Аномалия или консенсус?

Национальный консенсус или общественная аномалия? Об особенностях массового сознания в «посткрымской» России
Аннотация. В статье анализируется динамика массового сознания в России, сформировавшаяся в 2014 г. на волне событий на Украине и в Крыму. Консолидация общественного большинства и его радикализация, с одной стороны, формируют национальный консенсус и обеспечивают высокий уровень общественного оптимизма в условиях ухудшения социально-экономической ситуации; с другой стороны, имеют ряд неоднозначных последствий и тенденций, вызывая к жизни архетипические пласты массового сознания, во многом противоречащие реальной системе ценностей и установок, не предполагающих мобилизации и потребительских ограничений. Это противоречие обязательно повлияет на политический процесс, если не в ближайшей, то в более длительной перспективе, что делает общественно-политическую ситуацию в стране существенно менее устойчивой, чем в первое десятилетие нынешнего века.
Abstract. The article analyzes the dynamics of the mass consciousness in Russia, formed in 2014 in the wake of the events in Ukraine and Crimea. The consolidation of the public and most of its radicalization, on the one hand, form the national consensus and ensure a high level of public optimism in the face of deteriorating socio-economic situation; On the other hand, have some mixed effects and trends, bringing to life the archetypal layers of the mass consciousness, is largely contrary to a real system of values and attitudes which do not involve the mobilization and consumer constraints. This contradiction will surely affect the political process, if not in the short, then in the longer term, making socio-political situation in the country is much less stable than in the first decade of this century.
Ключевые слова: аномалия; консенсус; консолидация; мобилизация, крымский синдром, ценностный раскол, архетипическое сознание, проблемное поле
Общественно-политическая ситуация в России в последние полтора года продолжает находиться под сильным влиянием внешнеполитического фактора, в первую очередь, связанных с событиями в Крыму и на Украине. Эти события, в равной степени как и вызванные ими внутрироссийские процессы, с одной стороны, логично вытекали из тех тенденций и процессов, которые сформировались в стране после 2011 г. (поляризация и радикализация общественного мнения), но с другой стороны – «сломали» другие тенденции и тренды, наметившиеся в то же время (постепенный рост протестных настроений, расширение протестной базы). Как результат, взаимоотношения общества и власти в России стали переживать явно необычное, аномальное состояние, которого не наблюдалось, пожалуй, с первого послевоенного десятилетия. Его можно охарактеризовать как мобилизация общества вокруг власти, когда различные и часто справедливые претензии, связанные с внутренними проблемами, отходят на второй план, а на первый выходит внешняя угроза, неважно реальная или мнимая. Эти взаимоотношения иногда называют «Крымской аномалией». Слово «аномалия», возможно, кажется негативно окрашенным, и это мнение значительной части экспертов. Но есть и те, кто видит в «новом состоянии общества», напротив, долгожданную новую национальную идею, создающую национальную консолидацию. «Очень часто говорят о поиске национальной идеологии, «духовных скреп», которые бы образовывали некий общий фундамент, скрепляющий нацию. Кажется, что на такая скрепа, настоящая скрепа, скрепа, оплаченная кровью, у нас появилась. Это идея…, что Россия является государством русских, которое должно защищать русских, где бы они не находились, а мы, русские люди в РФ, несем ответственность за русских в других государствах, и должны приходить к ним на помощь в случае беды ». Тоже достаточно распространенная позиция, активно поддерживаемая общественным мнением.
