Наталья Козаченко. Геля, Лина, Ангелина

1-е место в конкурсе "Немного о любви"


Автор – Лаптев.

Название – Геля, Лина, Ангелина

 Объем – 16,295 тыс. зн.
         
         
         Михаил Иванович Лаптев в последние годы ездил в метро редко, но в один из дней между майскими праздниками обязательно выбирался из городка Краснознаменска, где обосновался десять лет назад, сменив казахстанские степи на Подмосковье.

         Метро эти несколько будних дней просторно и гулко, и  в ежегодной ритуальной поездке скрывалась смутная составляющая, которую Лаптев определил для себя как выжидание. Он затруднялся с более точной формулировкой, эта подходила вернее прочих. Ожидать можно чего угодно, выжидать – только событие знаемое, но отсроченное, спелёнутое  неопределённостью.

         Лаптев устроился по привычке в конце предпоследнего вагона. С удовольствием вслушался в барственные нотки Никиты Михалкова: метрополитен праздновал восьмидесятилетие и дарил пассажирам знакомые голоса объявляющих вместо набивших оскомину,  безликих, к центру – мужских, из центра – женских.

         - Осторожно, двери закрываются, следующая станция Комсомольская! – прозвучал снисходительный голос Михалкова. – Уступайте, пожалуйста, места пожилым, инвалидам и беременным.

         Настойчивое «пожалуйста» походило на кнопку пульта и, по задумке, должно было включать совесть. И даже иногда включало.

         Словосочетание «станция Комсомольская» царапало память Михаила Ивановича, но привычно и едва ощутимо. Он знал – почему, но всякий раз успевал смикшировать раздражение разглядыванием чужих лиц, попытками создать за каждым историю. Единственная история жизни, собственная, не интересовала Лаптева: в ней не случилось резких и неожиданных поворотов. Он умел планировать жизнь на многие годы вперёд и пользовался этим умением.

         Михаил Иванович рассеянно огляделся и вздрогнул: Ангелина Скворцова сидела напротив и, не мигая, вглядывалась чуть выше головы Лаптева в чёрное вагонное стекло. Глаза её были темны и как будто слепы, голова покачивалась в такт движению поезда.  Лаптев замер, опасаясь обнаружить себя прежде момента, когда он сам решит, нужна ли ему эта встреча. И не есть ли она то самое событие, выжидание которого заставляло его ежегодно и без особой причины совершать бессмысленные круги по кольцевой линии метро. Или это  случайность, сродни броуновскому движению, просчитать которое вряд ли возможно.
 
         ***
         

         Линка Скворцова появилась в его жизни в конце шестого класса. Она походила на других девчонок, но Миха Лаптев размышлял много более прочих о тонкостях человеческих индивидуумов и мог с уверенностью сказать, что Линка - другая. Не по внешности или другим, общим для девчонок параметрам, но – скрытой внутри тайной жизнью. Может быть, скрытой и для неё самой. Миха  умел находить приметы этой жизни – новенькая была с ним одной крови.
 
         Два года она сидела за его спиной, настороженно глядела ему в лицо, когда он поворачивался к ней и молча смотрел, не задавая вопросов.
 
         - Что, Лаптев? – иногда срывалась Линка, как будто он по глазам считывал странички личного дневника, которые вели почти все одноклассницы, кроме Линки. Он подозревал, что она прячется ото всех и более глупого занятия, чем расшаркиваться перед равнодушной бумагой, не представляет. Бумага – предатель и провокатор, нестойкое химическое соединение слов и мыслей, рассыпающееся в ту самую минуту, как из чернильных закорючек выползает написанная душа.

         Миха с малолетства наблюдал, сопоставлял и уточнял для себя причины и следствия поступков всех, кто попадал в поле его интереса, мог с довольно большой точностью угадывать события, ещё не случившиеся, когда участники их только-только узнавали друг друга. Он первым заметил тревогу и волнение в девчоночьем сообществе: Линка расшатывала сложившиеся в классе группировки, но не примыкала ни к одной. Она представлялась Михе Лаптеву его двойником в женской ипостаси и потому интересовала крайне.

         Он первый узнал, когда она влюбилась, когда первый раз поцеловалась и как тяжело привыкала к зависимости от другого человека.  Кого – не интересовался, слухи обходили его стороной, если ему хотелось отстраниться от пустого словословия. Слухи – суетный ветер, не более. Линка молчала, только взгляд становился всё более жалким и потерянным.
 
