Моя милая смерть

 Описаны события 1983 года.
 Трудно и обидно быть маленьким человеком. Обидно все время от кого-то зависеть и кого-то бояться. Но большинство людей боятся и зависят.
 Сережа был маленьким человеком. Он учился в институте, но резко отличался от веселой, бесшабашной студенческой братии. Сережа был застенчив, несмел и казался начисто лишен всех мужских качеств. Он имел привлекательную внешность и первое время вызывал интерес у девчонок, но очень скоро все они в нем разочаровались. Он всегда был тих и незаметен. Учился очень хорошо, но никогда не зазнавался и не гордился этим. Просто ему совсем нечего было делать и он учил все, что задавали, хотя подобное поведение, вообще-то не характерно для постоянно занятых студентов.
 Сережа любил бывать один, сидеть где ни будь в парке, у реки, ни с кем не разговаривая и ни на кого не глядя. Однако он не был нелюдим. Часто ему хотелось пойти на студенческую вечеринку, на танцы, на дискотеку. Но однажды попробовав и первое, и второе, и третье, он убедился в своей полной некоммуникабельности. Он мучился своим одиночеством и не знал, как его преодолеть.
 Удивительным, а возможно и вполне закономерным было полное несовпадение характера Сережи с характерами его родителей. Оба энергичные, волевые люди, они постоянно общались с множеством людей, и казалось, получали от этого подлинное удовольствие. Правда от общения друг с другом радости они не испытывали. Это был классический случай, когда коса находила на камень. Желание лидировать в семье, мрачная решимость ни в чем не уступать друг другу вели к постоянным скандалам. Сережа с малых лет был буквально терроризирован подобным климатом в семье, и привыкнув не встревать в споры родителей всегда был тих, незаметен, ни в чем им не перечил и исполнял все с полуслова. Сразу после школы он поступил в институт указанный родителями, где также всегда был послушен и тих.
 Иногда на него накатывала глухая тоска. Он думал о себе, о своей слабости и несамостоятельности, об отсутствии воли и характера. Он пытался выработать характер, занялся мужским спортом - мотокроссом, пытался найти смелость и решительность в водке, но ничто не помогало. Он бросил мотокросс и выпивку, так ничего в себе и не изменив.
 С Аней Сережа познакомился случайно. Это было в первый день после приезда с уборочной. Он задержался на одной из кафедр института. Выходя из лаборатории он увидел девушку. Маленькая очень хорошенькая девушка с трудом тащила большое ведро с водой. Сережа подошел к ней.
- Вам помочь?
 Он взял ведро из ее рук. Девушка улыбнулась.
- Спасибо.
- Куда нести?
- В аудиторию. В третью, вот сюда.
- Вы здесь работаете? - спросил Сережа.
- Да, лаборанткой на кафедре, а если точнее говорить - просто уборщицей.
-Провалились на экзаменах?
- Да, сказали, поработаю здесь, легче будет поступать в будущем году.
 Они вошли в аудиторию. Сережа поставил ведро. Взглянул на девушку.
- Как вас зовут?
-Аня. А вас?
- Сережа. Вот и познакомились, - улыбнулся он. - Вы одна будете все это мыть? Трудно же.
- Что делать, приходится. Я ведь из деревни, живу одна. Трудно.
- Аня, давай я тебе помогу, - предложил он.
- А домой ты не торопишься?
- Нет, мне не хочется домой.
- А мне так хочется... Всего два месяца как уехала, а так скучаю...
- Ну, тогда давай работать! Ты то наверно торопишься.
 Аня отрицательно покачала головой.
- Я ведь в общежитии живу, но не в студенческом, а в заводском. Институт с этим заводом связан, и у них в общежитии всегда места есть, меня и пристроили.
- Давай тогда присядем, поговорим, - неожиданно для самого себя предложил Сережа.
- Давай, - немного смущенно согласилась Аня.
 Они говорили допоздна. Аня рассказывала о своей жизни в деревне и здесь - в городе. Она просто и грустно говорила о том, как трудно работать, как плохо порой бывает в общежитии, как не хватает денег на самое необходимое.
 Сережа говорил о себе, с грустной улыбкой рассказал о своей робости и застенчивости.
 Они говорили и слушали, смотрели друг на друга, улыбались. Когда они вспомнили о немытой аудитории, было уже темно.
 Аня принесла вторую швабру и вдвоем они быстро помыли зал.

 Сережа проводил Аню до общежития. Прощаясь, они с нежностью смотрели друг на друга. Слабые, беззащитные они вдруг стали очень нужны один другому. Они нашли защиту от грубого, бесцеремонного мира в дружбе, в любви.
- Аня, - спросил Сережа, - когда мы снова увидимся?
- Давай завтра! Ты сможешь подойти на кафедру часов в семь вечера?
- Смогу, конечно, но почему так поздно?
- Я к этому времени уже помою все.
- Я приду пораньше и помогу тебе. Тебе же трудно. Я помогу.
- Спасибо, Сережа. Спасибо...
- До свиданья, Аня!
- До свиданья, Сережа!

