Нечистый в Сандомире

1606. НЕЧИСТЫЙ В САНДОМИРЕ

           или


КАК РОССИЯ СПАСЛА  ПРУССИЮ ОТ ПОЛЬШИ И ЕДВА НЕ ПОГИБЛА



Пьеса


   





    Действие происходит в России и в Европе во время Смуты в начале 17 века.



Действующие лица:



Федор Никитич Романов, Филарет – боярин

Марфа Ивановна – жена Филарета

Михаил Федорович Романов – сын Филарета, царь

Борис Салтыков – племянник Романовых, придворный

Петр Никитич Шереметев – боярин, племянник царицы Елены Шереметевой, жены Ивана Ивановича, сын убитого Грозным Никиты Шереметева

Василий Шуйский -  боярин, царь

Марфа, инокиня (Мария Нагая)  Вознесенского монастыря московского Кремля – мать убитого царевича Димитрия

Монашки московского кремлевского Вознесенского монастыря

Федор Плещеев – псковский дворянин, палач

Иван Исаевич Болотников – дворянин, руководитель гражданской войны 1606-1607 годов в России

Иван Михайлович Воротынский – князь

Андрей Нагой – дядя убитого царевича Димитрия

Феодосий – архиепископ архангельский

Следователь в пыточной московского Кремля

Конрад Буссов – немецкий протестант, писатель, эмигрант в России при Борисе Годунове, участник Смуты

Альбрехт Гогенцоллерн – маркграф Бранденбургский, герцог Пруссии

Иоахим Фридрих Гогенцоллерн – регент при больном герцоге Пруссии Альбрехте Фридрихе, сыне Альбрехта Гогенцоллерна

Советник первый прусский – в замке Тапиау, затем в Берлине

Советник второй прусский – в замке Тапиау, затем в Берлине

Мартин Лютер – богослов, лидер протестантского движения в Европе

Иоганн Третий Сигизмунд  - курфюрст, прусский герцог, сын Иоахима Фридриха, муж Анны, дочери больного герцога Альбрехта Фридриха

Георг Вильгельм – сын Иоганна Третьего Сигизмунда и Анны, законный герцог Пруссии с 1619 года



ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена первая.

1544 год. Кенигсберг. Замок Тапиау. В самом большом зале, куда обычно прибывают послы других государств, находятся только два человека - герцог Пруссии Альбрехт Бранденбург-Ансбахский Гогенцоллерн и  христианский богослов, инициатор реформации, саксонец  Мартин Лютер.   

Альбрехт:

Профессор, двадцать лет спустя
Мы можем подвести итоги
Моей работы,
Которую вы завещали мне,
Чтобы она  перевернула
Страницу той истории,
Которую  назвать бы нужно
Игом Польши
Над Пруссией.

Лютер:

Но она, мой друг,
Увы, еще читается,
Хотя вы сделали так много!
Тевтонский орден
Превратили в государство,
И не войной,
Всего лишь – убежденьем!

Альбрехт:

Война была:
Тевтонский орден с Польшей
Дрались не на живо,
А на смерть
За Пруссию.
И сколько б это продолжалось –
Лишь Богу одному известно,
Но я остановил
Жестокое кровопролитье,
Я уничтожил орден,
Освободив себя
От должности великого магистра
И следом написал открытое
Письмо всем рыцарям,
Открыв глаза им
На безумные распутства
Монахов,
И предложил взамен
Обета изжившего себя
Безбрачья
Обычную супружескую верность
И целомудрие в венчанье.
Вот что дало спасенье!
Но, знаете, признаюсь
Честно,
Мне помогла поддержка
Дяди.
Наш Сигизмунд Второй Август
Обиделся на Рим,
Который вдруг с Московией
Решил дружить.
Сначала-то хотел дружить
С Москвой сам
Сигизмунд
И сватал
Царю Ивану
Свою сестру Екатерину,
Но безуспешно.
Тем временем московские
Послы
В Рим зачастили.

Лютер:

Да, я читал  Чентурионе,
Он Дмитрия Герасимова,
Посла московского в Италии,
Знал хорошо,
В Рим из Москвы они
Прибыли вместе.
Венецианец Рамузио
Издал его записки.
В Венеции дож
Андреа Гритти
В своем дворце
В восторге был от
Русских соболей,
И целый год почти
Герасимов гостил в Венеции.
Затем отправился он
В Краков, к Сигизмунду.

Альбрехт:

Однако тот был в Пруссии,
И русскому послу
Пришлось отправиться к нему
В Мариенбург, владенье Ордена
Когда-то, а тогда – уже он
Польским был.
Король был рад визиту
Московита,
Он жаждал перемирия с Москвой.
Но римское гостеприимство
Далекому послу
Его обидело смертельно.
И вот, представьте,
Чтоб досадить Клименту,
Медичи,
Мой дядя разрешил нам
Протестанство!
Климент Седьмой
Был вне себя от гнева,
А Сигизмунд и бровью
Не повел,
Давая реформацию народу
Прусскому!
Удача сама шла
В руки мне.
Я, магистр Ордена
Маркграф Бранденбургский
Альбрехт Гогенцоллерн
Сам прежде перешел
В протестантизм,
Затем я уничтожил орден,
А Пруссия заполучила
Его владения и стала
Герцогством наследственным…

Лютер:

Увы, с правами
Светского вассала Польши…
Однако вы так много сделали,
Мой друг для Пруссии!
Упрочили господство
Культуры немцев,
Основа -  университет,
Владенье Кенигсберга.
Вы, герцог, создатель
Самой первой страны
В Европе
Протестантской веры,
Строитель нового,
Неведомого государства,
Которому грядут великие деянья!

Альбрехт:

Но вассального, учитель,
Государства!
Для Пруссии нужна свобода,
Как воздух.
А тут еще беда –
Нет у меня наследника.

Лютер:

Молитесь, и  Бог услышит.
Не может быть,
Чтобы оставил Пруссию
Господь
Без принца.
Свобода ж Пруссии
Придет,
Когда власть Польши
Упадет
Так, что можно будет
Оторваться от нее,
Как от гнилого корня
Свежему ростку.
Для этого лишь нужно,
Чтоб Польша воевала,
Неважно, с кем,
А важно, чтобы долго
И изнурила так себя,
До степени такой,
Что Пруссию сама бы
Отпустила,
И тогда покой
Увидит государство протестантов.
Ищите ей врагов,
Ищите искушений,
Соблазнов,
И вот увидите,
Как ваша госпожа
Сама вассалом станет.


Сцена вторая.

1568 год. Тот же огромный зал, но заполненный прусскими высшими советниками - обератами. На троне – пятнадцатилетний сын герцога Альбрехта.

Первый советник:

Сегодня мы лишились государя
И госпожи –
Они скончались в один день
И встали перед Богом вместе.
Сегодня наш правитель –
Единовластный
Альбрехт Фридрих.

Второй советник:

Через год он принесет
Присягу в Люблине
На верность Польше
И ее короне.
Таков закон.

Придворные, кланяясь,  медленно выходят из зала. Через некоторое время слуги под руки выводят нового правителя Пруссии в его покои.

Первый советник:

Насколько хватит
Нашего спектакля?
Наследник болен,
Не способен править.
Ведь это станет очевидно
Скоро.
Что будем делать?

Второй советник:

Так сразу не проявится
Ужасная болезнь,
Его безумие имеет рамки,
А герцог образован,
Владеет польским языком,
И даже Польша
Хотела видеть королем
Альбрехта-младшего-
Как родственника Ягеллона.
Мы ограничим герцога
В передвиженьи,
Поселим
В удаленном замке,
Женим!
И Бог подарит Пруссии
Здорового наследника,
Быть может…

Сцена третья.

1603 год. Там же. Большой зал наполнен придворными Прусского герцогства.

Первый советник:

Сигизмунд Третий шлет
Посланье –
Троюродного брата Альбрехта,
Иоахима Фридриха
Из Бранденбурга
Теперь он назначает регентом.
И если не родится принц
У герцога,
То Пруссия окажется
В составе Польши,
И прекратит свое
Существованье
Надежда наша на свободу!

Иоахим Фридрих (уже сидя на троне):

Вы что, забыли,
Что у меня есть сын,
Его супруга – дочь Альбрехта,
И Анна родила мне внука,
Который также – внук Альбрехта.
Наследственное право
На Пруссию теперь –
У Бранденбурга.
А Польша получила от меня
Солидный взнос,
Который она направит
На войну с Россией.
Там наши люди
Прусской крови
Уже готовят нового царя,
Которого признает Польша
И даст сраженье за него такое,
Что содрогнется мир.

Первый советник:

А хватит только наших
Денег на столь большое
Предприятье?

Иоахим Фридрих:

Польские магнаты
Полны соблазна
Овладеть Россией,
Венеция готова заплатить
За русского царя,
Который объявит Турции
Войну,
Ей Турция – поперек горла,
Она ее торговлю душит,
Венеция и спит и видит,
Чтоб кто-то потрепал османов…
И Рим, и Франция
Не будут в стороне,
Они – за нами.
В России всех наследников
Поубивали,
Из Польши убежал Анжуйский,
Венеция совсем слаба,
Что не по нраву Риму…
Вот-вот начнется
Мировая смута,
В которой все ослабнут,
Истощатся,
И Пруссия свободу обретет
С наследниками  -
Сигизмундом и Вильгельмом,
Детьми и Пруссии и Бранденбурга!
Не идиоты ж мы – младенцев убивать,
Которые назначены для трона!

Второй советник:

Наш человек прислал
Секретное письмо
Из Сандомира.
Там паны
Собирают войско
Для вдруг ожившего
Наследника царя Ивана
Димитрия.
Хоть обликом он, говорят,
Ужасен,
Но умен
И прелестями польки
Опьянен,
Он женится на деве
Из разорившейся семьи-
Марине Мнишек.
За право  царства на Руси
Она подарит
В краковском костеле
Девичью честь и честь семьи
Высокородных панов
Нечистому из-под земли.

Иоахим Фридрих:

Хорошую принес ты весть.
Когда поход на Русь?

Второй советник:

Уже пошли, да вот –
Увы -
Отряды не осилили паны
И станут войско собирать
Лишь словом сатаны:
Казачья рать пойдет
За самозванцем,
Прельщенная его
Прелестными листами,
Которые готовили
В Путивле
Противники Бориса.
Там с двух сторон беда:
И Сигизмунд,
И русский сатана.
Да и от голода там люди
Озверели
И потому осатанели,
Готовые признать царем
Хоть черта,
Но лишь бы перебить
Бояр московских,
Не давших хлеба им
Все три голодных года.
Когда там матери варили
Детей в котлах,
А стариков в болота
Изгоняли,
Чтоб там издохли сами,
Когда разбойниками
Стали
Полны все дороги -
Борис же не дал
Подданным подмоги,
Хотя старался
Во дворце придумать
Путь к спасенью,
Но злое провиденье
Накрыло смертью Русь.
Народ запомнил это
И он пойдет
За самозванцем
Не то что с ружьями –
С дубьем!

