Тамара Брославская-Погорелова. Мои родители

Опубликовано с разрешения автора. Оригинал: http://www.proza.ru/2011/06/15/1114

(На фото: Торжественное поздравление в ЗАГСе по случаю золотой свадьбы моих родителей)

Мой отец, с простым старинным именем Прокофий, родился на Украине в 1908 году в деревне Тарановка на Харьковщине. Когда ему было примерно год от роду, его семья отправилась в Западную Сибирь. Не берусь описывать, какие были у народа причины для массового переселения в те годы. Голод ли послужил поводом, поиск лучшей доли, или в силу чьих-то насильственных действий, народ уезжал из родных мест. В разных случаях были разные основания. Читатели вот говорят о столыпинских реформах, когда людей переселяли в необжитые места, обещая по 300 - 400 рублей, а выдавали фактически всего 100. Вероятно, это есть самая правильная версия переезда семьи моей в прошлом.

Проня прожил тяжелое детство. Воспитывал его дед, который ходил по селам, что-то делал для селян, за это ему давали еду, тем и кормились. Мать жила с семьей младшего брата Лени, от другого брака, в городе Новокузнецке и видела я её только однажды, когда она приехала к нам в райцентр в Западной Сибири, опираясь на палку, высокая сухощавая женщина. Звали ее Харитина Ивановна. Это потом, когда мама отпоила её парным молоком, она, уезжая через несколько месяцев назад, уже не опиралась на палку, настолько окрепла, живя в нашей семье, о чём мои родители всегда вспоминали с какой-то радостью и гордостью. Слушать это было приятно. Мы понимали, что любовь, почет и уважение к старшим, это святое дело.

Папа имел четырехклассное образование. Он умел читать и писать, любил делать и то и другое. Будучи на пенсии, он читал толстые романы вслух, а мама сидела рядом долгими зимними вечерами и с удовольствием его слушала. Когда мы, дети,  уезжали из родного дома, папа писал нам длинные, умные письма. Внукам он писал даже стихи, которые они с мамой знали наизусть. Например: - Ах, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети, а у нас ты будешь жить в золоченой клети…

Кроме чтения отец замечательно играл на балалайке. Петь у него не очень получалось и лишь иногда, когда он был навеселе, он все же негромко пел, не попадая в тон, что, однако не портило мое удовольствие слушать его и выплясывать под его балалайку. Одной из его любимых песен была «Чёрный ворон». В детстве мне она казалась, какой-то страшной песней: «Ты добычи не дождешься, чёрный ворон, я не твой…».

А недавно я случайно услышала по радио одну занимательную украинскую песню, которая мне опять живо  напомнила папин репертуар. Я вспомнила, как любил он припевать: «А я всэ дывлюся, деж моя Маруся, а всэ дивлюсЯ, деж ты моя МарусЯ…».

Отец умел все, в одном лице и столяр, и плотник, и печник, и садовник. Он сам построил большой дом и развел сад. Откуда-то привёз стелющиеся яблони, укрывал их в холодные зимние месяцы. Яблок было немного, но они вырастали такие крупные и душистые. Когда они вылёживались уже в доме, на ветке в том регионе не успевали созревать, наступал торжественный момент. Яблоко разрезалось на дольки, и все одаривались этими божественными плодами. Сейчас, когда у нас на даче в районе Среднего Дона созревают яблоки, я всегда вспоминаю тот сад, который вырастил наш отец. У нас были даже розы, которые он привез с Украины.

Вы не поверите, но моему возмущению не было предела, когда однажды прочла, как герой какого-то литературного произведения залез на вишню. В то время в нашем саду в Сибири вишни тоже росли, но это был невысокий кустарник, и залезть на него было совершенно невозможно. Каково же было мое удивление, когда я увидела здесь на юге вишнёвые деревья, на которые естественно мог забраться не то что ребёнок, но и взрослый человек.

Конечно, все члены семьи активно помогали отцу по дому, но основная тяжелая работа ложилась на его плечи. Работал он и шофером, и молотобойцем в кузнице. Был он высокий, сухопарый, плечистый с большими, как мне тогда казалось, руками; ходил,  раскачиваясь, как-то с попеременным разворотом плеч чуть назад; странно, но я заметила, что так ходит сейчас мой внук Егор, вероятно, какое-то наследие от предков.

В войну отца, как и всех мужиков, забрали на фронт. В числе прочих сибиряков он попал воевать под Москвой, ездил на полуторке, подвозя снаряды и связь на передовую. Там его и зацепило, где-то под городом Серпуховым, да так крепко, что к марту 1942 года он уже был демобилизован и вернулся из госпиталя домой. Плечевая кость была повреждена разрывным снарядом.  Ему давали группу инвалидности, от которой он напрочь отказался, а рука зажила только в 1946 году. На протяжении этих лет мелкие осколки снаряда, застрявшие где-то внутри руки, иногда сами выходили наружу. По возвращении домой он привез детям книгу сказок, жаль, что меня тогда еще не было и в помине, лишь рассказы старших рисовали мне милые картины ДО моего детства.

