Великий запрет. Глава 3

Шамирам - Семирамида.


Взрыв негодующих эмоций потряс городок. О чудовищном злодействе Кара-курда  не говорил разве что немой. Милиция  обшарила все его стойбища и владения, но поймать чабана не удалось.

Султан и одноногий Ганс, разгневанные насилием над детьми,  решились на самосуд. Прихватив ружья, неделю на гнедых жеребцах шли по следу каскыра-оборотня, степного волка. Но он словно провалился в преисподнюю.

 
***

 Школа-интернат,  на границе городка и дикой степи с мрачным силуэтом трехглавой горы на горизонте, похожей на присевшего перед прыжком монстра, была построена для обучения и проживания детей из неблагополучных, малоимущих семей, проживающих в отдаленных аулах.

Вечно больная вдова - мать Леньки, чаше пропадающая на работе или на больничной койке, вынуждена была определить туда сына и забирать домой лишь по воскресным дням.

Карабек, страдая от злобной опеки бабки,  ломающей крылья свободной души мальчишки, упросил отчима определить его в интернат, в класс Леньки. Тем более, что одноклассницей друга в период обучения была Шамирам, почти насильно забираемая чиновниками от образования у провидицы.

В бытовом корпусе третьего этажа девичья отделялась от мужской спальни массивными филенчатыми деревянными дверями и общим залом для игр и творческого досуга одноклассников.

Лишенная надзора дежурных воспитателей, покидающих палату после отбоя для совместных ночных бдений с коллегами других классов в буфете за чашкой чая или вина, и перекличкой жалоб и радостей, ночная жизнь класса познавала взрослость. Особо смелые мальчишки по симпатиям прокрадывались в кровати к девочкам и с замиранием сердца лежали молча рядом, слушая стук собственных сердец, или с любопытством, под простынями, изучали строения инопланетянок. Карабек  ревностно заглядывал в девичью спальню и,  убедившись, что Шамирам, укрывшись с головой одеялом,  спала,  отгородившись испуганно от чуждого ей мира, возвращался на свою койку. Рядом на своей лежанке сопел здоровым сном друг Ленька,  игнорирующий сумеречную свободу.

Скучный, тягостный учебный процесс первой половины дня вознаграждался резвыми или романтическими играми второй. Футбол, лянга,  альчики, догонялки,  казаки-рабойники и, прячущаяся где-нибудь под лестничными пролетами, незрелая, ранимая любовь,  через слезы радости познавалась поцелуем.

Витек и Руслан после уроков обычной школы неслись к друзьям в интернат.  Беспризорная интернатовская  ватага, оторванная от опеки родителей, была ближе их сути. Дружили, носились в играх, дрались, влюблялись.

Вечерами, перед отбоем, пожилой воспитатель класса друзей, Надежда Соломоновна, репрессированная Ленинградская интеллигентка, ненавязчиво  прививала им вакцину любви к просвещению.  Изумленному Карабеку открылась тайна имени Шамирам, дочери сирийца и богини Деркето, превратившейся в русалку от стыда связи со смертным. Шамирам - Семирамида, брошенная   матерью и вскормленная голубями. Правительница Азии, основательница Вавилона. Воин-амазонка и красавица. Множество легенд о  коварстве великой владычицы. О неразделенной любви к армянскому царю Аре, стоившему ему жизни.   Ее именем увековечены диковинные висячие сады.

- Реинкарнация, - произнес Карабек слово, заимствованное у преподавателя, - ее душа у нашей Шамирам сейчас.

В зеленых глазах подружки пробежали волны, предвестники шторма:

- Ты считаешь меня коварной?

- Нет, амазонкой и красавицей!

Воспитатель улыбнулся:

- Шамирам, Карабек в тебе видит только лучшие черты правительницы, успокойся, моя девочка.

- Да Карабек просто влюбился в царицу, - ехидно встрял Ленька.

Увесистый подзатыльник от друга прервал его монолог.

- А что, наша Семирамида и впрямь девочка видная. Про нее даже  старшеклассники меня расспрашивают, - ответила женщина, вгоняя в краску ревности Карабека и вызывая румянец стыда у Шамирам.