Иоахим Фридрих:

Какая страшная картина,
Но мы ведь тоже
Пережили
За века немало.
Теперь нам надо
Думать о себе
И о своей стране.
И пусть нечистый  этот
Нам  поможет!
Хотя, возможно,
Он  не знает,
За что отправился
На бой.
Но он ослабит
Русь и Польшу,
А из Москвы,
Коль сядет на престол,
С мечом поскачет
На османов.
Мы в это время
Отдаляться станем
От Польши,
Мы выполним задачу нашу,
Мы государство обретем!
Король Сигизмунд
Мне запретил
Без личного его  решенья
Въезжать в мои же
Прусские владенья.
Мы стерпим это униженье,
Посмотрим же,
Как будет падать
Польша!
          Пусть бьет сильнее
Мечом с плеча
Короткая рука
Нечистого из Сандомира




ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена первая

1606 год. Углич. Ночь. Луна освещает кладбище рядом с дворцовым храмом в честь Преображения Господня. Видна часовня, а вокруг нее  маленькие детские могилки. Посреди детского кладбища в нерешительности стоят  митрополит Федор Никитич Романов, архиепископ астраханский Феодосий, князь Иван Михайлович Воротынский.

Воротынский:


 Куда идти?
Нечистый ногу сломит…

Феодосий:

Ты бородой-то не тряси,
А знай себе, ищи
Могилку!

Воротынский:

Попробуй-ка, найди,
Ишь, прыткий
Ты рясою мести
Ночной погост,
Здесь окромя Нагих
И леший не пройдет…

Феодосий:

Да где ж Нагие?
Где Шереметьев?

Воротынский:

А клад, небось, копают,
Вот жди их до рассвета…

Филарет:

Да будет вам брехать,
Почем и зря,
По делу отлучились

Воротынский (в сторону):

Да, такая ваша вся родня
Нароет,
Где и черт сокроет!

Феодосий:

Тихо: Вон они идут!

Воротынский:

А я же говорил:
Мешок несут.
Видать, удачно…
Тащи теперь
Нагих утайки
Из серебра да злата
Шайки,
А мне не по плечу лопата!


Подходят братья Нагие и Петр Никитич Шереметьев. Осторожно опускают на землю тяжелый мешок. Воротынский и Феодосий  идут им навстречу, и только Филарет стоит в стороне, смотрит на небо и крестится.

Андрей Нагой, обращаясь к Романову:

Все сделано,
Как велено,
Уплачена деньга,
Есть малая забота –
Гроб…

Филарет:

Тряпье-то прикупил?
Иль  голышом
Положишь
В домовину?

Андрей Нагой:

Я прикупал тряпье,
Мальчонку ж выкупил
Твой братец,
Шереметьев.
У стрельца…
Не то он сын ему,
Не то – приблудный,
А, может, то и се,
Как посмотреть,
Однако бил мальчонку
Он нещадно в кабаке
И выгонял в кромешну ночь
К нечистым.
А тут и мы поспели,
Мальчоночку пригрели…

Филарет:

Да ты и сам пображничал-
Хорош, при нашем деле!

Шереметьев:

А чем ты, Федор, недоволен?
По трезвости  уж сам бы шел,
А мы бы посмотрели…
Без чарки кто бы  сговорился
С таким папашей.

Феодосий (бросается к мешку и, рассмотрев его содержимое, падает на землю):

Зарезали мальчишку!
О Господи,
Не выйти нам с кладбища,
Нас Бог убьет прям тут,
Испепелит огнем,
Мечом нас искромсает,
И поделом
Нам, грешникам,
Я прямо здесь
В ад опускаюсь!

Филарет (не слушая):

Я думаю – к часовне
Нам идти,
В ней мощи.

Шереметьев:

Да как пройти?
Вода, колдобины,
Не видел вязче я погоста!
А тут еще мешок нести –
Уже не те года,
Чтобы так тужиться,
Враз пузо надорвешь!
А, знаешь, что
Давай  прям тут разроем
Кого-нибудь…

Феодосий крестится. Филарет, вглядываясь в часовню, обращается к Андрею Нагому:

Ты что молчишь,
Будто воды набрамши?
Идем туда – или
Идти не надо?
Коль не надо, так прямо
И скажи,
Кого терзали на Москве
Над кем глумились?
Мой то племянник был-
Расстрига,
Иль твой – царенок Дмитрий?
Признайся ты сейчас,
Как перед Богом!

Нагой:

Да не указ ты мне,
Чтоб исповедаться
Тебе.
Есть дело, вот ищи
Могилу и копай.
Пока день не настал
И люди не сбежались.

Шереметев:

Пойду за домовиной,
Заказана уже
Тут плотнику немому,
Не проболтается.
А заодно, оплакивая
Детку,
Повспоминаю о своем –
О том, как царственная тетка,
Жена царевича Ивана,
Прекрасная Елена,
Цветочек алый
Шереметев
Ногами был истоптан в прах
Вместе с младенцем,
Что только зачался
В утробе – наследник всей Руси,
А дедом был убит
Во чреве.
За ним погиб отец.
И моего родителя
Никиту
Царь Грозный удавил,
Потом  безжизненное тело
Все изрубили на куски
А ноги-руки отнесли
В подарок матушке моей.
Мстил царь
За Ливонскую войну-
Абы кому1

Филарет:

А ты потом пред свадьбой
Грозного с Нагой
Царя намылил в бане…
Небось, хотел зарезать
Государя?
Разбойником ты вырос,
Сирота.
И жизнь оканчиваешь страшно:
Сам горло-то
Мальцу разрезал?

Шереметьев:

Гадай теперь!
Заданье царское
Я выполнил,
Как Шуйский нас просил,
Вот весь ответ тебе,
Хоть горло режь,
Хоть голову совсем отрежь,
А мертвого Димитрия представлю!

Филарет:

Ты что, царю Василию
Служить принялся верно,
Но удивляюсь – почему?
Ведь нашего ты роду,
От Кобылы, от пруссов,
А не Рюрик.
Откуда ж столько прыти
К последнему из Рюриков
На троне?

Шереметев:

А ты зачем  Ивану преклонялся?
Он тоже – Рюрик,
Но почему-то породнился
С нами, которые из пруссов?
А сам-то Грозный чьих кровей был,
Знаешь?
А я скажу: татарин, грек,
Литовец, прус – и что от Рюрика осталось?
Сам знаешь, как владеть
Хотел Иван Васильич
Пруссией,
Всех уверяя, что из пруссов он…

Филарет (задумчиво):

Да уж, Европа ужаснулась.
И Пруссию не отдала,
Вот потому
Ливонская война
Свела с ума злодея.
А отыгрался на твоем отце –
Такая же невинная душа.
Но ты, смотрю,
Все Рюриков, знать, почитаешь?
Не ошибиться бы тебе,
Ты знаешь…

Шереметев:

Ты зря меня коришь:
Я Шуйского на троне
Не признал,
Но самозванцев больше
Не хочу
В Москве.
И даже прикинувшегося
Братом мне
Лаврентия,
Которого не родила
Елена,
Иванова жена,
Забитая Иваном Грозным.
Какой бы ни был я
Разбойник,
А дворянин, боярин,
Честь моя и слово-
Останутся при мне.
А ты о чем тут рассуждаешь?

Филарет:

О том лишь,
Как нам выбраться
Из этого гнилого места,
Не утонув в младенческих
Могилах!
Держи мешок покрепче,
Нелегок паренек достался,
Потащим-ка все дружно!

Сцена вторая.

Внутри часовни.  Нагие раскапывают могилу царевича Димитрия. Входит Шереметьев, тащит черную домовину.

Шереметьев:

Нашли останки?
Может, зря сгубили
Пацаненка?
А вдруг покоится
Там целый?

Нагой, бросая лопату:

Иди сам посмотри,
Три кости
Только и нашли.
И то неясно, чьи –
Все новыми могилами урыто,
Присмотра не было,
Как будто за щенком.
А сколько лет прошло?

Феодосий:

Пятнадцать уж годков
Минуло
Со времени того злодейства,
А нет покоя мертвецу:
То режут, как свинью
Средь бела дня
И в окруженьи слуг,
То снова оживает он
И кличет нам войну,
Вдругрядь убитый,- оживает
На счет второй,
Теперь опять – мертвец-
Младенец,
И чудо – как живой!
Воистину умом тут
Тронешься…

Филарет:

И Марфе надобно
В который раз его признать!

Феодосий:

Она в уме ли?

Филарет:

Трудно что сказать.
Но редко чья бы мать
В живом уме осталась…
Давайте-ка младенца
Мы переодевать,
А то светает.
Не все ж возиться
Нам с костями,
Пора и отъезжать.

Толпятся  перед мешком и вынимают  из него убитого мальчика.

Феодосий:

Лицом он светел
И хорош.
Несчастное дитя
Послужишь ты
Великому деянью
И за свои мученья
На небе
Станешь с Дмитрием
Играть…

Нагой:

Ты сбрендил, старый –
Во что играть?

Шереметьев (выхватывая у него из руки орешки, которые  он пытается разгрызть):

Вот  тремя орешками
И будут забавляться
На небе
Два святых.
Возрадуемся ж, братья…

Переодевают ребенка в  новое платье и укладывают в домовину.

Филарет:

Ну что ж, отправимся
В Москву,
Покажем светлый милый лик
Ребенка,
Как будто он вчера
Орешками играл
И в ручку их зажал,
Утешим весь народ
Раскрывшимся обманом
С самозванцем,
И случай этот
Мы закончим!

Шереметев:

Навсегда ли?




ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Сцена первая.

Монастырская келья. На кровати сидит, раскачиваясь, инокиня Марфа. Вдруг вскакивает и тихо, озираясь, говорит:

Ребеночек плачет!

Начинает метаться по келье, прижав руки к груди:

Я слышу, как пищит младенец,
Его бы покормить
И покачать
На мамкиных коленях,
От молока мне грудь освободить,
Ох, как болит,
Что моченьки мне нет
Уже семнадцать лет!
Отняли, унесли-
Злодеи!
Отдайте мне дитя-
И поскорее!
Все, все сюда,
Орет ребенок,
А нянькам дела нет,
Конечно, как всегда –
То завтрак, то обед,
Все жрут и не нажрутся,
Несчастное ж дитя
Страдает в колыбели.
Злодеи вы, злодеи!
Сама найду и отогрею…

Входит монахиня, пытается усадить  Марфу на кровать.

Монахиня:

Опомнись, матушка!
Какие тут ребяты!
То кошка  принесла котят
Вчера,
Пищат, прокляты,
И надо б утопить,
Да сторож где-то бродит,
Все недосуг ему.

Марфа (вырывается и бежит из кельи). За дверью слышен ее крик и  громкое мяуканье кошки, писк котят. Марфа возвращается в келью и несет у груди слепого котенка.

Марфа:

Ну вот, я говорила-
Кричит голодное дитя,
А вам не жалко.

Садится на кровать и гладит котенка. Потом начинает расстегивать платье на груди. Монахиня хватает ее за руки, пытается отнять котенка. Происходит борьба. Котенок, наконец, выпадает из рук Марфы, он задушен.

Марфа ( с ужасом):

Ну вот, и этого убили,
Которого по счету?
А был бы царь…

Монахиня ( ворчливо, подбирая котенка):

Да был уже…

Марфа:

А где сейчас?

Монахиня:

На дудочке играет…

Марфа:

А почему не слышу?

Монахиня:

Так очень далеко,
Отсюда не видать
И не слыхать,
Кому дудит –
Святым угодникам
Или нечистым в Сандомире…

Входит вторая монахиня:

Ах, что же ты, сестра,
Не усмотрела,
Куда глаза твои глядели,
Ведь руки у нее в крови,
А ей идти к народу

(шепчет)

Младенца привезли!

