Светлана Твердохлебова. Место под солнцем

  ***


Автор - Лилия

 Название - МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ
      

Объем – 14,519 тыс. зн.



       
        Я снова пришла к нему в гости. А он словно не рад. Может, и вправду недоволен? Не улыбнется, ни тени приветливости в голосе. Да что же это такое! Смотрит хмуро. А то и вовсе старается не глядеть в мою сторону. На лбу меж бровей залегли две морщинки, как вертикальный знак «равно», нижняя губа капризно выкатилась, что испортило его миловидное детское лицо брюзгливой миной.
 
        Я провинилась – пропустила аж две встречи, о которых мы договаривались раньше. Что поделать, я надумала стать журналисткой, работаю внештатно в газете и теперь почти не принадлежу себе. В моей молодой жизни столько забот, что я ума не приложу, откуда они берутся и развяжусь ли с ними когда. Мысленно охватываю список неотложных дел, и меня покидает дух! Я вообще не понимаю, как мне хватает сил выбираться на эти свидания. Конечно, если б мы жили вместе, то могли бы видеться чаще. Но я не осмелюсь ему об этом сказать. Да по правде, я и сама не готова к переменам.
 
        Вот он стоит перед окном и выразительно смотрит на улицу. Что-то жуткое в том, насколько ему безразлично мое присутствие. Интересно, долго еще будет так кривляться? Ну давай я тоже встану и туда посмотрю – может, совместное занятие нас сблизит? Наконец оторвался от пейзажа, сделал стремительное движение и чуть не навернулся. Упс! Я не хотела - просто он близорук. Но движения его раскованны, как если бы он был один в комнате. Это я уже пять минут сижу в виде статуи.

        Метнул в меня оценивающий взгляд. Сердце в пятки ушло! Но я знаю, что сегодня я не подкачала. На мне серая, с орнаментом, кофточка фирмы «Саш» - это не может быть огрехом. И он подтверждает. Лучше бы молчал! Его комплимент похож на выговор: требует, чтобы я всегда была такой же прекрасной, не то ему будет стыдно. Как в тот день, когда мы ездили на Горбушку. «Тебе было стыдно?» - спросила я севшим голосом. «Мне не было стыдно рядом с тобой, но мне было стыдно за тебя» - уточнил с важным видом, будто мне от этого легче. Припоминаю, что надела, как дура, тогда для него лучшее свое платье – синее, оригинально отделанное металлическими цепочками. Куртка замшевая, правда, была не ахти какая, но она же так подходила по цвету и ведь было прохладно… Мысленно паникую. Бог меня не обидел, но стоит не выспаться... А этот разве даст поспать? Замкнутый круг! Что же будет, когда я начну болеть и стареть? Окончательно разлюбит? Чувство ущербности укалывает сердце, и через маленькое отверстие потихоньку высвистывает вся моя уверенность в себе и в счастливом будущем рядом с этим парнем.

        Он гнет начатую на днях политику. Дело в том, что его соседка, которая нас и познакомила, рассказала невзначай ему о нашей прогулке. Навещали мы одного местного музыкального продюсера, чтобы показать ее песни, - она у нас певица начинающая. В тот день она так тщательно собиралась, причесывая длинные волосы, подбирая колготки к блузе, а туфли – к общему наряду, я устала ждать. Даже муж не выдержал: «Ты трусы зачем такие нарядные напялила?»

       Пришли мы к продюсеру. Фанфарон он типичный - высокий, усы топорщатся. Смотрит на нас, как на плесень, собой похваляется: «Мне часто приходится делать выбор – либо успех, либо тихая семейная жизнь. Такова цена славы. Но я не могу себе позволить жизнь жалкого обывателя, плебея» - говорит он и смотрит выразительно в разрез на юбке моей подруги. Я мысленно желаю ему на время ослепнуть. Для меня был ясен исход этой встречи, но подруга расстроилась.
 