Мобилизация изменила, пока неизвестно надолго или нет, ранее наблюдавшийся долгосрочный тренд, связанный с постепенным снижением уровня поддержки власти в результате моральной усталости общества и элит и нарастанием нерешаемых внутренних проблем страны. Многие эксперты предсказывают постепенное переключение внимания россиян на внутриполитические проблемы. «Внутриполитическая повестка усложнится, — прогнозировал в начале нынешнего года Ростислав Туровский. — Если в минувшем году в ней доминировали патриотические темы, то в новом (что проявляется уже сейчас) на первый план выйдут социально-экономические, потому что проблемы обесценивания зарплат и роста цен на товары первой необходимости из-за падения курса рубля, так или иначе, коснутся всех ». Но это переключение если и происходит, то медленнее, чем это казалось в то время. Осенью в стране началась первая волна давно ожидаемого экономического кризиса, однако и этот кризис в большей степени оказался воспринят общественным мнением как результат внешних обстоятельств – введенными против России санкциями (и встречными санкциями России), и ценой на нефть. Патриотизм – на словах и на деле – в минувшие полтора года стал почти главной национальной идеей. Именно во многом благодаря патриотическому подъему россияне продолжают демонстрировать относительно высокий уровень оптимизма и удовлетворенности своей жизнью. Относительно, потому что все же произошло снижение за это время доли тех, кто оценивает ситуацию а стране как нормальную; спокойную (с 33% до 22%), и, соответственно, рост числа тех, кто ее видит как напряженную, кризисную (с 53% до 64%), однако число «катастрофистов», оценивающих ее как катастрофическую, выросло совсем незначительно (с 6% до 8%) . И пока никак не сбываются многочисленные осенние прогнозы о том, что к середине 2015 г. страна подойдет в состоянии полной экономической разрухи и социальной депрессии. Все эти угрозы еще не списаны: ситуация остается острой и неспокойной, однако уровень общественного оптимизма вернулся примерно к началу 2000-х годов, далеко не упав до показателей концу 90-х, но и сильно отступив от самого оптимистичного 2012 года. Большими оптимистами в оценке ситуации в стране проявляет себя молодежь(до 28% считают ситуацию нормальной), а также наиболее материально обеспеченные слои общества. Интересно, что та немногочисленная группа россиян, которая негативно относится к В. Путину, одновременно и резко негативно оценивает текущую ситуацию в стране – 33% как катастрофическую и 50% как напряженную, кризисную. Во многом, это следствие использования разных источников информации – если основные телеканалы излучают оптимизм, то альтернативные источники, в первую очередь, сетевые, напротив, акцентируют неразрешимые
Динамика оценки ситуации в стране (Мониторинг ИС РАН)
1997 1998 1999 2000 2003 2006 2010 2012 2013 2014
1 волна 2015
2 волна
1 – Ситуация нормальная, спокойная 13 2 5 16 22 33 16 35 31 33 22
2 – Ситуация напряженная, кризисная 43 45 61 60 55 48 73 43 43 53 64
3 – Ситуация катастрофическая 38 51 29 18 13 11 11 6 10 6 6
Затрудняюсь ответить 2 5 9 10 7 16 17 8 8

трудности, стоящие перед российской экономикой и обществом в целом.
Согласно данным ВЦИОМ  примерно того же периода, оптимизм россиян в апреле превысил исторический максимум. «Позитив в отношении положения дел в стране продолжает расти с начала года: индекс социальных настроений  в марте с.г. вышел на отметку 70 п., установив новый максимум за всю историю измерений. Индекс социальных ожиданий с января по март с.г. вырос на 20 пунктов. Положительная динамика связана с увеличением в два раза доли тех, кто уверен – тяжелые времена уже позади (с 11% в январе до 22% в марте с.г.)». Как пишет М. Дмитриев, ссылаясь на данные Левада-Центр и ФОМ, «склонность к протестам по экономическим причинам сейчас несильно отличается от того, что было в 2009—2010 годах. Обследование ФОМа, проведенное в октябре прошлого года, показывает, что готовность к протестам по причинам падения доходов, пенсий, роста цен и тарифов ЖКХ находится в диапазоне 18—20%. Это единственные причины протестности, которые находятся, по определению самого фонда «Общественного мнение», в красной зоне. Все другие мотивы ниже. И, по сути дела, пока развитие событий следует в канве кризиса 2008—2010 годов » А это означает, по его мнению, что «патриотическая анестезия» будет продолжаться относительно недолго, если, конечно, масштабы кризиса будут разрастаться.
Перемены в стране явно происходят – так по данным Мониторинга ИС РАН всего 7% опрошенных считают, что никаких перемен не произошло. А вот направление перемен россиянам не вполне очевидно, 34% видят перемены к лучшему (5% - значительные перемены к лучшему), а 68% - к худшему (в том числе 19% - значительные перемены к худшему). Осенью минувшего года соотношение этих показателей было примерно равным: 45% против 43%. Вектор «вниз» - понятен – трудно поспорить и с рекордным ростом цен, и с ограничениями в товарном ассортименте, и с потерей веса рубля, однако та треть населения, которая видит движение «вверх», вероятно, интерпретирует те же данные по своему: экономические санкции привели и к росту производства отечественных товаров, а, главное, Россия несмотря ни на что, держится, а это тоже хорошая новость. Общество пока видит ухудшение реальной социальной ситуации, но не может оценить, насколько это всерьез и надолго, и каковы перспективы возвращения к привычным стандартам жизни. Не берутся предсказать этого и многочисленные эксперты, хотя, как правило, их оценки носят  более пессимистический характер. Но сегодня еще – жить можно, катастрофы пока не предвидится. Можно утверждать, что общество, расколотое по отношению к событиям на Украине, оказалось расколотым и в отношении осознания ситуации в стране и текущих проблем. «пропутинское» и «прокрымское» большинство склонно не драматизировать ситуацию, глядеть на нее с оптимистическими ожиданиями, а оппозиционно настроенное меньшинство, напротив, сгущать краски, фиксировать перемены в худшую сторону, ждать дальнейшего ухудшения ситуации и роста напряжения в обществе.