Первая монахиня:

Вот незадача –
У кошки отняла котенка.
Хотела грудь  ему давать,
Как  ребятенку!
Уж еле отняла,
Ты подними, сестра,
Там падаль
И унеси скорей,
А я ей дам питье,
Оно ее
Тотчас же успокоит,
И кровь я с рук ее обмою
И обвяжу платами.
Да надо обряжать –
К народу ей идти
С царем и патриархом
Младенца опознать-
Такое торжество –
На всю Москву!
Святое дело…


Сцена вторая


Москва гудит колоколами, а за городом толпа народа встречает скорбный и торжественный обоз, который доставил из Углича мощи  убитого царевича Димитрия. На самом высоком месте  - царь Василий Шуйский и его придворные. Среди них, впереди – инокиня Марфа. Она неподвижно стоит в ожидании, словно черная статуя.

Шуйский (подзывает монахиню, сопровождающую Марфу):

Ну как она?
Хоть что-то соображает?
Уж больно замерла на месте,
Будто камень.
Не вышло бы чего…

Монахиня:

Она турецкое лекарство
Приняла,
Теперь спокойна,
А лучше бы сказать –
Как будто занемела
Каждой жилкой,
Не будет беспокойства никакого.

Шуйский:

Смотри же,
Будь поближе,
Чуть что –
Держи ее
Покрепче.

Монахиня:

Не беспокойтесь, государь,
Что-то, а это я умею…

Толпа расступается, пропуская  обоз. Карета с гробом медленно приближается к тому месту, где расположился Шуйский и его свита. Рядом с гробом  медленно идут Филарет, Шереметьев, братья Нагие, Феодосий, Воротынский. Карета останавливается. Гроб вынимают и ставят на приготовленный постамент. Филарет и Феодосий  снимают крышку. Монахини под руки подводят к гробу Марфу. Та минуту разглядывает лицо мальчика, поворачивается и  уходит. Сопровождающие ее монахини крепко держат ее под руки. Шуйский  мелко-мелко крестится и сам подходит к гробу, разглядывает покойного. За ним к гробу наклоняются бояре. По толпе проносится  возглас:

Чудо, чудо, царевич
Будто жив,
И ладан испускает домовина,
А не тлен!
На горлышке кровава рана,
А в ручке детская забава-
Лесной орех,
Как будто что с куста
Его сорвали!
Какое чудо небеса
Нам даровали!
Святой младенец
В гробе перед нами!

Шуйский (отпрянув от гроба) обращается к народу:

Народ наш православный!
Ты видишь истину –
Вот настоящий Дмитрий,
И кто бы ни явился
Следом,
Хоть вторый, хоть десятый,
Он будет самозванец,
Не более того.
А чтобы помнили
Об умершем младенце,
Наследнике престола
Бывшем,
Мы отнесем святые мощи
В Архангельский собор,
Там раке поклониться
Сможет каждый,
Чтоб память не отшибло
Искушением
Пришельцев самозваных!
По всей Руси
Разослано посланье
Покаянное
От Марфы, инокини,
Которая, убита горем,
Признала сыном
Бродягу неизвестного
Происхожденья.
На том аминь!

Шереметьев (отойдя подальше от гроба) обращается к Филарету:

Ты слышал, братец,
Как Шуйский обошел тебя
На вороных
И Гермогена пастырем поставил,
А ведь тебя он в патриархи
Метил,
Да передумал, иудова душа,
Пока мы в Угличе
На  кладбище возились.
И вот вам – благодарность…

Филарет:

Ну что ж,
Царю виднее,
Я сразу после торжества
И поставленья Гермогена
Отбуду  на  кафедру свою
В Ростов Великий.

Шереметьев:

А все-таки племянник был
К тебе куда щедрее.
Конечно, Отрепьевы-
Родня Романовым,
При Дмитрии Иваныче
Ты далеко пошел бы…
Но я Мстиславского на троне
Вижу,
На сестрах мы женаты,
На Нагих,
И не могу я искушенье
Пересилить
И свояку хочу помочь
Возвыситься.

Филарет (нахмурившись):

Так это заговор и бунт опять?
Прознает Шуйский
Про твои проказы,
Задушит где-нибудь
В темнице.
Прощай, брат…
Может, ты и прав?
А мне Господь
Указывает путь
В Ростов-Великий.



Сцена четвертая

1606 год. Пыточная камера  московского Кремля. Следователь допрашивает  Петра Никитича Шереметьева.

Следователь:

Напрасно ты, боярин
Упрямишься,
Вины признать не хочешь.
Вина-то тяжела –
Измена!
Ты бунт готовил
Против государя
А свояка, Мстиславского,
Хотел на трон поставить
И с этой целью
Общество сбирал,
Противящееся государю.
А у него две дочки
И, Бог даст,
Будет и сыночек –
Наследничек законный…

Шереметев ( в сторону)

Дай-то Бог,
Чтоб эти дочки
Да прожили хоть до годочка…

(Следователю):

Стар уж батюшка
Наш царь,
Превеликий государь,
Хватит времечка ему,
Обрюхатить…

Следователь:

Цыц ты, не губи себя,
И Мстиславский ведь немолод,
Нет детишек у него
Смысла нет ему на троне
Протирать парчу зазря,
Да в отказ пошел
Свояк твой,
Он не хочет быть царем,
Понапрасну ты хлопочешь,
Только смерть себе
Пророчишь.

Шереметьев:

Как же так – вдруг отказался?
А еще после Ивана,
Только Грозный отошел,
Пентархия заседала,
На угрозу указала -
На мальчонку Дмитрия,
Порождения  Нагих.
«Нам не надобно исчадья
Во седьмом венчаньи,
Как его Иван отец,
Очень страшный
Молодец!»
В пентархии были
Шуйский, Бельский
И Мстиславский,
Годунов и Юрьев-старший,
Филарету передавший
Притязания на трон.
Все хотели быть царями…

Следователь (задумчиво):

Ну и что, и трое стали:
Годунов, мальчонка шустрый
Толстобокий, разнорукий,
А теперь на троне Шуйский…


Шереметев:

Кто еще остался?

Следователь:

Мутишь
Темную водицу,
Только  больше не напиться
Двум оставшимся:
Филарет в Ростове служит
А с Мстиславским сел ты в лужу.
Но, однако, добр наш Шуйский,
Он тебя во Псков ссылает
Воеводой.
Тем от гибели спасает.


ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Сцена первая

1607 год. Келья в монастыре тульского кремля, занятым войском  Болотникова. За столом сидит Конрад Буссов и при свете свечи пишет свои мемуары.


Буссов:

Какая смута на Руси!
Рука дрожит и
Падает перо,
Не в силах ужас
И страданье
Народа русского изобразить.
Виной всему – Борис!
Взошел на царство,
Возомнил себя царем,
Мы для него –
Особенно Масса,
Писец лукавый,
Да и я,
На Федора излили
Потоки желчи,
В истории оставив
Дураком.
Не Федор был дурак,
А Годунов,
Не тем путем пошел,
Не разглядел прямой дороги
Когда б одна и, может,
Малая война
Дала всем, что хотят.
А так  пришлось
Придумывать ходы,
Царей искать
Из самозванцев…
Какие горькие плоды
Гниют сегодня на Руси
Из-за Борисовой немочи!
Что значит – посадить
На трон безродного
Слугу царя:
Традиции разрушить,
А с ними – государство.
Царь Федор был велик
Уж тем, что церковь
Спас, как Византия пала
И  православье там
Упало
От янычарского меча.
Но Федор подхватил
К себе на Русь
Останки византийского
Величья:
В Москве сел патриарх,
Центр православья
Стала Русь.
И что Борис?
Едва пришла царя
Кончина,
Он все разрушил,
Меня, к примеру,
Не послушал,
Когда я предложил
Отдать ему Мариенбург
И Нарву!
То было в 1601-м,
Когда служил я интендантом
У шведов, отнявших
Эти города у Польши,
Принадлежавших пруссам.
Конечно, у меня, у прусса,
Тогда был личный интерес
Втянуть в войну Россию
С Польшей и с Швецией
Одновременно.
И было бы отличье от Смуты
То, что  бой бы вел
Законный русский царь
За интерес Руси
В Балтийском море.
И это вдохновило бы
Народ, который до того
Умел одерживать победы.
Но Борис хотел дружить
С Европой,
Она же не протянула
Ему руку в страшный голод,
Три года потрясавший
Русь и истощивший
Все терпение народа.
Вот тут и наступило время
Смены власти и великого
Раздора.
Европа, ясно, не зевает,
Своих шпионов засылает,
На трон кого-то выбирает,
А мы, служители плаща и шпаги,
Описываем эти страсти
Так, чтобы все запутать!

Входит Болотников.

Болотников:

Все пишешь, Буссов?
А что? Ну дай-ка погляжу,
Может, донос кому,
Чтоб побыстрее
Нас вышибли из Тулы?

Буссов:

Пожалуйста, читай,
Ты по-немецки знаешь,
В Венеции, чай,
Хорошо учился?
Болотников:

Венецией меня напрасно
Упрекаешь,
Не ты платил…

Буссов:

Но я создал тебя!

Болотников:

А это как? Из глины?

Буссов:

Из  этих мемуаров.
Ты в них совсем не тот,
Кем знает тебя войско.

Болотников:

Писать тебе недолго –
Там строят уж плотину,
Топить нас будут,
Понял?
Так что беги
Отсюда,
Бумаги захвати,
Но прежде расскажи
О Дмитрии Иваныче,
Ты был с ним в Туле,
Когда присягу он давал
На царство?
Хоть опиши,
Я так и не дождался
Того, кто клялся
В Сандомире
Русь отстоять.
Утопну, видно, тут
С братушками своими…

Буссов:

Ну что тебе сказать?
По свету ходит сказка,
Которую велели написать:
Димитрий – вроде бы бастард,
Внебрачный сын
Батория,
Который женился на
Анне Ягелонке,
Когда ей было пятьдесят.
Но этим браком
Занял польский он престол.
И подготовил этого сыночка
На русский трон
Отрепьев Гришка –
Расстрига-вор по Годунову.
Такая вот интрижка.
Я написал. Войдет писанье
В исторические книжки,
Клянусь тебе.

Болотников:

И обо мне?

Буссов:

А как же! И о тебе
Будут слагать легенды,
Благодаря все мне,
И в них – ни грамма
Правды…
Пишу ведь по заказу
Королей, царей,
За правду ж – голову
На плаху!

Болотников:

Так кто Лжедмитрий был?
Чья у него порода?

Буссов:

Скажу – ведь не поверишь!
Романовых…

Болотников:

Да что ты!

Буссов:

Тогда послушай правду.
Когда Борис громил
Двор и людей Романовых,
Он все бумаги повелел
Забрать,
И я их прочитал
И опустился в  древние
Века.
Моя родная Пруссия
Всегда сражалась за свободу.
Когда-то был у мятежников
Против тевтонов
Вожак, Самбии нашей житель
По имени Гланде.
Когда восстанье подавили,
Гланде бежал. Куда -
Никто не знает.
Но в это ж время
Объявился  при русском князе
Александре боец
«Из Прус», переиначенный
На Кобылу  писарями
Князя.
И говорили, что он,
Вполне возможно,
Потомок  Видевута
Пруссов короля.
Но дед его Иван,
Как следует
По этим документам,
Мог выехать на Русь
Гораздо раньше,
Как раз к войне ее
С Ливонским  орденом
Со всем своим отрядом.
Вот откуда Романовы
Пришли на Русь –
Чтоб мстить тевтонам
И полякам за «прусс».

Болотников:

И думать не берусь,
Какого с ними рода
Отрепьевы,
Иль тот, кого ты незаконным
Сыном Батории назвал
Который год Москвою правил,
Убитый – оживал!