         После восьмого класса он поступил в суворовское, а по окончании - в военное училище, потому продолжение романа Линки или как называли девочки – отношений – было ему неизвестно. Он и не старался узнать.  За три последующих года они встретились всего трижды.
 
         В первые студенческие каникулы несколько бывших одноклассников отмечали встречу в квартире, где жила Линка. Миха всматривался в предметы, окружавшие Линку, сравнивал с частным домиком, в котором жил с бабушкой и старшей сестрой, и, кажется, понимал, почему она не может быть как все: в квартире ощущалась свобода и отстранённость живущих друг от друга. Не пространственная – личная.
 
         Из всех собравшихся больше всего изменилась Линка, в ней что-то крушилось и ломалось, с хрипом, со стонами, с растерянностью перед будущим. Будущее пугало Линку, она не жаловалась и помощи  не просила, и Миха промолчал, остальные не заметили, только кричали, какая она молодчина - учится в столице.

         - Как ты? – спросил Миха перед уходом в небольшой прихожей, Линка стояла спиной к зеркалу. Ему было видно, как шевельнулись лопатки.
 
         - Нормально, прорвёмся, - ответила Линка и улыбнулась скупо губами, взгляд притушила ресницами, но Миха понял: не прикасайся, чужая территория.

         - Если будешь в Ленинграде, захочешь поговорить, я в Пушкине, там училище, найдёшь, не ошибёшься, спросишь на проходной Лаптева из ПВКУРЭ-К. Меня позовут. Обещаешь?
 
         - Обещаю. Если захочу поговорить. – Она сбегала в комнату, выхватила первое, что попалось  ей под руку, и записала буквы. – Прямо шифровка какая-то.

         - Так мы военные, шифроваться нам по службе положено, - он перевернул плотный листок: Линка на фото выглядела  взросло  и красиво,  до удара под дых.
 
         ***
         

          Она к нему приехала через год,  в стылом мокром ноябре. Не одна – с подружкой. Оба понимали – разговора не будет. Да и чёрт с ним, с разговором, слова – ветер! Он провёл шикарный, он так и отметил для себя – шикарный – день, полный ничего не значившей болтовни. Это девчонки думали, что трепались ни о чём, Миха услышал гораздо больше, чем носил ветер. Он позабыл о нарядах и проверках; о том, что научился спать  с открытыми глазами и всякую минуту, которая подвернётся; о дежурстве «на тумбочке», когда ночами дневальные сменяли друг друга каждые два часа, словно крутилась огромная карусель  в городском парке; о том, что ни разу не пригласил на танцах в Доме офицеров ни одну девушку – стеснялся;  о том выковерканном языке, на котором научился бегло говорить: слова произносились задом наперёд. Подробности казарменной жизни выглядели глупыми и жалкими, не солидными. Назавтра она уехала, он проводил подружку  на Наличную улицу и вернулся в казарму.
 
         Третий раз у них совпали на неделю каникулярные дни в конце августа  того же года. Линка подрабатывала тем летом секретарём в техникуме по соседству.  Они мало разговаривали: секреты накопились у каждого, но выносить их на разборки никому не хотелось. Даже похвастаться. Пустые слова летали меж ними, не наполняя смыслом души. Внутренняя связь распалась. Чувствовала ли она распад – он не мог понять, как не был вполне уверен теперь в наличии соединения их кровных душ. 

         Уезжали из родного города одним поездом, только у него был вагон купейный, а у неё -  верхняя полка в плацкартном вагоне.

         - Ты чего жмотишься, - съехидничал Миха. Он притащился в её пока полупустой вагон, оценил разницу. Он хотел сделать ей больно: незнакомый длинноволосый парень провожал Линку, но  видно невооружённым взглядом  - она страдала не по волосатику.

         - Ты о плацкарте? Ну… мне государство дорогу не оплачивает, не то, что некоторым. Не нравится обстановка – беги к себе и наслаждайся, а мы люди не гордые, как-нибудь доедем. Без удобств.
 
         Михе стало стыдно, но досадное начало разговора быстро забылось. Он высидел с ней до самой полуночи, пока его вежливо не попросили.

         Утром они снова встретились на перроне: он боялся пропустить Линку в густой торопливой и немного растерянной толпе.

         - Ты куда теперь?

         - Мне на Ленинградский. Там договорились с ребятами встретиться и насчёт билетов разузнать. Есть у нас один такой – мама в кассе работает, обещал поспособствовать.  А ты?

         - А весь день совершенно свободна. Хозяйка квартиры возвращается после пяти, а у меня ключей нет. Так что гуляю, пока не надоест. А надоест – в метро, на кольцевую и – «пони бегает по кругу». Знаешь, я не одна такая, как оказалось. Забавно, да?
 
