Прощальная встреча. Повесть. Часть 1

                ПРОЩАЛЬНАЯ ВСТРЕЧА   –   Часть 1          
                Прикосновение к минувшему
                Повесть


                Глава 1   
      Меня разбудил настырно зудящий зуммер телефона. «Кому не спится в такое позднее время?» – с легким раздражением подумал я и снял трубку.
      - Ты не поверишь, но я решил тебя осчастливить. По крупному. А ты что, уже в крепких объятиях Морфея? – без приветствия и какого-нибудь предисловия бодро осведомился у меня бархатный голос друга.
      - Послушай Глеб, ты уже осчастливил меня своим звонком. Ха-ха! Спасибо! А теперь сделай милость, посмотри на свой брегет, сколько он показывает?
      - Есть гениальная идея! Автор я. Дарю ее тебе, бесплатно. Благодарить не надо. – Великодушно, не обращая внимания на мой кислый, полусонный тон, оживленно зачастил он.
      - Какая еще идея? – я давно уже привык к неугомонности моего друга и воспринимал его неожиданные придумки как должное, а часто с радостью, потому что его идеи, воплощенные в жизнь никогда не приносили разочарования.
      Глеб Михайлович, несмотря на свой почтенный возраст, умеет жить моложаво-полно, насыщенно и всегда какой-то просветленный, весенний. Здоровый оптимизм, пожалуй, самая отличительная черта его характера. Мы почти ровесники и дружим уже давно. Я ценю этой дружбой и люблю с ним общаться. Своим жизнелюбием и юмором меня он заряжает надолго. С ним невозможно грустить. Он попросту не умеет этого делать. Даже трудные житейские ситуации, иногда даже драматические, он всегда умеет перевести в плоскость юмора. И это вовсе не легкомыслие, а умение, я бы сказал, талант, адаптироваться к нелегким и сложным обстоятельствам, которых на его веку было немало. Я, к сожалению, так не умею.
      Как-то уже давно, на мой вопрос, отчего он так поступает, вполне серьезно ответил: «В моей жизни были события, которые по силе воздействия на психику, могли бы просто убить. Но я всегда пытаюсь подняться над случившимся. Вот, к примеру, есть факт – какое-то скверное происшествие, от которого невозможно уклониться и ты сильно переживаешь. Как его воспринять? А именно это зависит только от тебя. Не само происшествие, а как ты относишься к нему, будет для тебя стимулом к действию или страданием. Ты не в состоянии его предотвратить, но ты можешь на него взглянуть по-своему. Если как на трагедию, недолго и концы отдать, хоть в петлю лезь; ежели с юмором – подавишь боль и всего-навсего усмехнешься. Юмор – это супротивник отчаяния. Мне сначала нелегко было, но я все-таки сформировал в себе эту необычную привычку по совету мудрого царя Соломона, который написал в своих притчах: «Тоска на сердце человека подавляет его, а доброе слово развеселит его» Юмор помогает пережить тяжесть случившегося. Клин клином вышибают. У меня – это своеобразный рефлекс самосохранения и потому весьма дорожу им. Я не мазохист, который ловит кайф от сострадания к самому себе. Потому и жизнелюбец, несмотря ни на что. Многие, которые не в ладах с юмором (мне жаль их, это чувство у бедняг просто атрофировано), осуждают меня, дескать – «смехотворство» и «легкомыслие», но я не обижаюсь. Пускай себе… Они обойденные. Их жалеть надо».
      Сейчас, в его позднем звонке, тоже можно было ожидать чего-то неординарного, необычного. Так и оказалось:
      - Я горю желанием выудить тебя, дорогой мой Петруня, из твоей тепленькой, належанной постельки сегодня ночью, часа в три и свозить на рыбалку. – В трубке слышно было, как Михалыч весело усмехается, полностью игнорируя мое недовольство.
      - И для этого ты меня разбудил? Я давно знал, что ты большой оптимист, но не до такой же степени. Какая еще рыбалка ночью? У тебя что, уже пенсия вся вышла?
      - Остроумный вопрос, но… непонятный. Причем здесь пенсия?
      - Притом, что за червонец ты на рынке любую нототению отыщешь, там тебе ее взвесят, почистят и даже завернут. – Назидательно-сонным голосом поучал я его.
