О самом преходящем из вечных чувств

«Я заявил, что лишь страх перед собственными желаниями, перед демоническим началом в нас заставляет отрицать тот очевидный факт, что в иные часы своей жизни женщина, находясь во власти таинственных сил, теряет свободу воли и благоразумие, и добавил, что некоторым людям, по-видимому, нравится считать себя более сильными, порядочными и чистыми, чем те, кто легко поддается соблазну, и что, по-моему, гораздо более честно поступает женщина, которая свободно и страстно отдается своему желанию, вместо того чтобы с закрытыми глазами обманывать мужа в его же объятиях, как это обычно принято.»
Стефан Цвейг «Двадцать четыре часа из жизни женщины»

«Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то…»
Сергей Довлатов «Чемодан»

Дело было так, я представлял в интернете на одной крупной площадке свой чрезмерно дотошный обзор на нашумевшие «50 оттенков серого», который должен был представить меня юмористом, с серьёзным видом несущим абсолютную чушь. Посыпалось много комментариев. Как оказалось, многие попались на эту уловку. В половине из полученных замечаний меня упрекали в том, что, коли это такая дрянь, так и не стоило на это тратить своего времени. Причём в сходных мыслях были замечены, как сторонники, так и противники того шедевра. А вот в содержательной, конструктивной части комментариев мне пришёл совет, или я не знаю, как лучше сказать, – просьба прочитать и написать обзор на доселе неизвестный мне роман «Одиночество в сети». Ну, посоветовали и посоветовали, люди, вообще, много, чего советуют, и не всему следует уделять внимание. Другое дело, что это была довольно серьёзная просьба без подтрунивания. И, насколько я понял, моей собеседнице эта книга как-раз-таки понравилась. Как вы заметили, я не боюсь экспериментов, если это литературные эксперименты, разумеется. Поэтому, когда мне потребовался отдых от более серьёзной литературы я взялся за чтение упомянутого романа, отбросив предубеждение и открыв душу навстречу новым сюжетам, новым героям и настроениям.

Первым же впечатлением для меня стало: «Да, очень неплохо!» С первых строк стало понятно, что творение Януша Вишневского гораздо сильнее бестселлера Эрики Леонард. Сильнее, проникновеннее и мастеровитее. Слог автора сформировавшийся. Скудный и бескостный сюжет он не пытался растянуть на 3 тома. Наоборот, по ходу романа возникало искусно создаваемое ощущение, будто Януш Вишневский ещё  что-то нам недоговаривает. Герои, объёмно вырисованные образы возникают и затем вновь пропадают, сказав буквально пару фраз и загадочно, горько улыбнувшись. Автор не жалеет усилий и вдохновенно, со вниманием подходит к каждой детали.

Вместе с тем, у меня практически сразу сложилось впечатление, что единственным и главным персонажем его произведения является непосредственно любовь, чувство текучее и видоизменяющееся, порой умирающее, порой засыпающее, а затем, подобно дремавшему вулкану, просыпающееся вновь. То есть не стоит недооценивать работу автора над сюжетом и экскурсы в прошлое героев, но подо всем этим проступает второй сюжет – история великого чувства, не знающего никаких преград, способного в обнимку с надеждой переступить через все мыслимые и немыслимые ограничения. Конкретные истории – это всего лишь антураж, всего лишь декорации, хотя и блестяще, правдиво выписанные. И нет ничего важнее второй жизни – жизни нашего чувства и странных законов, по которым оно развивается, ибо это и есть подлинная жизнь во всей своей полноте. Это первопричина и основа всех поступков и всего происходящего в романе. И только то истинно и значимо, что проникнуто любовью, всё остальное же тонет в пучине обыденности.

Если пытаться коротко охарактеризовать Вишневского как автора для тех, кто вообще с не знаком с его творчеством, и если пытаться при этом ориентироваться на других более известных авторов, то я бы назвал Януша – польским Миланом Кундерой. С прямотой и лаконичностью, с простотой и правдивостью последнего в изображении чувств и рассказах историй людей, с его экскурсами в прошлое героев и страны, в прошлое, которое не отступает, а продолжает жить с нами, где бы герои от него ни прятались и кем бы ни притворялись. Но Вишневский мне при этом представляется в чём-то более чутким и понимающим, сверхъестественно проницательным автором, будто бы его интересует не законченная форма притчи, а непрестанное движение к корням человеческих чувств. И роман, возможно, не готовая конструкция, а корабль, готовый к отплытию или, скорее, стихия, которая вскоре увлечёт читателя вслед за собой… Я очень плохо знаком с польской литературой, но эта трансцендентная чуткость Вишневского и выразительные способности его языка сближают его с другим поляком – Бруно Шульцем и его произведением «Санатории под Клепсидрой/Коричные лавки». Не сюжетом, не настроением, а, скорее арсеналом и способностями. Бруно Шульц, о котором у меня так и не дошли руки написать, показался же мне автором наиболее похожим из всех на Набокова-автора рассказов, с его проникновенностью на грани магии и телепатии, о которой так и хочется сказать «осмысленных стихий сверхчувстсвенный полёт».