 Аня вошла к себе в комнату с улыбкой. Соседки, не привыкшие видеть ее веселой.
- О, лаборанточка наша пришла! - воскликнула одна из девиц. - Что-то она сегодня веселенькая! Может, еще повеселимся?
 Соседка кивнула на початую бутылку водки, стоящую на заляпанном столе. Улыбка мигом исчезла с лица Ани.
- Девочки, - испуганно пролепетала она, - Я ведь не пью, я не буду.
- Тьфу, дура! Ей на халяву выпить предлагают, а она кобениться! Дура ты, дура колхозная, Анька! Ну что, бабы, - обратилась она к остальным девицам, - добьем?
 Заплескалась водка в стаканах, девчонки выпили. Они уже были под хмельком, и теперь вовсе опьянели. Одна из соседок - Ольга, дородная, крупная, никак не выглядящая на свои двадцать лет, женщина, подсела к Ане и завела беседу.
- Анька, ну почему ты такая дикая? Пить не хочешь - не пей. Но ты же ни на танцы не ходишь, ни в кино, ни на дискотеки. Ты вообще, зачем в город приехала? Жить надо весело и просто. Пошли сегодня с нами на танцы в клуб. Познакомим тебя с классными мальчиками. А?
- Я не хочу ни с кем знакомиться, Оля. Мне и так хорошо. Вы идите без меня.
- Ой, и дикая ты! Ладно, сиди тут. Может, чего высидишь!
 Девицы дружно захохотали.
 Аня сидела на своей кровати маленькая, вся сжавшаяся, испуганная.
- Анька, займи червонец до послезавтра, -  то ли попросила, то ли приказала Ольга.
- У меня почти нет денег, Оля, - тихо сказала Аня. - А до получки еще далеко.
- Да отдам я тебе послезавтра, у меня получка пораньше. Ну давай, давай! - грубовато прикрикнула Ольга. - В клубе, наверное, коктейли будут, а у нас ни копья.
- А как же я то буду? У меня всего четыре рубля осталось.
- Ну родители, что-нибудь подкинут. Вроде как они тебе денег не шлют?! Давай, давай!
 Ольга взяла из рук Ани тощий кошелечек, достала три рубля и высыпала на ладонь горстку двадцати и десятикопеечных монеток. Скептически хмыкнув, она отправила мелочь обратно в кошелек, сунула трешку в карман джинсов.
- Ну все, пошли, девчонки.
 Аня сидела чуть не плача. Ольга раздраженно взглянула на нее.
- Да не гунди ты! У самой под матрасом поди не одна сотня лежит. Родители то, небось, и деньги и продукты присылают, так хоть бы раз поделилась. А, что с тобой, колхозницей, разговаривать! Пошли, бабы!
 Аня не говорила соседкам, что родители ей абсолютно не помогают. Даже наоборот. Мать Ани серьезно болела, работала с трудом, почти ничего не получала, но на инвалидность не уходила.
 Отец, все что зарабатывал, пропивал, бил мать, отнимал у нее последние деньги. Поэтому Аня ежемесячно переводила матери то двадцать пять, то тридцать, а то и сорок рублей из своих восьмидесяти. Иногда ей не на что было пообедать, а о том чтобы сходить в театр, на дискотеку, просто в кино, не могло быть и речи. Соседки по комнате считали Аню жадной затворницей, а она просто стеснялась объяснить в чем дело. Поэтому Аня постоянно сносила насмешки и обиды от своих соседок. Они считали, что она должна давать им в долг, делиться деревенскими продуктами. Сами же они никогда не занимали ей ни рубля. В ответ на робкие Анины просьбы они смеялись - зачем тебе, под матрас положить? Ане очень тяжело и обидно было слушать такие слова, но объясниться она не решалась, а  соседки ни о чем не хотели догадываться. Такое отношение совершенно убивало в Ане веру в людей, в их доброту и сердечность.

 Утром Аня побежала на работу. Каждый день повторялось одно и то же. Утром Аня с ужасом думала о предстоящей работе, и шла на кафедру, заранее проклиная ее. Она всегда оттягивала выход до последней минуты, так не хотелось идти ей на работу. Аня не была лентяйкой. Просто на кафедре все ее обижали, не меньше чем в общежитии.
 Вечером же, когда все расходились, она напротив не хотела возвращаться в общежитие, и тоже все тянула и тянула с уборкой, пока ее не выгоняли ночные дежурные.
 На кафедре, первым ее всегда встречал Миша - старший лаборант, молодой, симпатичный парень. Поначалу он пытался заигрывать с Аней, но та буквально шарахалась от него, и теперь, Миша тихо, методично делал ей пакости. Он насмехался над неумелостью Ани, над ее робостью и скромностью. Следуя его примеру, почти все сотрудники кафедры  смеялись, издевались над самым светлым и чистым, что было в  Ане - над ее незащищенной душой.
 Не то, чтобы на кафедре подобрались злые, жестокие люди, просто оказался под рукой человек, над которым можно поиздеваться, не опасаясь последствий; человек над которым можно качать права; демонстрировать власть и порой крайне пошлое остроумие. И люди, не злые в общем то, охотно использовали все это. Они срывали на безответной Ане свое раздражение, разряжались, как говориться.
 Кроме Миши доставалось Ане и от завкафедрой - желчного, ехидного человека. Он постоянно был взвинчен, нервозен. Порой казалось от него отлетают мощные электрические разряды, как от мрачной грозовой тучи. Он действительно, словно туча, накапливал в себе злость и раздражение, казалось только для того, чтобы вдруг, совершенно неожиданно, выплеснуть все это на беззащитную девочку. После разговоров, а точнее ругательных монологов профессора, Аня часто плакала, забившись куда ни будь в укромный уголок.
 Кое-кто из женщин, работавших на кафедре, пытался жалеть Аню, но их нравоучительные сентенции, тоже сильно смахивали на утонченное издевательство.
 Иногда Ане хотелось крикнуть им всем - Сотрудникам кафедры, соседкам в общежитии все, что она думает о них, высказать все накипевшее. Однако в последний момент Аня всегда останавливалась, молча проглатывала обиду и потом, когда никто не видел ее, тихонько, печально плакала. Аня совершенно не умела грубить, хамить, огрызаться, и отсутствие этих далеко не лучших человеческих качеств, делало ее саму предметом приложения хамства, грубости, издевательств.

 В этот день Аня наиболее остро воспринимала, казалось, ставшие привычными обиды. Раньше она думала, что все беды сыпятся на нее из-за того, что она недотепа, дурочка, деревенщина. Но встретив Сережу, поговорив с ним, Аня поняла вдруг, что она отнюдь не такая, какой ее пытаются представить окружающие. Аня, неожиданно для самой себя, оказалась интересной собеседницей для умного городского парня, оказалась привлекательным во всех отношениях человеком.
 За этот день Аня плакала несколько раз, но не смотря на обиды сыпавшиеся на нее, с каждым часом приближающим долгожданную встречу, Аня веселела ни смотря ни на что.
 В пять часов вечера, когда на кафедре уже почти никого не осталось, пришел Сережа. Они даже забыли поздороваться, только стояли и смотрели друг на друга.
 В этот вечер они сказали: "Люблю!"

