Глава 3. Старый рояль

Мы зашли в подъезд многоквартирного дома и сразу почувствовали ни с чем несравнимый запах вишнёвого пирога – тот самый аромат уюта, который приписывают свежей домашней выпечке.

Коля, живущий этажом выше, чем мы с мамой, опередил меня и Ольгу и, захватив из своей квартиры саксофон, вскоре к нам присоединился и в наше с мамой жилище мы вошли все вместе.

– Наташа? – с кухни донёсся голос мамы, которая затем выбежала в прихожую. – Ребята, и вы здесь? Проходите, скоро чай будем пить.

Мама была «экипирована» в кухонный фартук и косынку для того, чтобы волосы не угодили в её блюдо.

– Да-а… Давно мы так уже не собирались, – сказала Оля, «прокручивая» в голове все наши посиделки.

Действительно, мы, несмотря на то что всё время проводили вместе, стали реже устраивать такие тёплые, домашние чаепития. А с кухни всё так же шёл запах маминого фирменного пирога – запах детства…

– Кушать подано, – с улыбкой сообщила мама, пригласив нас к столу.

Как и прежде, она отрезала нам по куску любимого нашей компанией лакомства и налила по чашке чая. Затем она тоже присоединилась к нам, и мы принялись за обе щеки «уплетать» вишнёвый пирог.

– Тёть Тань, как же вы вкусно готовите! – сказал Коля, «разделавшись» со своим куском.

– Ещё положить? – засуетилась мама.

– …И очень быстро и правильно понимаете мои намёки, – добавил Николай, заставив смеяться нас с Ольгой.

– Ешь на здоровье, – улыбнулась мама, которой было очень приятно слышать комплимент в адрес её пирога. – Как в консерватории Первое сентября прошло?

– Отлично! – я наконец-то «оторвалась» от своей порции. – Представляешь, скоро будет прослушивание, по итогам которого выберут лучшего пианиста консерватории! И этот лучший пианист будет исполнять ведущую партию в «Симфонии №5» Бетховена на юбилейном концерте!

– Ничего себе! – заинтересовалась мама. – А что за юбилейный концерт?

– Консерватории исполняется восемьдесят лет! – взахлёб рассказывала я. – В ноябре будет большой праздник, на который пригласят выпускников прошлых лет, известных музыкантов, вышедших из стен консерватории…

– Интересно! – сказала мама. – А что ещё говорили?

– Да так, ничего интересного, – отмахнулась я, хлебнув чаю.

– Ты просто больше ничего и не слышала! – засмеялся Коля. – Как узнала про прослушивание, сразу начала «план действий» разрабатывать… А вообще, в консерватории формируется первый за всю её историю джаз-бэнд.

– И ансамбль народных инструментов! – подхватила Ольга. – Ну, он, правда, и до этого существовал, но новые музыканты там нужны всегда.

– Значит, каждый уже присмотрел себе местечко среди самых активных студентов? – мама улыбнулась. – Молодцы!

– Ну, раз уж мы заговорили о музыке… – Николай взял в руки свой саксофон. – Почему бы не устроить концерт для соседей?

– Да уж, соседи будут «в восторге», – засмеялась Ольга.

– Ещё бы не в восторге! – мама неожиданно встала со своего места. – Ведь сегодня здесь будет звучать джаз!

Она села за фортепиано и артистично подняла крышку. Затем мама расправила кардиган, заменявший ей фрак, как это делают все известные пианисты, и непринуждённо спросила:

– С чего начнём?

В ответ Коля поднёс ко рту саксофон и заиграл известную песню «Московские окна» в джазовой обработке. Уже на второй фразе мама «поймала» тональность и обеспечила солисту очень достойный аккомпанемент.

– Вот уже небес темнеет высь, – запели мы с Ольгой, которая, кстати говоря, если бы не стала домристкой, успешно могла бы поступить на отделение джазового вокала (ей позволяли голосовые данные). – Вот и окна в городе зажглись…

Мы очень скоро замолчали. Хотелось просто послушать, как играет этот замечательный, совершенно случайно появившийся дуэт. Коля прекрасно владел своим инструментом, знал все его возможности и умело ими пользовался. Мама тоже играла явно не на уровне выпускницы музыкальной школы: её мастерству позавидовал бы как студент консерватории, так и профессиональный музыкант… А ведь она почти погубила в себе этот талант, пока молчала о своём прошлом!

Вот уже небес стемнела высь, а в нашей квартире всё продолжала звучать чудесная душевная музыка, и по-прежнему мелодия саксофона, сочетаясь с сопровождением фортепиано, рисовала всё новые и новые музыкальные картины.