        Кто бы мог подумать, что эта певичка кафешантанная поведает Сладчайшему о том, что я с ней ходила «совсем никакая».  Ни капли косметики, дескать, на мне не присутствовало. Что на нее наехало? Как нож в спину! Я пытаюсь вернуть расположение его изменчивого сердца: «Я для тебя всегда крашусь. Ну, посмотри, у меня и сейчас тушь на ресничках». Но мой жалкий лепет в расчет не берется, я вновь наталкиваюсь на его прокурорский вид. Во что же я была в тот день одета? На мне были брючки черные атласные, майка белая с черной оторочкой – лучше не бывает! – и изящная бордовая курточка с черным отливом. Между прочим, все той же фирмы «Саш». Я свежо так и по-московски выглядела. А «босое» лицо, без косметики – это тоже по-московски. Но что объяснишь этим двум провинциалам! И пытаться не стоит. Я вот в дружбе разочаровалась – это куда серьезнее.
 
        Говорил он мне – не доверяй подругам. А сам тоже хорош! Нет бы отшутиться, защитить меня, так нет! Не пожелал спасти от унижения. Зато прочел мне лекцию о том, какой должна быть современная женщина. Давно так прискипается, Пигмалион хренов. Дескать, нет во мне кокетства и подать себя не умею. И прочее, и прочее. А стоит мне огрызнуться: «Нет у меня времени на капризных мальчишек», как белки его глаз бешено сверкают, как у мавра.

        Нет, не радует меня его похвала. Он хочет, чтобы тело мое было стройным, лицо – свежим, настроение – игривым, а место под солнцем – завоеванным мной. Я чувствую, как уже не справляюсь с ролью современной женщины.
 
        Да знает ли он, как я живу? Что ему интересно знать обо мне? Я иногда думаю, что крайне вредные условия, в которых нахожусь, сделали меня призраком. Может, рассказать этому барчуку, как порою трудно нам приходится с мамой, как молча тлеем, привычно сводя концы с концами, как беззащитны? Вчера, например, новые соседи, довольно недружелюбные, ставили забор на границе наших участков, подавили нам малинник и спилили сливу, мама плакала. А потом мы вместе орали на них, драли глотки в бессильной ярости, - те лишь вяло отшучивались. Хорошо хоть забор теперь между нами капитальный – больше не увидим эти хари. Нет, не буду расписывать ему свои беды, а то подумает вдруг, что разжалобить пытаюсь. Только этого мне не хватало!

        Чует сердце недоброе – не выдержать нам испытаний. С тех пор как мы вместе, нашу пару норовят растащить все кому не лень. Вокруг меня вьются парни, один другого лучше, а девушки его не оставляют в покое, как белены объелись. Поодиночке мы были никому не нужны, готова об заклад побиться! Может, какой-то неизвестный науке «аромат любви» сделал нас такими привлекательными? Или это зависть людская делает свое дело? Загадка природы.
 
        Если бы мы еще друг с другом ладили. А то бубним друг другу разные гадости. Он пугает: я, мол, жесток, люблю подавлять, вначале измучаю - лишь потом женюсь. Я успела понять, что это вовсе не шутки. И с горечью думаю, что не дождаться мне, видно, конца этих опытов. Вот наскребу по сусекам остатки самолюбия, и как тот Колобок – только меня и видели! Надо мне себя беречь – вон уж руки от переживаний трясутся, как у алкоголика.
 
        Я лежу рядом с ним на животе и душу в подушке свои обиды. Мне хочется глубже вдавиться в матрас, прямо-таки врасти в него – словно в зыбучие пески, погружаюсь в безрадостные мысли. Что это за любовь такая – когда вся напряжена до боли? Почему нельзя просто любить и радоваться жизни? Но мне его жаль. Похоже, он не очень счастлив. И я не смогу его сделать счастливым при нашей жизни. Я вижу, как он страдает от своей неустроенности. Он заранее ненавидит будущую работу. Немудрено, в разгар экономического кризиса ему вряд ли светит в нашем городе приличное место. Он говорит, как с ужасом взирает в будущее. Я не нахожу слов утешения, но меня затопляет волна нежности, и я концом своего локона, как метелочкой, щекочу ему нос. Он ловит ртом мои пальцы и легонько их покусывает, рыча как пес. Потом просит: «Ну-ка, сделай так еще раз!». «Как бы не так!» - смеюсь...
               