         - Не подождёшь, пока я билетные дела утрясу?
 
         - Легко. Всё равно делать нечего.
 
         Линка взяла вдруг его под руку. Миха представил, какими глазами на него будут пялиться ребята и покраснел.  Она осталась стоять в начале перрона, он двинулся навстречу знакомой  группе жаждущих обилетиться, заставляя себя не оглядываться. Лёвка ломался,  выторговывал дополнительную плату за услуги. Как всегда. Прошло минут пятнадцать, Миха даже на какое-то время забыл про Линку, а когда обернулся, её не было. Но билеты… билеты нужно добыть первым делом!

         Он бежал обратно, сжимая в руке проклятый кусочек картона: Линка исчезла, не отошла в сторонку, не стояла возле книжного киоска. Пропала.

         Миха  долго топтался в метро, заглядывая в окна проезжавших поездов, прокатился несколько кругов по кольцевой и ругал себя на чём свет стоит: он так и не спросил, где Линка снимает угол. В конце концов, жизнь не закончилась в данную минуту, будут ещё каникулы. Но в душе саднило, только начало занятий в училище притушило нелепость расставания.
 
         Больше до нынешней встречи они не виделись, а прошло страшно подумать, сколько времени, почти сорок лет.

         ***
         

         Женился лейтенант Михаил Лаптев как большинство знакомых, «по залёту».  С будущей женой познакомился в поезде: ехал в отпуск, она возвращалась с какого-то танцевального конкурса, была оживлена и светилась счастьем. Крохотная, неземная, говорила без умолка и всё о музыке и великих балеринах. Михаил много читал: они нашли друг в друге достойных собеседников.

         Назвалась Галей и мимоходом обронила, что дома никого нет, мама с младшей сестрёнкой на море. Он вышел с ней, не доехав до дома. И задержался почти на неделю.

         Об отношениях полов он знал так много, что мог дать фору любому, но знания,  не подтверждённые практикой – мёртвый груз, досадная поклажа. Галя в вопросах любовных оказалась абсолютно инфантильна, потому они вместе впервые вступили на неизвестную планету, получая, один - подтверждая теорию практикой, другая – открывала для себя новый взрослый мир.

         Несколько странных дней сплелись в воспоминаниях Михаила в одно бесконечное действо, перерывы он плохо помнил, кажется, они ходили куда-то, его знакомили, он знакомился, но лиц не различал. Власть над женским телом пьянила его. Но пьянила  именно телом, мозг же продолжал исследовать и изучать, услужливо подкидывая всё новые подробности читанных прежде книг, учебников и разного сорта пособий по сексуальному воспитанию.
 
         Партнёрша оказалась плохой ученицей, но отличным материалом для лепки, и Михаил поражался безвольной покорности, с которой она отдавалась ему раз за разом. Он не мог не понять, что она достигает пика, и даже не приходилось просить её кричать – он возбуждался от звуков особенно сильно. В эти минуты он наговорил ей кучу красивых обещаний, книжных и затёртых, но кто выбирает особенные слова, когда жилы натянуты до предела и даже больше предела, возможного для человека.
 
         Галя неопределённо улыбалась, верила и не верила, и вторила ему: словарный запас любовных слов её оказался скуден. Однако, самое главное девушка сообщила в самом начале безумной лихорадки: она не собирается замуж, потому что решила посвятить жизнь балету, а ещё у неё нашли какую-то сложную болезнь и она не может забеременеть.
 
         Идеальная партнёрша обманула: спустя три месяца рыдала в телефонную трубку, проклиная весь мир и его, Лаптева особенно.
   
         - Я от ответственности не прячусь, - твердил будущий отец, - если ты хочешь, распишемся. Только твоё желание.

         - Моё желание? Да я не хочу замуж! Вообще не хочу! И рожать не буду! Ты мне сломал жизнь, понимаешь, солдафон проклятый! Я балерина, роды фигуру испортят, а для балерины фигура… Господи, за что?

         - Ребёнок должен родиться!  Я, может быть, об этом ребёнке мечтал всю свою жизнь! Фигура, подумаешь, восстановишь, если захочешь.  Давай так: я тебя отвезу к бабушке моей, ты там родишь, сколько нужно времени тебе, чтобы грудью кормить, проживёшь, и можешь быть свободна, танцуй, сколько хочешь. А ребёнок – мой. Согласна?

