Нет денег на носки

Иногда ловлю себя на мысли, что так и не попросил прощения у С. за те ужасы и страдания, что пришлось ей вынести по моей вине в Брюсселе в первых числах августа 1996 года. Если ты читаешь эти строки, С., прости меня, молодого (тогда), самонадеянного (пожалуй, что и сейчас) дурака! Лишь потом, спустя месяцы и годы, понял я, в какие пучины вверг тебя беспечный твой компаньон, в какие дебри завел безответственный проводник…

Но вряд ли С. читает сейчас это запоздалое покаяние, а тем, кто читает – придется объяснять.

Если с авеню Золотого Руна свернуть в сторону недоразобранного вокзала Леопольд, через пару перекрестков вы обнаружите себя в квартале, который с равной долей вероятности мог оказаться и в брюссельской коммуне Иксель, и в столице какого-нибудь заштатного американского  штата, или в Аделаиде - да хоть бы даже и в Астане. Несколько десятилетий разбогатевшие после войны брюссельцы разрушали свой город методично и с каким-то азартным ожесточением, и спохватились лишь тогда, когда от старинных кварталов остались лишь ножки да рожки готических церквушек, кирпичных пакгаузов да кое-где уцелевших, как после налета люфтваффе, островерхих крыш. Азартнее других предавались архитектурной вакханалии жители коммуны Иксель, но они же и спохватились первыми, и мощь их раскаяния была так велика, что планам городских властей разобрать полуразрушенный, бесполезный и, будем уж откровенны, не представляющий никакой эстетической ценности вокзал Леопольд сбыться было не суждено: жители коммуны встали на защиту бессмысленных руин горой. Памятник былым безумствам, он заслоняет вид на безумства нынешние: далее, до самого вокзала Шуманн, тянутся мегалитические сооружения, откуда управляют старушкой Европой бесчисленные комиссии и подкомиссии Евросоюза.

Здесь-то и разыгралась драма.

В тот далекий год в столице одной свежеиспеченной южной республики С. превращала свой кооператив в открытое акционерное общество. Европейские чиновники давали тогда на такие дела гранты охотно, видя в них сакральный знак торжества либеральной идеи над мрачным тоталитарным прошлым. Был в деле и мой интерес.

Так мы и оказались в безликом билдинге с видом на такой же безликий билдинг: нам предстояло доказать членам высокой комиссии, что затея хоть и дорогостоящая, но необходимая, и если мы не получим запрошенного бюджета, чудище тоталитаризма опять, как в фильме ужасов, постучится в окно.  С. объехала к тому времени десятки стран, но опыта общения с европейскими бюрократами не имела, слегка их побаивалась и рассчитывала на мои знакомства и опыт. На этой почве и возникла наша концессия.

Перед финальным заседанием был объявлен перерыв, мы с С. вышли подкрепиться. В безликих билдингах ресторации столь же безлики, в них подают безвкусную, бездушную еду – все попытки моей компаньонши зайти  «вот в это миленькое кафе» были безжалостно пресечены. Я-то знал, где стоит пообедать в коммуне Иксель.

И я вывел бедную С. из лабиринта стекла, стали и бетона – к площади перед вокзалом Леопольд.

- Что это? –спросила она, растерянно оглядевшись. Со стороны мизансцена напоминала, видимо, то место из оперы «Жизнь за царя», где поляки поют «Куда ты завел нас, проклятый старик?».

Только что мы были среди небоскребов – и вот стоим на площади, будто бы нарисованной импрессионистом Утрилло. Горбатая мостовая, облезлые дома с выбитыми кое-где стеклами, пыльная кладка, вынесенные на дорогу пластиковые столики с подложенными под ножки – для равновесия – кирпичами.

Возникший у нашего столика месье с одинаковым успехом мог бы прислуживать Утрилло в каком-нибудь монпарнасском кафешантане: закрученные усы, фартук с обильными следами былых трапез, картуз.

Я пресек попытку С. попросить меню – потому что в таких местах меню брать не стоит, лучше спросить, что рекомендует месье. Месье рекомендовал креветки с петрушкой под чесночным соусом.

- Берем, - решил я за нас обоих.

- Что это? – спросила С., с испугом глядя на бокалы с бурой жидкостью, что принес месье.

- Крик. Местное пиво с соком дикой вишни. Попробуй.

Она помотала головой и заказала воды.

- Что это? – выдавила она, увидев чугунную сковородку (в десятках стран, где она побывала, еду раскладывали по тарелкам на кухне). И, да, она забыла сказать – гадов она не ела.

Трапеза С. состояла из куска багета и стакана воды – как, впрочем, и полагалось бы просителю грантов (полагалось, да не хотелось), я выпил два пива и съел две порции креветок, и с той поры все еще не утратил надежды когда-нибудь вкусить таких же. Креветки  у вокзала Леопольд были идеальны.

Застревая каблуками в выбоинах, С. кое-как доковыляла до квартала небоскребов. Я убедил ее оставить бриллианты в сейфе отеля, но на обувь красноречия уже не хватило.

И роковое финальное заседание комиссии началось.

При виде нашей парочки – бледной изможденной просительницы гранта и консультанта, являвшего собой красноречивую иллюстрацию тезиса «жизнь удалась» (креветки, креветки!), комиссия немедленно решила, что запрошенный бюджет вполне обоснован. Пока все шло по плану.

Осталось выбрать европейского партнера проекта (таково непременное требование комиссии). В финал прошли двое: строгий немец, недавно еще чиновник МИД ГДР, всем своим видом демонстрировавший решимость биться за каждый пфенниг, и итальянец.

Да, итальянец… Покатавшись по миру, я повидал некоторое количество превосходно одевавшихся людей, но такого… Если у меня когда-нибудь будет спрошено, кто из встреченных мной на извилистом жизненном пути был одет лучше всех, отвечу без колебания: Маурицио М., наш несостоявшийся партнер по превращению одного азиатского кооператива в открытое акционерное общество.

Скучный немец был одет в скучный костюм – слишком темный, слишком плотный для августа, пусть и брюссельского. Рядом сидел Маурицио, закинув ногу на ногу, в светло-салатном льняном пиджаке с перламутровыми пуговицами, с ярким синим платком в кармашке, без галстука, белоснежная сорочка расстегнута у загорелой шеи, летние брюки соломенного цвета, шикарные бежевые лоферы на босу ногу (август!)

- Бери итальянца, - шепнул я С.

(накануне мы встретились в марокканском квартале, в ресторанчике, где шансы наткнуться на европейского чиновника равны нулю и наш сговор некому было разоблачить – и под сладкий дымящийся тажин и яростное вино с маленького виноградника у самой границы Сахары честно разделили шкуру неубитого медведя)   

Но С. вдруг отчаянно замотала головой.

- У него нет денег даже на носки, - прошептала она, и наш неубитый медведь ушел по каменным джунглям бюрократического квартала в сторону спасенного вокзала Леопольд...   

(потом она долго судилась со скучным немцем, но уже без моих консультаций).