Вместе с тем текст романа полон интересных, порой глубоких, порой парадоксально, афористично выраженных мыслей. Например, как вам такой отрывок:
«В Лондоне для меня слишком высокое давление. Чтобы выдержать его, надо быть герметичным, иначе все из тебя уйдет. Это чистой воды физика. Но я не умела быть до такой степени непроницаемой. Вдвоем гораздо легче “удерживать крышку”.»
И эти мудрости, касающиеся человека, но выраженные с помощью аналогий, далёких от человеческой природы, либо мысли, изложенные так, чтобы читатель поломал голову после их прочтения, непонятные на мезоуровне, на уроне абзацев и предложений, неуловимо роднят автора с Милорадом Павичем.

Где-то мне довелось прочитать, автора упрекают за то, что главный герой его романа – Якуб получился неправдоподобно идеальным, дескать, такого не бывает. Подобные слова мне приходили на ум, но относительно главного героя другого романа, относительно миллиардера Кристиана Грея (ладно всё, последний раз вспоминаю об этой макулатуре!) и по гораздо более приземлённым причинам. Я подробно описывал, почему подобное сочетание навыков мне представляется абсолютно искусственным и притянутым за уши. Учёного-поляка многие сочли кем-то вроде идеального мужчины, такого в действительности не существует. Это идеал мужчины, нарисованный женщинами, который в последствие и сам признаётся в женственности отдельных своих черт. Он понимает их с полуслова. Он сдержан, чувствителен и понимающ. Любит поэзию и заучивает множество стихотворений наизусть и при этом является серьёзным учёным, участвовавшим в расшифровке человеческого генома. Ничего неправдоподобного с точки зрения деталей карьеры и судьбы в нём вроде бы нет. Возможно ли появление подобного человека, с такой чуткой, трепетной душой, пережившего при этом чудовищные утраты в реальной жизни – большой вопрос. Уверен, во многом, Вишневский срисовывал этот образ с кого-то из академической среды (про автора известно, что он защитил несколько диссертаций в различных дисциплинах). И вполне возможно, я думаю, было бы встретить такого многогранного и противоречивого персонажа, как Якуб, в одном из университетов.
Но в том-то и дело, что усреднённо-идеальным, заманчивым самцом, вроде атлетично сложенного миллиардера Якуба назвать трудно.
По ходу прочтения романа складывается впечатление, будто Якуб создан быть несчастным, его судьба предопределена с самого начала, а его внешность, проницательный ум и чувствительная душа – своеобразные насмешки судьбы, не сулящие ничего, кроме ещё больших страданий. Впрочем, эта угрюмость саморазрушения и боязнь новых отношений не являются чем-то врождённым, это лишь последствия первоначального поступка, чего-то вроде “первородного греха” в мифологии данного романа. Событием, ставшим слишком сильным потрясением для того, чтобы он мог остаться прежним.
Трагическая смерть его первой и самой подлинной любви – Наталии выбивает его из колеи и, по-видимому, вводит его в какое-то состояние неустойчивого равновесия. Якуб никак не может остановить эти сметающие всё на своём пути колебания маятника: то он бросает людей, то они оставляют его…

По крайней мере, рационального объяснения того, почему Якуб бросает Дженнифер с острова Уайт, я найти не могу. Читателям, как, собственно, и Дженнифер приходит лишь такое письмо:
«Единственное, что я мог сделать, чтобы пережить разлуку, это полностью исчезнуть из твоей жизни. Ты была бы несчастлива здесь со мной. Я не был бы счастлив там. Мы с тобой из разделенного мира. Я даже не прошу, чтобы ты меня простила. То, что я сделал, простить нельзя. Можно только забыть.»
Дженнифер в своём электронном письме вспоминает:
«Я не забыла. Но письмо это мне помогло. Хоть я и не согласилась, но хотя бы узнала, как он справился с тем, что было между нами. Это было самое эгоистическое решение из всех известных мне, но я хотя бы узнала, что он что-то решил.»
Далековато от образа идеального человека, не находите? Или идеальный человек может совершать дурные поступки, но впоследствии должен пострадать за них? Ведь он заставил страдать Дженнифер и ещё как. В Вишневском хорошо ещё и то, что он никогда не ограничивается общими словами, при довольно скромном размере романа, он дотошно изображает все оттенки человеческой радости, тоски, страдания, он будто препарирует человеческую душу и отдельные эмоции, более того, пытается проникнуть в скрытую динамику человеческих чувств.

«Я страдала, как ребенок, которого отдали на неделю в приют, а потом забыли взять. Я тосковала. Невероятно. Я любила его и потому не могла желать ему плохого и оттого еще больше страдала. Через некоторое время в отместку я перестала слушать Шопена. Потом – в отместку – выбросила пластинки со всеми операми, которые мы слушали вместе. Потом – в отместку – возненавидела всех поляков. Кроме одного. Его. Потому что на самом деле я не способна мстить.»