 Прошло несколько дней. Аня и Сережа каждую свободную минуту старались быть вместе. Аня была счастлива, но Сережу тяготила какая-то мысль. Наконец, однажды, он сказал:
- Анечка, я не имею права быть с тобой. Аня, я слабый, безвольный человек. Аня, тебя обижают, а я даже не могу тебе ничем помочь. Так не должно быть. Мужчина должен быть сильным.
- Сережа, не говори так. Ты есть на свете, мне этого достаточно, - положив голову ему на плечо сказала Аня. - Мне ничего не нужно. Я люблю тебя.
- Я должен тебя защищать, - еле слышно прошептал Сережа. И добавил после паузы, - Но я не умею этого...

 Они продолжали встречаться. Им было хорошо вдвоем. Они понимали друг друга, вместе грустили и радовались. Словно делая подарок влюбленным, жизнь вдруг смилостивилась. Аня встречала теперь гораздо меньше обид и насмешек. Те, кто прежде обижал ее, приняли, видимо, Сережу за человека способного защитить.
 Встречались они в преимущественно в институте, специально задерживаясь допоздна. Иногда они ходили в кино. Правда часто денег не было и на это. Родители забирали у Сережи стипендию, и выдавали на день от полтинника до рубля. Чаще всего эта небольшая сумма уходила на то, чтобы поесть в студенческой столовой. Аня оставляла себе минимум денег, все остальное отсылала матери и питалась очень плохо. Сережа, как мог, подкармливал ее. Она всякий раз очень стеснялась, но никогда не отказывалась, и не желая обидеть Сережу, и будучи голодна.
 После зимней сессии родители Сережи отправили его на двенадцать дней в местный дом отдыха. Как он не отнекивался, родители настояли на своем. Единственное, что обрадовало Сережу - это щедрый презент родителей. В честь очень успешной сдачи всех экзаменов, и в связи с отправкой в дом отдыха, они выдали Сереже в полное распоряжение его стипендию. Сережа вначале хотел купить Ане дорогие духи, но поразмыслив купил дешевые, но вполне приличные, сапожки. Это было ей нужнее. Аня расплакалась, когда он почти насильно всучил ей коробку с обувью.
 В дом отдыха Сережа поехал без копейки.

Они  очень скучали. Сережа хотел уехать домой, но это было невозможно по двум причинам - он боялся гнева родителей, и не имел денег на рейсовый автобус. Бесплатный автобус до города, полагался только по окончанию заезда.
 Аня в эти дни была тиха и грустна, как никогда. Она ждала Сережу. Ожидание отнимало у не все силы. Ночами она не могла уснуть, все думала, думала о своем любимом. Двенадцать дней растянулись на целую вечность.
 В институте работы почти не было, и Аня целые дни просиживала в своей комнате. Ей некуда было сходить, не с кем поговорить.
 В эти дни в общежитии появился новый парень. Высокий, сильный, симпатичный, златоуст и ласковый развратник. Однажды он увидел Аню. Девочка понравилась ему и он решил позабавиться.
 Он подошел к ней, ослепительно улыбнулся и сказал:
- Ну здравствуй, красавица. Меня зовут Виктор. А тебя как?
- Аня, - ответила девочка.
- Ну и куда мы сегодня пойдем, Аня? Давай в "Фантазию". Там новый классный бар открыли, совсем недавно. Была там когда-нибудь?
- Нет. И мне не хочется.
- Чего так? Выпьем по коктейлю, поболтаем о жизни, о любви. Или у тебя есть парень?
- Есть.
- Не беда, - не смутился Виктор. - Отобьем. Он кто?
- Зачем тебе?
- Да так, надо же знать противника!
- Он тебе не противник. Не надо. Не приставай ко мне, пожалуйста.
- А я разве пристаю?! Да нет же! Аня, ты мне нравишься, сразу понравилась, как только тебя увидел. Я хочу быть твоим другом. Разве я хуже твоего парня?
- Может и не хуже, только не надо...
- Ладно, согласился Виктор, замнем разговор до поры до времени.

 Вечером Виктор пришел в комнату, где жила Аня. Он принес выпивку, закуску, кассеты для магнитофона и привел двоих дружков. Началась шумная пьянка. Аня хотела уйти, но идти ей было некуда. Она сжавшись сидела на своей кровати и тоскливо думала о Сереже. Рядом с ней сидел Виктор и молол языком. Потом он попытался ее обнять. Аня вскочила и выбежала из комнаты. Виктор пошел за ней. На лестничной площадке он догнал Аню, прижал в угол, грубо обнял и стал целовать. Аня вырывалась, но кричать боялась.
- Ну пойдем, пойдем со мной, - хрипел пьяный парень.
 Он попытался расстегнуть на Ане кофточку. Она дико закричала, собрав все силы оттолкнула его и бросилась бежать. Виктор ухмыльнулся и процедил ей вслед:
- Беги, беги... Далеко не убежишь...

 Через несколько дней приехал Сережа. Первым делом он хотел увидеть Аню, но родители никуда его не отпустили. Вечером ожидались гости. Сережа просил, умолял, ничто не помогало, а хлопнуть дверью и уйти он не мог.
 Вечером явились гости. Среди прочих был и заведующий той самой кафедрой, на которой работала Аня. Он пришел с женой и дочерью. Дочь - стройная, красивая, несколько развязная девица, сразу стала липнуть к Сереже. Он как мог, пытался отделаться от нее, но Вера,  так звали девушку, только пуще прежнего увивалась вокруг парня. В эти долгие часы, пока длилась вечеринка, Сережа, пуще прежнего, возненавидел себя за слабость и безволие. Он вспоминал слезы Ани, и сам готов был разрыдаться.

 На другой день Сережа и Аня наконец-то встретились. Радости не было предела. Они не могли наглядеться друг на друга, не могли наговориться. Они говорили обо всем. Как скучали, как ждали, как горевали и мучились. Только о Викторе Аня не обмолвилась ни словом.