Буссов:

Отрепьев Гришка –
Не простой расстрига,
Монах- бродяга,
Он принадлежит к такому
Роду, о котором
Известно в Польше
Каждому вельможе.
Он потомок Владислава
С Нилка Кащ Неледзевского
Герба Правдзиц,
От мужа знатного
Короны польской.
И если  наш Камбила
Прибыл к князю
Александру,
Сражаться против ливонцев,
То Владислав под
Покровительством
Литовского князя
Дмитрия Ольгердовича
Прибыл на службу
Прямо к Дмитрию Донскому
На битву Куликовскую
Против Мамая.
Сто с лишним лет спустя.

Болотников:

Но как же породнились
Эти люди?

Буссов:
Богдан Отрепьев,
Зарезанный отец Григория,
Имел сестру Марию,
Которую отдали замуж
За Шестова Ивана,
Отца затем жены
Романова, который нынче
Филарет,
Ксении, или затем монашки
Марфы.
Так вот Мария –
Родная тетка нашему
Расстриге, а ее дочь,
Супруга Филарета,
Его двоюродная  сестра.

Болотников:

Выходит, Филарет-
Расстриге – шурин?

Буссов:

Сомнений нет.
Все подтверждено
В бумагах.
Романовы-Отрепьевы –
Родня.
И что тут скажешь?
Кто за кого свой крест несет?

Болотников:

Но через Романовых
Григорий родня Анастасии,
Жене царя Ивана,
И родственник царевичу
Димитрию,
Зарезанному в Угличе?

Буссов:

Конечно!
И даже говорят,
У них обоих
Одна короткая рука!
Хотя в гробу
В Архангельском соборе
Теперь  лежит
Совсем другой мальчонка,
Которого царь Шуйский
Повелел признать
Святым царевичем.

Болотников:

Скажи ты, при  таком
Раскладе,
Что мне-то делать?
За мною армия,
Которая мне верит
И ждет ожившего царя,
Но он не едет…

Бусов:

А потому что
У него длинная рука – та,
Что покороче быть должна.
Бежать тебе – постыдно,
Ты сдайся Шуйскому,
Ведь все утонете в Упе.

Болотников:

А куда путь тебе?

Буссов:

Я побегу в Калугу,
Потом, коль карта выпадет,
В Москву,
К полякам-другам.
Пока что карта так лежит.
А ты, Иван Исаич,
Богатырь!
Ты сам не знаешь,
Что ты сотворил.

Болотников:

Как – что? Войну!

Буссов:

Конечно, кто же спорит,
Ты денежки
Венецианских дожей
Славно отработал,
Стегая Русь нагайкой
В погоне за таким царем,
Который нужен Польше,
Пруссии и Риму,
А уж Венеция как ждет,
Что взявшийся из ада
Новый русский царь
Пойдет громить османов.
За год до твоего явленья
Венеция и Папа
Грызлись меж собой,
Как волки.
А ты их помирил,
Когда в тебе они увидели
Спасенье от османов
И новую наживу…

Болотников:

А Дмитрий - он пойдет на турка?

Буссов:

Сомневаюсь. Мне кажется,
Он хочет с турками дружить.
И миссия твоя провалена,
Ты понимаешь?
Тебе осталось жить-
Гроши.
Поэтому беги
Иль сдайся.
От Шуйского пощады
Ты не жди-
Удавит в одночасье.

Болотников:

А как же Трубецкой
И Шаховской?

Буссов:

О них не беспокойся,
Бояре их в обиду не дадут,
Они еще нужны
Для следующего
Бунта.
Еще достанется Руси…

Болотников:

Я сдамся Шуйскому…



ДЕЙСТВИЕ  ПЯТОЕ


Сцена первая
 




1610 год. Пыточная камера в псковской крепости. Заточенного в ней воеводу Шереметьева допрашивает псковский дворянин  Федор Плещеев, присягнувший Лжедмитрию Второму.

Плещеев:

Неужто трудно отказаться
От верности царю,
Которого и след простыл?
Уже в монахах Шуйский,
Его Жолкевский в Польшу утащил,
Две дочери его в земле,
Жена в монастыре.

Шереметьев:

И кто ж на русском троне?

Плещеев:

Снова Дмитрий,
Спасенный провиденьем
В третий раз!

Шереметьев:

Ну да!
И Марфа снова в нем признала
Сына?
Вот работенка у монашки,
Своячницы моей –
Опознавать подброшенных детей!

Плещеев:

Я почему с тобой
Веду беседу –
В темницах все псковские
Бояре,
Они не присягают,
Как и ты
Все кочевряжатся.
А лучше б мирно
Вам
Присягнуть законному царю
И всем гулять на воле.
К вам даже делегацию
Сам царь прислал,
Сейчас она
Придет сюда.
А знаешь ли,
Димитрию Романов служит,
Уже в Калуге он
И сан имеет патриарха!
А ты-то что уперся?
Родня ведь Филарету
Последуй-ка хорошему совету,
Покорись!
Романов ныне в Тушине –
Наиглавнейший
Среди священников,
Приставших в Дмитрию,
Ведь это не случайно –
Подумай сам!

Шереметьев:

А как же пастырь Гермоген?
Его послания  читал я,
Они супротив  самозванца!

Плещеев:

Да Гермогена бросили
В холодную темницу
Поляки,
Он там от голода,
Сдается мне,
Помрет,
Если не пойдет
Под власть Романова.
Не он, а Филарет
Сбирает дани с духовенства
На пользу Дмитрия,
И сам живет он в
Роскоши, как царь,
И даже посох свой
С диковинным рубином
Заморским,
Что бочку золота заменит,
Подарил Димитрию,
Во всех богослуженьях
Он поминает, здравствует
Законного царя
Димитрия Ивановича.
Теперь  ты понял все,
Иль еще есть сомненья?


Шереметьев:

Димитрий чудеса на Русь принес,

(Плещеев довольно кивает головой)

Как деревянный  Ванька-встанька –
Его по горлу режут,
А он живой, хоть кровью истекает,
Его из пушки - пеплом,
Он снова оживает –
Из пепла – понимаешь?

(Плещеев хмурится)

Скажи мне, дворянин,
А не собрался ль новый царь
Войной на Турцию идти?

Плещеев:

Напротив! Он с Турцией
Дружить готов
И с ней идти против врагов,
Против Европы.

Шереметьев:

Тогда ему конец,
Кому и присягать,
Коль голова
Уже слетает с плеч…

Плещеев (вскакивая):

Ну сам ты выбрал долю,
Не быть тебе на воле,
А то чего и хуже.

Уходит. В камеру входят какие-то  люди.

Шереметьев:

Вот, вот она, пришла,
Судьба отца
За мной.
Того убил законный
Царь,
А я паду от самозванца.



 Вошедшие заваливают Шереметьева на пол. Через минуту один из них говорит:

Все, удавили.
Вот сразу б так,
А то просили,
Много говорили.
Плещеев-то – чудак:
Псков присягнет
Спасенному царю
Без воеводы.


ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ

Сцена первая

1614 год. Поодаль от  Серпуховских ворот стоит царская карета. В ней – молодой царь Михаил Федорович и его мать, великая государыня инокиня Марфа Ивановна. Напротив сидит  племянник Романовых Борис Салтыков.

Салтыков:

Смотрите, государыня,
Толпа лютует,
Просит казни,
А ведь  казнить везут
Младенца!
Ну до чего осатанел народ…

Марфа Ивановна:

Народ не хочет
Самозванцев,
Устал за десять лет
Считать нечистых.

Салтыков:

Да ведь младенец,
Трех годков дитя
И неизвестно – чей
Маринка, черная змея
Придумала себе
Сынка
Судьба же для него
Придумала петлю.
Но государыня,
Я посчитал –
Двадцатый отрок
Из наследных
Со времени царя Ивана
Здесь погибает.
А до того
Всех девятнадцать
Наследников престола
Пали в младенчестве…

Марфа Ивановна:

Моих, Бориска, посчитал?
Ты забыл,
Что четверых детей
Похоронила я,
Остались только двое.
Один вот рядом,
Царь,
Хоть не хотела я,
Татьяна, дочь, совсем плоха
И долго не протянет.
Вот вся моя семья.
Живу без мужа,
Который мается в плену
Четыре года.
И если это сын Марины,
Воренок польский,
Пусть дед его увидит
Из Варшавы
Висящего за шею
В крестильном платьице
На холоде московском!

Михаил Федорович:

А не уехать ли отсюда?
Уж очень страшно,
Когда казнят ребенка.
И лучше бы без нас…

Марфа Ивановна ( строго обрывает):

Без нас нельзя,
Терпи, ты царь.
Еще Заруцкого
На кол сажают…

Салтыков:

Так, может, мы туда?
Потеха будет!

Марфа Ивановна:

Нет,  тут сидите
И замолчите!
Народ не слышу
Из-за ваших бредней.

Слышатся крики из толпы перед виселицей:

Воренкам всем
Туда дорога!
Марину тоже бы
Повесить?
Где прячется она?

В Коломне, говорят,
В самой высокой башне
С такими узкими
Оконцами,
Что бела света
Не видать!

Да слышал я,
Вороной обернулась
И улетела
Через щель.

Куда там – обернулась!
Уж умерла,
Так говорят в Коломне…

Михаил Федорович:

Ну вот, повешен
Маленький ребенок,
Все кончено,
А почему он
Ножками все шевелит?
Смотрите,
Платьице на нем,
Как колокол,
А вдруг как зазвонит?

Марфа Ивановна (прикрывая глаза сыну ладонью):

Опомнись – что ты говоришь?
Как это – платье зазвонит?
А, может, голова болит
У государя?
Ну хорошо, мы уезжаем
В Кремль.
В палатах успокоишься
Как сладкого винца сопьешь,
Турецкого лекарства примешь.
Вот, прикорни головкой на плечо
И ни о чем не думай.
Все хорошо, все хорошо…

Михаил Федорович:

Скорей бы батюшка
Вернулся!
Матушка! Вы слышите?
Кричат не про него ли –
Народ уж песни сочинил
Послушайте, послушайте,
Что там поют на воле!

С улицы  слышно, как распевает скоморох, названивая в бубен:

Филарет,
Чей дух бунтарский
Выбил Рюриков с престола,
Сыну подарил знак царский,
Посадил его на троне.
Младший Юрьев был из рода
Знаменитого Кобылы,
Прусская была порода
И поляков победила,
Всех Лжедмитриев убила
А потом на тыщу лет
Царствию дала обет.

Марфа Ивановна  (прислушиваясь):

Пошлю-ка сыскарей,
Чтоб волокли на пытки
Преглупых скоморохов,
Там вызнают,
Кому охота петь,
И быстро отобьют охоту,
Отрезав языки.
Без языков не будет ходу
У этих скоморохов
Давать позорное народу
Представленье…
Без моего на то
Высокого решенья!

Михаил:

Ах, матушка,
Такие страсти!
Мне б поскорей
На царские полати…


ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ

Сцена первая

1619 год. Берлин. Охотничий дворец Грюневальд. В большом зале на троне   Иоганн Третий Сигизмунд  - курфюрст, прусский герцог, сын Иоахима Фридриха, муж Анны, дочери больного герцога Альбрехта Фридриха.  Рядом с троном – его сын Георг Вильгельм.