- Шамирам наша подруга, пусть кто сунется, - тут же отреагировал Ленька, заглаживая вину перед Карабеком.

 
***

 Карабек  поднялся  среди ночи, выглянул в окно спальни. Первый снег, искрясь в лунном свете, покрыл белым каракулем плац школьного двора. Ленька спал, отвернувшись к стене.

- Давай, вставай, пора,- тряс его за плечо друг.

Осторожно ступая, они покинули здание и выбрались на улицу. Пробрались в дровяник котельной и в течение полутора часов опустошали его, таская на плац охапки дров,  выкладывая перед окнами девичьей спальни  двухметровые буквы, сложившиеся в имя СЕМИРАМИДА.

Утром на линейке угрюмый, но добрый казах, директор школы Абай, ласково сообщил:

- Сейчас все пройдут по классам на занятия, а Карабек вернет дрова на место, - обернувшись к дворнику, добавил, - Иван, проследи, чтобы ему никто не помогал.

- А почему вы решили, что это сделал Карабек? - воскликнул гневно Ленька.

- По почерку, мой друг, по почерку…. Живо всем на урок, по классам! Кроме Карабека.

- Я ему тоже помогал!

- Это не важно, мой друг, не столь важно. 

 Карабек поплелся выполнять трудовую повинность.

Беспокойное сердце друга разорвало запрет. Ленька сбежал с урока и помогал рушить слово признания. Но вскоре был перехвачен бдительным дворником и  возвращен в класс. Сидел отвлеченно, не реагируя на вопросы учителя, переживая. Внезапно странная суета в классе отвлекла его внимание, он огляделся и заметил одноклассников вместе с учителем, стоящих у окна с обзором места наказания. Он приблизился, глянул во двор - и дыхание перехватил восторженный возглас:

- Ух,  ты, молодец, царица!

Рядом с Карабеком, нагибаясь за чурками и складывая стопкой в его согнутые ковшом руки, находилась Шамирам.

Недалеко стоял директор Абай, отчитывающий дворника Ивана, неслышно из-за стекол, который разводил руками. Жест понятный без слов: «Ну, что я могу поделать?»

Директор раздосадовано развернулся и вошел в школу. 

 ***

 - Эй, пацан! - высокомерный оклик старшеклассника остановил Карабека в фойе столовой. Он оглянулся. Широкоплечий, высокий азиат с темным лицом показался ему знакомым.

- Ты Карабек?

- Да и что?

- Бойся меня, пацан, я тебя однажды покалечу.

- Ты больной?

- Да, я больной,- как-то неестественно зло захохотал агрессивный подросток.

«Кара-курд! - пронеслась мысль в голове пацана,- это, наверное,  его сын»

- Да пошел ты,- зло сплюнул Карабек, ошарашив детину, - сам бойся. Я не стану тебя калечить, убью!   

 
Карабек заглянул в палату. Леньки не было. Наверное,  у деда Махорыча. Местная знаменитость, кочегар.  Полжизни провел на зоне в Сибири, валил лес. Одиночество прибило его к школе, жил в подсобке при кочегарке, вечно в облаке дыма махорки, с самокруткой в зубах, за что и кличку имел соответственную. Имени его настоящего школяры не знали.  Знаток тысячи баек, всеобщий любимец.

В полутемном помещении, подсвеченным тусклой лампой у потолка и красным заревом, пробивающимся сквозь щели топки печи, Ленька сидел на засаленной темной скамье, рядом с истопником и познавал азы скручивания и  раскуривания козьей ножки – махорочной газетной самокрутки. Был застигнут  врасплох, затянувшись и кашляя от дерущего горло дыма.

-Ты что, Ленька, придурок? Забыл,  от чего  твой папка умер? –  зло набросился Карабек на дружка.

- Я только попробовал.

- Не стращай мальца,- заступился Махорыч, -  махорка – лекарство, если бы я ее не курил, то сгнил бы в Сибири от хворей и мошкары.