Пока кризис для большей части россиян проявляется лишь в росте цен (70%). 20% опрошенных жалуются на экономические трудности, связанные с работой предприятия, вынужденного частично свертывать свою экономическую деятельность. 13% опрошенных пожаловались на обесценение сбережений из-за инфляции, но банковский сектор сам по себе в этом не виноват . Это известные вещи. Важно то, что практически отсутствуют жалобы на работу банковского сектора (менее 2%), на реальную безработицу – только 3% оказались в неоплаченном отпуске или перед угрозой увольнения, чуть более 3% потеряли работу, менее 5% сталкиваются с практикой задержки зарплат. В целом государство продолжает исправно выполнять свои социальные обязательства.
Россияне в своем большинстве смотрят на кризис через призму санкций. О причинах этих санкций и перспективах их снятия, россияне знают мало, многие из них не видят прямой связи между санкциями и политикой России в Крыму и на Украине («это только предлог, все равно бы их ввели, не за то, так за другое»), и видят в санкциях просто враждебность Запада, вызванную завистью и аналогичными нехорошими чувствами. Во многом поэтому нет ясного понимания, как эти санкции скажутся на российской экономике. Продолжает быть широко распространенным известное мнение о том, что «мы все можем сделать сами», имея ввиду в первую очередь продукты питания. О значении санкция для крупного бизнеса, банковского сектора, сферы высоких технологий, население осведомлено крайне слабо. Неудивительно, что общественное мнение оказалось расколото на примерно равные части: 41% считают что от санкций пользы больше чем вреда, а 45% видят серьезные негативные последствия санкций. Но и те, и другие считают, что их можно и нужно вытерпеть, не поддаваясь на шантаж, и лишь 14% россиян думают, что необходимо предпринять все возможные меры для снятия, включая какой-то политический компромисс с Западом. Типичная психология «осажденной крепости» - «Умрем, но не сдадимся», Кстати о том, что санкции носят двусторонний характер, и фрукты и сыр из Европы пропали уже в силу встречных российских санкций, россияне не знают, или не придают этому значения. Отношение к санкциям во многом связано не столько с экономическими проблемами, которые испытывают опрошенные, но в большей степени с политическими и мировоззренческими. Ущерб от санкций считают неприемлемыми, как правило, те же россияне, точнее их меньшинство, которое негативно оценивает присоединение Крыма и отрицательно относится к деятельности В. Путина. Если консервативное большинство в целом скорее позитивно восприняло режим санкций, в том числе и встречный запрет РФ на ввоз западного продовольствия (около 25% видят в этом только позитивные последствия и еще 25-30% - как позитивные, так и негативные), то отношение к российским санкциям либералов носит негативный характер. Довольно легкое, спокойное отношение россиян к экономическим санкциям заслуживает отдельного анализа. С одной стороны, это проявление инфантилизма («пусть об этом думает власть»), с другой – некоторая переоценка роли и экономической мощи России. Согласно результатам более раннего опроса того же Левада-центра , менее 10% опрошенных в начале марта 2014 г. были очень обеспокоены возможной международной изоляцией России, столько же – политическими и экономическими санкциями против нашей страны, всего 4% - прекращением поставок в Россию товаров и продуктов с Запада, 6% - возникновением препятствий к поездкам на Запад.