        Наутро, недоспавшая, я одеваюсь, а он смотрит на меня и курит. По его лицу, как облака, проносятся мысли. Оценивает искусство женщины, которая решила понравиться. Я пытаюсь нарисовать стрелки. Вот уставился! Зря я это затеяла: в этом деле нужна твердая рука. Кисточка дрожит. Веко внезапно дергается, и линия смазана. Мы снова шипим друг на друга... Я чувствую, как под одеждой проступает липкий пот, но принимать душ уже нет времени. Выхожу в мир – завоевывать место под солнцем с больной головой. Прочь из душных квартир с их кислыми запахами!
 
        Я иду и слушаю тихий, умиротворенный шум деревьев, поющих о ласках. От спортивной муштры чувствую бока пригодными для любви. При мысли о новом свидании заходится сердце – его резко очерченные губы… Цепкие объятия. Эх, никуда не годится! Я что теперь, без него не могу и дня прожить - ни дышать, ни кровь качать в полной мере? Жара нипочем – внутри горько-мятный холодок. Это сердечные клапаны залипают от смертной тоски.

        Солнце нынче так жарит! Высвечивает все углы и закоулочки. Тянет побродить-попутешествовать, как в детстве, все на ходу разглядывая. Исследуя стену, как она по кирпичику строилась. Или бетонную магистраль охватить сознанием. Ногами попробовать.
 
        Я приглашена на открытие выставки народной фотостудии – молодых ее воспитанников. Резки контрасты, мрачны сюжеты. Беззащитные героини. Одна смотрит в карманное зеркальце – в боевой раскраске глаза, как у грустного клоуна. А вот домохозяйка посреди домашнего хаоса застыла в растерянности, с извиняющейся улыбкой… Узнаю себя в множестве лиц.

        Людмила Александровна, руководительница студии, приглашает в гостевую комнатку библиотеки. Все знают, какой у нее трудный характер. Уж если ее взгляды не совпадают с вашими, то убедить ее в чем-нибудь – Сизифов труд. Она стоически, с ноткой трагизма, переносит любые разногласия. Впрочем, жить без них она тоже не может и не желает.
   
        В комнатке рухлядь любовно облагорожена домашней атрибутикой – на серванте висит календарь, стол накрыт ажурной скатертью…  Расставлены чашки, тарелки с печеньями. Посреди стола горделиво восседает пузатая трехлитровая банка с водой, из которой желтыми огоньками полыхают свежие ирисы. Их утром сорвала у реки наша матрона, бережно принесла их нам с возмутительным рассказом о том, какую свалку на Троицу устроили отдыхающие…
 
        Несколько посетителей выставки заходят выпить чаю. Терпеливо ждут кипячения, слушают шум чайника, сидя в оцепенении на своих местах. Поначалу каждый глядит в свою сторону.

        - Ты чего такая? На тебе лица нет… - спрашивает меня Людмила Александровна.

        - Жарко.

        - Как дошла? Испеклась небось?
 
        - Под деревьями пряталась…

       - И то дело! Скоро деревьев в городе совсем не останется. Бедный лысый наш город! На центральной улице спилен прекрасный граб... Зачем? Под ним люди пережидали красный светофор, бабушки иногда продавали молоко. Проводов над ним вообще нет, но теперь уже всё залито асфальтом и оборудована стоянка автомобилей. От гимназии до церкви по одной стороне нет ни одного дерева на три километра. А печет летом, как на сковороде! Стояла берёза у обувной лавки напротив места, где Ленина сливается с Гагарина, - ночью спилили и вывезли; значит понимают, что народ это возмутит. Вечером шла - была берёза, иду утром - берёзы нет…

       - Да… эти… шкодники они мелкие, а не власть, - проворчал пенсионер, сидящий в углу.