***

Утром я вскочила с постели, как только услышала первый сигнал будильника. Хорошо, что я включила его накануне: мы ещё долго не отходили от своих инструментов, мама «передала эстафету» мне, и джазовый концерт длился до полуночи. Прервался он вовсе не из-за того, что не понравился соседям (ни одной жалобы на позднее «окультуривание», кстати, не поступило), а из-за того, что мы переиграли все джазовые произведения, которые только знали наизусть.

Следующий день был очень важным: в консерватории должны были пройти первые занятия по гармонии и специальности. Я просто не имела права опаздывать. Поэтому я очень быстро умылась, привела себя в порядок, собрала вещи и вовремя вышла из дома. Я отправилась на занятия в гордом одиночестве, так как расписания моих друзей, учившихся на других отделениях, отличались от моего. Я шла всё по той же аллее и глазела по сторонам. На улице никого не было: наш небольшой городок ещё только начинал пробуждаться ото сна. Не было слышно почти ни звука: спала и природа.

Мне казалось, что я осталась совершенно одна в этом городе, а может быть, и во всей стране или даже во вселенной… Было ощущение, что вся жизнь куда-то исчезла, но, тем не менее, город не выглядел мёртвым. Он был каким-то особенным, жил сам по себе. Люди, его населявшие, неожиданно куда-то «испарились», а сам он, все его здания и вся его земля, всё вдруг «расцвело» и зажило своей собственной жизнью.

Мне казалось, что, если бы я закричала на всю Ивановскую (в нашем городе действительно была такая улица и, более того, именно по ней я проходила всякий раз, когда двигалась в сторону консерватории), меня никто бы не заметил и никто бы не ответил бы мне. Но обязательно бы отозвались родные стены. Тихо, понятно только мне, но они непременно ответили бы на мой крик.

Я была совершенно одна, но в то же время, в надежной, проверенной годами «компании». Это одиночество не пугало, а наоборот, вызывало чувство спокойствия и уверенности в своих действиях и придавало сил. Наверное, именно это явление определялось таким гордым и величественным словом «свобода».

Я пришла в консерваторию минута в минуту: в восемь часов я уже заняла своё место в аудитории, где должно было проходить занятие. Пожилой преподаватель Анатолий Николаевич начал свой «урок», как и полагается, со знакомства и «обзорной экскурсии» по своему предмету, хотя все присутствующие в аудитории не понаслышке знали, что такое гармония.

Затем Анатолий Николаевич пустился в долгое и эмоциональное рас-суждение о пользе своего предмета, объясняя, что гармония – это фундамент знаний любого, уважающего себя музыканта. В общем, он старался влюбить всех в свой предмет, как это делают преподаватели, одержимые своей профессией. Таким образом, пара благополучно завершилась, и я смогла отправиться домой, так как занятие по специальности было поставлено на вечернее время. Выйдя из аудитории, я лицом к лицу столкнулась с Олей – оказалось, у «народников» было занятие в соседнем помещении.

– Ну, как тебе учёба в консерватории? – улыбнулась девушка.

– Пока не знаю, – я засмеялась. – Но обстановка мне нравится: всё очень легко и непринуждённо.

– Что-то мне подсказывает, что преподаватель «легко и непринуждённо» не давал вам заданий, рассказывая о том, чем вы будете заниматься в течение года.

– Всё именно так и было, но следующее занятие уж точно не будет вводным… А у вас тоже гармония была?

– Да, причём, точно такая же, как у вас. А ты что, уже освободилась?

– Пока да. Вечером на специальность пойду. А ты?

– Я остаюсь, – вздохнула Ольга. – Ну ладно, до встречи!

– Пока!

Мы разошлись, и я, медленно пройдясь по коридорам консерватории, направилась к выходу.

***

«Да что же это такое, а?» – я неслась по лестнице, ведущей на второй этаж консерватории, мысленно ругая себя: «Почему я не могу хотя бы раз выйти вовремя и быть в классе хоть на минутку пораньше?.. Сколько времени? 17:59! «Отлично»! Я уже должна разыгрываться в кабинете своего преподавателя, а я ещё плетусь по лестнице!»

«Плелась» я с бешеной скоростью и, как потом оказалось, не зря. За минуту я добежала до кабинета и совершенно не опоздала.

– Здравствуйте, Мария Александровна! – задыхаясь, поздоровалась я с преподавательницей. – Простите, пожалуйста, за опоздание!

– Прекрати! – улыбнулась красивая женщина средних лет. – Ты пришла вовремя.

Женщина открыла ежедневник со списком студентов, обучение которых доверили ей и, водя пальцем по его страничке, спросила:

– Ты у меня… Кто?

– Селезнёва! – сказала я, чуть отдышавшись. – Наталья Селезнёва.

– Ага! Поняла. Ты первокурсница, да?

– Да, – кивнула я.