         - Да, - после короткой паузы обронила Галя. Михаила это тихое «да» поразило в самое сердце: он знал, что такое расти без отца и матери, сам жил у бабушки, пока отец  служил на Камчатке.

         Потом она одумалась: родить, будучи законной женой и родить в девках – вещи принципиально разные.
 
         - Я не обещаю тебе лёгкой и красивой жизни, - предупредил жених, - наоборот, наша жизнь будет полна лишений и тягот, но всегда можешь положиться на моё плечо. Я не люблю тебя, ты поступаешь против желания, но у ребёнка должны быть отец и мать. Согласна на такие условия?
 
         - Согласна, - Галя теперь не всхлипывала, только в сухих глазах её полыхнуло синим.

         Второе открытие повергло в шок Михаила в ЗАГСе: Галя оказалась Ангелиной по паспорту. Сердце застучало с перебоями, накрыло удушающей волной. Линка, - заныла душа, и вспомнился пустой перрон, одно мгновение и целая жизнь, которая могла быть, а могла и не случиться, а происходит вот эта, теперешняя.
   
         - Почему Галя, а не Геля?

         - Дурацкое бабское имя, - фыркнула невеста, - подарок сбежавшего папочки. Ненавижу!
   
         Их расписали без долгих проволочек.
 
         Михаил Иванович выполнил обещание, данное жене. Геля выдержала всё. Плохая хозяйка и не слишком хорошая мать: Михаил Иванович иногда видел её взгляды, бросаемые на дочку, тем не менее, она нашла себя в профессии – вела танцевальные кружки, работала в садике музыкальным работником. Только раз сорвалась: приезжала балетная труппа из Семипалатинска, Геля прошла отбор, но дочка… 

         После учёбы в академии Лаптевы получили назначение в Подмосковье. Дочь вышла замуж, жила отдельно. Лаптевы остались один на один с тишиной осиротевшей квартиры.

         Три года назад в монотонной и размеренной жизни произошло событие, до сих пор не укладывающееся в голове Михаила Ивановича: жена отказала ему в исполнении супружеских обязанностей. Наотрез. Это походило на каприз и являлось с точки зрения Лаптева именно вздорным капризом взбалмошного ребёнка, каковым он все годы считал Гелю.  Он делал всё то, что должна делать женщина, единственное, что мужчине  недоступно – родить ребёнка. Но тогда для чего нужна жена? Да, приходилось вымаливать и выпрашивать близость почти каждый раз, но Геле было хорошо в постели, он научился настраивать её тело, управлять малейшими оттенками ощущений, он не жадничал – не торопился с собственным оргазмом, уступал первую скрипку жене. И всё-таки она взбунтовалась.

         Михаил Иванович разглядывал теперь жену пристально: в ней, как и прежде,  не было тайной жизни, всё, что происходило с Гелей, считывалось сразу. Женщина – девочка, почти второй ребёнок в семье. Желания её не простирались далеко и были легко выполнимы. 

         Оба ожидали разрешения ситуации. Геля уверовала в силу физической мужниной привязанности и жестоко ошиблась: он был молчаливым наблюдателем. Примирение становилось призрачным, а затем и вовсе невозможным. Он мог предсказать каждый её шаг, но интрига более не смущала его покой.
 
         Они не были парой, и теперь жили как посторонние, не разговаривая.

         ***
         

         Ангелина Скворцова глядела на Лаптева, ясная понимающая улыбка блуждала по лицу. Безмолвный разговор устраивал Лаптева: они были одной крови и одной души. А слова – шалый ветер, он помнил это со школы.
 
         «Ну вот и встретились, - думал Лаптев рассеянно. – Я не забывал тебя, Линка, но память великодушна, ты понимаешь, да? Я жалею, что упустил тебя там, на перроне, но это – лучшее, что могло произойти с нами».

         Мысли его текли вяло, зато взгляд был остр и внимателен. Запоминающ.

         Ангелина вышла на Белорусской, Михаил Иванович проехал ещё один круг и вышел из вагона.

         - Не забывайте свои вещи, они вам ещё пригодятся! – убеждал Михалков снисходительно.

         - Нужные вещи никогда не забудешь, а ненужные никому не нужны, - ответил зачем-то Лаптев и пожал плечами.

         Он сел в электричку, вышел в Голицыно. Автобус ехал довольно ходко – управились за полчаса. Пятнадцать минут пешего хода, лифт поднял его на седьмой этаж. В квартире работал телевизор и шумела вода в ванной.
   

   




© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2015
Свидетельство о публикации №215062100016 


Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2015/06/21/16