Кратко, но, тем не менее, правдиво и довольно полно польский писатель изображает все болезненные стадии расставания и забвения, и подробность, обилие правдоподобных деталей, срисованных не с людей, но с чувств, на самом деле, подкупает. Как образно передана это грань между любовью и ненавистью, связующим звеном между которыми является боль.

Основная стадия знакомства главной героини романа с Якубом происходит с помощью сообщения через ICQ. Кстати, в романе так и не упоминается её имя, в фильме же её назвали, наверняка, не без помощи Вишневского – Эвой. Эва страдает от мелкой измены одного плюгавенького бельгийца, с которым она время от времени пересекалась на конференциях и уже начала считать его своей собственностью в некотором смысле, опираясь на доверительные отношения, сложившиеся между ними. Но основной мотив этого романа состоит в том, что в человеческих чувствах нет ничего неизменного. Самые громкие клятвы, самые искренние уверения в прочности чувств оборачиваются ложью, пустой шелухой слов, если нет живительного ключа, подпитывающего все эти чувства – непрестанного стремления людей друг к другу, и если кто-то останавливается, даёт передышку работе сердца, то союз распадается. Единственное значимое событие во вселенной  Вишневского: встреча и пробуждения интереса между двумя людьми либо же событие противоположное по знаку один из них трагическим образом бросает другого. В этот раз горюющая Эва пишет практически незнакомому ей Якубу:
«Я все еще немножко влюблена, еще полна остатками бессмысленной любви, и мне так грустно сейчас, что захотелось кому-нибудь сказать об этом. Какому-нибудь совершенно чужому человеку, который не сможет меня обидеть. Наконец будет хоть какая-то польза от этого интернета. Я попала на тебя. Могу я тебе рассказать?»
Это будет не моей мыслью, но Вишневскому действительно свойственна сила и откровенность, своеобразная обнажённость в передаче чувств и мыслей героев. И даже при том, что в спальню автор нас к ним практически никогда не проводит, возникает порой даже какое-то одухотворяющее неудобство при виде такой откровенности. С другой стороны, по-иному быть и не должно. Хороший писатель должен быть соглядатаем и эксгибиционистом одновременно. И при этом уметь выглядеть прилично и не стремящимся шокировать привлечь редкого читателя дешёвыми и неправдоподобными трюками.

Роман появился на свет довольно давно – в 2001 году. И мне представляется удивительным и едва ли не пророческим то, насколько точно передаёт автор все нюансы чувств героев, пытающих найти друг друга через сплетения проводов через интернет. То, что в конце 20 века было уделом горстки людей, обладающих интернетом, фриков, учёных, людей высокообразованных, странных и непонятных, в наше время повсеместного засилья социальных сетей и различных мессенджеров стало понятным и доступным всем. И польский автор стал едва ли не провозвестником новой эпохи старого и всем понятного чувства, новых форм, которые она принимает. Возьмите, к примеру, сакральное значение списка друзей, многим неясное раньше, зато всем понятное теперь.

«С минуту он смотрел на список своих друзей в ICQ. Открывало его на самом верху ее имя. Он думал о ней, и у него было странное ощущение, что сегодня во второй половине дня в жизни его произошла какая-то перемена.»

Имеет смысл пойти чуть дальше и признаться себе в том, что «Одиночество в сети» является главным романом о любви 21 века. Может быть, и не однозначно лучшим, но главное здесь, что именно 21 века. Вишневскому удалось удивительным образом поместить историю чувства в совершенно новые, на то время и вовсе футуристические для неё условия и при этом убедительно продемонстрировать тот инвариант, что остаётся всё-таки неизменным и всегда должен оставаться, иначе это не будет романом о любви. Это была архи-сложная задача. И Вишневский решал её одним из первых. До него просто никто и не ставил себе эту задачу подобным образом. Более талантливые мастера пытались находить новые решения старых задач, известных, грубо говоря, с XVIII – XIX веков.
Вишневский в этом смысле стоит особняком, хотя и в таланте ему не откажешь.
И польский писатель размышляет о том, о чём действительно стоит размышлять. Анализирует проблемы современности. Точно подмечает некоторые важные штрихи нашего времени. Насколько это глубже и интереснее, насколько волнительнее и важнее эпистолярной мути и графоманского непотребства «50 оттенков».
У Набокова где-то проскальзывала мысль, что роман не может состоять из диалогов, обилие которых служит признаком дрянного произведения. Замечание, наверное, чересчур общее, однако оно верно характеризует разницу между поделкой Э.Л. Джеймс и романом Вишневского. Суть «50 оттенков» – это бесконечная ничего не значащая болтовня, за которой ничего не стоит, это муть слов, взвесь повседневности. Когда нет диалогов, писательница преподносит нам распечатку всех SMS главных героев. Роман Вишневского же – это минимум слов и северные сияния, всполохи чувств, горящих в душах героев. Это томление мятущейся души, чувствующей себя бесполезной. Те 9/10 айсберга, которые можно описать словами Музиля «что-то, чего я не могу вымерить мыслями, жизнь, которая не выражается словами и которая есть всё-таки моя жизнь…»