На фоне развивающегося кризиса и введенных санкций стала меняться «проблемная поляна» - те проблемы, которые опрашиваемые считают для себя особенно важными, существенными. Если сравнивать эти данные с результатами аналогичного опроса 5 лет назад, то хорошо видно, насколько выросло значение роста цен с 40% до 72%. Почти 30% опрошенных обеспокоены развитием ситуации вокруг Украины, чего 5 лет назад просто не было. На этом фоне, возможно временно, отошли на второй план такие стратегические проблемы как вымирание населения России (с 29% до 16%), сокращение доступа к бесплатному образованию и медицине (с 45% до 36%), коррупция (с 44% до 30%), рост преступности (с 30% до 9%), угроза терактов (с 14% до 7%), межнациональные противоречия (с 9% до 6%). Пока это лишь первая реакция на кризис – растут цены! Нет реальной безработицы, нет опасения терактов, войн и вооруженных конфликтов. Но в каком направлении будет развиваться кризис на самом деле, покажет лишь время.
Но «аномальное» состояние общества проявляется не только в «легком» отношении к экономическим трудностям. Существенно изменилось отношение общества к власти. Количественная социология, массовые опросы общественного мнения вплоть до весны 2014 г. с большим трудом фиксировали происходящие перемены, которые очень мало отражались в конкретных цифрах и данных опросов. Глядя на них, было трудно предположить, что в стране произойдет что-то важное, необычное, скорее наоборот, они свидетельствовали о политическом «болоте» и общественной «спячке». Вплоть до присоединения Крыма относительно стабильным в течение всего периода наблюдений оставался уровень доверия к руководству страны, в первую очередь, к президенту В. Путину. Все колебания рейтинга носили волнообразный характер, и не приводили к формированию заметных устойчивых тенденций. Однако фактор «Крыма» и психология «осажденной крепости» резко изменили картину. Из следующих данных хорошо видно, насколько изменились отмеченные тренды в результате «крымской аномалии» 2014 г. Уровень доверия к Президенту РФ (не персонально к Путину, а именно Президенту) вырос с 59% (в «докрымскую эпоху») до 78% весной нынешнего года (а по данным ВЦИОМ даже до 85%), и на этом уровне держится уже полгода. Менее значительный, но все же отчетливый рост коснулся и других институтов власти – Правительства РФ (с 43% до 49%), правда осенью этот показатель составлял 55%; руководителей регионов и губернаторскому корпусу (с 43% до 48% осень, и снова вернулся к 43%), Государственной Думе (с 29% до 32%, и снова вернулся к 29%), Совету Федерации – с 31% до 34%, и вернулся к 30% доверяющих.. В меньшей степени перемены коснулись общественных и политических институтов. Так политическим партиям доверяют всего 16% россиян, что ясно говорит о глубокой деградации этого политического института. Произошедшая мобилизация носит отчетливо персоналистский характер, не случайно, по словам Д. Пескова, «Путин – и есть национальная идея России», с какой бы иронией не отнеслось экспертное сообщество к подобному заявлению. Очевидно, что рост рейтинга других институтов носит скорее характер отраженного света, поскольку они так или иначе тоже встроены в вертикаль власти, которая на самом верху замыкается Владимиром Путиным. Однако результаты 2 волны Мониторинга ИС РАН в апреле нынешнего года показали, что доверие к другим институтам власти, выросшее на волне патриотической эйфории, возвращается в свои привычные берега, и лишь рейтинг доверия к В. Путину остается на заоблачном уровне. Мобилизация общественного большинства привела не только к росту количественных показателей президентского рейтинга, но и к росту доли тех, кто его поддерживает безусловно: за полгода эта цифра выросла больше чем вдвое – с примерно 25% до 57% осенью и еще немного выросла до 58% нынешней весной. 32% поддерживают В. Путина лишь отчасти, так как не видят ему приемлемой альтернативы, и только 7% открыто заявляют о своей не поддержке Президента. Рейтинг В. Путина, точнее феномен его устойчивости, постоянно обсуждается в различных экспертных кругах и СМИ, есть эксперты, которые объясняют его элементарным страхом дать честный ответ. Однако, это скорее всего не так. Веди уровень поддержки В. Путина очень тесно кореллирует и с рейтингом присоединения Крыма, и с рейтингом донецкого ополчения, и с целым рядом других социологических констант. Для общественных радикалов, в основном из патриотического лагеря, В. Путин – лидер «русского мира», бросивший вызов всемогущим США, для большей части обычных россиян он остается гарантом стабильности, лидером, отстаивающем привычные общественные реалии, и без которого «Россию просто съедят».
