Оборотни в песках

Юджин Дайгон        Оборотни в песках
Садр глотал дым и запивал его свежим воздухом. Не вынимая трубки изо рта, правил ветер, несущий парус и с ним всю ладью, к оазису – пустынному острову Зеркала Теней, отражавшему все вещи во тьме их, контурами на песчаной глади дюн и пустошей. Всего в караване насчитывалось еще три таких ладьи, почти эскадра.
Что беспокоило Садра? То, что имея дело с оборотнями, всегда имеешь дело с целой их стаей, разыгрывающей роль одного – они так похожи, считаешь, что договариваешься с одним, к примеру, купцом, а это вовсе не один, а несколько, по очереди исполняющих роль одного. И все убеждения партнера – впустую, ведь каждого из них приходится убеждать заново.
Дверь в каюту за его спиной, на кожаных петлях, закрывающаяся на пряжки, скрипнула. Словно седло одного из скакунов караванного патруля.
Цветные тени духов, словно фрески, проявились на панораме Облачной Страны, когда отправились в путь эти четыре корабля. Забылись даже зомби, управляемые на расстоянии сознанием Мастеров, чаще нескольких, словно куклы в театре актеров-теней.
Сундук на палубе напоминал не то гроб с дверью, не то дом-подвал, подземный донжон, вход которого – люк. Дверь, открываемая вверх, наружу, точно вход в подземелье.
-Так всегда – огню нужно дерево, дереву – вода, воде – металл, металлу – земля, а земле – огонь. Но есть еще и воздух. Или ветер и небо. Обычные стихии. Так ведь, Брат?
Дальновидец устроился рядом с кормчим песков.
-Того, кто способен уменьшать свой вес и делаться невесомым, не подвесишь на дыбе. Того, кто дышит в воде, не утопишь. Вечная юность наступит в мороз. Кто исчезает в пламени, появляясь вне его, не сгорит. Чья кожа, напитавшись силой, прочнее брони, не зарубить того и не зарезать. Не убить того, чью роль играют многие близнецы – назавтра он опять придет. Кто приправляет всякую пищу ядом – неотравим. Сердце не знает отрицания «не», такой из «да» сделает «нет»: был? – не был (был); не был? – был (не был) – и речь того коварна, но от сердца лжи в ней нет. Кто знает, когда будет дождь, не промокнет, или наоборот, станет купаться в струях небесной чистой воды – слезах печали и радости Неба. Так ведь, Брат?
В ответ Садр нарисовал своей аурой дерево-пагоду. И свистнул ветру, ускорив ход плывущего по пескам на колесах корабля.
-Скажи мне, Дрон, а можно плавать в зыбучих песках? – спросил кормчий.
-Уменьшив вес, возможно и такое, а поймав Силу, промчишься по песчаному болоту, как ветер мчится в небе, толкая себя через воздух, словно бы сквозь воздух, раздвигая его, как воду. Но ветер – существо из Плоти Силы.
И, дюжину дюн спустя:
-Верх (голова) лежит на юг, низ (ноги) лежит к северу, правые рука и нога – на восток, а левые – на запад. Так нужно спать, особенно в Сыпучем Море.
И, помахав рукой своей тени и меньшему, чем он (тень же его превосходила своим размером) отражению в темном полированном щите стального дерева, висящем на бортике ладьи, добавил:
-Воплощающиеся в животных, общаясь, как духи (дух – корабль, тело – гавань) к тем, кто был им дорог в прежней жизни, не в силах в новой голове, с иным мозгом, восприятием, телом и его заботами, описать, где они находятся так, как если бы остались людьми. И помойка – рай для крыс. А болота – ад для жуков. И даже наоборот. Новые заботы – и вот какой-то таракан, в котором прописался, словно в новом порту, дух отца, живя в той же хижине, описывает ее, как великолепные чертоги Властелина Неба. А собственного сына – как самого Властителя Небес. Ужасно?
Сард отмахнулся, изобразив скалу. Высокую и тонкую, будто маяк для заблудившихся в песчаной буре.
-Умершие и «воскрешенные» - оживленные мертвецы, по сути – звери. Духи в каждом из нас – словно яйцо. Внутри которого – еще одно яйцо, поменьше, и так – до самого зародыша, еще незрелого. Смерть – разбивание яйца, потеря духа-скорлупы.
-А зародыш?
-Капля Бога, Единого. Но он способен созреть только тогда, когда разбита вся эта пирамида из яиц, когда остается только одна-единственная, последняя – его скорлупа. До того, как прорастет это зерно, адепт обязан пережить много смертей и оживлений, теряя свою  скорлупу, выпуская духов в миры, тех, что удерживают его в этом мире, будто тайну, защищая божественное зерно. И становясь поочередно каждым из зверей, чья скорлупа является внешней границей, краем мира, равного Вселенной, хоть и бесчисленен в ней, содержа при этом всю ее – в себе.

-Смотри, Дрон! Там, за Бегущим Краем Земли, кто-то есть!
-Да, и он один, - прикрыв свои белесые зеленые глаза, дальновидец заглянул за Край. – И он одержим Танцем Смерти.
-Значит, по Закону мы можем пленить его, безумного бойца, и продать на Арену.
-Если только он не из знатного рода. Тогда мы вынуждены будем вернуть его Клану. Безумные-Из-Песков – отличные воины. Родня сдержит его ярость в своих покоях, а для клановых войн такие пригождаются в качестве идущих в первом ряду отряда. Они способны сами сражаться с целым отрядом в одиночку, удерживая врага в проломленных воротах крепости, в проемах домов-пещер и на мостах через пропасть.