И если это диалоги, то трепетные и бесплотные из-за своей виртуальности. Это лаконичные фразы людей, которые могут потерять друг друга в любой момент, поскольку в реальности их ничего не связывает. Ничего плотского, ничего из мира вещей. И, как все знают, мир быта в финале одерживает победу над порождениями прекрасных фантазий и бесплотных надежд… И люди, ничего не испытывающие друг к другу даже в некоторой степени противные друг другу, всё равно остаются вместе. А потребность любви уходить куда-то глубоко внутрь, вытесняется в мир внутренних диалогов с самим собой и ещё нерождённым ребёнком. Но это я немного забегаю вперёд…

«ОНА: Да, знаю. Я зашла слишком далеко. Все из-за этой виртуальности. У меня ощущение, что сам факт нашей взаимной анонимности подтолкнул меня задавать такие вопросы, которые я ни за что бы не задала, если бы познакомилась с тобой в поезде или в кафе. Извини.
ОН: Она права. Интернет, он такой. Немножко напоминает исповедальню, а разговоры – нечто наподобие групповой исповеди. Иногда ты оказываешься исповедником, иногда – исповедующимся. Это результат расстояния и уверенности, что всегда можно вытащить штекер из гнезда.»

Вишневский указывает на особенно доверительное общение меж незнакомыми людьми, и делает это далеко не первым. Но это замечание приобретает новые значения в эпоху интернета. Мне кажется, многие сегодня, в 2015 году не отдают себе в этом отчёта в той степени, как это чувствовалось тогда в начале 2000-ых. Ведь ныне все просто дублируют свой круг общения в интернете, а на момент написания романа в интернете присутствовало не так много знакомых. И твой круг общения не так застил для тебя весь остальной мир что ли…

Роман о любви, разумеется, не мог обойтись без классических и, несомненно, важных рассуждений о разнице между дружбой и любовью, которые, если упрощать повторяют один из афоризмов Ларошфуко о том, что «если судить о любви по обычным ее проявлениям, она больше похожа на вражду, чем на дружбу».
При этом Эва бежит и опасается именно трагической, печальной и абсолютно неизбежной составляющей любви. До начала виртуальных отношений с Якубом ею владеет что-то вроде эмоционального конформизма и боязни привязаться к кому-нибудь настолько сильно, что бы он стать зависимым от поступков предмета обожания…
Если в начале 20 века в произведениях Бунина влюбляются так отчаянно, что умирают или убивают себя от неразделённой любви, то в начале 21 века в произведениях Вишневского герои опасаются чувствовать, опасаются давать волю своим чувствам, чтобы они не возобладали над разумной и поддающейся контролю составляющей жизни. Хотя с другой стороны и эта рациональная составляющая также не приносит героям радости, они тоскуют по чему-то большему. Да именно так, тоскуют по большому чувству, но боятся его прихода. Это справедливо в отношении Эвы. Якуб же, наоборот, не хочет стать для кого-то, настолько важным, чтобы не причинить нечаянно кому-то сильную боль из-за своей невнимательности или бесчувственности. Ведь, как он сам объясняет, «нет ничего несправедливей, чем скучать по кому-то без взаимности».

«Это становилось опасным. Она угрожающе близко подбиралась к состоянию, когда мужчина опять заполняет весь ее мир. Ей не хотелось этого. Это должна быть дружба. Отнюдь не любовь! Она не хотела никакой любви. Любовь включает в себя страдание. И оно неизбежно, хотя бы при расставаниях. А они расстаются каждый день. Дружба — нет. Любовь может быть неразделенной. Дружба — никогда. Любовь преисполнена гордыни, эгоизма, алчности, неблагодарности. Она не признает заслуг и не раздает дипломов. Кроме того, дружба исключительно редко бывает концом любви. И это не должна быть любовь! Самое большее — асимптотическая связь. Она должна непрестанно приближать их друг к другу, но так и не наградить прикосновением.»

Ох, эти тонкие и невероятно точные метафоры авторов с естественнонаучным складом ума! Но вот реальный мир, оказывается, не совсем точно описывается этими математическими сравнениями. И желание Якуба и Эвы встретиться друг с другом пробивает эту стену, которая, согласно математическим аналогиям, должна была помешать им встретиться!