 А Виктор и не думал сдаваться. Он постоянно вертелся вокруг Ани, все время старался заговорить с ней, пригласить куда-нибудь. Вечера он проводил в комнате Ани. Ее соседки были рады. Виктор всегда приходил с дружками и выпивкой, и каждый его приход превращался в попойку. Аня вынуждена была присутствовать при этом. Она даже не могла сбежать в кино, на последний сеанс - совсем не было денег.
 Первые дни после приезда Сережи Аня была в таком приподнятом настроении, что приставания Виктора почти не волновали ее. Но Виктор становился все настойчивее, и вскоре вынужденное общение с ним превратилось в пытку.
 Сам же Виктор, поначалу просто желавший получить от Ани только "право первой ночи", постепенно, сам удивляясь, стал замечать в себе какую-то странную привязанность к этой девчонке. Он перестал таскать за собой дружков. Приходил трезвый, выставлял на стол водку и закуску, выпивал с соседками грамм пятьдесят "за компанию", а потом сидел молча, глядя на Аню. Обычно по быстрому выпив водку, соседки, переглянувшись, уходили. Виктор оставался.  Он начинал рассказывать Ане  о себе, о службе в армии, о своей тяжелой работе. Аня слушала его уперев в пол. Молчала. Поначалу это бесило Виктора, а затем он ощутил странную прелесть в таком общении.
 Возвращаясь к себе в комнату, ложась спать, Виктор долго ворочался в постели, думал. Ему мечталось о том, как Аня будет его женой. Как он, придя домой, с каторжной своей работы, сядет за стол. Аня молча подаст обед, сядет напротив, посадив на колени сына (или дочь, или обоих сразу!). Он будет есть неспешно, обстоятельно, широко, по мужицки, расставив локти на столе, и также не спеша рассказывать ей и сыну о минувшем дне. Она будет молча слушать, но только глядеть будет не в пол, а на него...
 Эти мечты не давали ни сна, ни покоя Виктору. Расскажи он все это Ане, кто знает, что  бы произошло, но по грубоватой своей натуре Виктор был не приспособлен для высоких слов. Рассказать о том, как тонул их БТР в разлившемся Амуре, швырявшем тяжелую стальную машину словно щепку; о том как после службы в армии калымил он с корешами в Южно-Сахалинске, до кровавого пота, по двадцать часов в сутки; о том, что мастер су... сволочь, опять неверно пишет наряды, и пора бы им, работягам устроить Польшу на заводе - это он мог рассказать. А вот сказать о своих чувствах, о мечтах не умел и боялся показаться пацаном не нюхавшим пороха (не тонувшем в Амуре, не вкалывавшем на Сахалине, не ругавшемся с мастером).
 Но в конце концов он решился. Как-то вечером, сразу после ухода соседок, он молча посидев с минуту, глухо сказал:
- Аня, ты это... выходи за меня замуж. Я серьезно. Официально предлагаю. Вот.
 Он напряженно глядел на Анину макушку. Она все также, не поднимая глаз, тихо прошептала:
- Нет, нет. Не надо...
- Ты, это, наверное за тот случай сердишься, - горячо заговорил Виктор. -  Ну, когда погнался я за тобой. Ты прости. Я же пьяный был, дурак был. Я ведь серьезно, ты не думай. Трогать тебя не буду, слышишь, не буду. Только после  ЗАГСа, когда это... официально. Тогда, ну... это...
 Он замялся, замолчал.
- Нет, Витя, нет... Не люблю я тебя.
- Ты не думай, - словно не слыша ее слов продолжал Виктор, - я зарабатываю о-го-го! Триста пятьдесят - минимум! На первое время снимем комнату, там малосемейку дадут, у нас на заводе с этим все нормально. Ну...  Детишки там пойдут... Люблю маленьких. Мне ведь уже двадцать шесть лет, друзья все с детьми, с женами, а я все по общагам. Я на тебя смотрю, смотрю... Не видел я таких, как ты раньше! Одна ты такая! Выходи за меня. Знаешь как жить будем!
 У Ани от этих слов вдруг перехватило дыхание. С Сережей они никогда не говорили о будущем, не заглядывали за порог сегодняшнего дня. А этот грубый парень открыл перед ней дверь в будущее. Дом, детишки, голодный муж приходящий с работы и неторопливо, обстоятельно, широко, по мужицки, расставивший локти на столе, обедающий...
 Закружилась голова...
" Но не люблю же! Не люблю!"
 Аня отогнала это сладкое виденье, и зло взглянув на Виктора сказала:
- Уходи, не надо мне твоей счастливой жизни! Не хочу. Уходи.
- Ты подумай, я не тороплю, - неуверенно пробормотал Виктор.
 Но Аня вскочила, Распахнула дверь.
- Уходи! - крикнула она, что есть силы. - Уходи! У меня жених есть, получше тебя! Свадьба у меня через месяц! Заявление уже подали! Уходи!
 Виктор ошалело глядел на нее. Мелькнула мысль, что в принципе все бабы - ведьмы.
- Так,- набычась сказал он. - Так, ладно. Посмотрим, что это за свадьба будет. Поминки я из нее сделаю. Пусть меня посадят, пусть вышку дадут, но не будет у тебя свадьбы через месяц! Я такую, как ты всю жизнь искал. Я мужик простой. Решил - моя, значит моя.  Ясно?!!
 Он яростно хлопнул дверью и ушел. Аня стояла трясясь, как в лихорадке. Потом повалилась на пол и не заплакала, не зарыдала, завыла диким голосом.