-Но Клан мог изгнать его, раз он оказался здесь, один в пустыне. И если мы вернем его, то нам могут не дать за него выкупа, а его просто убьют.
-Песчаное море может оказаться и испытанием для него. Иные Кланы отправляют нарушителей своих уставов в пустыню, доверяя преступника воле богов. Отвозят в сердцевину праха прежних городов. Если такой счастливец способен добраться до владений Клана, его прощают и почитают, принимая даже в совет Клана, как отмеченного Высшим, тем, кто над нашим миром и обладает тысячью глаз. Из отмеченных затем получаются великие вожди для войн. Они способны вернуться из сердца пустыни. Без воды и пищи, пожирая змей. Ящериц и скорпионов, утоляя жажду свежей кровью пойманных тварей, пойманных без ловчей снасти. Их довозят до Срединных Дюн и бросают без ничего. Духи пустыни бывают рады одинокому путнику, не защищающемуся обрядами шаманов и единым сознанием караванщиков. Вселившись в одиночку, души погибших в пустыне, сухом море с соленым дном барханов и воздухом. Густым от Сил, наделяют его яростью убитых здесь, и караванщиков, и других таких же изгоев. Поэтому в каждом, вернувшемся в Клан, сила погибших, принявших смерть, свой последний глоток из реки судьбы.
-А может, это спасшийся из какого-нибудь каравана, разоренного пиратами, охотниками этих пустынных царств. Города и селения были здесь прежде. Но войны и время уничтожили их, а волны песка, затопив их развалины и руины, скрыли так, что они растворились в Реке-Между-Судеб, по которой бредем мы, по колено в прахе бывших великих царств. Если грабители убили его, оставив пожирателям падали – крылатым и четвероногим. Но боги могли оживить его – для мести своим убийцам. Не забывай, что в каждом из Одиноких, пустынных бродяг, чей путь венчает слава или смерть, в каждом из них – сила легиона духов. Вернувшиеся из Моря Смерти почитаются, словно Духи Смерти, отмеченные Волей Богов, они служат земными Дланями Неба. И убивают только тех, чьи дни, по их судьбе, должны прерваться. В последний день Выжившие, победившие в войне со стихией, приходят к тем, чья жизнь уже подошла к концу. И никогда не опаздывают. Принадлежа к знатному Клану. Выжившие (Побывавшие По Ту Сторону Жизни) могут убить кого угодно, внезапно и безо всякого повода, исполняя Волю Покровителей, спасших их в дни голода и жажды, дневного зноя и холода зимних ночей. Их положение делает их особенными – теми, кто видел Яростный Свет и Холодную Тьму, перемещение в великолепие древних садов и дворцов, благословенными исполнителями Небесного Суда или дел Подземных Стран.
-И все они становятся вождями?
-Иные – шаманами или жрецами Храмов Солнца, Храмов Ночи. И быстро продвигаются по ступеням тех пирамид, что несут на своих вершинах специально созданные храмы – жилища бессмертных оболочек тех существ, которые играют в шахматы, полями для игры им служит весь мир земной.
-Хм… Меня всегда удивляло, что во время всех церемоний послушники стоят на первой ступени, их учителя – на второй, а Маги, хранители тайн – на третьей, рядами, вокруг Хижины Бога.

-Достаньте сонные стрелы. Как только странник появится вблизи ваших взглядов, стреляйте в него. Стрелы не убьют – оборотни живучи. Их раны заживляются на глазах. И не пугайтесь, когда он превратится в варана или быка. Уснув, он вернется в человеческий облик. Хотя внутри останется чудовищем, жаждущим крови – она для них, словно вино для нас. Просто кровь зачастую – единственная жидкость, которую можно найти в соленом песчаном просторе – этой мантии или саване. Покрывающей древности этого мира. Его сокровища и камни стен дворцов и храмов.
Дрон завершил свою речь.
Будущий раб или Господин Полей Сражений стал уже виден. Желтый потертый истрепанный плащ, оранжевые кольца в глазах, неровная походка последних шагов.
-Не похоже на наряд какого-нибудь Клана. Похоже, это наша добыча. На Арене, сражаясь с тигром, он станет тигром, а если на него спустить стаю грифов, превратится в орла. Но вне схватки будет спокоен. И малоподвижен, будто статуя. Если он все-таки из Клана, семья вернет ему часть его собственной души – те ее части, что хранятся в сердцах его родственников. Без мыслей, наполненный душами не дошедших до двери собственного жилища, их знаниями, жестокостью того, кто потерял важнейшую часть себя, открытый для всех членов своего Клана, принимая их души и глядя на их мысли и намерения, разделяя то, что вызвало их любопытство, тревогу, страх, счастье и все подробности их повседневных дел и проблем, надежд, замыслов, наполняя себя душами животных и людей, создавая из них свою собственную душу, вмещающую души всех его соплеменников, создавая из всего этого себя-человека. Возвратившийся помнит всех в своем Клане, одновременно пребывая в сознании своих родных, помогая им Силами Духов и направляя их желания и поступки. Особенно в бою.
-Интересно. От нас зависит, станет ли он рабом-убийцей, палачом, могильщиком или князем?
-Это зависит от Воли Небес и Недр. А монеты есть монеты. Но выкуп принесет нам их много больше, чем его обращение в опасного раба. Ведь мы можем распознать в нем простолюдина. Или кланера.