Иоганн:

Мы только что
Оплакали кончину
Моего тестя
Альбрехта Фридриха,
Дожившего до столь преклонных лет,
Что редко удается королям.
И я, поживший много меньше,
Уже предчувствую свой смертный
Час,
Но мне не страшен он,
Я создал, наконец-то,
Государство
Бранденбургско-прусское,
Мой сын Георг Вильгельм
В наследство от меня
Его получит –
Законно.
Мы выиграли не войну
С поляками,
А всего лишь
Успешную игру,
Когда оплачивали
Щедро
Русско-польскую войну.
Великая держава
Нынче пала,
Вступая в драку
То с Францией, со Швецией,
С Россией,
Теперь же Турция
Ей главный враг.
Так, не дождавшись от
России
Войны с османами,
Венеция и Рим
Толкнули Польшу
В лапы к туркам.


Первый советник:

Я слышал, там
Жолкевский
Бои дает успешно…

Иоганн:

Жолкевский, который
Брал Москву
И в ней хозяйничал,
Потом изгнал от трона
Законного царя Василия
И в Польшу утащил его
С собой монахом,
Чтобы в России правил
Владислав,
Сын Сигизмунда Вазы.
Однако в Московии
Он не исполнил
Мечты Европы
О войне России
С турками,
И, словно в наказанье,
Теперь орудует мечом
Против османов сам,
И я не вижу для него
Успешного конца,
Астрологи мои
Увидели Жолкевского
Не со щитом, а на щите.
Копье его – короче жизни…

Второй советник:

Да, надо согласиться
Что Польша
Под орденом иезуитов
России причинила
Зло, которое ни с чем
Неизмеримо,
Сам Сигизмунд
Бесчестно поступал,
Что самозванцев признавал,
Он нарушал трактаты
И все народные права,
Когда привел войска
В Россию,
И в это время заявлял,
Что миролюбие его
Пойдет на пользу
Московитам,
Чье сердце истерзал он
Беспредельно.
И чаша переполнилась
Терпенья…

Первый советник:

Но этот Деулинский мир –
Такое униженье
Для России,
Не говоря уже о новом
Разоренье:
Лишиться городов:
Смоленска,
Рославля, Серпейска,
Дорогобужа и Путивля
С наеселеньем,
Что от родной земли
Отторглось
И перешло под власть
К врагу – полякам.

Иоганн:

Еще заметьте главное,
Что Владиславу Вазе
Оставлен титул
Русского царя
В бумагах
Польских и литовских.

Первый советник:

Зато освободили
Русских пленных,
И среди них
Романов Филарет,
Отец московского царя,
Который был в плену
У Сигизмунда
Целых девять лет!
И провожал  его Сапега,
В чьем доме жил он
В это время,
А встречал средь прочих
Дьяк Иван Болотников,
Который верно служит
Михаилу
Но вы подумайте:
Какое имя!
Ужель другого не нашлось
И пользоваться тем пришлось,
Которое в Каргополе
Убили,
Ну, то есть, утопили
А прежде вынули глаза…

Иоаганн:

Но было это ведь при Шуйском?
А он прислушивался
К Сигизмунду,
Доносы на своих писал
И неугодных
Руками польскими сшибал.
Но мне сдается,
Болотников – не по его зубам,
Тот человек – создание Европы
И Папы Римского,
Так кто б его отдал
На растерзание
Врагам?
Тем более, таким послушным,
Как старый и убогий Шуйский?

Первый советник:

Да, темная история,
Как все в российской Смуте.
Москва переживет ли
Позорный Деулинский мир?

Иоганн:

Но за ним,
Как и за всею
Русско-европейской Смутой,
Рожденье Пруссии
Как государства,
Которое пока что,
Как и Россия,
Имеет трудности большие,
И до освобождения
От власти Польши,
Как и Москве,
Нам далеко еще шагать.
Но будет время –
Достигнем мы желанных
Рубежей
Тогда и посчитаемся
Долгами,
Возможно, соединимся
И родами
С теми царями,
Которые пришли на Русь «из Прусс»
И дух свободы отстояли.
Да, мы подружимся с Москвой…
Но если устоять поможет ей
Не оборотень-царь,
А царь-герой.


ПОСЛЕСЛОВИЕ




КАК РОССИЯ СПАСЛА  ПРУССИЮ ОТ ПОЛЬШИ И ЕДВА НЕ ПОГИБЛА


1


Современные события на Украине все шире открывают  врата мировой истории, и впервые нам становится понятно многое, что до сего времени воспринималось как просто  научные тексты из учебников. Ну вот, к примеру, лидер украинской Радикальной партии Олег Ляшко потребовал от Германии «заплатить по историческим счетам украинцам и Украине». Об этом он написал на своей странице в Facebook, комментируя планы канцлера ФРГ Ангелы Меркель посетить Москву 10 мая, чтобы совместно с президентом России Владимиром Путиным почтить память погибших во Второй мировой войне.
По мнению Ляшко, в Берлине «очень слабо осознают свою огромную историческую вину именно перед Украиной как одной из наиболее пострадавших от нацистов европейских наций». «В массовом немецком сознании гитлеровская война на востоке Европы и до сих пор воспринимается как "война в России" несмотря на то, что зона боевых действий, оккупации и разрушений распространилась на всю без исключения территорию Украины и не более чем на 10 процентов территории России. А из совокупных человеческих потерь СССР в 27 миллионов погибших во времена Второй мировой войны почти 40 процентов, или свыше 10 миллионов жертв, были украинцы», — подчеркнул он.
Но осознает ли Ляшко и другие украинцы, что, может быть, это  они должны Германии  за те испытания и экономический ущерб, которые пережила Пруссия во времена,  когда  несколько веков боролась за свое освобождение, в том числе, от Польши, в состав которой (Речи Посполитой) входили земли нынешней Украины?
2
Все средневековье Пруссия боролась за независимость от Тевтонского Ордена, от Ливонии, Литвы и Польши – за прусский язык, за собственную языческую религию, за государственность. И в это время начинается история рода будущих русских царей Романовых, как известно, с дворянина Андрея Ивановича Кобылы, «вышедшего  из Прусс». О том, как они «выходили», существуют разные версии.
К примеру,  во время восстания пруссов против Тевтонского ордена в 1260 - 1274 годах одним из предводителей мятежников стал житель Самбии по имени Гланде. Куда он подевался после подавления восстания, точно неизвестно. А известно, что в раннем детстве крестоносцы взяли Гланду в заложники у отца - прусского князя. Рыцари часто поступали подобным образом, чтобы добиться покорности прусских вождей и чтобы германизировать местное население. Поэтому Гланде был крещён, получил христианское имя Рихард и прошёл курс военной подготовки у Тевтонского ордена. Знакомый с христианской религией и с основами европейской культуры, Гланде вполне мог бежать из Пруссии через Литву на Русь, принять там крещение по православному обряду, получить новое имя Иван и заступить на службу к московскому государю. Его военный опыт мог пригодиться.
Но есть ещё одно мнение, по которому Гландос Дивонович Камбила - потомок легендарного прусского короля Видевута.
В российской же истории наиболее принятое мнение заключается в том, что отцом Андрея  был всё же не Иван Кобыла, а Иван Дивинович Гланда-Камбила, появившийся на Руси в последней четверти XIII века. Приехал же Гланда-Камбила откуда-то из Литвы, а вернее "из Прусс", то есть из Пруссии через Литву. Чуждое слуху иностранное "Камбила" русичи переиначили на более понятное "Кобыла". Первое имя "Гланда" за ненадобностью отбросили. А оно-то и есть самое важное. Потому что дает нам понять, кто такой был предок Романовых и с какой настоящей целью он бежал на Русь.
Был ли он сыном прусского князя или даже потомком прусского короля, вполне возможно,  отрекаться от своих корней он  не собирался, а целью его было продолжение борьбы за свободу родной Пруссии, но с помощью русских князей.
И все-таки точное происхождение Андрея Кобылы неизвестно. При составлении Бархатной книги в XVII веке, когда многие московские бояре ссылались на западное происхождение своих родоначальников, была составлена родословная легенда, по которой Андрей Кобыла выехал «из Немец», из прусской земли. В XVII веке в родословной Колычёвых появилось развитие этой легенды, составленное герольдмейстером Степаном Андреевичем Колычёвым. По ней некий князь Гланда Камбила, сын князя Дивона, потомок прусского короля Видевута, утомлённый в борьбе против Тевтонского ордена, выехал вместе со своим сыном и множеством подданных к великому князю Александру Ярославичу Невскому. Там он крестился с именем Иван, а его сын получил прозвище Кобыла, что объяснялось опиской писца.
Александр Невский  умер в 1263 году.  Андрей Кобыла умер в 1347 году, на 80 лет позже. Значит, речь тут может идти о  его предке, но не об Иване, который мог приходиться ему дедом, а о неком Александре, чье отчество записано за ним в «Ростовском синодике». Значит, дед Андрея Кобылы – Иван, или Гланд Кабмила, выехал к великому князю Александру Невскому, а точнее, мог перейти  в его войско со своим отрядом в 1242 году во время войны с Ливонским орденом. Можно даже представить, как это произошло.
В 1225 году польский князь Конрад I Мазовецкий попросил помощи у тевтонских рыцарей в борьбе против пруссов, обещав им владение городами Кульм и Добрынь, а также сохранение за ними захваченных территорий. В 1232 году тевтонские рыцари прибыли в Польшу.
По мере продвижения на восток крестоносцы немедленно закрепляли свой успех строительством крепости или замка. В 1239 году был основан первый на территории будущей Восточной Пруссии замок — Бальга.
Вот тогда началось массовое переселение пруссов с южного и юго-восточного берегов Балтийского моря в Новгород и Псков, когда крестоносцы полностью захватили Поморье и Пруссию. Выходцы оттуда получали прозвище "из Немец", указывавшее на выселение из земель, захваченных "немцами", или "из Прус" по названию области, которое сохранилось даже после немецкого завоевания. Поток переселения шёл из южной Прибалтики в Новгород и Псков, и дальше в другие города.
А у Ливонского ордена лишь увеличивался аппетит на восточные – русские земли. Пришлось новгородцам, рассорившимся с князем Александром, в 1242 году вновь пригласить его для продолжения освободительной войны с Ливонским орденом. Момент похода был выбран удачно. Немцы, воцарившиеся в Пскове и его области, не успели там укрепиться. Выступление русских войск явилось для Ордена неожиданностью. В результате рыцари без боя были изгнаны из Пскова, а войско Александра вслед за этим вторглось в ливонские пределы.
Битва 1242 года обозначила крушение захватнических планов Ордена «на Востоке». Вплоть до 1253 года немцы не отваживались нападать на русские пределы,    да    и вторжения последующего времени носили в большинстве, так сказать, частный характер. Характерно, что Александр Ярославич в 1242 году не воспользовался благоприятным моментом приобрести для себя какую-либо выгоду. Зато немцы не замедлили «с поклоном» прислать послов в Новгород — «что осмы зашли Водь, Лугу, Пльсков, Лотыголу (Латгалия — часть Латвии) мечем, того ся всего отступаем».
Вот в такие времена пришли «из Прус» на Русь предки будущей династии  царей Романовых в России. И это сыграло в ее истории огромную роль.