Одним из упомянутых инвариантов, которых не может избежать даже любовный роман 21 века, полный множества современных реалий в виде интернета и мгновенного обмена сообщениями, – это, несомненно, тема ревности. Менее тяжеловесной: её подозрительность менее нелепа и уродлива, чем в традиционных романах, но из-за своей бесплотности она не теряет в остроте. Ревность всё равно находит путь к сердцу людей, какими бы они не представляли свои отношения, как бы они сами их не называли.
Вишневский блестяще показывает парадокс ревности мужчины, во-первых, ни в коей мере и ни в каком из смыслов не обладающей своей возлюбленной, а во-вторых, и в этом есть некий вызов, присутствует новизна, ревность влюблённого на расстоянии, даже никогда не видевшего предмет любви стоящим перед собой. Якуб никогда даже не держал Эву за руки. Это будто непонятное чувство, родившееся в сети между двумя аккаунтами во всемирной сети. А то же ли это, что и настоящее чувство? Ревность, как видим, абсолютно неотличима от, так сказать, традиционной ревности.
«Он боялся бесповоротно потерять ее, если она прочтет мейл, который он послал ей. Написал он его, изнемогая от ревности, сомнений и тоски.
До сих пор он удачно притворялся, будто не испытывает ревности, либо удачно скрывал ее. Он долго этому учился, и то, что они не виделись, помогало ему.»

Влечение, родившееся исключительно на просторах интернета (и являющее, следовательно, самым настоящим сродством душ, а скорее – интеллектов), захватывает героев и в реальной жизни.
«В последнее время то, что она принадлежала не только ему, доводило его до безумия. А ведь совсем еще недавно он был убежден, что его ничуть не трогает то, что каждый вечер она ложится в постель с другим мужчиной. Ему казалось, что этот человек, овладевающий ею, как только у него возникает желание, является как бы фрагментом ее биографии, которая сложилась, когда его, Якуба, в ее жизни еще не было. Просто мужчина этот появился у нее до гигантского метеорита, которым является, разумеется, он, Якуб.»

Знаете, как писал Шамфор: «Будь вы тысячу раз милы и порядочны, люби вы совершеннейшую из женщин, все равно вам придется прощать ей либо вашего предшественника, либо преемника». Якубу тяжело быть преемником и, тем более, он не желает ни с кем делить свою возлюбленную. Но лучше бы он не задавался и не мучился этим вопросом. Всем было бы проще, если бы он вовсе не ставил его перед собой. Во встречном направлении движется и сама Эва. Она тоже тяготится подобным положением, когда вынуждена быть разделённой между двумя мужчинами. Её душа и мысли принадлежат далёкому Якубу, но телом владеет муж, который властно и самодовольно заявляет свои права на неё. Вишневский добавляет красок этой разделённости, когда отдаёт Эву во власть мужу прямо перед отъездом последней в Париж.
И, знаете, это противопоставление – одно из основных в романе: такого тонкого, понимающего, необходимого и близкого Эве, Якуба, но недоступного и далёкого в физическом смысле. И, с другой стороны, муж, к которому не осталось почти никаких чувств, который рядом, но не понимает и не чувствует Эву. Она живёт с ним под одной крышей, но он о ней ничего не знает.
«Все стало каким-то поверхностным. Муж захлебнулся богатством, которое приносили ему его проекты. Он впал в зависимость от денег и работы. <…>  Они не разговаривали, «как раньше» уже очень, очень давно. У них становилось все больше техники и все меньше общения.»

Другое важнейшее противопоставление романа Вишневского – это противопоставление комфортной и спокойной жизни в одиночестве другому крайнему случаю – сложной и непростой жизни, полной чувств и страданий, ими даруемых. Для героев романа такое доверие другому человеку – несомненный риск, подобный выходу в открытое, бурлящее море. Ведь по законам жанра вся радость от разделённых чувств в начале отношений взята в долг у будущего. И это счастье должно обернуться тем большими страданиями, чем полнее в начале была радость. И герои романа в большинстве своём в нерешительности колеблются около ноля. И речь идёт не только о Якубе, но и, например, о подруге Эвы – Алиции, с которой они поехали в Париж.

«В такие моменты Алиция ловила себя на мысли, от которой в жилах у нее стыла кровь, а именно, что в сущности тип, лежащий с нею в постели, нарушает то, что она больше всего любит: гармоническое, всхоленное и привычное одиночество. <…>
Однако, возникнув, мысль эта мгновенно исчезала, оставив чувство вины. Ведь одиночество — наихудшая разновидность страдания! Разве не потому Господь Бог сотворил мир, что чувствовал себя одиноким?»