Путник, шатаясь на негнущихся ногах, влекомый только плотной дланью ветра, подталкивающей его к ладье, внезапно охромел и упал на колени. Капюшон сорвался с его головы, обнажив бритый череп с вензелем – иероглифом герба: свернувшаяся восьмеркой черная кобра с раздутым капюшоном, на внутренней стороне которого красовались маски черепа – желтые на черном и крапчатые белые крохотные пятнышками россыпи звезд. Пасть змеи была приоткрыта, навечно обнажив клыки и раздвоенный язык, изогнутый крючком и оканчивающийся острыми шипами с каплями зеленого яда.
Садр прочитал герб и даже яд в третьем клыке языка, обозначенного красным цветом. Капюшон кобры с обоими черепами лежал на лбу, а все остальное – на темени, затылке и даже залезало на виски, прямо над ушами, последние же украшались шестью серебряными заклепками  с каждой стороны и крохотные змейки, расползшиеся по всем неровностям обоих ушей, красно-оранжевые, окольцованные золотистыми кругами.
-Клан Змеев! – воскликнул один из перевозимых стражников, принадлежащий к гарнизону пограничной башни.
-Они сейчас пользуются великой благосклонностью Императора, - заметил Садр. – Пожалуй. Он оказался в сердце пустыни для того, чтобы стать одним из тех, кто оберегает покой Императора. И нам не случайно пришлось ехать по этому пути. Представляете, какой будет выкуп?
-Дело может ограничиться простой аудиенцией одного из приближенных, - сказал Дрон. – Ты будешь смеяться, Садр, но мне нечего у него просить. Кроме монет.
-Знаешь, как скупы казначеи? Нам предложат перевод в край Вечного Лета, на противоположной стороне Империи, и больше ничего.
-Здесь меня устраивает больше. Люблю пустыню и эти ладьи. А плавать по воде… Я там заболею. Вода – мой изъян. Я не переношу даже запах соленого прибоя и брызг от волн. Мое место здесь. Я знаю, как здесь сражаться, чего можно ждать от здешних духов и зверья. К тому же, корабли, бывает, тонут в воде…
-Да ты просто верблюд!
-Ну и что? Я могу не есть неделю и не пить три дня.
-Должно быть, в прошлой жизни ты был хорошим ящером. И жил где-то здесь. В песках.
Путника подняли на борт. И сразу же он заснул так сильно, словно последние силы покинули его. А Силы Небес больше не держали его в своих ладонях, сделав для него ровно столько, сколько было необходимо. Подобранный очень сильно походил на мертвеца. Но Садр и Дрон умели оживлять умирающих, если только у них не оказывалось смертельных ран.
-Многие считают, - заметил Дрон, - что больше всего жизней у кошек – их можно безбоязненно убивать восемь раз. У змеев жизней оказывалось больше – ведь кошка всегда ходит в одной и той же шкуре, а змеи сбрасывают свои шкуры, когда перерастают их, и при этом всегда умирают, как прежние, рождаясь заново – более сильными и мудрыми.
Песок шипел под палубой, плясали вихри, похожие на рассыпающиеся в пыль грибы. Но никто не смог распознать то, о чем пытался им поведать ветер, будораживший прах пустыни, оставшийся от некогда великого царства, быть может, ничем не уступавшего нынешней Империи. Выжженные гневом Небесных Царей земли стали золой – целым морем золы. Постепенно превратившейся в песок. И народы покинули эти места. Те, кому удалось пережить этот гнев. Там, куда они переселились, ближе к морским берегам, они устроились в новой стране, постепенно подчинив себе всех соседей и создав Империю, одно из самых великих государств. Они даже летали на больших воздушных змеях, используя прикрепленные к ним трубы, извергавшие огонь – передавая отчеты из провинций в столицу, указы из столицы наместникам, а также осматривая границы, чтобы вовремя узнавать о вторжении врагов.
Песок попадал в щели между осями и колесами, насаженными на них, издавая скрип, истераясь в пыль, будто мельница молола муку, иногда доносимую ветром до палуб других ладей. Поэтому лица команды каждого корабля были затянуты шелковыми платками, а головы накрывались круглыми коническими шляпами из бамбука, обтянутого у кого змеиной уожей, у кого – телячьей. А у кого и кабаньей шкурой.
Глаза же дыхание пустыни заставляло становиться щелями, и порой такими узкими, что все три команды идущих за флагманом ладей спят и управляются с снастями во сне, вслепую, зажмурившись и видя сны.

Грак сидел на песке. Песком же он чистил большую нагрудную пластину, обычно висевшую на наплечных цепях и соединенную с наспинной пластиной поясными цепями и кожаными с бронзовыми кольцами, ремнями выше, на боках. Здесь, на склоне холма, он также высматривал очередную добычу – какой-нибудь караван. Буро-оранжевый песчаный холм скрывал когда-то охряные, а теперь уже поблекшие шелковые шатры его пиратского рода, неразличимые издалека. Там фыркали верблюды и звенели ложками, перемешивая жаркое в котлах, повара. Рядом с ним лежал большой изогнутый лук из воловьих рогов, а также колчан со стрелами.
Даже небо отливало желтым из-за полного песчаной пыли шлифующей себя пустыни воздуха, в котором ветер играл свои шипящие баллады, напевая шепотом всех сторон света о вечности и стародавних временах. И все здесь было древним – даже воспоминания о вчерашнем налете на посольство с пряностями, отправленное южными владыками в далекие страны запада, где даже пустыня жидкая, но также полная песка и соли, с оазисами островов.