Таковы лишь самые внешние контуры «Крымской аномалии». Аналогичные тенденции – постепенного снижения уровня доверия к власти как основного тренда, и «крымской аномалии» - отмечали и другие исследователи общественного мнения, в частности, Л. Гудков . «Уровень доверия к власти с некоторыми колебаниями, вызванными предвыборными «накачками», устойчиво снижалось вплоть до марта 2014 года. В этот период в обществе накапливалось огромное раздражение властью, шел устойчивый, казалось бы, необратимый процесс ее делегитимизации. После присоединения Крыма все социологические показатели резко устремились вверх…».
Следом за Президентом по показателям доверия идут Российская армия (65% доверяющих) и Церковь (50%). Надо прямо сказать, что эта триада, характерная для всех авторитарных режимов, остается в России неизменной с самого конца 90-х годов. Если Армия демонстрирует свои боевые качества в учениях, оборонном комплексе и «гибридных войнах», и находится сегодня в центре общественного внимания, то РПЦ переживала и лучшие времена. Сегодняшнее положение РПЦ, все сильнее встраиваемой в административную вертикаль, имеет и обратные последствия – снижение чисто духовного авторитета, что особенно бросается в глаза на отсутствие каких-либо внятных заявление по братоубийственной войне на востоке Украины, где друг друга убивают прихожане одной и той же Церкви. Внутри самой Церкви также поднялась волна крайне консервативных церковных деятелей, которые активно толкают церковь к более широкому вмешательству в дела государства, общества, культуры и воспитания. И последствия такой политики носят неоднозначный характер.
Сделаем некоторые обобщения. По четырем вопросам (степень доверия к президенту Путину, выбор между властью и оппозицией, готовность поддержать власть, оценка правильности того пути, по которому идет нынешняя Россия), нами был составлен суммарный показатель, отражающий среднюю долю анти-властных, протестных настроений в различных группах российского общества. Несмотря на то, что получившееся распределение носит не слишком выраженный характер, так как уровень недовольства властью определяется не столько возрастными характеристиками, сколько более тонкими, связанными с системой ценностей, видно, что наибольшее недовольство характерно для молодой части россиян, особенно в интервале 26-30 лет, а в группах старше 45 и особенно 50 лет происходит значительное снижение доли недовольных. Также отчетливо видно, что недовольство властью значительно более сильно проявляется в крупных городах, особенно с численностью населения от 500 тыс. до миллиона жителей – до 37%, что даже превышает показатели традиционных источников протестной активности – мегаполисы (26%). И, наконец, что представляется наиболее важным. Недовольство властью сегодня сконцентрировалось в достаточно локальной группе «русских западников», сторонников европейского выбора, эта группа невелика по объему. Ее ядро – те, кто готов поддержать на выборах партию европейского выбора – составляет не более 3%, а периферия, частично разделяющая европейские ценности – еще 10-15%. Значительно снизилось на «крымской волне» недовольство властями со стороны русских националистов – почти вдвое, хотя и остается относительно высоким. Очевидно, что больше половины националистов, еще накануне «крымской эпопеи» относившиеся резко критично к российским властям, примкнули к мобилизованному властям большинству (что и показал «Русский марш» в ноябре прошлого года). Разогрев политической жизни, однако, ни коим образом не повлиял на реальное политическое участие граждан. Официальная политическая поляна остается в коматозном состоянии: политические партии продолжают деградировать, сливаясь в единое целое (КПРФ, ЛДПР, СР – все больше похожими становятся на филиалы Единой России), убирают из своих рядов всех ярких политиков с собственным мнением. Протестная активность остается на низком уровне, несмотря на начавшийся экономический кризис. Пожалуй, лишь трагическая гибель Б. Немцова в марте этого года смогла собрать достаточное количество людей в Москве, вышедших выразить поддержку идеям погибшего политика. А критическая энергия активной части общества находит свой выход в социальных сетях, форумных площадках в Сети, в том числе вокруг некоторых СМИ.
