Оля, Гл. 23

Гл. 23
Занятия шли своим чередом, Оля нашла подработку в небольшой ветеранской газете, на выходные исправно ездила к Валерии Викторовне, уезжая от нее авттобусом, который вез станичных верующих в краснодарскую церковь. Оставалась на воскресные служения, все больше втягиваясь в жизнь общины. Люди здесь были улыбчивы и доброжелательны, песни заряжали энергией, проповеди не казались излишне назидательными.

А в голове ее прочно сидел Артем Гуров. Страданий этот образ не доставлял, и жить не мешал, поэтому Оля смирилась и не пыталась его изгнать. Теперь у него появился запах - терпко-горьковатый аромат табака и парфюма, который Оля ощущала физически, и голос, и он иногда что-то говорил Оле,  а может - просто в "зрительный зал". 

Периодически во время визитов в станицу она видела Кирилла – он приезжал по поручению своей матери. Наина развернула бурную деятельность по обустройству быта Валерии Викторовны. Предприятие, на котором работали Гуровы, находилось в стадии реструктуризации. В советское время на его балансе числились детский сад, учкомбинат, несколько баз отдыха для сотрудников, но в 90-е пришли новые хозяева, не желавшие тянуть такой «хвост», поэтому одно за другим упраздняли, скидывали с себя «нахлебников». А имущество списывалось. И Наина щедро делилась им с братьями и сестрами.

Так у Валерии Викторовны появилось несколько комплектов постельного белья, посуда, ведра, тазы и даже несколько полок. Как правило, «курьером», дары привозящим, выступал Кирилл. Иногда он приезжал вместе с Наиной, иногда один. Оля в его присутствии больше молчала – спокойно, без всякого волнения, ограничиваясь нескольким дежурными фразами.

Да и парень ее особенно не замечал. Не интересовали они друг друга, не смотря на попытки матерей как-то свести их в пару. От Валерии Викторовны Оля узнала, что Кирилл недавно расстался со своей девушкой и сильно переживал разрыв. Но ее совсем не прельщала перспектива играть роль временного обезболивающего пластыря. Она понимала, что всерьез Гуровы ее воспринимать не могут. Где они, и где она! Вскоре она смогла убедиться, что с той же периодичностью Кирилла возят к Нине Яценко – дочери Лидии, и  в очередной раз обрадовалась, что не повелась на настойчивые ухаживания… Наины. Тем более, что чувствовала – скоро, очень скоро та будет свергнута матерью с пьедестала и лишена звания «прекрасной женщины».

Все подношения Валерией Викторовной принималось с неизменным достоинством. Первое время она пыталась оправдать их своей исключительностью и заслуженным расположением к ней Наины в силу собственных личных качеств. Мол, хочет сойтись поближе, подружиться с такой интересной женщиной, как Валерия Викторовна. Этот период обозначился долгими задушевными разговорами. Но вскоре женщины начали раздражать друг друга. Их форматы не совпадали. Наина любила говорить, ловя заинтересованные, сочувствующие взгляды и восхищенные восклицания. Ей было что рассказать: о том, как она помогает людям, как молится, как противостоит своей неверующей семье. Но Валерия Викторовна была не из тех, кому достаточно роли слушателя. Она тоже любила поговорить, и когда Наина по своему обыкновению бесцеремонно ее перебивала, иногда - о, ужас, когда Валерия Викторовна рассказывала о пророческих снах или видениях, - Олина мать обиженно поджимала губы. Наина этого не замечала.

Все чаще после визитов Гуровых Валерия Викторовна жаловалась дочери: сначала высказывая недоумение, потом - раздражение, и, наконец, откровенный гнев. Но Наина продолжала приезжать как ни в чем не бывало, с новыми подношениями и порциями рассказов. Ни первое, ни второе лояльности Валерии Викторовне не добавляло.

И когда подарки достигли критических размеров, Валерия Викторовна вышла на тропу войны. Она не умела и не хотела быть благодарной. И как только добро, проявленное к ней другим человеком, становилось невозможно нивелировать ее собственными достоинствами или заслугами, неизменно старалась отыскать изъяны в дарителе. Вот и сейчас, закрывая дверь за Наиной или Кириллом и разбирая очередной пакет с подарками, она как бы между прочим бросала фразы: «Ну а что им? Наворовали, почему бы не раздать?» А позже появилось и недовольство: «Наинка мне бак алюминиевый обещала, а сама отдала его Лидке. Больше говорит, чем делает. Терпеть не могу таких необязательных людей».

И ладно бы эти разговоры велись только дома, для Олиных ушей, но Валерия Викторовна начала обличать начальницу и на работе, пытаясь устроить революцию в коллективе - прежде всего среди женщин, посещавших церковь. Она упорно и методично открывала им глаза на Наину, которую те буквально боготворили, так как им тоже перепадало с «барского стола».

У Оли все сжималось в груди. Так было спокойно, пока мать работала. Правда, денег рабочим на полуразорившемся предприятии почти не платили, но в счет зарплаты в столовой можно было брать продукты, а в подведомственном магазине – кое-какие товары, разнообразившие их скудный стол.

До Наины эти разговоры пока не доходили, но рано или поздно все откроется. Поэтому Оля уже мысленно прощалась и с относительным благополучием – сейчас они благодаря ее стипендии, небольшим заработкам и продуктам, приносимым матерью, хотя бы не голодали. Осторожно, чтобы не разозлить мать еще больше, она пыталась оправдывать Гуровых, а иногда и откровенно врала, будто услышала где-то, как Наина говорила что-то хорошее в адрес Валерии Викторовны. И на некоторое время мать оттаивала, возвращаясь в прежнее благодушное состояние.

http://proza.ru/2015/06/28/685