Грак был еще не стар, но и к его годам пустыня продубила его кожу, превратив ее в пергамент. Одет он был в потертые, также неотличимые издалека от всех песков пустыни, кожаные штаны и кожаную куртку, просторные, со множеством карманов и петель. Его род не признавал котомок, сумок и мешков, распределяя все снаряжение и все припасы равномерно по одежде. А верблюды – те таскали тюки с шатрами, пищей, скарбом и водой. И несли на себе всадников.
Горело Солнце. Ослепительное, раскаляющее небо и пустыню. Кожаный же шлем скрывал обритую голову Грака. Все жители пустыни (включая женщин и детей) в его роду ходили обритыми наголо – ведь иначе им пришлось бы носить на своих головах немало пригоршней песка, который моментально набирался в волосы всех, кто приходил в пустыню из иных краев и мест, оттуда, где ветры не перебирали песчаное море, пересыпая без конца его песок, словно в песчаных часах, что делаются из стекла в пределах южных городов.
Там, на юге, была построена Стена – дорога, протянувшаяся на многие месяцы пути. Высокая, в рост шести верблюдов, такой же ширины, защищенная зубцами с обоих сторон и башнями, стоящими так же часто, как у крепости. Она защищала южные поля от дыхания пустыни. И вдоль нее, с обоих сторон, шли дороги, и по ней – мощенная, каменная. С южной стороны ее и по ее гребню шли караваны от одной южной области к другой и далее, в страны юго-запада. Эти караваны не боялись налетов – ведь в каждой башне находились стражники. А через ворота в башнях можно было перебраться с одной стороны на другую. В сезон дождей поля превращались в болота. Рис очень любил эту влагу, но в это время по пути вдоль южной стороны Стены невозможно было проехать. А в сезон песчаных бурь также недоступной становилась дорога вдоль северного края – дорога для кочевников и тех, кто спешил укрыться от отрядов феодалов. Взимающих спешную дань в пору смуты или просто для того, чтобы пополнить ту или иную казну. Стена-дорога укрывала от грабежей и севера, и юга. Но по самой Стене дорога стоила дорожного налога. Хоть и обходился этот вымощенный путь недешево, но был быстрее и надежней, чем дороги вдоль Стены.
Стена-дорога тем еще прославилась, что послужила модным и проверенным примером для построения различных крепостей в ее монументальном стиле – да и строили их те, кто в мастерстве строительства поднаторел в ее постройке. Эти мастера воздвигли замки, форты, цитадели по ее примеру во многих, в том числе далеких странах. И слава этих мастеров так разнеслась, что страны многие к себе их приглашали, а после их отъезда все строили довольно много укреплений по примеру их построек.
Так Стена-дорога отразилась во множестве различных крепостей далеких стран.

В одной из башен крепостной стены, протянувшейся на многие дни пути, превращающей страну в одну большую крепость, на ковре сидел, поджав худые ноги, звездочет. Он являлся участником посольства, отправившегося в далекие, почти неведомые страны, чтобы узнать, не собираются ли там снаряжать военные экспедиции, подобные тем, что дошли почти до этих мест семь сезонов назад, создав обширную, но недолговечную империю, объединившую различные народы под властью сумрачных богов, жестоких, неприступных.
Звездочет Ахра знал многое на небесах и связи всех светил с вещами на земле – таинственные, но рассчитываемые связи существ, живущих в небесах, с земными тварями.
Ахра смотрел на пыльные холмы, такие серые под сумрачным сегодня небом, укрывшемся за цитаделями Воздушной Страны, прилетевшими с севера. Приглядевшись, Ахра различал в облаках, окутавшихся густым туманом, башни, лестницы и крошечные фигурки жителей Воздушной Страны. Они были подобны людям, но лица их, особенно глаза, горели, словно пламя. А одевались они в сверкающие даже сейчас, серебряные доспехи.
А обитатели небесной цитадели смотрели на него, различая в песчаных тучах, поднятых ветром, Стену-дорогу, башню, где он сидел в маленькой каморке под самой крышей, фигурки людей, бредущих от башни к башне. Посольство было столь велико, что не вместилось целиком в одну из башен, заняв сразу четыре постоялых поста.
«О чем они думают? – размышлял Ахра. – Может, о связях мелких и ничтожных, или для них ужасных, страшных тварей нижнего, земного, мира, с вещами и событиями в их жизни – жизни обитателей цитаделей Воздушной Страны?»
На гребне дюны показались мачты с парусами. Немного стона ветра и песчаного свиста в открытом окне, створка которого висела на кожаных петлях, и показалась носовая надстройка – приземистая и покрытая нашлепками закрытых люков для стрельбы. Еще немного капель времени в часах и появился весь корабль. А следом – мачты следующего. И так, пока вся вереница из четырех ладей не протянулась к башне. За ними на невысоких лошадях скакал караванный патруль.
Ахра дотянулся до флагмана и сразу же узнал, что это с севера везут янтарь, железо, упавшее с неба, особый мед тайги, какие-то особо ценимые лекарями травы и коренья. Шкуры белых исполинов и разного лесного крупного и мелкого зверья.
Еще он узнал, что они везут подобранного ими Одержимого Пустыней. И, конечно, усталую смену одной из пограничных башен-застав.