- Сергей, сядь, давай поговорим, - ласково и вместе с тем строго сказал отец.
 Сережа оторвался от книги, сел на диване, подсунув подушку под локоть.
- Да, папа.
- Тебе, Сергей, уже двадцать один год. Через год ты - инженер. Или даже аспирант. Ну, ну, не маши руками, кому, как не тебе... Но я сейчас не о том. Ты все время у нас какой-то неприкаянный. Все один, да один. Нехорошо это. Тебе с людьми работать, ты должен больше общаться, друзей завести...
- Завести можно тараканов! - крикнула из кухни мать, - или клопов. При желании.
- Да, конечно, - смутился отец. - Что-то я не о том. Хотя именно о том самом! О друзьях! Друзья нужны каждому человеку. И среди друзей должен быть один на всю жизнь... Словом...
- Словом, - выходя из кухни и вытирая руки, закончила мать, - тебе нужно жениться.
- Да, именно так! - подтвердил отец.
 Сережа глупо улыбался.
- Я согласен. Я и сам давно хотел вам сказать... - смущенно проговорил он.
 Сережа представил Аню не в застиранном платьице, а в белоснежном свадебном наряде, садящуюся в черную "Волгу" с кольцами на капоте.
- Ага! - быстро сказал отец
- Ага, - повторила мать, - значит Вера тебе нравиться!
 Сережа тупо уставился на родителей.
- Какая Вера?
- Как какая Вера?! Дочь Кирилла Петровича! Какая Вера...
- Но я вовсе не о Вере. Мне она совсем не нравится!
- Ты это брось! - начал было отец.
- Погоди, погоди, - перебила его мать. - У тебя, что же, Сергей,  есть девушка? Кто она?
- Аня, - чуть слышно сказал Сережа.
- Аня. Исчерпывающая информация. Что она из себя представляет? Какого она поля ягода, твоя Аня?
 Сереже неприятны были эти слова, но он послушно ответил:
- Она лаборантка в нашем институте. И как раз на кафедре Кирилла Петровича, как это ни странно...
- Лаборантка! - закатывая глаза взвизгнула мать. - А проститутку из кабака ты не мог подцепить?! А?!
- Мама, что ты несешь! - закричал Сережа вскакивая с дивана.
- Не ори на мать! - гаркнул отец. - Сядь! Сядь, молчи и слушай.
 Сережа сел.
- Лаборантка, лаборантка... - повторяла мать обхватив голову руками. - Какой кошмар, какой кошмар!
- Почему кошмар? - робко спросил Сережа.
- Потому, потому!
- Подожди, Нина, - сказал отец. - Может и впрямь нет никакого кошмара. Ну лаборантка, ну не прошла по конкурсу, теперь работает в институте, это всегда в плюс идет. Многие так делают. Да ты и сама в институт не с первого раза прошла, а сейчас вон - начальник цеха. Всякое бывает. Не паникуй раньше времени, - и обращаясь уже к Сереже спросил: - Кто ее родители? Где она живет?
 Сережа, до этого момента радостно кивавший головой, замер
- Ну, что ты уставился на отца?! Кто ее родители, где она живет? - повторила вопрос мать.
- Она... Она живет в общежитии...
 Сережа сделал паузу ожидая реакции. Родители молчали. Мать брезгливо поджала губы. Отец, холодно глядя на сына, достал из кармана сигареты, щелкнул зажигалкой. Мать метнула на него гневный взор (курить в комнатах возбранялось), но на сей раз промолчала.
- Ну, дальше, дальше, - ледяным голосом процедил отец. - Живет она в общежитии. Это мы слышали. Дальше.
 Сережа прикрыл глаза ладонью, словно от яркого света, и медленно заговорил:
- Живет она в общежитии. Сама родом из деревни. Из Ельцовки, это двести пятьдесят километров на северо-восток.
 Он опять замолчал. Сидел боясь отнять руку от глаз, боясь видеть родителей.
- Двести пятьдесят  на северо-восток... – тем-же тоном сказал отец. - Дальше.
- Почему ты говоришь со мной, как с преступником?! - вскрикнул Сережа, по-прежнему не поднимая глаз.
- Цыц, - лениво произнес отец, выпуская изо рта облако дыма. -  И смотри в глаза, когда отвечаешь.
 Сергей убрал руку от лица, но взглянуть прямо не посмел. Потупился в сторону.
- В глаза... - с мертвечинкой в голосе приказал отец. - Итак, двести пятьдесят километров на северо-восток. Дальше.
- да... Мать у нее... - Сергей весь сжался, мать у нее - свинарка...
- А отец, надо думать, пастух, - вставила мать.
 Отец усмехнулся. Сережа юмора не понял.
- Нет, нет, - сказал он, - отец у нее разнорабочий. Он раньше был механизатором, - вдруг горячо воскликнул Сережа. - Очень хорошим механизатором! - и сникнув добавил. - А теперь пьет. Сильно пьет.
- Ты чувствуешь, Саша, каких сватов нам сынок готовит? - ухмыльнулась мать. - Был хороший механизатор, а теперь алкаш. Тоже хороший, надо полагать.
- Но при чем здесь они?!- попытался защищаться Сережа. - Она-то хорошая! Она училась на отлично, в аттестате почти все "пятерки"!
- Однако в институт не прошла, - сказала, как гвоздь вбила, мать.
- Сергей, - голос отца потеплел, - не ерунди. Одни "пятерки"... Любой троечник из твоего класса, был-бы в деревне золотым медалистом!
- Но папа!..
- Не нокай! Выбрось эту девку из головы!
- Она не девка!
- А кто? - разом спросили родители.
- Она... Она... Я люблю ее!
- И все? - холодно спросил отец.
 Довольно долго он ждал ответа, но так и не дождавшись повторил:
- И все? А что дальше? Любовь - чувство заслуживающее уважения. Согласен. Но жить-то надо умом, - он постучал пальцем по лбу. - Умом, Сергей, умом, а не чувствами.
- А я докажу тебе, что она именно девка. Дрянная девка, - заявила мать, придвигая стул и садясь напротив сына.
- Мама! - слабо выдохнул Сережа.
- Докажу, докажу, - заверила его мать. - У меня в цехе, этих деревенских простушек, каждый год по полсотни и больше. Едут они поступать. Как-же! Едут они вот таких дурачков окручивать! Вырываются из деревни, как паранджу сбрасывают. Все пьют, почти все курят, постоянно больничные таскают на три дня и со штампом абортария! А недавно, - она даже понизила голос, - при медосмотре, у одной обнаружили какую-то сыпь. Стали проверять - сифилис! В наше-то время! Тебе все понятно?!
- Но Аня не такая, - Сережа впервые за разговор решился упомянуть имя девушки.
- А какая?! Какой можно стать в общежитии?! У меня в цехе, молодые ребята, говорят: "Пойдем в прокат". Я вначале не понимала, что это значит. Оказывается они прокатом женское общежитие называют! Понятно тебе?!
- Но она не такая!
- Ты уверен?
- Уверен, уверен!
- Твердо уверен?
- Конечно твердо!
 Родители переглянулись. Лицо у отца побагровело, мать опасливо поджала губы.
- Она еще не беременна от тебя?
- Что?.. Что?!
- Оглох?! - рявкнул отец. - Мать спрашивает не успели ли вы заделать себе наследничка, чтобы мосты сжечь!
- Да вы что?! - Сергей попытался встать, но ноги у него сделались ватными. - Да вы что говорите! Не было у нас ничего!
- А раз так, откуда ты знаешь, что она не шалава, с седьмого класса трахающаяся? - быстро спросила мать.
- Когда такое говоришь, надо быть твердо уверенным, - подтвердил отец. - А уверенным можно быть, только когда сам попробовал, и сам...
- Перестань пошлить! - одернула его мать.
- Ладно, это я так...
- Так ты понял? - грозно вопросила мать. - Понял, что она из себя представляет?!
- Я вам не верю! – в отчаянии закричал Сережа, - Не верю! Она хорошая! Она лучше всех!
- Дурак, - сухо сказал отец. - Лучше всех станет та, что сможет... сможет...
 Его немного заклинило, и он никак не мог сообразить, что же такое сможет самая лучшая.
- Короче, - вмешалась мать, - тебе нужна девушка нашего круга. С которой не стыдно будет на люди выйти. Образованная, воспитанная и с деньгами. Да, да мой дорогой. С деньгами! Коммунизма в ближайшее время не предвидится, а на что ты жить собираешься? На твои сто двадцать и ее семьдесят?.
- Восемьдесят, - машинально поправил Сережа.
- Существенная разница! Так как? На что жить? На нашу помощь не рассчитывай. Не для того мы тебя растили, чтобы кормить еще и деревенскую дуру.
- Я уйду из института, - в отчаянии сказал Сережа, - пойду работать на завод. Папа, ты сам говорил, что у тебя на заводе парни моего возраста зарабатывают по три сотни и больше!
- Дурак, - в очередной раз повторил отец. - Те парни в два раза шире тебя в плечах. Это раз. Выдерживают на такой работе, от силы пять - семь лет. Затем начинаются радикулиты, бронхиты, нефриты. Редко кто до пенсии доживает. У меня на заводе вредность - вибрация, химия, жара. Это два, - получилось в рифму и отец усмехнулся. - И самое главное - три. Едва ты переступишь порог института, тебя загребут в армию. И не забывай об Афгане. Пятый год уже, а конца-края не видно. Вот такая картина маслом. Вот такая цена твоей самостоятельности. Без нас, без нашей поддержки ты и шага не ступишь. Уяснил?
 Минуты три все молчали. Наконец Сергей прошептал:
- Но я люблю ее, люблю... И совсем не люблю ту - Веру. Даже если мы... поженимся, как-же - без любви?..
- Не валяй дурака, - оборвал его отец. - Не разводи детский сад. Будь, наконец, взрослым человеком!
 Отец уже повернулся вместе с креслом к телевизору. Начиналась программа "Время". Отец сунул в зубы сигарету, потянулся за зажигалкой.
- Курить на кухню! - резко скомандовала мать.
- Нина...
- На кухню!
- Черт бы тебя побрал с твоими коврами и гарнитурами! - огрызнулся отец вставая.
- Вот! Вот в кого он такой! - вскричала мать.
 Отец плюнул, пробормотал пару ругательств и скрылся на кухне.
 Сережа сидел на диване, подсунув подушку под локоть, смотрел на экран и ничего не видел.
 Он плакал?