        - Любая власть - от Бога и соответствует уровню народа, который состоит из людей. Будем образованными, развитыми, нравственными, честными, совестливыми, будем стоять друг за друга стеной, не будем все по своим хатам сидеть по краям пропасти... Будет нам и соответствующая власть. Я так думаю, - ответствовала Людмила Александровна.
 
        - Только что можно вырастить из молодежи, растущей в наших дворах, скажите мне по пунктам, пожалуйста? – продолжала она. - Какое гражданское самосознание? У нас вместо двора стоит высотка, кругом баки для мусора и тротуары, заставленные автомобилями. Место для игр детей и общения взрослых не оборудовано. Отсутствует место для  социализации и осознания себя гражданами одной страны. Живут в этих домах особи, которые убегают отсюда на работу, в бассейн, спортзал, по магазинам, на дачный участок, на море... Где в нашей жизни двор? Его нет, поэтому мир разбит на миллионы одиночеств… В результате начинают обеспечивать жизнь желудкокишечника каждой отдельной единицы, которой не свойственно чувство и понимание Родины, так как это понятие духовное, оно поддерживается идеологией государства. А то в свою очередь служит народу, а не паразитирует на его теле. Двор теперь состоит из помойных баков и автостоянки.
 
        - Людмила Александровна, а куда, по-вашему, надо машины ставить? Или их не покупать вообще? – спросила энергичная молодая блондинка со стрижкой каре.
 
        - Алина, я эту проблему поднимала перед нашими властями лет двадцать пять назад, указывала места для подземных и многоэтажных гаражей. Всё надо делать вовремя: сани готовить летом, а телегу - зимой. И почему вы мне этот вопрос задаёте? Я не заведую гаражным кооперативом. О себе управленцы заботятся: на пляж городской пришли со своими домами - за одну зиму построили. Несколько лет дороги щебнем через Нижний парк засыпали, тихой сапой протянули все кабели к речке... На это у них хватило многолетнего планирования!
   
        - Людмила Александровна, потому что вы говорите, мол, "и машины везде стоят", вот я и спрашиваю: "А куда их, по-вашему, ставить?" – не унималась блондинка.

        - Алина, вопрос не ко мне. Я задаю вопрос управленцам: где детям играть во дворе? А соседей, оставляющих машины, я не упрекаю, а им сочувствую.
 
        - В чем заключается сочувствие? Сочувствуйте тем, кому мешают эти машины!

        - Алина, моё сочувствие проявляется в том, что я не ворчу, когда мне приходится идти по дороге, если тротуар заставлен машинами; моё сочувствие в том, что я ни одного замечания не сделала типа того, что я слышу: "Понаставили, "скорая" не проедет"; моё сочувствие и в том, что я с детьми ухожу из двора гулять в другие места... И во многом другом. Ещё в чём мне перед Вами нужно отчитаться?
 
        - Я всего лишь задала вопрос. Все-таки бред! Вы сочувствуйте тем, у кого есть машины ... Так у них, наоборот, все хорошо... Сочувствовать надо тем, у кого их нет!
 
        - Алина, ваш первый вопрос был: где вам ставить машину? Теперь я сочувствую не тем, кто сочувствия, на ваш взгляд, заслуживает. Я многое делаю не так, как Вам кажется правильным. Может вы меня в угол поставите?

        - Да мне все равно, просто стало интересно, я и задала вопрос…

       Разговор перекинулся на спор о совдеповских временах. Дальше я перестаю понимать их реплики. Голоса доносятся будто издалека.

        Как смешны эти люди на ладони у Бога, загнанные в клетушку, взбудораженные политическими тревогами, подсвеченные летним солнцем. Их лица играют живыми красками. Мне уютно так, как бывает только на Руси, на закате, в малознакомой компании - прибежище одинокой жизни. Колышется желтый ирис в трехлитровой банке – от сотрясений воздуха. Я гляжу в окно - садящееся солнце удлиняет тени, выстилая землю узором-тянучкой -  в поля-лесостепи, в колыхание трав, вожделенный покой. Ковровая дорожка – вереница дней... Как долгий путь к разговору.


   
       



© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2015
Свидетельство о публикации №215061900140 


Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2015/06/19/140