Юджин Дайгон        Оборотни в песках
Садр глотал дым и запивал его свежим воздухом. Не вынимая трубки изо рта, правил ветер, несущий парус и с ним всю ладью, к оазису – пустынному острову Зеркала Теней, отражавшему все вещи во тьме их, контурами на песчаной глади дюн и пустошей. Всего в караване насчитывалось еще три таких ладьи, почти эскадра.
Что беспокоило Садра? То, что имея дело с оборотнями, всегда имеешь дело с целой их стаей, разыгрывающей роль одного – они так похожи, считаешь, что договариваешься с одним, к примеру, купцом, а это вовсе не один, а несколько, по очереди исполняющих роль одного. И все убеждения партнера – впустую, ведь каждого из них приходится убеждать заново.
Дверь в каюту за его спиной, на кожаных петлях, закрывающаяся на пряжки, скрипнула. Словно седло одного из скакунов караванного патруля.
Цветные тени духов, словно фрески, проявились на панораме Облачной Страны, когда отправились в путь эти четыре корабля. Забылись даже зомби, управляемые на расстоянии сознанием Мастеров, чаще нескольких, словно куклы в театре актеров-теней.
Сундук на палубе напоминал не то гроб с дверью, не то дом-подвал, подземный донжон, вход которого – люк. Дверь, открываемая вверх, наружу, точно вход в подземелье.
-Так всегда – огню нужно дерево, дереву – вода, воде – металл, металлу – земля, а земле – огонь. Но есть еще и воздух. Или ветер и небо. Обычные стихии. Так ведь, Брат?
Дальновидец устроился рядом с кормчим песков.
-Того, кто способен уменьшать свой вес и делаться невесомым, не подвесишь на дыбе. Того, кто дышит в воде, не утопишь. Вечная юность наступит в мороз. Кто исчезает в пламени, появляясь вне его, не сгорит. Чья кожа, напитавшись силой, прочнее брони, не зарубить того и не зарезать. Не убить того, чью роль играют многие близнецы – назавтра он опять придет. Кто приправляет всякую пищу ядом – неотравим. Сердце не знает отрицания «не», такой из «да» сделает «нет»: был? – не был (был); не был? – был (не был) – и речь того коварна, но от сердца лжи в ней нет. Кто знает, когда будет дождь, не промокнет, или наоборот, станет купаться в струях небесной чистой воды – слезах печали и радости Неба. Так ведь, Брат?
В ответ Садр нарисовал своей аурой дерево-пагоду. И свистнул ветру, ускорив ход плывущего по пескам на колесах корабля.
-Скажи мне, Дрон, а можно плавать в зыбучих песках? – спросил кормчий.
-Уменьшив вес, возможно и такое, а поймав Силу, промчишься по песчаному болоту, как ветер мчится в небе, толкая себя через воздух, словно бы сквозь воздух, раздвигая его, как воду. Но ветер – существо из Плоти Силы.
И, дюжину дюн спустя:
-Верх (голова) лежит на юг, низ (ноги) лежит к северу, правые рука и нога – на восток, а левые – на запад. Так нужно спать, особенно в Сыпучем Море.
И, помахав рукой своей тени и меньшему, чем он (тень же его превосходила своим размером) отражению в темном полированном щите стального дерева, висящем на бортике ладьи, добавил:
-Воплощающиеся в животных, общаясь, как духи (дух – корабль, тело – гавань) к тем, кто был им дорог в прежней жизни, не в силах в новой голове, с иным мозгом, восприятием, телом и его заботами, описать, где они находятся так, как если бы остались людьми. И помойка – рай для крыс. А болота – ад для жуков. И даже наоборот. Новые заботы – и вот какой-то таракан, в котором прописался, словно в новом порту, дух отца, живя в той же хижине, описывает ее, как великолепные чертоги Властелина Неба. А собственного сына – как самого Властителя Небес. Ужасно?
Сард отмахнулся, изобразив скалу. Высокую и тонкую, будто маяк для заблудившихся в песчаной буре.
-Умершие и «воскрешенные» - оживленные мертвецы, по сути – звери. Духи в каждом из нас – словно яйцо. Внутри которого – еще одно яйцо, поменьше, и так – до самого зародыша, еще незрелого. Смерть – разбивание яйца, потеря духа-скорлупы.
-А зародыш?
-Капля Бога, Единого. Но он способен созреть только тогда, когда разбита вся эта пирамида из яиц, когда остается только одна-единственная, последняя – его скорлупа. До того, как прорастет это зерно, адепт обязан пережить много смертей и оживлений, теряя свою  скорлупу, выпуская духов в миры, тех, что удерживают его в этом мире, будто тайну, защищая божественное зерно. И становясь поочередно каждым из зверей, чья скорлупа является внешней границей, краем мира, равного Вселенной, хоть и бесчисленен в ней, содержа при этом всю ее – в себе.

-Смотри, Дрон! Там, за Бегущим Краем Земли, кто-то есть!
-Да, и он один, - прикрыв свои белесые зеленые глаза, дальновидец заглянул за Край. – И он одержим Танцем Смерти.
-Значит, по Закону мы можем пленить его, безумного бойца, и продать на Арену.
-Если только он не из знатного рода. Тогда мы вынуждены будем вернуть его Клану. Безумные-Из-Песков – отличные воины. Родня сдержит его ярость в своих покоях, а для клановых войн такие пригождаются в качестве идущих в первом ряду отряда. Они способны сами сражаться с целым отрядом в одиночку, удерживая врага в проломленных воротах крепости, в проемах домов-пещер и на мостах через пропасть.