 Утром следующего дня Сережа старался не встретиться с Аней. Аня старалась не встретиться с Сережей. Это им удалось.
 Вечером, подходя к общежитию, Аня увидела у входа Виктора. Она замедлила шаг, потом вовсе остановилась. Тогда Виктор отлепился от стены, подошел к ней. Он был крепко пьян.
- Вот, - он сунул руку в карман, достал нож с широким, толстым лезвием, - вот. Но думаю до этого не дойдет. Надеюсь. Но если дойдет, не остановлюсь. Или моя, или ничья. Узнал я фамилию твоего студентика. Узнал... Не веришь?
 Он назвал Сережину фамилию. Аня похолодела, поняв, что нож приготовлен отнюдь не для нее.
- Ты не посмеешь!
_ Я?! Я не посмею?! Еще как посмею! Вот и думай. Три дня тебе сроку, на раздумья Ясно?
 Аня кивнула, и на трясущихся ногах пошла к себе.

Вечером того-же дня в гости к Сережиным родителям пришли Верины родители. Сергея отправили на кухню, сами сели за стол уставленный вином и закусками. Шумно говорили, смеялись. До Сережи доносились только непонятные обрывки фраз. Неожиданно отец крикнул:
- Сергей, покажись!
 Сережа вышел.
- Орел, орел - сказал Кирилл Петрович. - Умница. Я давно уже, Саша, к твоему сыну приглядываюсь. А ну-ка...
 Профессор быстро заговорил на английском. Сергей на секунду задумался и ответил на том же языке.
- Ах, - всплеснула руками мать Сергея, - я и не знала, что ты так хорошо владеешь языком!
- Это технические термины, в основном, - потупясь пояснил Сережа. - Кирилл Петрович спросил о новом японском патенте.
- Хо-хо! - хохотнул Кирилл Петрович. - О новом японском патенте! Да еще по английски! А ты знаешь и патент и с любым иноземцем поговорить сможешь! Технические термины... Эх, Сергей, для аспиранта технического вуза - знание Шекспира необязательно. Поверь мне! Я вот читал лекции, там, - он неопределен6но махнул рукой в сторону окна, - на английском языке читал. И говорят весьма хорошо. А из Шекспира знаю одну строчку: "Fare thee vell, and if for ever, still for ever, fare thee vell!"
- Это Байрон, - тихо сказал Сережа. - Эпиграф к восьмой главе "Евгения Онегина".
 Кирилл Петрович смутился, затарабанил по столу пальцами.
- Возможно, возможно. Не силен.
- Что Кирилл, - усмехнулся отец Сережи, - строптивый зятек намечается?
 Кирилл Петрович криво усмехнулся.
- Да, молодежь, молодежь... Никакого уважения к старшим.
 Сергей даже не сразу сообразил, что это его назвали зятьком. А сообразив не испытал никаких чувств, кроме отупения. Зятек, так зятек. Никуда не денешься.
- Ну, давай, - сказал отец, внимательно взглянув на него, - садись с нами.
 Сергей послушно сел. Молча жевал салат, пил вино, когда надо улыбался, когда надо говорил.
 Зятек, так зятек...