Однозначно ответить на вопрос, о чём же всё-таки этот роман, будет непросто. Но совершенно точно, это романе не о разврате или пошлости. Не о сытой жизни, полной свободного времени, которая рождает в героях какие-то неестественные желания и побуждения. Нет, совсем не об этом! Основная мысль, подаренная нам автором вместе с этим романом, состоит в том, что все и всегда ищут в этом мире любовь, нежность, и все люди, женщины же в большей степени, подчиняются этой тяге практически бездумно, это естественное стремление человека, и отдаваться ему – вещь совершенно естественная.
И это что-то вроде того, как мотыльки летят на губительное для них пламя фонаря в ночи, потому что нет согласно Вишневскому ничего прекраснее и созвучнее человеческой природе, чем это пламя любви. И подобное стремление стоит выше всех соображений морали, нравственности, и всевозможных эгоистических соображений.
И это пламя любви немыслимо в застывшем, успокоившемся состоянии. Это неизбежно означает смерть подлинного чувства. Свидетельством живого чувства является постоянное и обоюдное стремление друг к другу. И герои романа Вишневского в одиночестве летают по миру, подобно сгорающим метеорам, мучающиеся от нерастраченных чувств и неразделённой любви. 4-5 основных персонажей романа олицетворяют собой протест против омертвения чувства. Протест против обращения культуры в цивилизацию, если использовать аналогии Освальда Шпенглера. Но аналогия эта была понятна только Якубу и Асе, возможно…
«Он взял меня за руку. Мы ушли с центральной аллеи и без того пустого парка и укрылись за толстым деревом у пруда. Он снял пиджак, расстелил его на мокрой от росы траве. Легко поднял меня и поставил на пиджак. Снял с меня юбку и колготки. И когда я уже стояла голая ниже пояса, он опустился на колени и стал целовать мне ноги. Он целовал мне ноги так, как никто никогда до той поры не целовал меня в губы. Представляешь?!?!?!»
Это фрагмент истории одной из эвиных подруг – Аси. И те, кто уже читал «Одиночество в сети», не смогут не согласиться, что асина история во многом является уменьшенной, предварительной копией истории Эвы, менее трагической, менее душераздирающей и конфликтной. В её истории костёр не сумел превратиться в пожар просто из-за отсутствия топлива: ей стало жалко мужа (“в сущности неплохого человека”) и она так и не ушла от него. Да и уходить не к кому было в её случае, было только от кого.

Переломной точкой в развитии их отношений и кульминацией всего романа является, конечно, встреча Эвы и Якуба в Париже. В Париж они собираются из разных точек мира, да весь роман засасывает в этот город словно воронкой. Париж ломает всю предшествующую историю их отношений и бросает их в объятия друг к другу, лишая их возможности выбора: слишком силён первоначальный импульс их стремления друг к другу.
Вместе с тем со всей отчётливостью и ясностью следует понимать, что первая их встреча в реальной жизни должна была стать моментом истины, проверкой для каждого из них. Условно говоря, они должны были взглянуть друг на друга без фильтрующего посредника в лице интернета и некого дополнительного романтического аспекта в виде их пространственной разделённости.
Вот, как об этом пишут Вишневский:
«В Париже за дверьми аэропорта фантазия могла разойтись с действительностью. То, что было между ними, взросло на почве очарованности словом и выраженной вербально мыслью. И, наверное, было оно таким сильным, интенсивным и непрестанным, потому что практически не имело шансов исполниться в реальности».
Но судьба, случай, всеми силами стараясь посодействовать соединению главных героев, подготавливает им последнее испытание в виде авиакатастрофы, которую чудом избегает Якуб, но не знающая об этом Эва думает, что потеряла навеки своего виртуального возлюбленного. И радость от чудесного избавления слишком рано бросает Якуба и Эву в одну постель. Не слишком ли рано случай заставляет раскрыть их все свои карты?

Для каждого из читателей в отношении данного вопроса всё обстоит по-разному, но для меня причина расставания Якуба и Эвы – это один из самых главных и сложных вопросов по итогам прочтения романа. Если время всё таким образом расставит по своим местам, что школьники будущего будут писать сочинения по роману Вишневского, то одной из основных тем для сочинения будет именно эта. Имея в виду эту проблему, я хотел выбрать для своего обзора следующий эпиграф авторства Фридриха Ницше: «Всё в женщине загадка, и всё в женщине имеет одну разгадку: она называется беременностью.» Но потом решил, что это будет слишком вызывающе и будет создавать крен в отнюдь не ту сторону, что имел в виду автор. Поэтому оставлю эту цитату просто в тексте рецензии. Думаю, Якуб оценил бы эту цитату, и она могла бы развеять его смертельную тоску и недоумение от происходящего с ним.

И Якуб прощает её, потому что нет другого выхода, нет никаких больше вариантов, а он, несомненно, любит Эву и желает ей счастья и спокойствия. Потому что он тонкий и понимающий человек и слишком тактичный для какого-либо бунта или попыток заставить вернуться её к нему. Тем более, что любой бунт в подобной ситуации был бы бессмысленным, ведь против Якуба одновременно играют и чувство долга и проснувшийся, природный инстинкт материнства, который заставляет Эву бежать от любой нестабильности и любых чувств. Все чувства отныне должны быть посвящены только её ребёнку…
«Если бы она уходила от меня медленно, шаг за шагом, если бы отламывала от сердца по кусочку, было бы гораздо легче, – думал он, когда ехал по автобану из Мюнхена во Франкфурт. – Да, конечно, я прощаю её, но пусть она скажет мне в лицо, что я должен уйти. Не в интернете и не электронной почтой. Пусть скажет, стоя передо мной».
Интересно, что это неприятие сети начинается в человеке, который именно интернету обязан самым полным и радостным переживаниям в этой части своей жизни. Счастлив или, по крайней мере, условно счастлив был он именно тогда, когда их отношения не переросли известных пределов виртуальности. Несчастным его сделала настоящая физическая реальность, внёсшая раскол в его существование. Именно с момента их встречи пошла та трещина, расколовшая прежде идеально-платонические отношения на расстоянии.

