убит в Афинах, Минос принудил афинян к выплате дани, по семь молодых людей и семь девиц каждый девятый год (то есть раз в восемь лет). По пути в Афины Минос завоевал и Мегару.

Пасифая, разгневанная частыми изменами Миноса, заколдовала неверного мужа. Каждый раз, когда Минос сходился с другими женщинами, он извергал в них вместо семени гнус, и женщины погибали в страшных мучениях. Прокрида дала Миносу выпить настой корня волшебницы Кирки (Цирцеи) и исцелила его. По другому варианту мифа, Минос испускал при совокуплении вместо семени ядовитых змей, скорпионов и сколопендр, в результате чего совокуплявшиеся с ним женщины также погибали в лютых муках. Тогда Прокрида ввела в лоно очередной наложницы мочевой пузырь козы, и Минос при соитии изверг змей и ядовитых насекомых туда, после чего исцелился и смог сойтись с женщиной, излив в нее уже обычное мужское семя. В данной связи древнегреческий историк римской эпохи Плутарх Херонейский  упоминает, что один его знакомый юноша-эфеб как-то извергнул при совокуплении, вместе с большим количеством спермы, мохнатую многоножку. Возможно, это первое в истории упоминание столь редкого вида зоофилии, как инсектофилия (любовь человека к насекомым).

Смерть застигла Миноса на острове Тринакрии (Сицилии), в городе Камик, куда он прибыл,преследую бежавшего с Крита мастера Дедала. Миноса убили дочери царя Кокала (или сам Кокал), заманив критского царя жарко натопленную баню, где  облили его в ванне кипятком, сварив сына Зевса и Европы заживо. Труп Миноса был выдан его спутникам и похоронен ими на Тринакрии. Критскому владыке устроили пышную гробницу, рядом с которой воздвигли храм Афродиты, которой он усердно служил всю свою бурную жизнь. Впоследствии кости Миноса были перевезены на Крит, где ему был воздвигнут памятник. Гора Юкта на Крите первоначально считалась могилой Миноса, а затем Зевса. По другой версии, жители Коркиры отбили прах Миноса у критян, не дав отвезти его на остров.

В последующей традиции Минос в подземном царстве (например, согласно "Одиссее" Гомера) царит над умершими. Настоящим судьёй в царстве теней его, вместе с Эаком и Радаманфом, делает позднейшее сказание, вероятно, в воспоминание его деятельности как законодателя. Впоследствии мифологи стали различать двух Миносов, Первого и Второго, чтобы иметь возможность разделить приуроченный к Миносу слишком обильный мифологический материал; при этом Минос Первый считался сыном Зевса и Европы, а Минос Второй — внуком Миноса Первого, мужем быколюбивой матери Минотавра -  Пасифаи - и отцом Девкалиона, Ариадны и других мифологических персонажей более позднего цикла. В "Божественной комедии" Данте Алигьери Минос предстаёт в виде демона, змеиным хвостом, обвивающим новоприбывшую душу, указывающего круг ада, в который предстоит спуститься душе грешника.

Минос фигурирует как действующее лицо в трагедиях древнегреческого драматурга Софокла "Камикийцы" и "Минос", а также в трагедии римского драматурга Акция "Минос".

/6/ Сарпедон (Сарпедонт) — сын Зевса и Европы, вынужденный бежать с Крита из-за соперничества со своим старшим братом и царем Миносом в любви  к прекрасному Милету. По другой версии мифа, Сарпедон влюбился не в Милета, а в другого прекрасного отрока - Атимния, и начал войну с Миносом из-за него. Сарпедон заключил союз с Киликом, воевавшим с ликийцами. В результате этой войны Сарпедон поселился в Ликии. Согласно другим мифам, Сарпедон отправился во главе критского войска в Азию и овладел землями, прилегавшими к Ликии. Согласно "отцу истории" Геродоту, Сарпедон был изгнан с Крита Миносом и прибыл в Милиаду. Еще одна версия мифа говорит, что Сарпедон был родом из города Милета, расположенного на Крите, и стал основателем колонии в Малой Азии, также названной им Милетом. Вместе с Сарпедоном с Крита в Азию, якобы, пришли термилы (не путать с термитами).

По одной их версий мифа, Зевс так любил своего сына от Европы, что дал Сарпедону пережить три поколения людей. Тем не менее, Сарпедон (если верить "Илиаде" Гомера) был убит ахейским героем Патроклом, другом Ахилла, во время Троянской войны. По другим мифам, Сарпедон, сын Зевса и Европы, брат Миноса и отец Евандра, был дедом другого, младшего Сарпедона, который и пал от руки Патрокла в битве под стенами Трои.

Смерть Сарпедона и его оплакивание Европой описаны в трагедии Эсхила "Карийцы, или Европа".

/7/ Радаманф, или Радамант — сын Зевса и Европы, брат Миноса и Сарпедона (хотя, согласно поэту Кинефону, Радаманф был сыном Гефеста, сына Тала, сына Крета), отец Гортина.

Радаманф родился на Крите, где был зачат Зевсом, в образе быка похитившим Европу. Критский царь Астерий, вступив в брак с Европой, усыновил её детей. По некоторым мифам, именно Радаманф, славившийся своей справедливостью, а не его брат Минос, дал критянам законы. Предположительно имя Радаманфа связано с важным термином поземельных отношений микенской эпохи da-ma-te. По Гомеру, Радаманф был связан с феаками, но характер этой связи не совсем ясен (хотя, скорее всего, она не была половой).

Согласно византийскому хронисту Иоанну Цецу, Радаманф убил своего родного брата и был изгнан за это преступление. Изгнанный с родного острова, Радаманф поселился в беотийском городе Окалее, где женился на Алкмене - вдове царя Амфитриона и матери величайшего героя Древней Греции Геракла, сына бога Зевса.

Окончив свой жизненный путь на Земле, Радаманф стал судьёй в загробном мире — Аиде. Согласно позднейшим версиям, сын Зевса и Европы живет на Елисейских полях (Элисии), или на Островах Блаженных.

Наставления Радаманфа излагались в поэме Гесиода "Труды и дни". Он - главное действующее лицо трагедии Крития "Радаманф".

Согласно древнегреческому историку Эфору, Радаманф был не сыном Зевса и Европы, а древним исполином, который цивилизовал остров Крит, установил законы, объединил города и дал установления, полученные им от Зевса. Живший же много позднее Минос, сын Зевса и Европы, лишь подражал этому древнему законодателю и государственному деятелю Крита. Оргазм у свиней длится полчаса (это так, к слову).