 Прошло два дня.  За эти дни Аня видела Сережу только один раз. Сергей куда-то спешил, и они договорились встретиться вечером, в небольшом сквере, возле института.
 Сережа изменился. Аня почувствовала неладное.
- Что с тобой, Сережа?
 Сергей тяжело, исподлобья поглядел на покрытую темным, подтаявшим льдом речку.
 - Видишь реку? Течет себе в берегах, где берега, там и течет. Ни влево, ни вправо.
 Помолчал.
- Мы об этом не говорили никогда, Аня, но видимо надо... Да, надо...
 Аня напряженно слушала.
- Сложились обстоятельства, такие, понимаешь, обстоятельства, что вместе нам никак нельзя. Я думал о свадьбе, но видно не выйдет...
 Аня помня об угрозах Виктора поняла эти слова по-своему.
- Ты видел его?
- Да, видел, - ответил Сергей, имея в виду Кирилла Петровича. - Он приходил, говорил... Такое говорил...
 Аня оглядела его. На секунду почувствовала острое отвращение, но тут же душу ее заполнила жалость, горячая, нежная жалость.
- Я сама с ним поговорю, твердо сказала она и не попрощавшись пошла к выходу из сквера.
 Сергей стоял не двигаясь. Не думая, не чувствуя.

  Аня шла к Виктору не зная, что она ему скажет, что сделает. Решительно подошла к его комнате, резко распахнула дверь. Виктор, одетый, спал на койке. Больше в комнате никого не было.
- Витя, громко позвала она.
 Виктор потянулся, открыл глаза, вскочил.
- Ты?! Ты чего?..
Аня повернулась к двери, повернула барабанчик английского замка. Замок был сломанный, с секретом. Чтобы задвижка пошла, барабанчик нужно было при повороте тянуть на себя. Аня этого, конечно, не знала. Замок щелкнул два раза, создавая иллюзию срабатывания.
 Аня сняла пальто, бросила на пол, стянула сапожки. Подошла к кровати Виктора. Села. Начала снимать через голову свитер, запуталась в прикрепленной шпильками вязаной шапочке. Резко сорвала ее, швырнула в угол. Туда же полетели блузка, юбка, комбинация, лифчик...
 Виктор моргал глазами ничего не понимая.
-  Ты чего? – испуганно спросил он.
- Я того, зло сказала Аня, стягивая рейтузы вместе с колготками. - Ты хотел меня? На!  На! Твоя! Делай, что хочешь, сволочь, только не трогай его! Не трогай!
 Аня стянула трусики. Стыда не было. Все чувства подавляли злоба и жалость.
Она уселась на кровать, не пытаясь прикрыть наготу отрывисто приказала.
- Раздевайся!
_ Ты что, дура?!! Ты что творишь?! Я жениться на тебе хочу! Ты это брось!
_ Раздевайся, - упрямо повторила Аня. - Сопротивляться не буду. Сама пришла. Но после этого ты оставишь Сережу в покое. Что ты ему сделал? Что наговорил?
- В глаза его не видел!
- Врешь. Он сам рассказал мне.
- Сам рассказал? - растягивая слова пробормотал Виктор. - Он говорил, что я угрожал ему?
 - Да!
- Сам сказал, значит... Да оденься ты, наконец-то!
 Аня сидела не шевелясь.
Значит он просил тебя... Значит говорил, что я угрожал... Заступиться, значит, просил...
 Аня не слушала этих страшных слов, старалась не слушать. Она чувствовала, что еще секунда, и она возненавидит своего Сережу. Ей вдруг стало стыдно за свою наготу. Но наперекор стыду, наперекор самой себе, она развязно спросила:
- Больно будет? Я ведь девочка.
- Дура!!! - страшно закричал Виктор. Дура! Оденься! Дура!
 Он со всей дури хватил кулаком по зеркалу на стене, по первому, что попалось под руку. Зазвенело стекло, брызнула кровь.
 В коридоре послышались торопливые шаги. На крики и звон разбитого стекла спешила комендантша общежития.
- Это где? Это где?! - послышалось за дверью.
 И не успел Виктор сообразить, что замок не защелкнулся, как в комнату ворвалась комендантша.- Чего балуешь? Опять нажрался? Опять...
 Она увидела на постели голую Аню.
- Это что же такое...
 Виктор опомнился, сгреб комендантшу в охапку, вышвырнул за порог, захлопнул дверь, судорожно закрутил барабанчик. В дверь ломились, замок никак не закрывался.
- Одевайся, - тихо и потеряно попросил он, удерживая дверь.
 Дверь открывалась наружу, Виктор со всей силы тянул за ручку, удерживая дверь, но вдруг ручка вылетела вместе с шурупами из полугнилой древесины. Виктор грохнулся на спину. В комнату влетело множество людей. Поднялся шум...