3

Что же представляла собой Пруссия в средние века? В эпоху великого переселения народов Пруссию, заселенную прежде германскими племенами, заняли племена славянские и литовские; к западу от Вислы поморяне (Поморье – Померания), к востоку – пруссы давшие стране имя и впервые упоминаемые около конца X века. Первые попытки обращения пруссов в христианство равно как попытки королей соседней Польши, направленные к прочному покорению этого народа, были мало удачны.
Лишь к концу XIII века рыцарскому ордену тевтонов, при помощи соединившегося c ним в 1237 году ордена меченосцев, удалось покорить пруссов, причем завоеванная орденом земля еще раньше была утверждена за ним папою Григорием IX и императором Фридрихом II и должна была образовать лен Германской империи (в средневековой Германии земельное владение или иной источник дохода, пожалованные какому-либо лицу при условии выполнения военной или административной службы). Прилив колонистов из Германии мало-помалу онемечил Пруссию. Основанные там города (Мемель в 1253 году, Кенигсберг, слав. Кролевец, в 1256 году и др.) управлялись по любекскому и магдебургскому праву, крестьяне получили общинное управление по германскому образцу.
 Уже в XIV веке, бывшем эпохой наивысшего могущества и процветания ордена, в Пруссии начались раздоры между союзами горожан и дворян с одной и орденом с другой стороны, поведшие – вместе с неудачными попытками ордена покорить соседнюю Литву – к утрате орденом его самостоятельности. По второму Торнскому миру (1466 года) Пруссия была разделена на Восточную и Западную, причем последняя (к западу от Вислы) была отдана Польше, а восточная половина признала над собой ленное верховенство польского королевства.
Избранный в 1511 году магистром ордена маркграф Бранденбургский Альбрехт Гогенцоллерн перешел в протестантизм, уничтожил  для упрочения своей власти орден, обратил Пруссию в герцогство и Краковским договором 1525 года был утвержден Польшей в правах наследственного светского вассала Польского королевства. Несмотря на протест папы Климента VII и императора Карла V, герцог Альбрехт остался при своих владениях, ввел в Пруссии реформацию и упрочил господство немецкой культуры основанием Кенигсбергского университета (1544).  Он сложил с себя полномочия великого магистра и объявил о секуляризации прусских земель — основной территории, принадлежавшей Тевтонскому ордену. Подобный шаг стал возможен с согласия польского короля и при посредничестве Мартина Лютера, автора этого плана. Новообразованное герцогство Пруссия стало первым протестантским государством в Европе, но продолжало оставаться в вассальной зависимости от католической Польши.


4

Более трехсот  лет прошло с тех пор, как Камбила-Кобыла покинул Пруссию. Шел  1572 год. Потомки  Кобылы – Захарьины-Юрьины - были уже в родстве с Иваном Грозным благодаря первому  браку царя с Анастасией, дочерью Романа Юрьевича Кошкина-Захарьева-Юрьева. Сам он был окольничим при Василии III, из-за своей ранней смерти особо не отличившимся, но  дядя Анастасии состоял при малолетнем Иване IV в качестве опекуна. Благодаря этому браку  произошло возвышение рода Романовых, а после пресечения московской линии Рюриковичей в 1598 году близкое родство с последним царём Фёдором дало основания Романовым претендовать на престол. Избранный в 1613 году первый царь из дома Романовых Михаил Фёдорович —внучатый племянник Анастасии Романовны, внук её брата Никиты.
Но не случайно Иван Грозный женился на Анастасии, не случайно возвысил род Захарьиных-Юрьиных. Все дело было как раз в высоком происхождении их предка – Андрея Кобылы – Камбилы « из Прусс». У нашего Ивана Четвертого были свои серьезные виды на этот род в политическом деле, которое он затеял. А было это время присоединения  различных земель к Руси. После завоевания Казани и Астрахани Грозный задумал присоединить к Руси Литву и Польшу и подбирался к Пруссии, о чем с ужасом говорили в Европе. В это время территория Руси увеличилась в два раза и равнялась всей Европе.
В русской истории смутными временами принято считать начало 17 века. Но в Европе – свой отсчет, от времени кончины в Пруссии герцога Альбрехта Гогенцоллерна в 1568 году. С его смертью пресеклась жизнеспособная  мужская наследственная линия.
В Польше в 1572 году умер последний король из мужского колена Ягеллонов – Сигизмунд Второй. В стране начался длительный период бескоролевья.
Именно в это время Иван Грозный затеял  политическую дискуссию о происхождении  русских царей. Нашелся документ – некое «Сказание», по которому  Рюрик был братом некоего Пруса. То есть, русская династия Рюриковичей начиналась, как декларировал Грозный, от  Пруса, а, значит, Русь имела все права на его наследство – Пруссию.
Видимо, чтобы укрепить на русском троне именно Пруссов, Иван Грозный и женился на пруссачке Анастасии, а ее дети, наследники русского престола, были наполовину пруссаками и имели отношение к наследству своих предков – Ивана и Андрея Камбилы, потомков прусского короля.
В это время московская дипломатия пыталась повлиять  и на ход избирательной борьбы в Польше. В результате часть шляхты выступила за избрание на польский трон Ивана IV. Шляхта противилась всевластию магнатов и рассчитывала, что избрание царя поможет ей в ее соперничестве со знатью.
Литовская знать желала видеть на королевстве не самого Грозного, а его недееспособного сына Федора. Она надеялась, что царь пойдет на территориальные уступки и вернет Литве Полоцк и Смоленск, что приведет к длительному миру на литовской границе. Но самодержец отклонил предложения литовцев. «Королевство мне не новина, — заявил он послам. — Сын мой молод и государство ему справить не мочно». Поглощенный борьбой с внутренними трудностями, Иван IV опасался умножить их польскими делами.
При Сигизмунде II королевская власть находилась в самом жалком положении. Финансы пришли в расстройство, буйное «рыцарство» диктовало королю свои условия. Царь Иван был прекрасно осведомлен об этом.
После смерти Сигизмунда II московский государь столкнулся с неразрешимым противоречием. Он домогался присоединения владений польской короны, но не желал быть «выборным» королем, испытывая глубочайшее пренебрежение к выборной власти. Он вел дело крайне неудачно, терял время, пытался диктовать шляхетству свои условия.
Затем главными претендентами на польскую корону выступили австрийские Габсбурги и французские Валуа. Литовские дипломаты заботились о том, чтобы предотвратить военное вторжение с востока в период междуцарствия. Они держали русского царя в неведении относительно избирательного сейма, созванного на поле под Варшавой в апреле 1573 года. Русские послы не были приглашены в Варшаву. На сейме победу одержал принц Генрих Анжуйский, коронованный польской короной в 1574 году.
Разгневанный  Иван IV грозил Литве нашествием. Но военная партия в Польше, уже объединившейся с Литвой в  единое государство  Речь Посполиту, сама готовилась к возобновлению войны из-за Ливонии, которую Русь  успешно пока вела с 1558 года, завоевав Нарву и Дерпт и взяв Полоцк. Коронация Генриха Анжуйского на польский престол пришлась очень кстати:  Франция обязалась помочь Польше флотом и войсками в войне с Россией. И тогда  Иван Грозный решил  укрепить союз с Англией.
Русское государство нуждалось в союзниках и в течение многих лет хлопотало о заключении военного союза с Англией. Брак царя с английской принцессой должен был закрепить такой союз.
Но Грозный не одобрял английского абсолютизма, Королева Елизавета I в глазах царя не была «вотчинной» (прирожденной) королевой.
Этот брак не состоялся.

5


Генрих Анжуйский недолго побыл на польском троне. В июне 1574 года он тайно покинул Краков и бежал в Париж. Польше предстояли выборы нового короля. Сторонники Грозного из числа западно-русской шляхты прислали в Москву посланца Кшиштофа Граевского. Самим ярким сторонником кандидатуры Ивана IV был Кшиштоф Граевский, который написал открытое письмо о необходимости унии между Польшей и Московской Русью. Иван IV должен был сыграть роль нового Ягайлы для борьбы против турок и татар.
 Но Граевский встречает серьезное сопротивление со стороны сторонников Стефана Батория, как раз ставленника Турции, и попадает в тюрьму. Турецкая империя и Крымское татарское ханство  поддерживали кандидатуру венгра Стефана Батория, который был вассалом Стамбула. Татарский набег в сентябре-октябре 1575 на восточные польские земли (Подолию, Волынь и Червонную Русь) толкнул польскую шляхту к кандидатуре Батория. В итоге она выбрала королем венгра Стефана Батория, который был настроен на решительную войну против Московской Руси
Пруссия была не на шутку перепугана таким поворотом событий: с укреплением Польши, укреплялась ее власть над Пруссией. Рвущийся в регенты к больному и недееспособному наследнику прусского престола герцога Альбрехта Фридриха  его родственник Георг Фридрих Гогенцоллерн использовал это «смутное» время с пользой для себя. Он принялся обхаживать польского короля Стефана Батория - формального сюзерена Пруссии. Георг Фридрих стал доказывать Стефану Баторию, что он, Георг Фридрих, при «наличии отсутствия» у герцога Альбрехта Фридриха потомков мужского пола, вполне может претендовать на наследное управление Пруссией, ввиду близкородственности к герцогу. Для пущей убедительности аргументов, Георг Фридрих предложил Стефану Баторию 500 прекрасно обученных солдат и значительную сумму в размере 200.000  золотых монет. Эта помощь стала просто находкой для короля по причине его намерений идти походом на Русь.
Этот поход оказался более чем удачным. Батория в 1579 - 1582 принял участие в Ливонской войне 1558 -1583 годов и нанёс ряд чувствительных поражений русским, сведя на нет все завоевания Ивана Грозного в Ливонии. Но после безуспешной осады Пскова  вынужден был заключить перемирие с Россией (Ям-Запольский мир).  Умер во время подготовки войны с Россией в 1586 году, через два года после смерти Ивана Грозного.
А Пруссии была выгодна любая война, которая ослабляла бы и Польшу, и Россию. Именно ослабление этих стран могло помочь герцогству  добиться своей долгожданной независимости.
Поэтому  некоторые значительные события того времени не лишне было бы рассмотреть именно через призму интересов Пруссии.
Например, задать  себе вопрос:  а кто убил сына  Грозного, наследника престола – Ивана, сына пруссачки Анастасии Захарьиной-Юрьевой?  Нет, не родной отец, а тот, кому надо было ослабить русский трон. И это случилось.  Сын Ивана Четвертого погиб при невыясненных обстоятельствах. И никто никогда ни в России, ни в Европе не разрабатывал версию о европейских диверсантах, погубивших наследника русского престола, что явилось преддверием страшной бури на Руси через двадцать лет.
Получается, что по какому-то роковому совпадению к концу 16 века в сопредельных
государствах - в Пруссии, в Польше и на Руси - возникла проблема престолонаследия и, значит, внутренняя политическая нестабильность.
В это время в Пруссии, в Польше и на Руси началась эпоха регентства. В Пруссии власть взял регент Георг Фридрих Гогенцолерн, в Польше избрали на трон французского короля, но он сбежал, и на польском троне появился турецкий ставленник венгр Батория, на Руси рядом с Федором Иоанновичем, как известно, правил Борис Годунов.
Но  был ли этот наследственный политический  межгосударственный кризис случайным и естественным? Давайте взглянем подробнее на события вокруг наследников Прусского герцогства и русского престола.