В Сибири, прошедшая война воспринималась мною совсем в другом виде, в иных сердечных и душевных переживаниях. Позднее, когда по воле судьбы я попала на Волгу, святость этих мест охватила меня. В каждой яме за окном поезда я усматривала заросшую воронку от взрыва снаряда или бомбы со времён войны. Проезжая на машине по автостраде мимо оврагов и низинок, поросших камышом, я представляла себе, как там пробирались наши солдаты, пытаясь незаметно окружить врага и победить. Я перебирала в памяти рассказы отца о войне, о тех бедах, которые она принесла народу. Когда он ушел из жизни, (незадолго до этого ему ампутировали ногу), я очень тяжело переносила потерю отца. Тоска по нём, жизнь вдали от старенькой мамы, будоражили струны моей Души.
Заключительным аккордом или толчком к началу моей творческой деятельности стало посещение в Волгограде Мамаева кургана 9 мая 1980 года, в день 35-летия Победы. Впечатление было незабываемым. Потоки людей, живые ковры цветов в водоемах и у подножия памятников. Так народ чтил тех, кто ценою своей жизни освободил сталинградскую землю от фашистских захватчиков. В этот период и появилось мое первое стихотворение «В День Победы». Позднее военная тема частично была отражена в стихотворениях «Тетрадь», «Любовь и мир неразделимы» и др.

      ТЕТРАДЬ
В тетради этой напишу
Стихи, что раньше сочинила.
Купила дочка мне тетрадь,
И, Слава Богу, есть чернила.
Стихов немного у меня,
Их берегу я как попало.
Все не хватает для них дня,
И собралось уж их немало.
Написаны они,
По случаю, иль к дате,
Но первое, о нем,
Отце моем, солдате.
Когда-то,
В Волгограде,
Тоска меня взяла,
И боль большой утраты.
И сами по себе
Стихи вдруг полились,
Пришли на ум,
Просились на бумагу.
В моих стихах
Моя вся жизнь.
Шепчу их  про себя,
Когда уж спать я лягу.
Пускай мои стихи,
Совсем не совершенство,
Но, написав строку,
Я чувствую блаженство.
Пишу их для себя,
Читаю наизусть.
Пишу моим друзьям.
Нескладно? Ну, и пусть!
 

      В ДЕНЬ ПОБЕДЫ
День радостный и грустный,
Победы день настал!
И мой отец когда-то,
Об этом дне мечтал.
На фронте он был ранен,
Вернулся только чудом.
Или молитвы мамы,
Спасли его оттуда?!
Теперь уж нет его в живых,
Но, помнятся всегда,
О днях тяжёлых, фронтовых
Беседы в те года.
Сегодня памятью живой
Наполнены сердца.
В Победе этой боевой,
Есть доля и отца.
Мы низко голову склоним,
Немного помолчим,
И тех, кто умер и кто жив,
Всех поблагодарим.
Ура! Закончилась война!
Под праздничный салют,
Звенят чуть слышно ордена,
И яблони цветут.
 

ЛЮБОВЬ И МИР НЕРАЗДЕЛИМЫ
Вот чистый лист передо мной,
Есть время, выпала минута,
И с вами, друг далёкий мой,
Веду беседу я, как будто.
Я расскажу вам о любви,
Что ощущаю в своем сердце,
Любви к садам, где соловьи,
Поют на разные коленца,
Любви к лугам, полям, лесам,
Любви к дорогам и оврагам,
К большим и малым городам,
Что далеко и с нами рядом.
Я жизнь люблю и твердо верю,
Плохое все должны забыть.
Лишь для добра открыты двери,
Иначе и не может быть.
Вот и сейчас, бывая в прошлом,
Я мысли переворошила,
Но вспомнилось, лишь о хорошем.
В том и моей России сила.
Нет, пусть не думают иные,
Что можно всё, не отстоим.
Да, мы добры, но справедливы,
Накажем, а потом простим.
Мы даже немцев всех простили,
Пусть трудно к этому пришли,
Но, как судить сейчас живущих,
За тех, что канули в пыли,
Во днях прошедшего столетья,
Да, помним. Было лихолетье.
И будем помнить мы о том,
Как защищался тихий Дон,
Как Волгу наши отстояли,
Об этом говорят медали,
Да ордена героев наших.
Осталось мало тех, кто старше,
Но, постепенно, в людях зло,
Пропало, кАнуло, ушло.
Ведь даже те, кто воевал,
Победу мира отстоял,
И те смягчились, только слёзы,
Бегут, как будто сок берёзы.
Дотронешься, покой нарушишь,
Герою разбередишь душу,
И побегут святые слёзы –
В глазах боев минувших грёзы,
Кто вспомнит плен, кто – войн ад;
Друзей, погибших тех солдат;
Согбенных в горе матерей,
Мужей все ждущих и детей.
Увидев сморщенные лица,
Хочу я всем им поклониться,
Утешить плачущих, а павших,
Почтить молчанием своим,
Жаль, с каждым днём мы очень мало,
Об этом детям говорим.
Заслуженный почёт и славу
Героям мы должны воздать,
За то, что всё-таки Державу,
Спасли! Спасли Россию-мать!
Без них мы не смогли б родиться,
Учиться и работать, быть,
Растить детей, и в них продлиться,
Чтоб снова Родину любить.
Пусть наша общая любовь,
Погубит зло, что есть на свете,
Весна заменит холод вновь,
И будет мир на всей планете!
 