Это очень напоминает самую середину 80-х годов, когда «идти в политику» было еще рано, но обсуждать в полуформальной обстановке уже можно было все. С другой стороны, в середине 80-х годов общественная активность интенсивно концентрировалась вокруг общественных волонтерских движений, из которых выросли потом вполне состоявшиеся общественные структуры, такие как «Мемориал», «Община», первые политические партии. Сегодня этого почти нет. Лишь 4% опрошенных за последний год участвовали хотя бы эпизодически в социальных волонтерских движениях, 2% - в экологических, 3% - в благотворительных, 6% - в рамках местного самоуправления, 1% - в в сфере защиты потребителей; 1% - в правозащитных организациях, 2% - в объединениях по защите памятников истории и культуры; 2% - в религиозных организациях. Больше всего, 7%, отметили участие в Интернет-сообществах, но это все же пассивная форма общественного участия. Исходя из результатов опроса, пока сложно прогнозировать и повышение политического участия в случае ухудшения социального положения. Однако есть точка зрения, что старая партийно-политическая система, дойдя до своего «дна», скоро начнет формироваться заново. «Система пришла в движение, и эти подвижки будут продолжаться. Расколы будут происходить в первую очередь внутри так называемых системных партий. Именно эти расколы во многом предоставят строительный материал для новых проектов. Кроме того, неизбежно появятся новые кандидаты— те, кто ранее не участвовал в выборах по разным причинам, и те, кого подняла политическая волна минувших лет », - отмечает политолог А. Кынев.
События, связанные с переворотом на Украине и последующим присоединением Крыма к России стали важнейшим переломным пунктом новейшей российской истории, так как были запущены процессы, носящие уже во многом вынужденный характер, отступать не может ни одна из сторон кровавого конфликта на Украине. Важные последствия «Крым» имел и для внутриполитической жизни России, так как привел к резкой поляризации общества на большинство, поддерживающее курс властей, и меньшинство, его активно не приемлющее. Меньшинство это однако обладает сильными позициями в элитах, и в СМИ, пользуется поддержкой западного общественного мнения, и уже в силу этого по своей влиятельности может соперничать с большинством. Кроме того, эти события привели к беспрецедентному контролю СМИ над общественным большинством через крайне агрессивный стиль ведения общественной пропаганды, к архаизации и клерикализации общественной жизни, то есть тому, что в политологии определяется как политическая реакция. На этом фоне можно видеть, что общий уровень поддержки действий властей по Крыму за минувший год не слишком изменился: хотя доля безусловной поддержки снизилась до 63% - это те, кто считает присоединение Крыма безусловной победой России. 32% россиян видят в этом событии как позитивные, так и негативные последствия, и лишь 4% считают, что решения по Крыму привели к однозначно негативным последствиям, а само решение называют ошибочным. Дело даже не в подобном раскладе сил, а в той непримиримости и агрессивности, с которой сторонники и противники «Крым-наш», отстаивают свои позиции, создавая в обществе атмосферу нетерпимости к инакомыслию. «Крым», условно говоря, разбудил в российском большинстве архетипические пласты сознания, которые ожили после нескольких десятилетий спячки и стали формировать повестку дня. Согласно этим архетипам, Россия должна быть империей, объединителем «русского мира», великой державой, противостоящей Западу и другим ведущим странам, а население России должно поддерживать действия властей, и выявлять в своей стране «предателей» и «пятую колонну». Аналогичная расстановка общественно-политических симпатий выявилась и в отношении событий в Донбассе. 67% опрошенных – те же безусловные сторонники присоединения Крыма – сочувствуют силам донецкого ополчения, которое стремится освободить «свою» донецко-луганскую землю из под власти киевских «оккупантов», 4,5% сочувствуют силам украинской армии, а 29% не сочувствуют ни тем, ни другим, а сочувствуют простым людям, вынужденным испытывать страдания и лишения. При этом ни у сторонников, ни у противников донецкого ополчения нет ясного понимания реальных целей и двигательных мотивов развязанной там бойни, а также мере участия России в происходящих в этом регионе событиях и ее планах. Глубокий ценностный раскол общества, произошедший в связи и вокруг событий в Крыму и на Украине, имеет очень мало пересечений с обычными социально-демографическими факторами. Оно не имеет ярко выраженных социальных или региональных границ. Раскол часто происходит внутри семей, дружеских компаний, на работе, где угодно. Людям становится труднее общаться друг с другом, в обществе растет агрессия и нетерпимость к чужому мнению. Вероятно, большое значение при определении позиции имеет привычка пользоваться и доверять – либо электронным СМИ и официальной информации, либо сообщениям в Сети и другим альтернативным источникам информации. Итак, прошло полтора года, идея, обретшая форму лозунга «Крым – наш»! пока продолжает торжествовать, лишь прибавилось некоторое число умеренных скептиков.