6

Правящего герцога Альбрехта Фридриха объявили сумасшедшим, что не помешало ему родить пятерых вполне здоровых дочерей ( как в свое время  старшему брату Петра Первого Ивану Пятому). На Руси  Федора Иоанновича также ославили  слабоумным. Первыми клеветниками тут опять же выступали иностранные послы и журналисты.
По отзыву английского дипломата Джильса Флетчера:«Теперешний царь (по имени Феодор Иванович) относительно своей наружности: росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водяной; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется. Что касается до других свойств его, то он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен. Кроме того, что он молится дома, ходит он обыкновенно каждую неделю на богомолье в какой-нибудь из ближних монастырей».
Голландский купец и торговый агент в Москве Исаак Масса писал: «Очень добр, набожен и весьма кроток... Он был столь благочестив, что часто желал променять своё царство на монастырь, ежели бы только это было возможно».
Да, у него не было потомства, кроме умершей во младенчестве дочери. Что вовсе не означает его неспособность производить детей – его жена, сестра Годунова Ксения, могла делать аборты или  ей могли давать противозачаточное зелье враги династии Рюриков. Вообще  со времени правления Ивана Грозного и до конца Смутного времени у  самого царя и у всех, кто после него боролся за престол, всего погибло 19 детей, имеющих права  на царскую корону Руси. У Ивана Грозного  из восьми детей  умерли семеро, в живых остался только один – будущий царь Федор Иоаннович.  Погибли все дети у Федора, у Годунова, Шуйского. Как известно, чудом уцелел  один ребенок у Никиты Романова – будущий  царь новой династии - Михаил.
Мне кажется, что очевидным доказательством заказной клеветы иностранных послов и журналистов на Федора Иоанновича является его весьма успешное правление в течение 14 лет. При этом надо учесть, что он принял страну от отца, полностью истощенную Ливонской войной. Но история России  должна быть обязана именно ему весьма значительными политическими и военными успехами.
И первый  исторический международный успех – это учреждение в  1589 году патриаршества в России при падении Византии. От нее, гибнущей, подхватила знамя  мирового православия Русь и несет его по сей день.
Одержал Федор Иоаннович победу и в русско-шведской войне  1590-1595 годов, в которой участвовал сам лично. Россия вернула города Яма, Ивангород, Копорье, Корелы.
Однако все заслуги успешного правления на Руси после смерти Грозного полностью приписаны историками Борису Годунову. Но как не заметить очевидного несоответствия приписанных заслуг  последующему правлению самого Бориса, избранного царем после смерти Федора, которое закончилось такой страшной трагедией, что Русь вообще едва не прекратила свое существование как государство. Годунов не справился не с ужасающим трехлетним голодом, ни с казацкими и крестьянскими бунтами, ни с главным своим соперником – Григорием Отрепьевым.
Зато он не пожалел сил, чтобы разгромить двор пруссаков Романовых. Которые имели  претензии на русский престол  в качестве родни Ивана Грозного по его супруге Анастасии,  как потомки прусского короля, чей род восходил аж к римскому императору Августу, правившему Римской империей в первые годы нашей эры, то есть, от Рождества Христова. Так гласило «Сказание о князьях  владимирских», на которое опирался Иван Грозный в дипломатических спорах о правах Руси на  земли Литвы, Ливонии и Пруссии. Рюрик же, которого  призвали править на Русь, был потомком Пруса, как говорилось в «Сказании».
Так кому же был выгоден в качестве русского царя Борис Годунов?  Конечно, Европе. И не потому ли в мировой истории  Федор Иоаннович остался с  позорным клеймом недееспособного царя, а  Борис Годунов – как выдающийся менеджер Руси?




7


Но, как известно, первые годы правления Годунова были и в само деле успешными. Царствование Бориса ознаменовалось начавшимся сближением России с Западом. Не было прежде на Руси государя, который столь благоволил бы к иностранцам, как Годунов. Он стал приглашать иноземцев на службу. В 1604 году посылал окольничего М. И. Татищева в Грузию, чтобы просватать дочь за местного царевича.
А в «неблагодарной» Европе, между тем, за ним тащится сплетня об убийствах царя и его наследника,  малолетнего царевича Димитрия.
В  1584 году преставился Иван Грозный, оставив на троне последнего царствующего  Рюриковича – блаженного Федора Иоанновича. Кончина не только  сыновей Грозного, но и его самого остается загадкой и по сей день.
Существовали упорные слухи о насильственной смерти Грозного. Летописец XVII века сообщал, что «царю дали отраву ближние люди». По свидетельству дьяка Ивана Тимофеева Борис Годунов и Богдан Бельский «преждевременно прекратили жизнь царя».
Но больше всех говорили о насильственной смерти Ивана Четвертого иностранцы.  Коронный  гетман Жолкевский  обвинял Годунова: «Он лишил жизни царя Ивана, подкупив врача, который лечил Ивана, ибо дело было таково, что если бы он его не предупредил (не опередил), то и сам был бы казнен с многими другими знатными вельможами»
Голландец Исаак Масса писал, что Бельский положил яд в царское лекарство.
Горсей также писал о тайных замыслах Годуновых против царя и выдвинул версию удушения.
Именно на этих версиях и строили свои тексты уже русские историки. В. И. Корецкий: «По-видимому, царю дали сначала яд, а затем для верности, в суматохе, поднявшейся после того, как он внезапно упал, ещё и придушили».  Валишевский писал: «Богдан Бельский со своими советниками извёл царя Ивана Васильевича, а ныне хочет бояр побити и хочет подыскать под царем Федором Ивановичем царства Московского своему советнику (Годунову)».
Так что главным  историческим обвинителем Годунова является Жолкевский, которому в  скором времени  отводилась  большая роль по ослаблению и даже по истреблению Руси в конце Смутного времени. В 1610 году, когда уже не было на свете ни Годунова, ни Григория Отрепьева-Лжедмитрия Первого, решался вопрос – быть или не быть  Руси. Вот уж и впрямь – на воре шапка горит.
Тем не менее, король Сигизмунд Третий относился к нему подозрительно и враждебно; только война с Русским государством заставила его вновь обратиться к Жолкевскому. Сам Жолкевский был против этой войны, считая, что она не соответствует интересам Речи Посполитой, но принял в ней участие, после того как его миролюбивые доклады королю не имели успеха. Разбив в 1610 году при Клушине войска князя Дмитрия Шуйского, он подступил к Москве, где в это время был свергнут царь Василий ІV Шуйский, и, достигнув избрания на московский престол королевича Владислава, польское войско воршло  в Москву с помощью  московских бояр.
Но, получив известие, что Сигизмунд ІІІ хочет сам быть русским царём, Жолкевский понял, что у поляков весьма незначительные шансы в Москве, и уехал из русской столицы, сдав начальство над войском Гонсевскому. При отъезде он захватил с собой Василия Шуйского и его братьев.


8

Пока  главный претендент на русский престол Федор Романов пребывал в ссылке в монастыре, по коей причине уже не мог стать царем, ибо  монахов на трон не сажают, в Польше объявился  новый «наследник», самозванец  Димитрий -  Григорий Отрепьев, Лжедмитрий Первый. Если под этим именем выступил  действительно Отрепьев, то  он произошел из рода Нелидовых.
 Есть версия, что предок первой ветви Нелидовых и Отрепьевых — Владислав с Нилка Кащ-Неледзевский, герба Правдзиц, «муж знатен Короны Польския», который якобы прибыл в Москву с князем литовским Дмитрием Ольгердовичем на помощь великому князю Димитрию Донскому против Мамая в 1367 году и участвовал в Куликовской битве. Оставшись на службе у великого князя, он был пожалован селом Никольским с деревнями в Суходольском стане Боровского уезда. При перекрещении получил имя Владимира и стал называться Нелидовым.
Заметим: Камбила-Кобыла прибыл на Русь из Пруссии к Александру Невскому в решающее время борьбы страны за независимость от европейских захватчиков – шведов и ливонцев, перед Ледовым побоищем. Неледзевский-Нелидов (Отрепьев)  прибывает  на Русь из Польши  к Дмитрию Донскому в решающее время освободительной борьбы Руси от монгольского ига – перед Куликовской битвой.
А ведь Пруссия и Польша – непримиримые враги!  Но что удивительно: знатные представители двух враждующих государств  вдруг решают породниться! Случайность? Или продуманная политическая игра? В 1600 году станет ясно, что все-таки это была серьезная политическая игра, в результате которой правящая династия Рюриков сменилась на правящую династию Романовых - Отрепьевых. То есть, на русский трон в 17 веке взошел потомок пруссов и поляков Михаил Романов.
        У Неледзевского был единственный сын Юрий Владимирович. В четвёртом поколении от него было двое Нелидовых. Старший Давид Борисович от Иоанна III «по прилучаю», получил прозвание Отрепьев.  От него пошли Отрепьевы. Брат его Семён Борисович сохранил фамилию Нелидов и потомки его, служившие с XVII века  по Галичу, всегда писались Нелидовыми. Из потомства Давида Борисовича Отрепьева громкую известность получил Юрий Богданович Отрепьев (большинством историков признаваемый как Лжедмитрий Первый), принятый в монашество с именем Григория.
         В 1671 году Фёдор Иванович Большой Отрепьев вместе со всеми родичами своими в 1671 году получил разрешение заменить свою фамилию прежним старинным именованием Нелидов, однако многие из них продолжали писаться Отрепьевыми, и только в 1795 году три брата: Михаил, Евграф и Пётр Ивановичи Отрепьевы последними отбросили эту фамилию и стали зваться Нелидовыми. Они никогда не поднимались выше стольников и стряпчих. В конце XVIII века несколько Нелидовых выдвинулись на служебном поприще.
 Теперь главное  о Григории Отрепьеве. Русские историки тщательно скрывали, что он не только служил на дворе Федора Романова, но и был его родственником. Вот, оказывается, в чем секрет благодеяний Романовых, которыми они осыпали род Нелидовых.
        Как же было на самом деле? Часть Нелидовых поселилась в Галиче, а часть – в Угличе. Согласно «Тысячной книге» 1550 года  на царской службе состояли пять Отрепьевых. Из них в Боровске сыновья боярские «Третьяк, да Игнатий, да Иван Ивановы дети Отрепьева. Третьяков сын Замятня». В Переславле-Залесском служил стрелецкий сотник Смирной-Отрепьев. Его сын Богдан тоже дослужился до чина стрелецкого сотника. Но его погубил буйный нрав. Он напился в Немецкой слободе в Москве, где иноземцы свободно торговали вином, и в пьяной драке был зарезан каким-то литовцем. Так Григорий Отрепьев остался сиротой, воспитала его мать Варвара Отрепьева.
Царские историки старательно скрывали факт, что у Богдана Отрепьева была родная сестра Мария Ивановна, вышедшая замуж за дворянина Ивана Васильевича Шестова, отца Ксении ( Марфы) Шестовой-Романовой, жены  Федора Романова и матери первого Романова-царя, Михаила. Богатейшие Шестовы принадлежали к древнему боярскому роду Морозовых-Салтыковых. Понятно, почему один из Морозовых и один из Салтыковых были воспитателями детей царей Романовых. Прасковья Салтыкова была женой царя Ивана Пятого и матерью троих его дочерей, одна из которых стала российской императрицей (Анна Иоановна). Морозовы же триста лет боролись за власть в России, уйдя в Раскол.
           Но вернемся к Марии Ивановне Отрепьевой-Шестовой – родной тетке Григория Отрепьева.  Ее дочь - жена Федора Романова (Филарета) Марфа ( до пострижения Ксения) – двоюродная сестра Григорию Отрепьеву. А ее сын – Михаил, первый царь из рода Романовых,- его двоюродный племянник.
За дочерью Марии Ивановны Отрепьевой-Шестовой - Ксенией-Марфой - Федор Романов получил костромскую вотчину, богатейшее село Домнино. И вот сюда поступил на службу к двоюродному шурину Федору Романову Григорий Отрепьев. А затем переехал в Москву на подворье Романовых на Варварке.             Отсюда начались его скитания по монастырям, пока он не попал в Чудов монастырь кродственнику– Замятне.
Почему-то историки никогда еще не  осмыслили  документальный факт  освобождения Филарета Лжедмитрием Первым из Антониева монастыря «по родству». И не учитывали фактор близкого родства Отрепьевых и Романовых, даже не упоминали и не упоминают о нем, вот что удивительно!