Некоторое время я считала, что мама родилась в Сибири, и всё время удивлялась, отчего её говор густо пересыпан украинским наречием. Свидетельство о её рождении не сохранилось, и лишь позднее, став взрослой, я узнала, что моя мама тоже родом откуда-то с Полтавы. Так вот, оказывается, откуда эта милая сердцу речь и много украинских песен в её репертуаре. Мама хорошо пела. Когда в нашем доме собирались многочисленные родственники по случаю очередного праздника, все любили моих хлебосольных родителей, песни и пляски продолжались допоздна. Гармонь, балалайка, ложки, пустые бутылки, стиральная доска, баян – всё это включалось в наш семейный оркестр. А  песен певалось великое множество. Они были разные и «По диким степям Забайкалья» и «Коробейники», и «Живёт моя отрада», но коронной была одна старинная песня, которую мы теперь храним, как память о маме. Недавно за стеной, в соседней квартире, вдруг тоже запели эту песню, почти без изменений в словах и мелодии, как пели её в моей семье. Это было так неожиданно и очень меня обрадовало. Значит, песня эта жива и поют её не только в далёкой Сибири, но и здесь, на Дону. Начиналась она так:

          ***
Ой, матросы, матросЫ, аленькие губки,
Вы возьмите ка, меня, в разорванной юбке.
Матрос замуж не возьмет, бросит, насмеется.
Не послушаю я мать, твоего совета,
С молодым я матросОм поеду в край света…

Далее история заканчивалась тем, что дочь, соскучившись по матери, вернулась к ней, уже с сыном на руках, но мать не приняла её и та пошла в море и утопилась вместе с ребенком. Для меня эта песня была как бы принципом моей дальнейшей взрослой жизни, моих взаимоотношений с будущими детьми. Я всегда боялась одного, не суметь понять своих детей, не прийти к ним во время на помощь, не откликнуться своевременно на их зов. С такими взглядами на отношения в семье я живу и до сих пор.

Обязательно тогда в репертуаре были и старинные украинское песни, на два-три голоса «Посияла огирочки» «Ой, ты хмелю, хмелю», «Стоит гора высокая»; пели какие-то арестантские песни, например, «Я помню тот Ваненский порт». Сейчас смешно вспоминать, но тогда почему-то при детях старались не петь такие песни, как «Шумел камыш», вероятно, они были не для детских ушей, но все же нам, ребятне, удавалось, конечно, послушать всё. Интересно, что тогда, подпевая старшим «По Дону гуляет казак молодой», я и не представляла себе, что сама когда-то буду гулять по Дону и распевать: «Цыганка гадала, цыганка гадала, цыганка гадала, за ручку брала…».
Следует сказать, что родители давали нам пример истинного, дружного семейного союза, с которого можно было брать образец правильного, добропорядочного отношения, как между собой, так и с окружающими. Не буду утверждать, что их отношения были идеальны, ничего такого, по-моему, в мире не существует. Мы воспитывались хотя и в советское время, но все были крещёными, в доме была икона Божьей матери, которая висела в углу и в сундуке лежала старинная библия.  Время от времени её вынимали и что-то там читали вслух, я была ещё мала, но уважение и святость к праздникам Пасхи и Рождества  были во мне от  рождения.

Никогда мы не слышали в семье мата или других каких-то грубых слов. Помню, когда один из зятьев пришел в наш дом и, попытался как-то обидеть сестру, укрывшуюся за спиной отца, папа встал, взял табуретку, на которой сидел, и со словами «Мерзавец» замахнулся на обидчика, тот быстро ретировался, а я еще долго вспоминала этот эпизод, потому что услышала ругательное слово из уст отца.

