Камера обскура

Я хорошо помню злополучные девяностые. Страна разваливалась. В киосках Cоюзпечати советские газеты и журналы сменились плакатами популярного китайского киноактера и певицы Саманты Фокс. С роскошным телом, затянутым в сетчатый купальник, она принесла с собой сексуальную революцию и новые нормы морали. Благодаря этим постерам, один мой приятель стал заниматься фотографией. Печатал с негативов на фотоувеличителе большие фото звезд того времени. Женщины всегда толкают мужчин или на войну, или в искусство.

Менялось все. В отличие от газетных киосков, в продовольственных магазинах было пусто. Совсем. Громкое эхо шагов случайных покупателей, отраженное от пустых прилавков заставляло выбегать продавщиц из служебных помещений. Обычно их спрашивали, когда будет привоз, в ответ они уныло пожимали плечами. В витринах исчезли причудливые композиции из банок морской капусты. Напуганные граждане смели даже то, что не продавалось годами. Мои юношеские мечты разбивались о камни реальности. К третьему курсу художественного училища, я понял, что художник — это странная профессия. Чуть позже стало ясно, что это и не профессия вовсе.

Надо было что-то делать. Висеть на шее у мамы было совестно. Я хватался за любую работу. Устроился дворником. Того что я зарабатывал едва хватало чтобы сводить концы с концами. Неожиданно государство решило нам помочь. Оно выдало бесплатно земельный участок. Тот редкий случай, когда чаяния народа и действия власти совпали. Мы с мамой решили сажать там картошку.

Народную землю нарезали щедро — участки по двадцать соток. Это — круто. В Совке таких не давали. После оформления документов мы поехали искать свою землю. Арзамасская трасса, тридцать второй километр. Еще пять в сторону по грунтовке. Без навигаторов и "Джи Пи Эс" надо найти свое поле. Та еще задачка. И вот, наконец, она. Наша житница и кормилица. С пригорка открывается панорамный вид. Перепаханное тракторами бывшее колхозное поле. По всему пространству натыканы крошечные спичинки кадастровых столбиков с номерами. Важно найти свой. Не перепутать. Дальше — человек из комиссии. Где-то на другом конце поля. Но должен прийти. Дождались, проверили, расписались, и всё — дело решенное.

С каждым новым приездом, словно в компьютерной игре, поле претерпевало очередные изменения. На заборы, а уж тем более, на постройки, денег не было ни у кого, но пометить свою территорию было необходимо. Собаки, например, простым способом решают эту проблему, а нам, людям, с этим сложнее. Каждый, как умел, пытался придать индивидуальности своему наделу. Кто-то красил столбики, кто-то на углах закапывал коряги, принесенные из соседнего пролеска. Некоторые вбивали колья и обматывали их цветными тряпками или проволокой. Мне кажется, это первобытное стремление — пометить свою собственность, особенно, если она досталась бесплатно. Всегда остается страх, что отберут. Я вертикально вкопал посреди участка кусок бревна, найденный рядом с дорогой. А на соседнем участке появилась телефонная будка. Видимо, кто-то из новоявленных дачников работал на телефонной станции. Еще через неделю, на другом конце поля, неожиданно материализовался троллейбус. Точнее не сам троллейбус, а его кузов. Без токосъёмников, без колес, с фанерками вместо стекол в оконных проемах. Его, как паралитика, приподняли над землей на больших каменюках, выполнявших роль фундамента. Это было совсем странное зрелище.Таким я и помню это поле: синий парящий над землей троллейбус, красная телефонная будка и дальше бесцветные и унылые редкие шесты и самопальные крохотные кибитки, размером с туалет. В них можно было хранить инвентарь и переждать дождь в непогоду. Такая кибитка была нашей семейной мечтой. А троллейбус… Троллейбус, хоть и вызывал улыбку, но всё же это был дворец. Мечтать о таком было неприлично.