9


Конечно, не в последнюю очередь  вся эта  страшная заваруха - Смута- между Польшей и   Россией  нужна была Пруссии, чтобы ослабленные  войной государства оставили ее в покое, и она, наконец, получила бы  веками желанную независимость. И то, что на русский трон  посадили сначала поляка Отрепьева, а потом  русским царем едва не стал сын польского короля Владислав, для Пруссии было все-таки лучше,  нежели на Руси воцарились бы пруссаки Романовы, которые стали бы претендовать на прусское наследство по примеру Ивана Грозного.
 Да только ошибка вышла в этих расчетах. Поскольку Отрепьев по родству был  частично  пруссаком Романовым, с которым, видимо, вместе и затевали они русскую Смуту. Сев на трон, Лжедмитрий Первый  сразу же стал проявлять имперские замашки, в том числе ориентировался на захват новых земель. Кончилось для него это, как известно, плохо – его зверски убили.
А на русский трон все-таки взошел  пруссак Романов –  единственный уцелевший сын Федора Романова – Филарета. Однако сегодня ученые в России  подходят более объективно к этим двум родам.  Сегодня опубликованы генеалогические древа происхождения  Романовых по мужской и по женской линиям. Так вот, если по мужской они происходят от  Андрея Кобылы (Камбилы), то по женской – от Ивана Отрепьева - потомка Владислава с Нилки Кащ- Неледзевского.
Вот что пишут историки о наследстве, которое осталось после Пруссии: «В отличие от большинства государств Старого Света, Пруссия на карте ищется по чисто политическим признакам. Языковой признак, так распространенный для определения других государств, здесь работает весьма плохо, как и вообще в странах германской культуры. Важное значение для Пруссии играло Балтийское море, находящееся на севере страны. Именно там появлялись первые поселения. На протяжении истории границы Пруссии неоднократно менялись – от (относительно) небольшого герцогства до главной части Второго Рейха Бисмарка. Огромное влияние оказывали на Пруссию соседние страны – Литва (литовцы пруссам братья по крови больше, чем немцы) и Польша. Вторая строила множество козней своему северо-западному соседу во время его независимости. Польша неоднократно подчиняла себе его территории. Найти основные земли этого погибшего государства, Пруссии, сейчас несложно. Они принадлежат Российской Федерации и являются Калининградской областью. Центр ее - это старый Кенигсберг, с 1946 г. известный как Калининград.
Небольшое Польское княжество с XI века пыталось расширить свои земли за счет пруссов-язычников. Однако те были крайне успешными защитниками. Возможно, территория Пруссии так и осталась бы свободной от игр феодальной Европы, если бы под предлогом христианизации (по приглашению польского князя и личного благословения Папы) на нее не вторгся бы легендарный Тевтонский орден. Литовский орден получил собственное государство, в котором был полностью уполномочен проводить христианизацию языческого населения, что обернулось для пруссов грабежами, пытками и насилием.
Благодаря активному наращиванию мощи непосредственно самими тевтонцами и поглощению ими других рыцарских орденов, расширялась и сама Пруссия на карте. В какой-то момент большая часть Прибалтики принадлежала государству Тевтонского Ордена. Внутри эта страна представляла собой жесткое католическое государство с, мягко говоря, огромным уклоном в церковную власть. Фактически Тевтонский Орден подчинялся (через магистра) Папе Римскому, поэтому государство было под полным контролем Ватикана.
До шестнадцатого века просуществовало государство Тевтонского Ордена. Оно вело множество войн - иногда удачных, расширяющих их государство, но чем ближе по временной шкале к современности, тем чаще тевтоны уступали на поле боя. Особенно тяжким стало их поражение в Тринадцатилетней войне против Польши. Это был финальный удар по Тевтонскому ордену – стремление сохранить власть и уйти от гнева Папы. Магистр Альбрехт Бранденбургский принял протестантство, благодаря которому Пруссия стала светским государством. Также он стал вассалом польского короля. Бывший магистр сделал множество полезных для государства вещей. Например, провел социальную реформу и открыл первый университет. Кроме того, благодаря ему Пруссия – это первое государство в истории с доминирующей на официальном уровне протестантской верой. Герцогство Пруссия просуществовало недолго – сын Альбрехта оказался больным и после смерти отца не смог принять трон, а затем неожиданно скончался.
 Следующим наследником герцогства был польский король. Получив в свое распоряжение новые земли, правитель думал, чем же станет Пруссия. Королевство казалось оптимальным вариантом, так как значительно повышало престиж монарха. Теперь он был дважды правителем. Как и любое королевство внутри королевства, Пруссия была весьма независимой. Она имела собственные законы, собственный суд. Даже армия ее функционировала отдельно от польской. Кроме того, территории государства быстро разрастались, так как король Пруссии понимал – только собрав вокруг себя мощную и сильную поддержку, они могли бы противостоять Польше и вернуться к своим немецким истокам. Однако настолько радикальные меры не потребовались. В момент становления Пруссии как германского государства Польша вела войну со Швецией, и ей была необходима помощь союзников. Бранденбургский князь Фридрих Вильгельм I согласился протянуть соседям руку помощи при условии, что получит Пруссию – землю, которую он, как самый крупный немецкий князь, считал исконно германской, а значит, своей. Благодаря этой сделке образовалось княжество Бранденбург-Пруссия, которому суждено было играть в дальнейшем огромную роль в политической жизни Европы.
Благодаря своим усилиям и наследству отца сын бранденбургского князя, завоевывающий все больше и больше земель, а вместе с ними и влияние, был коронован. Фридрих I взошел на престол в 1701 году, продемонстрировав всему миру, что Пруссия – это отныне независимое королевство. Максимальный исторический рассвет Пруссии пришелся на правление Фридриха. Он до сих пор считается одним из самых великий королей Европы, поскольку провел множество реформ – укрепил экономику Пруссии, благодаря чему казна получила возможность финансировать армию астрономическими суммами. Он же провел глубокие изменения в образовании, государственном аппарате и военном деле. Благодаря огромному количеству войн, вмешиваться в которые королю Пруссии почему-то было необходимо, его государство обрастало все новыми и новыми землями, создавая пруссам репутацию одной из ведущих наций Старого Света. Лишь один раз Пруссия проиграла – Российская Империя забрала себе часть Прибалтики после поражения в битвах против нее во времена Семилетней войны. Однако даже это поражение не было серьезным – по мирному договору между Фридрихом II и Петром III эти земли вернулись к пруссам совсем скоро.
 К сожалению, после мощного расцвета последовало быстрое увядание. Новый король, Фридрих II, не мог удержать власть над таким огромным государством. Его правление значительно ослабило Пруссию, однако его сын ознаменовал окончательную потерю Пруссией ведущей роли в Европе. Но и винить его в этом сильно нельзя. Короли Пруссии не смогли бы противостоять лавине армии Наполеона. Она сметала на своем пути каждое государство. После Наполеоновской эпохи Пруссия была восстановлена в значительно меньших территориях, и, казалось, ей суждено было доживать свой век до полной потери государственности, если бы не Германская империя. Великий Отто фон Бисмарк был пруссом. С его появлением на политической сцене можно прекратить называть имена прусских королей – теперь они не играли роли в сравнении с «железным канцлером». Бисмарк был министром-президентом Пруссии и страстным поклонником идеи единого Германского государства. На тот момент это представлялось невозможным – немецкая территория умещала десяток враждующих мелких государств да одну ослабленную Австрию. Однако Бисмарк не был бы великим правителем, если бы не имел четкого и непоколебимого плана. Шаг за шагом он наращивал могущество Пруссии, воюя с Данией и отбирая ее территории. Бисмарку нужен был лишь повод для атаки на Австрию, и он подвернулся – военный конфликт в Италии привел к семинедельной войне между Австрией и Пруссией, которая закончилась объединением 21 германского государства и созданием Германской Империи. Король Пруссии Вильгельм I стал кайзером, а Бисмарк – его канцлером. Германская империя стала одним из главных государств мира. Не последнюю роль в ее составе занимала Пруссия. Королевство кануло в небытие, но именно пруссы задавали культурный и политический тон империи.
К сожалению, Вильгельм II ( потомок Григория Отрепьева, имевший даже  одинаковый физический недостаток, как у него – укороченную  руку Т.Щ.) был не настолько дальновидным политиком. Он отстранил Бисмарка от должности, а затем стал проводить полную консерватизма внутреннюю политику и наполненную резкими заявлениями агрессивную внешнюю. Поссорившись с российской и британской короной, он привел Германию к изоляции. Эти события послужили основными предпосылками для начала Первой мировой войны, после которой Второй Рейх пал навсегда. Ноябрьское восстание разорвало Германию, сделав Пруссию одним из мелких независимых государств, которые вынуждены были отдавать долги своего большого родителя. Но как всегда бывает в истории Германии, когда летописцы были готовы поставить точку в истории единого государства, на горизонте появляется новая личность - Гитлер, которой суждено собрать вокруг себя всех немцев. Третий Рейх В составе Третьего Рейха Пруссия была одной из центральных областей. Несмотря на то что Гитлер не делал разделения Германии, для этого региона было сделано исключение.
В объединенном нацистами государстве Пруссия получила автономию, однако имела ее лишь на бумаге. По факту главой автономии был либо Гитлер, либо кто-то из глав Рейхстага – в зависимости от конкретной даты. Именно в Третьем Рейхе у Пруссии окончательно размылись границы самостоятельного государства. Теперь она была частью Германии, даже ее бывшая столица – Берлин - уже давно перестала ассоциироваться с ней. После поражения Германии во Второй мировой войне часть территории Пруссии, в том числе и старый Кенигсберг, отошла СССР. Остальные территории остались у ГДР и ФРГ. Пруссия в конце Второй мировой войны Пруссия 1945 года уже не представляла собой ровным счетом ничего. Как отдельное государство она не существовала даже в теории, считаясь проигравшей Германией. Так закатилось солнце для одной из самых влиятельных держав Европы. Или же впереди нас ждет новый неожиданный поворот? Ведь до появления Бисмарка Пруссии пророчили то же самое. Итог Пруссия – это одна из самых неоднозначных страниц немецкой истории. Государство, заложившее фундамент для существования современной федеративной Германии, по сути, было самостоятельным невероятно малое количество времени. Однако каждый раз, когда Пруссия на карте появлялась вновь, даже в самых-самых малых своих границах, она неизменно доказывала: именно она является истинной силой Германии, ее сердцем и мозгом. Каким-то образом история вновь получила иронический оттенок – пруссы, жители Прибалтики, которых мы должны относить к литовцам и эстонцам, являются немцами даже больше самих немцев. В этом и есть загадочность прусской истории…»
(Источник:
О судьбе династии Романовых тут  особо и говорить не стоит – теперь каждому известно, что их прусские корни победили и, начиная с Петра III, ее называют Гольштейн-Готторпской.

Но в начале 20 века начинается новая история, когда на трон обновленной Российской империи – СССР – поочередно садятся  лидеры, имеющие немецкие корни – Ленин и затем Сталин. Чем это кончилось для Германии, хорошо известно. В 1918 – м -социалистической революцией, принесшей огромную пользу СССР, а в 1945-м – превращение восточной Германии в сателлита СССР.