-Но Клан мог изгнать его, раз он оказался здесь, один в пустыне. И если мы вернем его, то нам могут не дать за него выкупа, а его просто убьют.
-Песчаное море может оказаться и испытанием для него. Иные Кланы отправляют нарушителей своих уставов в пустыню, доверяя преступника воле богов. Отвозят в сердцевину праха прежних городов. Если такой счастливец способен добраться до владений Клана, его прощают и почитают, принимая даже в совет Клана, как отмеченного Высшим, тем, кто над нашим миром и обладает тысячью глаз. Из отмеченных затем получаются великие вожди для войн. Они способны вернуться из сердца пустыни. Без воды и пищи, пожирая змей. Ящериц и скорпионов, утоляя жажду свежей кровью пойманных тварей, пойманных без ловчей снасти. Их довозят до Срединных Дюн и бросают без ничего. Духи пустыни бывают рады одинокому путнику, не защищающемуся обрядами шаманов и единым сознанием караванщиков. Вселившись в одиночку, души погибших в пустыне, сухом море с соленым дном барханов и воздухом. Густым от Сил, наделяют его яростью убитых здесь, и караванщиков, и других таких же изгоев. Поэтому в каждом, вернувшемся в Клан, сила погибших, принявших смерть, свой последний глоток из реки судьбы.
-А может, это спасшийся из какого-нибудь каравана, разоренного пиратами, охотниками этих пустынных царств. Города и селения были здесь прежде. Но войны и время уничтожили их, а волны песка, затопив их развалины и руины, скрыли так, что они растворились в Реке-Между-Судеб, по которой бредем мы, по колено в прахе бывших великих царств. Если грабители убили его, оставив пожирателям падали – крылатым и четвероногим. Но боги могли оживить его – для мести своим убийцам. Не забывай, что в каждом из Одиноких, пустынных бродяг, чей путь венчает слава или смерть, в каждом из них – сила легиона духов. Вернувшиеся из Моря Смерти почитаются, словно Духи Смерти, отмеченные Волей Богов, они служат земными Дланями Неба. И убивают только тех, чьи дни, по их судьбе, должны прерваться. В последний день Выжившие, победившие в войне со стихией, приходят к тем, чья жизнь уже подошла к концу. И никогда не опаздывают. Принадлежа к знатному Клану. Выжившие (Побывавшие По Ту Сторону Жизни) могут убить кого угодно, внезапно и безо всякого повода, исполняя Волю Покровителей, спасших их в дни голода и жажды, дневного зноя и холода зимних ночей. Их положение делает их особенными – теми, кто видел Яростный Свет и Холодную Тьму, перемещение в великолепие древних садов и дворцов, благословенными исполнителями Небесного Суда или дел Подземных Стран.
-И все они становятся вождями?
-Иные – шаманами или жрецами Храмов Солнца, Храмов Ночи. И быстро продвигаются по ступеням тех пирамид, что несут на своих вершинах специально созданные храмы – жилища бессмертных оболочек тех существ, которые играют в шахматы, полями для игры им служит весь мир земной.
-Хм… Меня всегда удивляло, что во время всех церемоний послушники стоят на первой ступени, их учителя – на второй, а Маги, хранители тайн – на третьей, рядами, вокруг Хижины Бога.

-Достаньте сонные стрелы. Как только странник появится вблизи ваших взглядов, стреляйте в него. Стрелы не убьют – оборотни живучи. Их раны заживляются на глазах. И не пугайтесь, когда он превратится в варана или быка. Уснув, он вернется в человеческий облик. Хотя внутри останется чудовищем, жаждущим крови – она для них, словно вино для нас. Просто кровь зачастую – единственная жидкость, которую можно найти в соленом песчаном просторе – этой мантии или саване. Покрывающей древности этого мира. Его сокровища и камни стен дворцов и храмов.
Дрон завершил свою речь.
Будущий раб или Господин Полей Сражений стал уже виден. Желтый потертый истрепанный плащ, оранжевые кольца в глазах, неровная походка последних шагов.
-Не похоже на наряд какого-нибудь Клана. Похоже, это наша добыча. На Арене, сражаясь с тигром, он станет тигром, а если на него спустить стаю грифов, превратится в орла. Но вне схватки будет спокоен. И малоподвижен, будто статуя. Если он все-таки из Клана, семья вернет ему часть его собственной души – те ее части, что хранятся в сердцах его родственников. Без мыслей, наполненный душами не дошедших до двери собственного жилища, их знаниями, жестокостью того, кто потерял важнейшую часть себя, открытый для всех членов своего Клана, принимая их души и глядя на их мысли и намерения, разделяя то, что вызвало их любопытство, тревогу, страх, счастье и все подробности их повседневных дел и проблем, надежд, замыслов, наполняя себя душами животных и людей, создавая из них свою собственную душу, вмещающую души всех его соплеменников, создавая из всего этого себя-человека. Возвратившийся помнит всех в своем Клане, одновременно пребывая в сознании своих родных, помогая им Силами Духов и направляя их желания и поступки. Особенно в бою.
-Интересно. От нас зависит, станет ли он рабом-убийцей, палачом, могильщиком или князем?
-Это зависит от Воли Небес и Недр. А монеты есть монеты. Но выкуп принесет нам их много больше, чем его обращение в опасного раба. Ведь мы можем распознать в нем простолюдина. Или кланера.