Поначалу ездить на свою землю подлинное удовольствие. Мы, люди, так устроены. Всегда мы радуемся новым обретениям и зачастую не замечаем недостатков. Со временем стало понятно, что добираться до новой дачи очень непросто. Электричек рядом нет, только автобус. От автобусной остановки еще приличный марш-бросок с огородным обмундированием. Попасть в автобус целая проблема. Направление популярное, дачное. На автобусной станции в выходные — страшные давки и очереди. Шанса занять сидячее место не было  — мне, да и маме, всегда не хватало борзоты и напористости. Поэтому ехать приходилось стоя. Полтора часа стоя в давке. С ведром, провизией, водой и зачехленной в мешок от сменки лопатой. Вобщем, потом, когда я вечерами смотрел "Форт Баярд" по телевизору, их испытания казались мне детским лепетом.

Но, как известно, Бог — не фраер, спасительная соломинка у него всегда найдется. У наших друзей, с которыми мы получали участок, в личном пользовании служебный автомобиль. Прекрасный Иж-«каблук» цвета детской неожиданности с маркировкой "У". Есть одна незадача — только одно пассажирское место. Зато огромный кузов. От нужды и безысходности люди становятся отличными стратегами. Меня с соседским сыном Митей решено везти контрабандой в кузове каблука. Для мягкости нам накидали шмотье и пустые мешки. По плану, ими мы должны прикрываться в случае опасности — досмотра машины гаишниками. Всё серьёзно. Подробный инструктаж провел дядя Петя, наш спаситель и шофер по совместительству.
— Я из-за вас штрафов платить не намерен! — жестко закончил он своё выступление.
Итак всё понятно. Известное дело: лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

Изнутри поверхность кузова бугристая и покрыта черной мастикой. Мы удобно устроились полулежа. Пустые ведра превратили в подлокотники. Вдоль стенки положили лопаты и мотыги. И вот двери захлопнулись. Наступила полная темнота. Машина газанула и помчала. Наверное, нечто подобное ощущали первые космические путешественники. Полная темнота и неизвестность. Внутри как в жестяной банке: глухо отдаются звуки дороги и шум двигателя. Но слышно друг друга хорошо, дорогой разговариваем, обсуждаем новые впечатления. Мы пытаемся сопоставить звуки с маршрутом движения, затихая лишь на светофорах и при остановках. Это — соблюдение инструкции.

Человек быстро ко всему привыкает. И мы привыкли к темноте. Чуть заметно светятся щели дверей, в левом верхнем углу, на стыке, зияет небольшая дырка. Как яркая звезда на ночном небосклоне висит она перед нашим взором. Через какое-то время город с его шумом и частыми остановками закончился и началась монотонная трасса. Мы примолкли. Гул мотора, равномерное шипение шин, чернота и изредка басистый взвизг проносящихся встречных фур. И вдруг, почти одновременно, в кромешной тьме на стенках, мы начали различать игру света и тени. Там двигались какие-то черно-белые картины. Сначала мы решили, что нам это мерещится. Как будто лучи солнечного света слегка просвечивают сквозь тонкую жестянку кузова, а зрение адаптировалось так, что в состоянии различать такие нюансы. Мы продолжаем пялиться в темноту. Из звездочки сочится тоненький лучик. На противоположной от дырки стене, совершенно отчетливо, стали видны силуэты деревьев, столбов, автобусных остановок. Правда, всё вверх тормашками и в обратной перемотке. Мы вскрикиваем и тыкаем пальцем в темное марево кузова тогда, когда объект бесспорно узнаваем.
— Смотри — это дом!
— А вот береза!
— Это фонарь! — перебиваем мы друг друга.
Ехать теперь интересно. Вместо окна на стене проекция. Крошечная круглая щелка, через которую струится свет, работает как объектив фотоаппарата. Зачарованные новым открытием, мы наблюдаем за живой монохромной картиной. Темное пятно с рваными просветами — проезжаем лес. Дальше — светлая пустота и мелькание столбов — это придорожные поля. В кузове фургона, словно в кинотеатре, преломляется и отражается мир по другую сторону нашего челнока. Мы мчимся по трассе в импровизированной камере обскура.

Съехали с трассы. Ухабы грунтовки заставляют отвлечься от нашего зрелища. Еще минут десять тряски и, наконец, мы на месте. Заглох мотор, хлопнули двери, раздались голоса, что-то лязгнуло, и, в следующий момент, распахнулись ворота нашего зрительного зала. Как слепые щенки, мы щуримся от света. Всё встало на свои места и наполнилось красками: зарастающее травой поле с проплешинами грядок, парящий над ним синий троллейбус и совсем рядом красно-белая телефонная будка.