Молодой специалист. Байки со стройки

Эдуард Борисович в выглаженных брюках, начисто выбритый, при галстуке и с огромным букетом цветов, счастливый до безумия стоял перед главным входом, а в нашем случае -  главным выходом городского роддома. Он ждал торжественного выноса его троих новорожденных наследников.  Ожидание затягивалось, и Эдуард Борисович начал нервничать.

Девять месяцев и две недели до этого…

Сентябрь месяц, но очень тепло. Стройплощадка.
В вагончике для ИТР (инженерно-технических работников) за столом сидели и, что-то мыча, водили пальцами по чертежам двое: прораб Петрович и мастер Сидоров.
Первому было где-то за пятьдесят, но выглядел он не более, чем на пятьдесят, второй – высокий, молодой мужчина, лет тридцати пяти.
За окном слышен был шум работающей техники и строительных машин, выкрики рабочих: «майна!», «вира!» - шло строительство районной клинической больницы.
И все это купалось в солнечных лучах теплого сентябрьского дня.

В дверь прорабской несмело постучали.
- Заходи! – крикнул Сидоров и вопросительно посмотрел на Петровича. Обычно в прорабскую все входили без стука, т.к. без надобности не входили, а с надобностью – зачем стучать…
Дверь приоткрылась, появилось бледненькое худенькое личико в очках, и робко спросило:
- Можно?-
- Можно козу на возу да телегу с разбегу…- ухмыляясь пошутил Сидоров.
Петрович с укоризной посмотрел на Сидорова, и у того ухмылочка сразу исчезла.
- Заходите, гражданин, кто Вы, и зачем к нам? – не совсем внятно проговорил Петрович.
Лицо в очках предстало перед прорабом во всей своей красе: на такое же худенькое как и лицо тело были надеты выглаженные со стрелочками брюки, пиджачок, застегнутый на одну верхнюю пуговицу, розовая рубашка и бордовый галстук «селедка»
- Разрешите представиться, - робко начало лицо, - Я – Эдик, т.е. Эдуард Борисович, направлен из управления к Вам мастером, после института.
Петрович с Сидоровым переглянулись.
- Ну направлен, так направлен, вливайся и работай – сказал Петрович.
Что послышалось лицу – не ясно, но оно вдруг мгновенно растворилось, исчезло за дверью вместе со стрелками на брюках, пуговицей на пиджаке и бордовой «селедкой».
Петрович вдруг резко выпрямился, помотал головой, спросил:
-Я что, приснул? Или с ума схожу, или жара так действует? Здесь кто-то был?
- Один сон на двоих – это круто, скорее глюки какие-то, может «спецы» аномалию какую откопали? А может Зиночка чего в водичку добавила, ух стервочка.
- Ладно, глюки не глюки, продолжим, - оба склонились над чертежами.
Прошло минут сорок. В дверь опять постучали.
- Войди, Глюк! – крикнул Сидоров
В дверь и впрямь вошло то же лицо по имени Эдик, и в том же одеянии, но уже с тяжелым пакетом в худенькой руке.
- Вот! Вливаюсь! – улыбаясь скандировало лицо и с шумом возложило пакет прямо на чертежи психо-неврологического отделения.
- Что это? -  коротко спросил Петрович выпрямив спину
- Водка и закуска, ну хлеб там, ливеруха, огурчики свежие, бычки в томатном соусе, Вы же сказали «Вливайся», а на стройке, наверное, так принято, я так думаю
- Ты что, парень, любитель «этого дела»? – громко и грозно спросил Петрович
Нет-нет, что Вы, я совсем не пью, думал, так заведено…
- Может где-то и заведено, не знаю, но не у нас.
Петровича передернуло. Он вспомнил недавние последствия своего дня рождения, ливеруху на столе, керамзитовую яму и его еще раз передернуло.
- Геннадий Алексеевич, покажи глю…, ой, подмастерью наш объект, и уберите это, - он кивнул на пакет, - Да, кстати, меня зовут Петрович, а это – Геннадий Алексеевич, да, и познакомь с бригадирами, ну и со всеми. Вперед, работать!
Гена одной рукой схватил пакет, другой обнял за плечи коллегу и быстро вывел его на улицу. Петрович посмотрел им вслед, подумал:
- Кого только не присылают, глюков в «селедках», хотя, может и толк будет, сам таким когда-то пришел на стройку, лет тридцать с гаком назад…- Задумался, что-то вспомнил, улыбнулся и опять углубился в чертежи.
Естественно Сидоров отдавать Эдику пакет с халявной водкой не собирался, да и запах свежих огурчиков щекотал ноздри. Он не межкая завел новичка в вагончик механизаторов (их в это время там не было) и грозно, свысока заговорил лицу Эдика, пытаясь свои слова донести до самых глубин мозга новичка, подавить его волю, одновременно разбирая пакет, открывая бутылку:
- Ты слышал, что Петрович, а он очень большой авторитет в нашем тресте, назначил меня шефствовать над тобой, поэтому мы должны, согласно первой статье строительного кодекса выпить с тобой набрудершафт, а дальше – будет наша дружба, взаимопомощь,
Ну и премии, соответственно…, - Он быстро говорил и так же быстро разлил водку по граненым стаканам, тут же залпом выпил свою порцию, хряпнул огурцом, пододвинул второй стакан к Эдику.
- Но я не пьюууу… - Промямлил протяжно подмастерье.
- Цыц! Пацан, я тоже не пью, кодекс…, обязан.
Эдуард почувствовал в руке тяжесть стакана. В ноздри ударил омерзительный запах. Рот искривился, глаза заслезились.
- Давай! За наше строительное братство! – Налил себе еще пол стакана, выпил. Молодые и неизбалованные внутренности Эдуарда очень сильно сопротивлялись внедрению чужеродного продукта, очки запотели. Не успел стакан упасть на стол, под носом оказался ломоть хлеба.
- Нюхай! – Приказал Сидоров, - Лучше?
- Дааа – Соврал Эдик.
- Молодец, вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя…, пошли на объект, знакомиться.
Вышли из вагончика. Новоиспечоного мастера стало сильно покачивать. Сидоров,
взглянув на него, прошептал:
- Слабак…, знакомства откладываются…, куда ж тебя определить, в прорабскую нельзя,
убьет Петрович. Так, в корпус, там пересидит, до конца работы – всего час. – Завел в корпус в одну из комнат и усадил на упаковку теплоизоляции.
В соседней комнате шпаклевала откосы окна пышнотелая, рыжая, нос – картошкой, прыщавое лицо – Элеонора – женщина тридцати – тридцати пяти лет. За нею, как тень, ходила худая слава гиперозабоченной наглой шлюшки. Имела обычай, даже незнакомого, мужчину, прелюдно хватать рукой за узелок или узел (у кого как), который находится там, где срастаются обе ноги. Мужики, знающие это, обходили Элеонору за километр. Сея участь не миновала даже Петровича посреди праздничной колонны на Первомайской демонстрации.
Так вот, Элеонора видела как мастер Алексеич с незнакомцем зашли, вернее первый втащил второго в соседнюю комнату а вышел один. Она выждала несколько минут, инстинкт хищницы толкал ее вперед, вернее, подталкивал под зад, а еще вернее – тащил ее за «перед», а может все вместе…
Ее орлиному взору предстала такая картина: в пустой комнате на упаковке теплоизоляции навзнич лежал и храпел молодой человек, раскинув в стороны руки. В одной из них были зажаты очки. Чистенько одет, правда худоват. Этот неугомонный инстинкт «щелк!», и отключил небольшой гладкий, словно стеклянный шар, мозг Элечки. В угол полетели до блеска начищенные туфли Эдуарда. Брюки Эля сдернула с тела одним рывком, не расстегивая пуговиц в  «нужном» месте – они сами разлетелись по комнате словно стайка мотыльков. Одной рукой сорвала плавки.
- Ого! И не подумаешь, что у такого щупленького очкарика такое наследство от кого-то  досталось. Он – теперь только и навсегда мой – Решила она, быстро разоблачая нижнюю часть своего обширного туалета.
Эдику снился чудный сон, будто он, как обычно, мастурбируя под одеялом в своей постели услышал тихий, нежный женский шепот:
-Милый, я хочу тебя, я всегда буду с тобой, ты всегда будешь моим…
Прекрасная незнакомка стащила одеяло с Эдика. Стала одной рукой ласкать единственное его достоинство. Он не сопротивлялся. Да и смог ли кто либо сопротивляться такой силе обоюдного желания обладания друг другом? Все девушки, почему-то, не воспринимали Эдуарда как мужчину, а он стеснялся их, потому до сих пор был девственником. Но природа требовала, и тогда спасало одеяло. Так вот, Эдик чувствовал на себе нечто большее чем одеяло, и то, куда попало его достоинство, было теплее, нежнее и влажнее руки. Вдруг гдето внутри загорелось пламя и горячий поток гормонов самовольно покинул молодого человека.
- Я люблю тебя, прекрасная незнакомка, - Прошептал сквозь сон Эдичка
Элеонора восседала на его теле словно амазонка на боевом коне. Упаковка утеплителя амортизировала в такт очень сильным ритмичным движениям наездницы.
- Я тоже люблю тебя, мой милый и уже родной…, погоди малость, сейчас и я… Ох-х-х!
Элеонора всем телом навалилась на щупленькое тело любимого с первого раза человека.
Эдик захрипел но не проснулся, не хотелось, боялся потерять вместе со сном прекрасную незнакомку.