 На следующий день Сережа подошел к Кириллу Петровичу.
- А, Сергей, здравствуй, здравствуй.
- Кирилл Петрович, - негромко спросил Сережа, она с вами говорила?
- Кто?
- Аня.
- Какая Аня?
- Ну Аня, ваша лаборантка. Она должна была с вами поговорить.
- О чем, черт возьми? Да и вообще, она уже не моя лаборантка. Уволена, уволена с сегодняшнего дня.
- Зачем вы так? Зачем?
- Ну здравствуйте! А что, за такие фортеля по головке гладить?
- Вы ей мстите!
 Я?! За что? Ерунда какая-то. Постой, постой... То-то мне Нина говорила о какой то лаборанточке, с которой у тебя была, так сказать, любовь. Это она что ли?
 Сергей кивнул.
- О, господи! - рассмеялся Кирилл Петрович. - Я ей мщу! О, господи, надо же такое придумать! Да знаешь ли ты с кем связался? Ну, послушай...

Сергей твердо сказал вахтерше в общежитии:
- Мне надо. На пять минут, буквально. Документов у меня нет, вот, возьмите в залог "дипломат". Это импортная вещь и стоит восемьдесят рублей, не брошу же я его.
 Он говорил твердо, решительно, и откуда, что взялось...
- Ладно, иди, - смилостивилась вахтерша.
 Сергей знал номер аниной комнаты и без лишних расспросов нашел ее.
 Аня, сидя на полу укладывала в чемоданчик немногочисленные свои пожитки. Из общежития ее тоже выселили. Позволили переночевать одну ночь и с глаз долой.
 Она оглянулась на скрип двери.
- Сережа, - виновато улыбнулась. - Вот, выселили...
- Это правда? - подражая ледяному отцовскому тону спросил Сергей.
- Ой, не могу! - захохотала Ольга, которую Сергей сразу и не заметил. - Еще один женишок! Та вчера надо было, вчера! Ой, не могу! Одеть ее не могли! Не хотела! Так голышом по коридору и топала! Как ненормальная! Ой, не могу!
 Сергей вплотную подошел к Ане. Она встала с пола.
- Сережа, он хотел тебя убить... Он обещал, он, правда, мог... Я же ради тебя...
 Сергей понял, что все тягучие проблемы, связанные с этой колхозницей, отпадают сами собой. Он взглянул на совершенно несчастную Аню, и с чувством гадостливой радости влепил ей пощечину. Резко повернулся и вышел. Аня молча стояла.
 Ольга, хихикнув, соскочила с кровати и побежала к подружкам - рассказывать.
 Тогда Аня тщательно заперла дверь, попробовала. Села к столу, взяла листок, ручку, написала несколько слов. Прочла, скомкала, сунула в карман юбки. Подумав минуту взяла нож, отрезала длинный электрошнур от холодильника. Поставила на стол табуретку и накрепко привязала провод к проходившей под потолком трубе. Задумалась на секунду, сделала петлю. Встала на табуретку, накинула петлю на шею. Примерилась, не достанут ли ноги до стола. Нет, все в порядке
 Последний раз тоскливо оглядела комнату. Задержала взгляд на аккуратно заправленной койке, застеленной свежим, уже не ее бельем; на тощем своем чемоданчике; долго глядела на подаренные Сережей сапожки. Вздохнул. Неумело перекрестилась. Тихо, но внятно сказала слышанное когда-то от бабушки: "Господи, прости мя, грешную", и легко оттолкнула табуретку.
 Дикая боль пронзила шею, из горла вырвался клекот, глаза полезли из орбит. Она забилась в петле, пытаясь руками схватиться за провод, достать ногами до стола. Было очень больно. Мозг начал застилать багровый туман. Она силилась что-то понять, что-то подумать, что-то очень важное. Подумала: «Мама, прости!»
 Потом она перестала чувствовать.

Ольга, ревя белугой, ломилась в запертую дверь, кричала:
- Анька! Открой! Открой, дуреха! Открой! Анька! Анька! Анечка, ну, не дури! Анечка, милая, Анечка, Открой! Анечка!
 Когда подбежавшие парни высадили дверь, и увидели обезображенный, с высунутым языком, выкаченными глазами, с синим, ужасным лицом труп, всем стало не по себе. А Ольга медленно, осторожно подошла к ней, обхватила тоненькие Анины ножки и глядя на непохожее уже лицо ее, прошептала:
- Эх, Анька… Эх, дурочка, моя ты колхозная. Эх, Анечка, Анечка, чистая ты душа… ЭХ, Анечка… Как же я тебя проглядела-то…
 Потом отошла, безнадежно махнула рукой, и вдруг, упав на пол, завыла, заголосила, как только русские бабы могут голосить по покойнику.
 В тот день Сергей и Вера, под счастливыми взглядами родителей, подали заявление в ЗАГС.

 Полтора месяца спустя Ольга прогуливалась взад-вперед возле Дворца Бракосочетания. Из парадных дверей, вот-вот должны были выйти молодожены – Сергей и Вера.
 Сзади к Ольге подошел Виктор. Небритый, помятый, с похмелья. Молча выхватил у Ольги сумку, пошарил в ней, достал обрезок толстой арматуры.
- Дура, - сказал без выражения.
 Зашвырнул заточенную арматурину в кусты.
- Пойдем отсюда.
- Нет, Витя. Я так просто не уйду.
- Уйдем. Не марайся.
 Он схватил ее за руку, потащил. Ольга упиралась. В этот момент из широких дверей, рука об руку, выплыли молодожены. Лица их сияли.
- Пусти, - прошипела Ольга.
 В силе она мало уступала Виктору. Вывернулась, оттолкнула его, пошарила вокруг глазами, увидела обломок кирпича. Схватил. Виктор не успел, или не захотел удержать ее руку. Сейчас, глядя на счастливого жениха, он пожалел о выброшенном стальном пруте.
 Ольга замахнулась и швырнула камень в заднее стекло отъезжающей машины, целясь в голову невесте в белоснежном свадебном наряде, сидящей в черной «Волге» с кольцами на капоте…

 На скомканной бумажке, что нашли в кармане юбки у Ани, преувеличено твердым, каллиграфическим подчерком было написано: «Милый! Забери меня отсюда! Мне здесь плохо, меня здесь все обижают. Милый, я тебя умоляю!»
 Обращения не было. К Смерти, разве что обращалась Аня. Кого еще она могла назвать милым, в ту минуту?