- А у Леньки у отца от курева рак горла был. Давай, Ленька, пошли. Там Витек с Руськой за забором ждут. Моя мамка штрудли приготовила, твоей в больницу  велела передать.

Ленька тревожно и радостно вздрогнул, будто попал в поле зрение матери,  и поспешил за Карабеком. 

Через заснеженное футбольное поле на заднем дворе школы, загребая снег в высокие казенные ботинки, они пробрались к оборудованному месту переправы в самоволку. 

Приставив  доску с поперечинами брусков ступеней к высокому  забору из дикого камня-плитняка, они друг за дружкой полезли вверх, нарушая запрет директора Абая,   покидать по будням  территорию интерната.

- Ты знаешь, Карабек,  я летом полез в совхозный сад за яблоками. Перемахнул через забор….

- И провалился по колено в снег, да?

- Да, а откуда ты знаешь?

- Ты уже рассказывал раньше.

Руслан и Витек  стояли на протоптанной тропинке недалеко от забора. В руках у Виктора была плетеная авоська с завернутой в рушник кастрюлей.

- Пацаны,  давай быстрей, штрудли стынут, - торопил он самовольщиков.

 
Строгая санитарка перехватила мальчишек, попытавшихся проскочить по ступеням, на второй этаж больницы.

- Куда?!  Посещение больных запрещено. Да еще - обутые,  да с улицы. Живо,  назад!

- Мамке надо обед передать, пока теплый.

Женщина  признала знакомого мальчишку:

- Дай, снесу сама. А ты иди на улицу, она в окно выглянет.

 Мать  смотрела  сквозь проталину заиндевевшего стекла второго этажа, болезненно улыбаясь, прижимая руку к сердцу, легким поклонам поблагодарила друзей за передачу.

- А мама-то похудела сильно. Чем она болеет?- спросил грустно Руслан.

- Не знаю. Говорят, что-то по-женски, - дрогнувшим голосом ответил Ленька.

Он подошел к пожарной лестнице с краю здания. Быстро забрался вверх и по декоративному карнизу в два кирпича, словно канатоходец, вжимаясь в стену, добрался до нужного окна.

Бледное, изможденное лицо матери испуганно прилипло к стеклу. Боль и жалость сжало сердце Леньки. Он расплющил свое горячее лицо о стекло, растопив холодные узоры.

- Мамочка, - шевелил он беззвучно губами, - выздоравливай, пожалуйста, ты у меня одна на свете. Я люблю тебя очень.

Она поняла, усилием сдерживаемые слезы рыдания набухли в ее зрачках.

- Все будет хорошо, мой любимый, я обязательно поправлюсь, сыночек, - ответили материнские губы.

- Я скучаю.

- Я тоже….

 ***

 Возвращались, молча, переживая, вдруг впервые, не по-детски,  задумавшись  о несправедливости старения и болезни родителей.

Десантировались гурьбой через забор на территорию интерната и прошли к бытовому корпусу.

На встречу попался второклашка Вовка, который сходу, заговорщически выдал, обращаясь к Карабеку.

- Там, - он протянул руку в сторону дверей столовой, - твою подружку Исмаил обижает.

Распахнув двери столовой, друзья влетели  в холодное фойе.

Рослый старшеклассник, сын Кара-курда, упираясь  вытянутыми руками в стену, держал в плену своих конечностей Шамирам, испуганно припечатанную спиной к тупику. Десяток пацанов разновозрастной свиты школьного авторитета стоял,  ухмыляясь,  рядом.

- А, вот и фашистский пасынок явился. Скажи ему, что ты моя девчонка.

Карабек сходу врезал ему кулаком в челюсть. Тот, от неожиданности не удержался на ногах, рухнул на пол. Свора его сторонников двинулась вперед. Тройка друзей Карабека  бросилась им  наперерез. Ленька извлек из кармана подарок дворового криминального авторитета,  нож-кнопач, щелчком, выкинувшим сверкающее хромом жало,  и повел им поперек многолюдной свиты Исмаила:

- Пусть дерутся один на один.