      - Сарказм, – настоятельно продолжал Глеб, – который ты безуспешно пытаешься выдать за утонченный юмор, мной оценен по достоинству. Теперь выслушай критику. Ты несчастный и ущербный дядя, потому как начисто лишен поэзии и лирики. И, пожалуйста, чем бурчать, как дряхлый старикан, лучше с любовью и душевно поблагодари меня за то, что жажду задарма восполнить убожество твоих ощущений и осчастливить тебя. Как давно ты любовался, – он понизил голос, имитируя соблазнительность и загадочность, – едва заалевшим рассветом в тиши еще не проснувшегося леса на берегу пробуждающейся от забвения речной заводи?
      Аргумент был, что называется, неотразимый. 
      В три часа, как и было обещано, у ворот нашего дома громозвучно мотоциклетно тараторил горбатый «Запорожец», безжалостно пытаясь разбудить сладко спящих соседей.
      Дорога предстояла неблизкая. Ночь, темная владычица наша, удерживала нечаянных пилигримов в своих объятиях. Рассвет поджидал нас где-то там, на берегу вожделенной прелестницы-речушки, куда мы надеялись добраться до его пробуждения. «Горбунок» привычно урчал, размеренно-жадно поглощая ночные, длинные километры услужливо стелющейся мышино-серой дороги. Фары желто просвечивали путь, изредка выхватывая из черно-синей теми редкие кусты у обочины дороги, верстовые столбы. Небо хмурилось: ни звезд, ни ночного светила не было видно. Я опасался за своего друга, чтобы дрема не сморила его за рулем, все-таки нас сопровождала ночь, но на его лице не было и тени сонливости. Он улыбался. Чтобы нарушить монотонность пути и разговорить друга, я спросил его:
      - Ты чему улыбаешься? Знаешь, как в народе говорят о таких улыбчивых? «Смех без причины - признак…». Продолжать?
      - Нет надобности. Я, конечно, знаю продолжение, но это не обо мне. Не тот случай.
      - Может быть, ты и со мной поделишься? Я тоже хочу улыбаться, как ты, но если есть, конечно, повод.
      - Конечно, он есть. Это может тебе показаться странным, не вздумай идти на поводу у своего ошибочного предположения, но у меня всего лишь приподнятое настроение, мой внук в таких случаях заявляет мне фамильярно и без церемоний, что я просто-напросто балдею. Есть такое простонародное речение, его еще иногда величают «Радостью», слыхивал? – Глеб Михалыч явно подшучивал надо мной. – Не поверю, что ты никогда не встречался с подобным соображением? Ты имеешь представление, что это такое и с чем его едят?
      - Это что, тест на сообразительность? Я думаю, радость – это когда тебе хорошо.
      - Угу. – Он усиленно закивал головой. – Основное, мирно стоять в стойле, как говяда, отрыгивать употребленное накануне и с наслаждением пережевывать смачную жвачку, периодически неспешно закрывая от блаженства влажные и слегка затуманенные, выпученные от кайфа глаза, вечером или ночью, в теплом хлеву с яслями набитыми ароматным сеном. Эх! Хор-р-рошо-то как! – Михалыч покачал головой из стороны в сторону, изображая удовольствие.
      - Не юродствуй! Я просто обобщаю. – Возмутился я.
      - А почему бы тебе Петр, не добавить главное – духовную составляющую? Ведь только она отличает двуногого от четвероногого.
      - Ну, так добавь эту составляющую и выложи, наконец, свою точку зрения, все равно она будет отличаться от моей. – Не сдавался я.
      - Зря ты так. – Мирно и уже серьезно сказал Глеб. – Мы думаем почти одинаково, может быть самую малость по-разному – индивидуально. Какие-то нюансы. Давай-ка, пошевели какой-нибудь своей сиротливой извилиной и сказывай, что на эту тему покоится в твоей загадочной русской душе.
      Я беспокоился, чтобы в эту ночную пору, друг не уснул за рулем, и не случилось аварии, как порой бывает, потому и заговорил с ним, а оказалось, о нем не только излишне тревожиться, но сам он тоже полон энергии, потому и так разговорчив.
