Глава 24 Часы

Часы

Что лежит на дне котла шумовка знает.

На трамвае номер пятьдесят пять Миша привычным маршрутом поехал на Болотную. Солнце палило, шла вторая половина дня. Он был налегке, только паспорт, деньги и медицинский договор, сложенный в несколько раз и засунутый в барсетку. В клинике его напичкали лекарствами, и рука больше не беспокоила. У него останавливалось сердце. Он ехал к Митиной матери, во-первых, выполняя его волю, во-вторых, по велению души. Что он должен был ей рассказать? Что он мог ей рассказать? Дорогая Елена Сергеевна (1), мне пришлось убить вашего сына, потому что другого способа спасти его от лютой смерти у меня не было? Он хотел сказать ей: ваш сын, мой лучший друг, геройски погиб, теперь я буду вашим сыном. На Кавказе правильно поняли бы, что он имеет в виду, но здесь, в Питере, эти слова даже для него звучали полным бредом. Женщины здесь не нуждаются в помощи мужчин. Или они слишком горды, чтобы просить о помощи.
Несколько часов он бродил вокруг запертой на лето школы, где они учились, болтал с охранницей, которая узнала его и впустила по большому блату, чтобы он мог с полчасика побродить по школьным этажам, по волнам своей памяти. Сидел на спортплощадке, глядя на двух унылых малолеток, одиноко гоняющих мяч, надеялся встретить знакомых девчонок, но не встретил никого. Большой город умеет разлучать, стирать из памяти, вычеркивать из жизни. Возвращался к Митиному домофону, нажимал кнопку вызова, каждый раз убеждаясь, что в квартире еще никто не появился. Он устал, был разочарован. Его ждало многомесячное добровольное заточение. Пора было возвращаться в клинику. В последний раз, когда он протягивал руку к домофону, дверь парадной открылась навстречу. Выходила мамаша с коляской. Он поднялся на этаж, позвонил в дверной звонок, дал себе последние полчаса и присел на корточки у их квартиры.
– Вот так, Митя, – сказал он, глядя на часы. – Похоже, сегодня не судьба.
В ответ ему в пыльной подъездной тишине устало зажужжал шмель. Он видел свет, бился в стекло, но не мог пробить невидимую стену. А выше него в окне была открытая фрамуга. Чуть погодя внизу мягко загудел лифт. Миша снял с руки часы и сунул их в барсетку. Уверенно скрипя тросами, лифт поднялся вверх, раздвинул створки дверей и в его сторону по кафелю зацокали женские каблучки. Он еще не видел, кто идет, но по его лицу уже разлилась дурацкая счастливая улыбка, с которой он сегодня почти не расставался. Заметив его, женщина удивленно замедлила шаги. Миша поднялся ей навстречу. Елена Сергеевна...
– Миша, ты что такой седой?! – потрясенно воскликнула она.
Ее восклицание сбило его с толку. На миг он растерялся.
– Стараюсь старше выглядеть, Елена Сергеевна.
– Нельзя же так стараться, Аликов! Вы меня просто пугаете. Отдали мальчика в хорошие руки.
Это была его учительница. За год она ничуть не изменилась, ну, может быть, стала еще красивее.
– Я был в Чечне, Елена Сергеевна.
Она вздрогнула и впилась в него глазами, в которых он уловил страх и нечто похожее на мольбу. Только не это, только не это!
– Ты видел Митю?
Он пожалел, что не умеет толком врать. Зачем он ляпнул про Чечню? Отрицательно покачал головой.
– Что мы стоим на лестнице? – сказала вдруг Елена Сергеевна и распахнула настежь дверь. Миша бывал у Мити в гостях, наверное, не один десяток раз, она кормила их домашним борщом. Они вошли, разулись, надели тапочки. В доме гулял ветерок, шевелились занавески. Он оставил барсетку на трюмо в прихожей.
– Проходи в комнату. Так ты от Мити? Воевал с ним?
– Воевал, но не с ним, Елена Сергеевна.
– Садись на диван.