Автор заставляет Якуба пройти через всю боль и унижение, которые только доступны в его ситуации.
И когда тот приезжает в Варшаву, чтобы увидеть Эву, он встречает вместо своей возлюбленной её мужа. Не зная, впрочем, кто это. Но всё равно чувствует неприязнь к его хамскому и безразличному к окружающим поведению. Он видит в нём своеобразного “хозяина жизни”, которые привыкли силой отбирать себе всё лучшее, что видят в округ, распространяя на всё правила собственничества. Они правы, потому что они богаче, они правы, потому что шустрее вертятся в этом мире и привыкли вести себя соответствующим образом.
С другой стороны, в Якубе все порядочные люди могут видеть этакий несистемный, нелогичный элемент, по какой-то непонятной причине обладающий поразительной притягательностью для женщин, пробуждающий в них в них чувственность и тягу к наслаждениям. Якуба можно считать современной версией Милого Друга Мопассана или привлекательного гостя пансиона из «Двадцати четырёх часов из жизни женщины», который сумел за день увлечь мадам Анриэт…
Эву же Якуб видит только мельком, на сиденье соседним с водителем. Видит её, словно мираж, словно что-то присутствовавшее в его жизни, но не по-настоящему, а только в воображении. После их единственной встречи в Эве начинают вновь проявляться некие черты неуловимости и недостижимости. Это лишний раз подчёркивается её отказом от интернета, в том числе и электронной почти, чтобы порвать всё связывавшее её с прошлой жизнью.
По иронии судьбы в своём прощании Эва использует доводы и принципы жизни самого Якуба, такое чувство, чтобы уничтожить счастье Якуба его же руками. Временами мне кажется, что Эва пытается выставить себя игрушкой в руках судьбы, представить всё так, будто бы решения принимает отнюдь не она, когда всё происходящее – творение именно её рук.
«С тех пор как мы знакомы, ты писал или говорил о правде, о правдивости. О правдивости в науке, в жизни, во всем. И в тебе все правдиво. Поэтому я верю, что ты поймешь меня. Поймешь, что я не могу больше так жить. Я беременна. И теперь я обманывала бы уже двоих. А этого я не могу.
Ты подарил мне нечто, чему трудно даже подобрать название. Расшевелил во мне что-то, о существовании чего я даже не подозревала. Ты – часть моей жизни и всегда будешь ею. Всегда.
Якуб, ты говорил мне, что очень хочешь, чтобы я была счастлива. Ведь правда? Прошу тебя, сделай для меня одну вещь. Очень важную вещь. Важней которой нет ничего. Сделай это для меня. Прошу тебя. Я буду счастлива, если ты меня простишь.»

Знакомство с Якубом произошло именно благодаря её раскованности и желанию быть выслушанной. Она начинает этот роман, она и разрушает его, практически уничтожая попутно Якуба, растаптывая весь его мир. Во всей этой истории Эва выступает в роли дирижёра, ловкого манипулятора, тогда как Якуб – всего лишь талантливый и чуткий исполнитель, способный сыграть любую композицию и, более того, привнести в неё толику собственных чувств. Поэтому-то Эва никакого права не имеет жаловаться на судьбу и на всё происходящее с нею. Эва – игрушка в руках собственных чувств и хаотических, непоследовательных, неупорядоченных мыслей, которая обладает чудовищной силой повелевать некоторыми мужчинами благодаря собственной красоте и способности быть откровенной и вызывать сострадание. И подобная комбинация неизбежно должна была привести к трагедии...
С другой же стороны, в самом Якубе не достаёт роковой составляющей: он слишком мягкий, женственный и предупредительный. В отношениях с Эвой в нём отсутствует магнетическая составляющая, дарующая людям способность повелевать теми, кто в них влюблён. В этой истории Якуб подчиняется решениям своей возлюбленной, ему не хватает сил и веры в себя, чтобы вести и в этом случае столь же хладнокровно и отчасти бездушно, как и с Дженнифер с острова Уайт. В этой истории он занимает, скорее роль ведомого и подчинённого.