Путник, шатаясь на негнущихся ногах, влекомый только плотной дланью ветра, подталкивающей его к ладье, внезапно охромел и упал на колени. Капюшон сорвался с его головы, обнажив бритый череп с вензелем – иероглифом герба: свернувшаяся восьмеркой черная кобра с раздутым капюшоном, на внутренней стороне которого красовались маски черепа – желтые на черном и крапчатые белые крохотные пятнышками россыпи звезд. Пасть змеи была приоткрыта, навечно обнажив клыки и раздвоенный язык, изогнутый крючком и оканчивающийся острыми шипами с каплями зеленого яда.
Садр прочитал герб и даже яд в третьем клыке языка, обозначенного красным цветом. Капюшон кобры с обоими черепами лежал на лбу, а все остальное – на темени, затылке и даже залезало на виски, прямо над ушами, последние же украшались шестью серебряными заклепками  с каждой стороны и крохотные змейки, расползшиеся по всем неровностям обоих ушей, красно-оранжевые, окольцованные золотистыми кругами.
-Клан Змеев! – воскликнул один из перевозимых стражников, принадлежащий к гарнизону пограничной башни.
-Они сейчас пользуются великой благосклонностью Императора, - заметил Садр. – Пожалуй. Он оказался в сердце пустыни для того, чтобы стать одним из тех, кто оберегает покой Императора. И нам не случайно пришлось ехать по этому пути. Представляете, какой будет выкуп?
-Дело может ограничиться простой аудиенцией одного из приближенных, - сказал Дрон. – Ты будешь смеяться, Садр, но мне нечего у него просить. Кроме монет.
-Знаешь, как скупы казначеи? Нам предложат перевод в край Вечного Лета, на противоположной стороне Империи, и больше ничего.
-Здесь меня устраивает больше. Люблю пустыню и эти ладьи. А плавать по воде… Я там заболею. Вода – мой изъян. Я не переношу даже запах соленого прибоя и брызг от волн. Мое место здесь. Я знаю, как здесь сражаться, чего можно ждать от здешних духов и зверья. К тому же, корабли, бывает, тонут в воде…
-Да ты просто верблюд!
-Ну и что? Я могу не есть неделю и не пить три дня.
-Должно быть, в прошлой жизни ты был хорошим ящером. И жил где-то здесь. В песках.
Путника подняли на борт. И сразу же он заснул так сильно, словно последние силы покинули его. А Силы Небес больше не держали его в своих ладонях, сделав для него ровно столько, сколько было необходимо. Подобранный очень сильно походил на мертвеца. Но Садр и Дрон умели оживлять умирающих, если только у них не оказывалось смертельных ран.
-Многие считают, - заметил Дрон, - что больше всего жизней у кошек – их можно безбоязненно убивать восемь раз. У змеев жизней оказывалось больше – ведь кошка всегда ходит в одной и той же шкуре, а змеи сбрасывают свои шкуры, когда перерастают их, и при этом всегда умирают, как прежние, рождаясь заново – более сильными и мудрыми.
Песок шипел под палубой, плясали вихри, похожие на рассыпающиеся в пыль грибы. Но никто не смог распознать то, о чем пытался им поведать ветер, будораживший прах пустыни, оставшийся от некогда великого царства, быть может, ничем не уступавшего нынешней Империи. Выжженные гневом Небесных Царей земли стали золой – целым морем золы. Постепенно превратившейся в песок. И народы покинули эти места. Те, кому удалось пережить этот гнев. Там, куда они переселились, ближе к морским берегам, они устроились в новой стране, постепенно подчинив себе всех соседей и создав Империю, одно из самых великих государств. Они даже летали на больших воздушных змеях, используя прикрепленные к ним трубы, извергавшие огонь – передавая отчеты из провинций в столицу, указы из столицы наместникам, а также осматривая границы, чтобы вовремя узнавать о вторжении врагов.
Песок попадал в щели между осями и колесами, насаженными на них, издавая скрип, истераясь в пыль, будто мельница молола муку, иногда доносимую ветром до палуб других ладей. Поэтому лица команды каждого корабля были затянуты шелковыми платками, а головы накрывались круглыми коническими шляпами из бамбука, обтянутого у кого змеиной уожей, у кого – телячьей. А у кого и кабаньей шкурой.
Глаза же дыхание пустыни заставляло становиться щелями, и порой такими узкими, что все три команды идущих за флагманом ладей спят и управляются с снастями во сне, вслепую, зажмурившись и видя сны.

Грак сидел на песке. Песком же он чистил большую нагрудную пластину, обычно висевшую на наплечных цепях и соединенную с наспинной пластиной поясными цепями и кожаными с бронзовыми кольцами, ремнями выше, на боках. Здесь, на склоне холма, он также высматривал очередную добычу – какой-нибудь караван. Буро-оранжевый песчаный холм скрывал когда-то охряные, а теперь уже поблекшие шелковые шатры его пиратского рода, неразличимые издалека. Там фыркали верблюды и звенели ложками, перемешивая жаркое в котлах, повара. Рядом с ним лежал большой изогнутый лук из воловьих рогов, а также колчан со стрелами.
Даже небо отливало желтым из-за полного песчаной пыли шлифующей себя пустыни воздуха, в котором ветер играл свои шипящие баллады, напевая шепотом всех сторон света о вечности и стародавних временах. И все здесь было древним – даже воспоминания о вчерашнем налете на посольство с пряностями, отправленное южными владыками в далекие страны запада, где даже пустыня жидкая, но также полная песка и соли, с оазисами островов.