– Прежде чем мы выберем тебе репертуар на первое полугодие, я у тебя кое-что спрошу… – весьма загадочно произнесла Мария Александровна. – Ты уже слышала о прослушивании?

– Да, слышала! Я как раз хотела уточнить…

– То есть, ты хочешь принять участие? – честно говоря, меня очень насторожили последние слова педагога. – Просто прослушивание уже через пять дней, а выучить придётся «Патетическую сонату» Бетховена. Это непросто, тем более, для первокурсника.

Как я и предполагала, нужно будет играть произведение Бетховена, но чтобы именно эту сонату… Я и мечтать о таком не могла!

– «Патетическую»? – с нескрываемой радостью переспросила я. – Это же просто замечательно! Я давно её знаю наизусть. Кстати, а разве не все студенты будут проходить прослушивание?

– Думаю, что все. Просто на совещании обсуждался вариант освобождения первокурсников от него… А ты что, всю сонату знаешь?

– Да. А нужно будет играть фрагмент?

– Лучше всю сыграй. Ты сама её выучила?

– Да, сама. Бетховен – мой любимый композитор, я многие его произведения знаю.

В подтверждение я села за фортепиано и начала играть «Патетическую сонату». Мария Александровна удивлённо за мной наблюдала, изредка напоминая: «Крещендо, Наташа, сделай крещендо!».

Я послушно выполняла все указания и, когда я доиграла, наставница, без всяких сомнений, сказала:

– А у тебя серьёзные шансы получить право солировать на юбилейном концерте! Ты всё отлично знаешь, остаётся только репетировать. Кстати, если хочешь, можешь прямо сейчас остаться и поиграть на концертном рояле.

– Я бы с радостью, – мне было очень приятно слышать похвалу Марии Александровны. – Но… Я никому не буду мешать?

– Нет, не волнуйся, я уже ухожу, а через полчаса опустеет и вся консерватория. Останется только сторож, но он совсем не против хорошей музыки в хорошем исполнении.

Мария Александровна покинула консерваторию, а я, придя в концертный зал, села за рояль и, по привычке, поздоровалась:

– Ну, здравствуй! – я погладила его по крышке. – На тебе, кажется, уже давно не играли… – смахнула с клавиатуры пыль. – Но это же поправимо, да?

Я улыбнулась и, нежно прикасаясь к клавишам, начала играть. Рояль, надо сказать, был далеко не новым, и «бегать» пальцами по его клавиатуре было довольно сложно, но я быстро привыкла и вскоре между мной и музыкой любимого композитора уже ничего не стояло. Я играла, наслаждаясь этим процессом. К концу сонаты я так «разошлась», что прекращать заниматься совершенно не хотелось. Ещё раз играть это произведение было бы скучно, поэтому я решила «пошалить».

Думаете, музыканты не проказничают? Проказничают, да ещё как! Ведь, если бы они этого не делали, мир и не знал бы о джазе… Композиции этого направления редко играют нота в ноту, главное, чтобы сохранялась главная тема, а развить её, при умении грамотно импровизировать, можно самыми разными способами. Мне кажется, ещё ни одно джазовое произведение не было сыграно два раза одинаково.

Мои пальцы быстро начали «танцевать» на чёрно-белом «паркете», и душа запела известную песню: «Старый рояль весь в испуге, раньше играл он  только фуги…». Руки отражались в гладкой поверхности инструмента, будто в чёрном зеркале, энергично воспроизводя джазовую мелодию.

– Мне поверь, мне поверь, старый рояль! – последнюю фразу куплета я пропела вслух и напоследок провела пальцем от начала до конца клавиатуры.

Как ни странно, я запыхалась от столь быстрой игры и, облегчённо вздохнув, неожиданно услышала:

– Верю, верю, не волнуйся… – говорил красивый бархатный спокойный мужской голос.

Я насторожилась:

– Здесь кто-то есть?

– Ещё скажи, что ты меня не видишь, – усмехнулся всё тот же голос.

Ну всё, Наталья! Доигралась. В психбольницу пора…

На всякий случай, чтобы не убеждать себя в моём же сумасшествии, я огляделась. Рядом никого не было. И тут меня осенило. Я пела: «Мне поверь, старый рояль», значит, сказать «верю» мог только…

– Это что, ты? – я заглянула под крышку рояля, в надежде найти доказательство какой-то нелепой шутки: диктофон с записью или ещё что-то.

– Ну да, я… Только не надо разглядывать молоточки, не веди себя, как маленький ребёнок! – инструмент захлопнул крышку, чуть не прищемив мою руку.

– А ты… Со всеми разговариваешь? – я до сих пор считала, что это розыгрыш.

– Нет, – если бы говорил человек, он, вероятно, смущённо опустил бы голову. – Только с теми, кто меня понимает, а ты первая, кому это удалось.