Она тоже села. По ее лицу Миша понял, что до нее что-то стало доходить. Наверное, вспомнила его национальность. Господи, зачем он пришел? Он почувствовал, что вспотел. Нужно было что-то спрашивать, не молчать.
– А Митя тоже служит?
Не то, не то. Семь лет они росли у нее на глазах, изо дня в день, кроме суббот и воскресений. Она знала, кто из них когда врет, о чем мечтает и на что способен.
– Рассказывай, Миша. Рассказывай про войну.
Миша вдруг понял, что нестерпимо хочет рассказать ей правду. Если не всю правду, если не про Митю, то хотя бы ту часть правды, которую можно рассказать. Елена Сергеевна сидела перед ним как справедливый, понимающий, прощающий судья и глаза у нее были ...как у судьи. Это был взгляд, знакомый по школе. Почему он выполнял просьбу Мити так буквально? Нельзя прийти и ничего не говорить. Он был обязан объяснить приход.
– Я был на стороне боевиков, Елена Сергеевна, – промолвил он.
Она не дрогнула. Она уже предчувствовала это. Он стал рассказать про бабушку, про мать, про ее сговор с дядей, про то, что ему посчастливилось ни в кого не стрелять, а вот сам он пулю схлопотал и его отпустили подлечиться, поэтому он приехал сюда. Сказал, что не собирается возвращаться ни в Чечню, ни к матери. В ответ – ни единой реплики. Она чувствовала, что это еще не вся правда.
– Ты видел Митю?
– Нет, Елена Сергеевна. Сейчас там мир, никто не воюет. Я просто жил в горах и все, а ранило меня случайно, шальной пулей.
Елена Сергеевна перевела взгляд на его виски. Перед ней сидел бывший ученик, теперь уже посторонний девятнадцатилетний человек, который поседел только от того, что жил в лесу на свежем воздухе. Ее взяла тоска: что же мы, взрослые, делаем со своими несчастными сыновьями?
– А ведь ты хотел поступать в Консерваторию, – она слабо улыбнулась. – Пойду поставлю чайник, попьем чаю.
– Я и хочу, Елена Сергеевна! – с жаром воскликнул Миша. – Очень хочу. Врач обещал, что рука будет как новенькая.
Ее это почему-то разозлило. Она вышла в коридор и увидела на трюмо Мишину барсетку. Она всю жизнь учила детей не поступать подло, но сейчас она была всего лишь мать, которой сын не пишет писем. Потом ей будет стыдно, но она это переживет. Елена Сергеевна расстегнула молнию и руки ей упали прямо в старые командирские часы, страшно побитые, с треснувшим стеклом. Она перевернула их и увидела на крышке знакомую затертую гравировку: эмблему ВДВ (2) с надписью «Никто, кроме нас», а ниже по кругу новую – «Митьке от бати. Да хранит тебя Бог!» Было время, когда она была возмущена этой гравировкой. У Елены Сергеевны закружилась голова. Она машинально застегнула молнию барсетки и резкая боль в животе скрутила ее в дугу. Она беззвучно застонала. Перед ней словно разверзлась бездна, по ту сторону которой безвозвратно в прошлом остался Митя. Вечность смотрела ей в лицо. Крепко зажав рукой рот, чтобы не разрыдаться, Елена Сергеевна дождалась, когда ее отпустит желудочный спазм и крикнула:
– Посиди, я к соседке за сахаром!
Хлопнула дверь. Ее трясло, она не попадала пальцем в цифры. Уже совсем бессильно жужжал шмель на подоконнике. На весь подъезд он был единственным живым существом. Елена Сергеевна приникла ухом к сотовому телефону.
– Алло, девять один-один? – понизив голос, торопливо спросила она и, представившись, чтобы не подумали о ней бог знает что, коротко описала ситуацию. – У меня в гостях сейчас находится мой бывший ученик, чеченский боевик, принимавший участие в боевых действиях против федеральных войск. Да, да, задержу. Записывайте адрес и номер домофона. Дверь в квартиру будет открыта. Скорее!