Грак был еще не стар, но и к его годам пустыня продубила его кожу, превратив ее в пергамент. Одет он был в потертые, также неотличимые издалека от всех песков пустыни, кожаные штаны и кожаную куртку, просторные, со множеством карманов и петель. Его род не признавал котомок, сумок и мешков, распределяя все снаряжение и все припасы равномерно по одежде. А верблюды – те таскали тюки с шатрами, пищей, скарбом и водой. И несли на себе всадников.
Горело Солнце. Ослепительное, раскаляющее небо и пустыню. Кожаный же шлем скрывал обритую голову Грака. Все жители пустыни (включая женщин и детей) в его роду ходили обритыми наголо – ведь иначе им пришлось бы носить на своих головах немало пригоршней песка, который моментально набирался в волосы всех, кто приходил в пустыню из иных краев и мест, оттуда, где ветры не перебирали песчаное море, пересыпая без конца его песок, словно в песчаных часах, что делаются из стекла в пределах южных городов.
Там, на юге, была построена Стена – дорога, протянувшаяся на многие месяцы пути. Высокая, в рост шести верблюдов, такой же ширины, защищенная зубцами с обоих сторон и башнями, стоящими так же часто, как у крепости. Она защищала южные поля от дыхания пустыни. И вдоль нее, с обоих сторон, шли дороги, и по ней – мощенная, каменная. С южной стороны ее и по ее гребню шли караваны от одной южной области к другой и далее, в страны юго-запада. Эти караваны не боялись налетов – ведь в каждой башне находились стражники. А через ворота в башнях можно было перебраться с одной стороны на другую. В сезон дождей поля превращались в болота. Рис очень любил эту влагу, но в это время по пути вдоль южной стороны Стены невозможно было проехать. А в сезон песчаных бурь также недоступной становилась дорога вдоль северного края – дорога для кочевников и тех, кто спешил укрыться от отрядов феодалов. Взимающих спешную дань в пору смуты или просто для того, чтобы пополнить ту или иную казну. Стена-дорога укрывала от грабежей и севера, и юга. Но по самой Стене дорога стоила дорожного налога. Хоть и обходился этот вымощенный путь недешево, но был быстрее и надежней, чем дороги вдоль Стены.
Стена-дорога тем еще прославилась, что послужила модным и проверенным примером для построения различных крепостей в ее монументальном стиле – да и строили их те, кто в мастерстве строительства поднаторел в ее постройке. Эти мастера воздвигли замки, форты, цитадели по ее примеру во многих, в том числе далеких странах. И слава этих мастеров так разнеслась, что страны многие к себе их приглашали, а после их отъезда все строили довольно много укреплений по примеру их построек.
Так Стена-дорога отразилась во множестве различных крепостей далеких стран.

В одной из башен крепостной стены, протянувшейся на многие дни пути, превращающей страну в одну большую крепость, на ковре сидел, поджав худые ноги, звездочет. Он являлся участником посольства, отправившегося в далекие, почти неведомые страны, чтобы узнать, не собираются ли там снаряжать военные экспедиции, подобные тем, что дошли почти до этих мест семь сезонов назад, создав обширную, но недолговечную империю, объединившую различные народы под властью сумрачных богов, жестоких, неприступных.
Звездочет Ахра знал многое на небесах и связи всех светил с вещами на земле – таинственные, но рассчитываемые связи существ, живущих в небесах, с земными тварями.
Ахра смотрел на пыльные холмы, такие серые под сумрачным сегодня небом, укрывшемся за цитаделями Воздушной Страны, прилетевшими с севера. Приглядевшись, Ахра различал в облаках, окутавшихся густым туманом, башни, лестницы и крошечные фигурки жителей Воздушной Страны. Они были подобны людям, но лица их, особенно глаза, горели, словно пламя. А одевались они в сверкающие даже сейчас, серебряные доспехи.
А обитатели небесной цитадели смотрели на него, различая в песчаных тучах, поднятых ветром, Стену-дорогу, башню, где он сидел в маленькой каморке под самой крышей, фигурки людей, бредущих от башни к башне. Посольство было столь велико, что не вместилось целиком в одну из башен, заняв сразу четыре постоялых поста.
«О чем они думают? – размышлял Ахра. – Может, о связях мелких и ничтожных, или для них ужасных, страшных тварей нижнего, земного, мира, с вещами и событиями в их жизни – жизни обитателей цитаделей Воздушной Страны?»
На гребне дюны показались мачты с парусами. Немного стона ветра и песчаного свиста в открытом окне, створка которого висела на кожаных петлях, и показалась носовая надстройка – приземистая и покрытая нашлепками закрытых люков для стрельбы. Еще немного капель времени в часах и появился весь корабль. А следом – мачты следующего. И так, пока вся вереница из четырех ладей не протянулась к башне. За ними на невысоких лошадях скакал караванный патруль.
Ахра дотянулся до флагмана и сразу же узнал, что это с севера везут янтарь, железо, упавшее с неба, особый мед тайги, какие-то особо ценимые лекарями травы и коренья. Шкуры белых исполинов и разного лесного крупного и мелкого зверья.
Еще он узнал, что они везут подобранного ими Одержимого Пустыней. И, конечно, усталую смену одной из пограничных башен-застав.