Когда отец, уже по состоянию здоровья дорабатывал до пенсии кочегаром в бане, случился такой эпизод. Поесть в доме особо было нечего, холодильников тогда не было и в помине, с собой дать тоже нечего, и мама, наварив борща, понесла ему обед, а там его сменщица, которая жила поблизости уже принесла ему покушать. Ох, и досталось папе тогда; наша, в общем, несварливая мама еще долго пеняла отцу и приговаривала на своем смешанном наречии: «Гляды! А то я тоби дам!» Против него в полтора раза меньше, она грозила ему рукой, и нам было смешно представить, как она собиралась его наказать.

Отец любил рассказывать нам, как он ездил свататься в соседнюю деревню. Ехал он к маминой старшей сестре Наталье, а увидел Ольгу и спросил её: «Пойдешь за меня замуж?» Потом он изображал её и продолжал: «А вона, така малЭнька, а отвичала: - Пиду…». Надо сказать, что отец женился в девятнадцать лет, мама моложе его на четыре года, значит, в то время ей было примерно шестнадцать лет.

Образования она не имела. Ни читать, ни писать она не умела совсем, даже расписывать не могла. Приходила к нам какая-то девушка по программе ликбеза (ликвидации безграмотности), придет, а у мамы дел по горло, стирает, варит, со скотиной управляется, с огородом, покарябает там что-то в тетрадке и вся грамотность. Помню, как старшего брата Павлика послали за какие-то проделки из школы домой за росписью родителей, а отец был днем на работе, что делать? Так Павел на газетке писал буквы фамилии, а мама копировала их в дневнике, надо же было спасать положение.

Мама была очень весёлая, она и нас всегда заражала своим весельем, любила шутки и сама хохотала  всегда до слёз, даже когда отец подшучивал над её разговорными ошибками. Иногда она нечаянно коверкала незнакомые ей слова, на хирурга она говорила, например, хирун. Приехав со свахой от дочери Валентины из города Павлодара, она с восторгом рассказывала нам о своей поездке: «…выйдем со свахой, сядем на баллон…», потом это оказывалась, что баллон есть не что иное, как балкон, где они с пятого этажа обозревали окрестности.

Так как я была самая младшая в семье, шестая по счету, родители мои в момент моего появления на свет были уже не молоды. Кроме нас шестерых были и другие дети, умершие в раннем детстве, за исключением сестры Наташи, которая умерла в войну от туберкулеза примерно в 16 лет. У мамы было две медали за материнство. Мы с гордостью прикрепляли их ей на кофточку по большим праздникам.

В 1981 году, когда я жила уже в Волгограде, к маминому Дню рождения я написала стихотворение. В сборнике оно, как одно из ранних, до культурного состояния сокращено, а здесь я приведу его в своем первозданном виде, со всеми, может быть не очень литературными по стилю, но дорогими моему сердцу описаниями моего детства.

      О МАМЕ
Моя мама совсем постарела,
И давно уже стала седой,
Но, когда она песню запела,
Будто стала опять молодой.
Мама, мама! Твои дни рожденья
Мы не знали совсем – малыши,
А теперь, вот два месяца с лишним,
Как не сходит оно с души.
Ты стареешь, и мы не моложе
Стали, как и когда?
Но, нам хочется, все же
Вспоминать те годА,
Как на праздник семейный
Приглашали родных,
И как песни все пели,
Так, чтоб день весь притих.
Только вечером поздним,
Песни все перепев,
Расходились те гости,
Для завтрашних дел.
Песни жизнь украшают,
В песнях радость и боль,
Ах, как хочется, мама,
Сесть мне рядом с тобой,
Про матросов запеть,
Про цыганку, и пусть,
В песнях этих звучит,
Наша славная Русь.
Я живу далеко,
Но когда я пою,
Я тебя вспоминаю,
Родную мою.
Ты во мне зародила,
Свою доброту,
Так живи ты подольше,
Я за счастье сочту.
 
Оба, и папа, и мама прожили чуть больше 70 лет. Но их золотой свадьбой Бог нас всё же наградил. Нельзя было обойтись без слёз, так душевен и трогателен был этот наш большой семейный праздник. Приехали с женами папины братья, дядя Леня из Новокузнецка и откуда-то из Забайкалья дядя Гриша, с которым они не виделись тридцать лет. Его долго разыскивал отец, посылая запросы во все инстанции, и это упорство наконец-то было вознаграждено. Ночи напролет сидели и вспоминали братья свое детство и молодость, своих родных и друзей, многих из которых уже не было в живых.

Когда вскоре, вслед за отцом ушла и мама, своё стихотворение, посвященное ей, я дополнила такими словами:

      ***
Нет уж больше тебя,
Нет и песен твоих,
Стихли те голоса,
И твой голос затих.
Но звучит он во мне,
Средь забот этих дней,
Мама! Мама моя!
Песня жизни моей!