Следующие полчаса Елена Сергеевна провела в аду. Они с Мишей пили кофе с вареньем, потому что реально в доме не нашлось сахарного песка. Был лимон, было кофе, а чая и сахара не было. Она снова была Железной Леди, даже когда у нее из глаз неожиданно для Миши брызнули слезы. Миша и так чувствовал себя прескверно. Он давно бы сбежал, но Елена Сергеевна вцепилась в него мертвой хваткой. Ей хотелось выцарапать ему глаза. О войне больше не говорили, вспоминали учителей. Наконец в прихожей тихо-тихо щелкнула входная дверь.
Они ворвались в зал вшестером, огромные в своих бронежилетах и касках, перевернули журнальный столик с кофейным сервизом, растоптали в пыль тонкий фаянс громадными ботинками, хором орали «На пол! Лежать! Лежать! На пол!»; кто-то прикладом нечаянно расколотил вращающееся зеркало в центральной части дорогой сердцу Елены Сергеевны итальянской стенки и во все стороны брызнули острые осколки. Елена Сергеевна громко визжала: «Откуда у тебя Митины часы? Откуда у тебя Митины часы?», таскала за волосы и совала часы Мише в лицо. Миша отчаянно рвался с вывернутыми за спину руками, выл от боли, но не сдавался и кричал Елене Сергеевне: «Это ошибка, Елена Сергеевна, это ошибка! Я все объясню, я ни в чем не виноват!», пока два амбала-спецназовца не уложили его лицом вниз на ковер и не придавили коленями сверху.
– Ты убил Митю! – рыдала Елена Сергеевна. – Ты убил Митю?
Она была вся растрепанная, некрасивая и красная и вела себя не как леди. Мишу рывком подняли с пола, поставили на ноги лицом к ней. Руки в плечах были вывернуты так, словно его поднимали на дыбе. Миша хрипел от невыносимой боли.
– Что ты молчишь? Ты убил Митю? Откуда у тебя его часы?
Он отвел глаза в сторону. Прохрипел:
– Я вам все объясню.
Елена Сергеевна вскрикнула предсмертным криком и бессильно уронила руки. Она поняла.
– Чеченский вы****ок! – с ненавистью выкрикнула она. Словами плюнула ему в лицо.
В тот же миг Миша перенесся отсюда далеко-далеко, в горы, на луг, где паслись пятнистые коровы. Боли он уже не чувствовал. Он перестал чувствовать боль. И не стало никакой Елены Сергеевны, ничего не осталось из прошлого. Горы, он и красивые коровы на лугу. И любимая музыка. Он несся как сокол над травой, не касаясь ногами земли. Его с заломленными назад руками отнесли бегом к лифту, втиснулись в тесную кабину, поехали вниз.
– А ну дай его сюда, – сказал один из спецназовцев и несколько раз дубинкой ударил по больной руке, ломая кость. От хруста у всех свело зубы. Миша даже не пикнул, просто опустил голову и на глазах у него выступили слезы. Ему не было больно. Его не было с ними в лифте.
Потом они, окружив его со всех сторон, гурьбой вышли на улицу. Был светлый тихий летний вечер, на детской площадке гуляли мамаши с колясками, дети постарше катались на качелях. И только одна из качелей была не занята, она раскачивалась сама, как будто радовалась, что совсем не нуждается в людях, прекрасно справляется и без них. А на спинке сидения у нее была нарисована красивая маленькая птичка.

продолжение повести на http://www.proza.ru/2015/06/28/1319
____________________________________________

   1. Фильм Эльдара Рязанова «Дорогая Елена Сергеевна…» 1988 года рассказывает о том, как будущие выпускники школы являются незваными на день рождения своей якобы самой любимой учительницы и нагло вымогают у нее ключи от сейфа, где лежат их еще не проверенные экзаменационные работы, калеча и разрушая тем самым все, что ей дорого: моральные понятия, веру в добро и миссию учителя, а в конечном итоге и саму ее жизнь.
   2. Воздушно-десантные войска, в просторечии десантура. Эмблема изображает парашют в окружении двух разлетающихся самолетов. Принята в 1955 году, автор – Зинаида Ивановна Бочарова, ведущий чертежник в штабе ВДВ. 6 мая 2005 года приказом Министра обороны России учреждена новая эмблема.


Рецензии