      - Ну…, если в двух словах. В Евангелии написано: «Всегда радуйтесь», «Радуйтесь и веселитесь», «Радость ваша да будет совершенна». Там многократно говорится об этом. Но это тема обширнейшая и можно о ней говорить бесконечно. – Сказал я. 
      - Ну вот, а ты говоришь, что мы смотрим на сие по-разному. Я бы только добавил от себя чисто субъективное соображение. Мое личное. Радость – не как естественное, какое-нибудь частное одномоментное явление, по какому-то определенному случаю, а, вообще, в расширенном понятии и в частности то, о чем говорится в Священном Писании. В моем понимании – как бы это тебе позаковыристее молвить, чтоб ты не расслаблялся, – усмехнулся он, – это совокупность многих и очень многих факторов, которые объединяются в один какой-то побудительный, эмоциональный мотив, отдающийся в моей душе и влияющий лично на меня завсегда. Это многое: и то, что сейчас мы с тобой едем обретать положительный эмоциональный заряд от соприкосновения с природой-матушкой; и то, что написано – «Дух Божий говорит духу нашему, что мы дети Божии»; и то, что у меня есть такой дивный друг как ты, которого люблю; и то, что у меня чудесная семья, дети, внуки; и то, что мы здоровы, а могло быть по-иному; и огромная уймища, сотни каких-то положительных пустячков, которые я переживаю ежедневно, постоянно, и кои – вот эти все составляющие – слившись, спаявшись воедино, в некий монолитный, дюжий и незатухающий импульс, согревает и постоянно живит меня своей неизбывной энергией изнутри, в сердце. Поэтому я безнадежный оптимист; потому всегда радуюсь – как написано. Радость неизменно живит и поддерживает внутри меня какой-то особливый неугасающий пожизненный  вечный огонек. Он согревает душу и утешает в злополучьях. И юмор, как одна из коренных составляющих радости, занимает много места во мне. Он порождает улыбку, а оная является одним из элементов отрады. Вот попробуй…. Ты вовсе не сможешь радоваться без улыбки. Апостол Павел к Римлянам прямо говорил: «Бог же надежды да исполнит вас всякой радости…», мне по сердцу слово «всякой». А в другом месте, ты правильно вспомнил, написано: «Всегда радуйтесь…», а дальше еще написано, «…и веселитесь». А Павел, вообще, повторяет то, что написано во Второзаконии: «Возвеселитесь язычники с народом Его». Почитай послание к Римлянам 15 главу. Я когдатошний язычник. И веселюсь с народом. Не просто глупое смехотворство, а подспорье радости. Уловил? Я, всего-навсего, исполняю то, что надлежит.
      - Ты не просто веселый мужик, а вывел целую теорию, на которой покоится твой бесконечный оптимизм. – Не удержался я.
      - А как же! Да, так вот – многократно я переживал в жизни своей крепкую и подсобляющую десницу Божью. Я видел воочию дела рук Его, и потому никогда не бываю одинок. Он внутри меня – евангелист Лука приводит для меня утешные слова Христа: «Царство Божие внутрь вас есть». А разве такое Царство может быть без Царя? Все это, и многое другое, объединяется в то, что я назвал бы одним, но таким емким словом – «Радость».
      - Ты специально для меня приготовил эту лекцию? – спросил, ухмыляясь, я.
      Он не обратил внимания на мой выпад, вполне резонно сочтя его неразумным.
      - Ты знаешь…, - Михалыч немного помолчал, как мне показалось, стараясь точнее сформулировать в своем сознании мысль, которую хочет донести до меня, - я думаю этот импульс, этот огонь грел и позволял радоваться нашим предшественникам в местах труднодоступным для радости – в узилищах, в психушках, куда их, страстотерпцев, заключали в советские времена. Потому они – большинство из них – не страшились того, что их ожидало. А они знали, что им предстоит.
      - Ты прав. – Согласился я, стараясь замять свой не совсем тактичный выпад. – Много несправедливых и неоправданных страданий досталось на долю наших предшественников. Хотя…, возможно я ошибаюсь, но мне кажется, многого можно было бы избежать. Неужели все было так уж безвыходно и не было никаких отдушин, просветов? – Неосторожно заметил я.


                Продолжение следует