Политолог Кирилл Рогов  задается вопросом, каково качество «путинского большинства», сформировавшегося вокруг внешнеполитического вектора власти? По его мнению, «сторонники «нереальности» пресловутой цифры апеллируют к двум политологическим и социологическим гипотезам – эффекту «сверхбольшинства» и эффекту «спирали молчания» Элизабет Ноэль-Нойман. В результате средний избиратель, не имеющий четких политических представлений (что нормально), вынужден присоединяться не столько даже к точке зрения телевизора, сколько к мнению большинства людей, которые, как он знает, думают примерно так, как говорят в телевизоре. Эффект «сверхбольшинства» увеличивает число тех, кто говорит «да», т. е. поддерживает режим». Некоторые «социо-скептики», так сказать, выдвигают для объяснения «крымской аномалии» более простое объяснение – опрашиваемые в условиях частичной мобилизации просто боятся говорить свое истинное мнение, и дают неправдивые общественно одобряемые ответы. Мы же склонны предположить, что в массовом сознании произошла реанимация архетипического массового сознания.  Настроение общество в целом стало носить более радикальный характер, чем официальная политика власти. Общественному мейнстриму резко противостоит группа либералов-западников, ориентированных на европейский тип развития, ценности демократии и свободного рынка. Голоса же центристов практически не слышны, информационная среда в стране глубоко поляризовано.
Однако все это лишь видимая. надводная часть развития событий. Не раз приходилось фиксировать внимание на том обстоятельстве, что консерватизм современных россиян в значительной степени носит показной, декларативный характер и слабо подтверждается их образом жизни, поведенческими установками, готовностью к мобилизации, и другими важными ценностно-мотивационными атрибутами. На практике мы наблюдаем атомизированное посттрадиционное общество, живущее в соответствии с индивидуальными стратегиями выживания  и ориентированное на ценности массового потребления, с во многом разрушенными семейными традициями, низким уровнем солидаризма и самоорганизации. Это тот случай, когда матрица общественного автостереотипа, представлений общества и нации о самих себе, резко противоречит с объективными оценками состояния общественной морали и правосознания. Однако сфера политического выбора, формирования массового сознания в государственно-политической сфере во многом относится также к сфере «идеального»; декларативного, и как результат на практике в большей степени воспроизводит архетипические пласты сознания, чем реальные интересы и мотивации. «Консервативная революция» если и произошла, то на поверхности общественного сознания, но мотивационная система ценностей изменений не претерпела. Само общество по своим базовым ценностям медленно двигается в сторону современного потребительского общества, в котором зависимость населения от власти постепенно снижается, а личные, индивидуальные интересы превалируют над общественными. Как видно из следующих таблиц (Мониторинг ИС РАН), доля тех, кто безусловно нуждается в поддержке государства, упала за последние 3-4 года на 10% - с 66% до 56%, и, видимо, этот процесс будет продолжаться. За последние 5-6 лет доля тех, кто отдает приоритет личным интересам над интересами страны и общества, выросла с 55% до 59%. В том числе среди молодежи эта цифра составляет 67%. И это, пожалуй, главное обстоятельство, которое объективно не даст в России свершиться консервативной революции даже при 70%-ной поддержке большинства ее лозунгов и идей. Потому что на практике эта поддержка ограничивается парадной риторикой, в которую многие россияне охотно верят, но вот действовать в соответствии с ней – воевать, работать «за так» на государство, осознавать себя как послушный элемент этого государства – не будут.
2005 2008 2010 2011 2014 2015

1. Я смогу сам (-а) обеспечить себя и свою семью, и не нуждаюсь в поддержке со стороны 34 40 39 34 44 44
2. Без поддержки со стороны государства мне и моей семье не выжить 66 60 61 66 56 56
2009 2015

1 – Людям следует ограничивать свои личные интересы во имя интересов страны и общества 45 41
2 – Личные интересы – это главное для человека 55 59

По мнению психологов , основные ценностные различия между россиянами заключаются в выборе между социально ориентированным консерватизмом и эгоистическим самоутверждением. В случае предпочтения социального консерватизма, человек ориентируется на кооперацию с людьми, но не в смысле кооператива как инициативного начинания, а в смысле конформного встраивания в существующие социальные структуры и ради этого готовы на выход за пределы собственных интересов, лояльности друзьям и заботе об окружающих. В случае предпочтения эгоистического самоутверждения, напротив, человек выбирает самостоятельный путь, готов к развитию, самосовершенствованию и созданию чего-то нового, но – в отрыве и даже, возможно, противопоставляя себя любым социальным ограничениям. Если говорить о динамике, то российское население, по разным исследованиям, на протяжении последних десятилетий медленно переходит от полюса консерватизма к полюсу самоутверждения. Среди новых поколений растет значимость богатства, успеха, гедонизма, самостоятельности и падает значимость всех консервативных и социальных ценностей. Как утверждает Лев Гудков, «мне кажется, ни о либеральных, ни о консервативных ценностях в России не приходится говорить всерьез. Общество не идеологизировано. Именно поэтому я не стал бы говорить ни о консервативных настроениях, ни о либеральных. Они характерны для маргинальных групп, небольших по численности ».