«Ей до сих пор никогда не доводилось читать что-либо подобное. И, наверное, никогда больше не доведется. Разговор с женщиной, которая ушла. Бросила его. Попросила простить ее. И он простил, но забыть ее не смог. И писал ей письма. Каждый день. Так, словно она была. Ни слова сожаления. Никаких претензий. Вопросы без ответов. Ответы на вопросы, которые она не задавала, но он сделал это за нее. Мейлы, посланные с компьютеров во Вроцлаве, Нью-Йорке, Бостоне, Лондоне, Дублине. Но чаще всего из Мюнхена.
Письма женщине, которая их не читает. Полные нежности и заботы. Захватывающие истории, рассказанные человеку, который важней всех на свете. Ни претензий, ни жалоб. Лишь иногда что-нибудь наподобие завуалированной просьбы или, верней, мольбы. Как в том письме из Вроцлава, отправленном накануне Рождества с компьютера его брата:
Запаковал подарок для тебя. Положу его вместе с другими под елку. Так страшно хочется, чтобы ты смогла его развернуть, а я – видеть, как ты радуешься ему.»
– А завершается их история появлением случайного соглядатая, той самой подруги Эвы – Аси, которой она поручает удалить с её рабочего компьютера всю переписку с Якубом и проверить, не пришло ли чего-нибудь нового. Такое проявление мелочного любопытства. И едва ли можно было бы подобрать лучшего свидетеля, который бы сумел полнее оценить всё величие отверженных чувств Якуба. Величие его бескорыстной любви. И, наверное, не одному читателю показалось, что гораздо лучшим выбором для Якуба стала бы Ася, которая, во-первых, способна на решительные шаги, ради того, в кого влюблена или того, кто способен подарить ей хоть немного нежности, а во-вторых её натура, чьей второй и даже более важной жизнью является мир книг и искусства, будто бы с самого начала была создана для такого человека, как Якуб. Как жаль, что Якуб не встретился ей раньше, но, с другой стороны, ей, вероятнее всего, не хватило бы смелости, яркости и предприимчивости Эвы, чтобы привлечь такого человека, что бы он обратил на неё внимание.

И у меня складывается такое впечатление, что Якуб движется по всё более сужающейся дорожке между смирением и всё-таки жизнью. И пространства на этой кромке псевдо-жизни ему остаётся всё меньше и меньше. Меньше способов длить своё существование.
А назад двигаться уже нет возможности. Так как он проделал слишком большой труд, чтобы понять и полюбить Эву, после той потери в прошлой, по сути жизни. И обратить свои чувства вспять ему уже не под силу.

Постэпилог романа является мало того, что неотъемлемой его структурной частью, так и был задуман изначально, мне думается. Иначе ничем не объяснить спасение того несчастного бездомного в начале романа, который потом возвращает свой долг Якубу, отговаривая его от самоубийства. Эпилог же хорош тем, что максимально мрачно, правдиво и окончательно изображает намерения несчастного влюблённого. Без этой мрачной решительности роман получился бы не таким убедительным.

Одно из немногих качеств, что всё-таки раздражает меня в романе Вишневского – это явная склонность к слащавости и выбивании слезы у читателя. Есть такие приёмы, которые должны считаться не то чтобы запрещёнными, но "грязными", если вы вы позиционируете своё произведение как относящееся к жанру высокой литературы. Это та самая "слезинка ребёнка", которая будет действовать всегда и безотказно, но это то же самое, что выходить на боксёрский ринг с пистолетом в руках. Это немного другой жанр. Эта жалостливость слишком рвёт структуру произведения. И хороший автор должен понимать некоторую неуместность и излишество таких приёмов. Уверен, Владимира Набокова просто бы покорёжило, когда бы он прочитал главы о судьбе Натальи. Неискушённый (или же неиспорченный?) читатель сочтёт эту часть романа пронзительной и невероятно красивой в её печали, но читатель привередливый сочтёт, что это несколько отдаляет роман от чистого искусства...
Но это один лишь из эпизодов романа, поэтому он более чем простителен, тем более что он является краеугольным камнем романа и судьбы Якуба, а вот, что меня настораживает чуть больше, так это общий тон произведения, который начинаешь улавливать только к концу произведения. Поначалу эта "любовная любовь", эта афористичность кажется интересной и глубокой. Но затем эта приторность становится чрезмерной. Во всём этом начинает проскальзывать, что-то от слащавых и неимоверно пошлых виршей Асадова. Этакая романтика для ПТУ-шниц, написанная простым доходчивым языком, изложенная рубленым слогом, где все вещи называются своими именами, где нет никакой тайны и волнующей загадки, где понятия "любить" и "трахаться" абсолютно тождественны друг другу... И всё сказанное в рамках такой поэзии моментально обретает некий сакральный смысл в глазах читателя, вне зависимости от качества поэзии и глубины мыслей, сравнений, просто потому, что речь идёт о предмете, волнующем практически всех без исключения. Это слишком благодатная почва для мошенников и проходимцев от литературы. И некоторые приёмчики и ухватки, манеры роднят Вишневского с этим торгашами от литературы.