- Ей, вы, че тут устроили свору? Быстро все разбежались! - ниоткуда появился дворник Иван, остужая накалившиеся страсти.

Школяры вывалились на улицу, обрастая толпой любителей бойцовых зрелищ, отправились к месту проведения мужских поединков, у безоконной,  глухой торцевой стены корпуса бытовки.

Соперники скинули на снег клетчатые интернатовские короткие пальто, готовясь драться налегке.

Исмаил, жаля злобой глаз, процедил сквозь зубы:

- Ну,  все, фашист, теперь я тебя точно убью.

Карабек, воспитанный на частых уличных поединках, ловко уклоняясь от весомых кулаков сына Кара-курда, мужественно переносил немногочисленные пропущенные удары. Дрался хлестко, жестко, вкладывая в удар всю массу своего тела. Вскоре разбитый нос и губа Исмаила отразилась разочарованием на лицах его дружины. И сам Исмаил сдался и трусливо ретировался за угол здания. Карабек не стал преследовать соперника, поднял его пальто и швырнул  вдогонку. 

Неожиданно из толпы зрителей выбралась Шамирам. Подошла к Карабеку, расстегнула свое пальто и сняла с шеи ожерелье из старинных медных монет. Выбрала самую большую и приложила к его глазу, начинающему заплывать воспаленным следом кулака Исмаила.

У бойца от непонятных обессиливающих чувств перехватило дыхание. Он своей  дрожащей ладонью накрыл застывающую на холоде кисть девочки, согревая.

 
***

За темными окнами палаты   затаилась ранняя зимняя ночь, холодная, тоскливая, черная, ветреная. Будто трехглавая гора-монстр подкралась из степи и заглядывала в игровую комнату. Одноклассники Карабека, затаив дыхание и вжимаясь пугливо в сиденья стульев, слышали стук собственных сердец.
Надежда Соломоновна читала им «Собаку Баскервилей»:

«Луна ярко освещала лужайку, посреди которой лежала несчастная девица, скончавшаяся от страха и потери сил. Но не при виде ее бездыханного тела и не при виде лежащего рядом тела Гуго Баскервиля почувствовали трое бесшабашных гуляк, как волосы зашевелились у них на голове. Нет! Над Гуго стояло мерзкое чудовище — огромный, черной масти зверь, сходный видом с собакой, но выше и крупнее всех собак, каких когда-либо приходилось видеть смертному. И это чудовище у них на глазах растерзало горло Гуго Баскервилю и, повернув к ним свою окровавленную морду, сверкнуло горящими глазами. Тогда они вскрикнули, обуянные страхом, и, не переставая кричать, помчались во весь опор по болотам. Один из них, как говорят, умер в ту же ночь, не перенеся того, чему пришлось быть свидетелем, а двое других до конца дней своих не могли оправиться от столь тяжкого потрясения»

 Воспитатель уснула в своем закутке, а, переполненные липким осязаемым страхом таинственных эмоций, души воспитанников лишились сна. Темные спальни были наполнены шорохом шепота переговаривающихся, пугающих себя и друг друга, девчонок и мальчишек.

Карабек с Ленькой по нужде вышли в коридор и вошли в туалетную комнату с десятком кабинок.
Большая  зеленая муха спиной пыталась продавить стекло окна, неистово жужжа, то сползая, то поднимаясь, скользя трепещущими крыльями по скользкой поверхности.

 - Наша бабка говорит, что живая муха зимой - к покойнику, - тревожно произнес Карабек.

 За окном ветер зло смеялся над усилиями мухи. Внезапно хруст лопнувшего стекла, словно совпавший в резонансе морозной дрожи с жужжанием мухи, заставил друзей приблизиться к окну. Наружное стекло двойной рамы, густо разрисованное ледяными узорами, разорвало их неровным крестом трещины. Из  мглы непроглядной ночи мальчишки вдруг явственно услышали далекое жуткое завывание волка.

- Это оборотень – Кара-курд, - почему-то шепотом произнес Ленька.

- Да нет, Ленька, это вьюга воет, - сам себе не веря, успокаивал друга Карабек.

 (продолжение следует);