«Посткрымская» картинка образца 2014 года наложилась на целый комплекс архетипов, установок, фобий, которые в совокупности и образуют нечто, что можно охарактеризовать как социокультурный код нации или архетипический пласт его сознания. Синдром «крымской мобилизации» оказался намного сильнее, во многом потому, что разбудил в россиянах частично спавшие до нынешнего момента, но, как оказалось, всегда готовые проснуться, выработанные историей страхи, мифы, архетипы (восприятие и оценки самих себя, других народов и стран, образы "внутреннего" и "внешнего" врага). Напомним в этой связи некоторые результаты проекта «Русская мечта», проведенного ИС РАН три года назад . «…к цивилизационным характеристикам русской мечты, которые в значительной степени коррелируют с тем, что мы определили как социокультурный код, эксперты относят:
• Православие;
• Сильную централизованная власть;
• Имперскую внешнюю политику;
• Духовность в противовес меркантильности.
Все эти четыре важнейших пункта, выделенных экспертами, являются своего рода культурологическими штампами, содержание которых, особенно в настоящее время, представляется далеко не столь очевидным. Если эти ценности более или менее точно отражали цивилизационные доминанты исторической России, Российской империи, то остается открытым вопрос о том, в какой степени эти доминанты работают в России сегодняшней. Известный специалист по теории консерватизма А. Филиппов полагает, что никаких признаков консервативной революции в сегодняшней России нет. «Именно здесь консервативной революции я не вижу совсем, хотя дедемократизацию, конечно, вижу ». Как справедлив пишет И. Г. Яковенко, «традиции могут жить тысячи лет. Но они живут ровно до того момента, когда утрачивают адаптивность и превращаются в механизм разрушения общества носителей традиции. В этом случае они либо забываются, либо трансформируются. Традиция имперской державы, автократии, деспотизма потому и существовала веками, что позволяла создавать на этой территории, в эту историческую эпоху жизнеспособное государство. Всемирно-исторический контекст изменился. Соответственно должны меняться и социально-культурные основания общества »
Сложно сказать, насколько долгой окажется судьба посткрымского путинского большинства. Как считает А. Титков, «тотальная консолидация российского общества вокруг власти — миф. Пресловутое «посткрымское большинство» расколото по многим измерениям. Многое зависит от того, в каком направлении двинутся еще не определившиеся 30% » Свое» возьмет и экономический кризис, особенно в удаленных российских регионах. Возобновятся основные тренды, формировавшие общественное мнение до 2014 г. Но 2014-15 гг. надолго останутся уже как факт новейшей истории, который позволил переосмыслить многие важные механизмы, определяющие нашу социальную и политическую реальность. В первую очередь, это касается роли архетипического кода, которая оказалась сильнее, чем многие предполагали – ведь социальные изменения в стране должны были бы привести к его трансформации. А Эмиль Пайн, уже отталкиваясь от реалий наших дней, полагает, что нынешний посткрымский синдром можно охарактеризовать как «недототалитарное сознание», и предвещает скорый разворот маятника в обратную сторону: «… мобилизационные режимы по историческим меркам самые недолговечные… Исторически все процессы ускоряются, и я думаю, что время жизни мобилизационных режимов сейчас измеряется уже не десятилетиями, а годами ».. Пока же, складывается впечатление, что народу дали смысл жизни, утолили экзистенциальный голод, и возвратили к своей архетипической матрице. Простая и ясная картинка, где свои, где чужие, кто враг, кто друг пришлась очень кстати, и отчасти заменяет поиск «хлеба насущного». С другой стороны, «основная тенденция, наблюдаемая за последние 20 лет, - это формирование на территории России современного национального государства, разумеется, в смысле политической нации ». Люди хотят планировать свою деятельность, иметь постоянную зарплату, планировать свои сбережения, а для этого необходимо государство с признанными миром границами, стабильным законодательством, конституцией и отсутствием неопределенности в будущем. Жизнь берет свое. Такова картина общественного мнения весной 2015 г.