Проснулся Эдик когда на ту часть комнаты, где он находился падали лучи ночных прожекторов. Грудь болела, словно по ней проехал бульдозер, горло пересохло, хотелось пить, пить и пить. Осмотрелся вокруг. На полу лежала тряпка, похожая на брюки,
В углу чьи-то туфли. Эдик взглянул на свою нижнюю часть тела… Мозг его взорвался!
Он начал судорожно пытаться вспоминать все, что было с ним до и после стакана.
-Так…, что то там говорил этот Сидоров о любви…? Твою дивизию, да он – педик, и меня специально споил и… - Эдик хотел потрогать свой голый зад.
- А это что? – В руке у него была какая-то тряпка. Эдуард развернул ее – это были большущего размера цветные женские трусы.
- Это еще откуда?

Как добирался новоиспеченный мастер и еще сам незнающий о том – мужчина домой, ни кто не видел.

Восемь утра следующего дня.
В прорабской Петрович проводил с мастерами и бригадирами «пятиминутку».
Эдуард Борисович сидел выпрямив спину, словно кол проглотил, пытался внимать всем словам Петровича и старался нереагировать на подмаргивания Сидорова.
Планерка закончилась. Петрович направил Сидорова разбираться с субподрядчиками, а Эдуарду Борисовичу велел идти следом.
- Я так понимаю, дальше вагончиков вы с Сидоровым вчера и не дошли? На первый раз прощаю. Смотри у меня, - Погрозил пальцем. Он был очень лаконичен.
Подошли к бригаде отделочниц, только что толпой вышедших из своего вагончика.
-Девочки, познакомьтесь, наш новый молодой специалист, мастер – Эдуард Борисович, прошу любить и жаловать…
Вдруг из толпы раздался чем - то знакомый Эдику голос:
- Любить буду я, а жаловать – вы, ха-ха-ха.
Вперед вышла пышнотелая, рыжая, и т.д. Элеонора.
- Милый, а где мои трусики? Ты в них вчера так уцепился, что я не смогла их вырвать из твоих рук.
Все рассмеялись, думали – это очередная шутка-розыгрыш и ожидали, что Элеонора сейчас схватит оцепеневшего от внезапной догадки Эдика за то место, за которое хватала всех, ну или почти всех мужиков. Но ко всеобщему удивлению этого не случилось,
Напротив, она взяла за руку еще больше чем всегда побледневшего Эдичку и повела как теленочка на поводке в вагончик. Все недоуменно смотрели им вслед.
- Твою ж мать! – Сказал Петрович, - Не успел парня предупредить, блин, не уберег…
-Пойдем, милый, я тебя покормлю, ты, наверное и не знаешь, что такое домашняя еда…
Весь день стройка вела пересуды и терялась в догадках – как и когда это могло произойти.
Но произошло же.
Прошло некоторое время и все заметили некоторые изменения: у Элечки (так ее называл Эдичка) прошли прыщи, чуть схуднула, да и похорошела, а главное, все заметили что она беременна, ну дела! А Эдик по кличке Глюк, которую навязал ему Сидоров, да он на это и не обижался - порозовел личиком, его скелет приобрел некоторую плоть.
Вот такие дела…

Девять месяцев и две недели спустя.


Эдуард Борисович в выглаженных брюках, начисто выбритый, при галстуке и с огромным букетом цветов, счастливый до безумия стоял перед главным входом, а в нашем случае -  главным выходом городского роддома. Он ждал торжественного выноса его троих новорожденных наследников.  Ожидание затягивалось, и Эдуард Борисович начал нервничать.
Неизвестно до чего довел бы себя теперь новоиспеченный папаша, если бы во время не подошли коллеги – Петрович и Сидоров – оба с цветами и пакетами с подарками и закуской.
- Сейчас мы тебя малость полечим, а то весь издергался, - Сказал Сидоров и достал из внутреннего кармана пиджака бутылку коньяка.
Соседняя лавочка гостеприимно приняла компанию в свои объятия. Наполнили пластиковые стаканчики. Выпить успел только Сидоров, как всегда.
- Милый! – Услышали все голос Элеоноры. Принимай, аж три!