Диссидюга проклятый!

Трасса не была оживлённой. Иногда то с одной, то с другой стороны появятся две-три машины и, не останавливаясь, промчатся мимо по своим делам.
Держа в одной руке корзину, полную подберёзовиков-подосиновиков, а в другой – внушительный нож, Пётр переступил через поваленное бревно и вышел на обочину. Нет, он не собирался ловить попутку. Просто увлечённые «тихой охотой» Андрюха и Славик, чтобы не разминуться, договорились встретиться с ним здесь. Только б не заблудился Андрюха, а то ж в первый раз в этих местах! Вот Димыч – он бы и в лабиринте Минотавра дорогу нашёл. Когда ходили по грибы в Костино… Давно это было – ещё в прошлой жизни. И больше не будет. Никогда. Даже если Димыч и захочет возобновить дружбу, с предателями он, Пётр, не желает иметь ничего общего. Пусть и дальше заискивает перед общественным мнением и поливает грязью тех, на кого ему укажут сверху – но без него.
Пётр едва успел отойти в сторону, когда на обочину, тормозя на полном ходу, вылетел синий «Опель».
- Куда прёшь, мать твою! – возмутился водитель, открывая дверцу. – Не видишь…
Следующие слова застряли у него в горле, когда он разглядел пешехода. В его взгляде, наглом и самоуверенном, всё больше проявлялся испуг, который при виде ножа и вовсе сменился ужасом.
Не говоря больше ни слова, он торопливо заскочил обратно в машину, захлопнул дверь, дал задний ход и затем понёсся прочь на полной скорости.
Пётр глядел ему вслед с некоторым злорадством. Вот так, капитан Шауркин! Легко быть героем на Болотной площади, в бронежилете и шлеме, с дубинкой против безоружных демонстрантов! Тем более, когда знаешь, что отвечать не придётся. Вернее, придётся, но не тебе, а тому, кто попадётся под горячую руку. Тому, кого твои коллеги будут избивать и возить по асфальту, недовольные, что посмел вступиться за девушку. Тому, кто, по твоим показаниям, сорвал с твоей головы шлем. Неважно, что он этого не делал, что на видеозаписях он к тебе даже не приближался. Ты знаешь, что суд не примет во внимание ни это, ни показания свидетелей защиты – ты прав уже потому, что омоновец, представитель власти. А что надо этой власти? Посадить инакомыслящего – посадить вопреки закону и здравому смыслу, чтобы другим неповадно было выходить на митинги, портить инаугурацию президенту. Ты служишь этой власти, и власть тебя любит – покроет любое твоё беззаконие, да ещё и наградит квартиркой.
Совсем другое дело – на пустой трассе, лицом к лицу с человеком, отсидевшим, по твоей милости, три с половиной года. Да ещё и с ножом в руке. Вот так прирежет – и свидетелей не будет. А грибники, может, потом найдут в лесочке твой полуразложившийся труп. Да и то если найдут. Это только в ментовских сериалах убийцу рано или поздно разоблачают, а в реальности – висяков тьма тьмущая. Тебе ли как сотруднику полиции этого не знать? Тут уж, как говорится, не до героизма, живым бы остаться.
- Слушай, Петруха, я тут такие боровики видел! Закачаешься!
Вышедший из леса Андрюха был весьма доволен. Весь верх его корзины покрывали шляпки этих благородных грибов.
- Ух ты, клёво! – откликнулся Пётр. – А где это?
- Да вон там, - Андрюха показал рукой на сосновые заросли.
- Ладно, вот дождёмся Славку и сгоняем… Прикинь, я тут своего потерпевшего встретил.
- Да ладно!
- Вот точно – не вру. Я этого Шауркина сразу узнал.
- А он чего?
- А ничего. Даже нужду справлять побоялся – в тачку прыгнул и дёру.
- Так, может, у него уже и нужды не было? – рассмеялся Андрюха. – Тебя увидел, и со страху в штаны наложил.
- Может быть, - согласился Пётр.
Это тебе не Андрюха! Того, похоже, ничем не запугаешь. Пётр хорошо помнил, как мужественно держался его подельник на процессе. Вот что значит – иметь твёрдые убеждения! В своём последнем слове он яростно обличал лицемерие правительства и президента, что, говоря красивые слова о толерантности, вовсю потакают фашизму. Интересовался, где наши СМИ, криком кричащие о преступлениях «киевской хунты», были тогда, когда в центре Москвы убивали его товарищей-антифашистов. «Если в нашей стране путь к свободе лежит через тюрьму, - добавил он в заключение, - то я готов его пройти!»
Тогда Пётр с ним и познакомился. Потом они оказались в одной колонии, где и досидели остаток срока (большую часть которого провели в СИЗО). Андрюхе тоже дали три с половиной – за то, что якобы кинул круглый жёлтый предмет омоновцу в глаз. Притом, что на видео лимон был отброшен в сторону, а сам «потерпевший» в суде заявил, что видит этого человека впервые в жизни.
Так часто бывает – что-то находишь, а одновременно что-то и теряешь. Пётр за время сидения приобрёл друга в лице Андрюхи, но потерял Димыча. А ведь с первого класса были не разлей вода. Славик присоединился к ним чуть позже – классе в третьем. Потом «неугомонная троица» закончила школу, поступила в МГУ, Пётр на исторический, а Димыч со Славиком на экономический. После окончания  института гуляли на свадьбе у Димыча. Славика с женитьбой уже поздравлял один Пётр – из тюрьмы.
Испытание, выпавшее на долю друга, оказалось для Димыча непосильным. Первое время он ещё писал Петру письма со словами поддержки. Но когда «антимайданная истерия» стала набирать обороты, и всё больше знакомых и коллег уверялись, что любой протест против власти есть зло вселенского масштаба, Димыч, опасаясь общественного осуждения, решил пожертвовать дружбой. Об этом он так и написал в последнем письме.
Зато Славик не побоялся и даже не счёл нужным ничего скрывать. Как его только ни называли – и изменником, и эсэсовцем, и майданутым! И самое печальное – Димыч тоже в этом участвовал. Но никакие унижения не заставили Славика изменить школьной дружбе. За что Пётр ценил его ещё больше. И с Андрюхой-то как сразу общий язык нашёл! Разве что ещё в движение антифа не вступил. Но похоже, и это не за горами.
А вот и он! Лёгок на помине! Идёт из леса с наполненной до половины корзиной.
- Что-то плоховато тут с грибами, - пожаловался он друзьям. – Едва половину насобирал.
- А пошли туда – в сосенник, - предложил Андрюха. – Там белых завались!
Славик охотно согласился, и все трое устремились в чащу…

Следователь недоверчиво смотрел на допрашиваемого.
- Да говорю же, не насиловал я Ирку! И не убивал!
- Как Вы тогда объясните, что трусы потерпевшей оказались в Вашей квартире?
- Да не знаю я! Может, убийца мне их подложил?
- Ага, забросил к Вам на балкон на восьмой этаж. Да ещё и прикрыл коробками.
Мужчина безнадёжно вздохнул, а следователь тем временем продолжал:
- К тому же, на момент совершения преступления у Вас нет алиби.
- Да я был в Костерёво у Верки…
- Гражданку Крысобойникову мы уже допросили. Она утверждает, что с Вами незнакома и вообще Вас в глаза не видела.
- Так она мужа боится! Он у неё ревнивый… Вот стерва! А ещё говорила, что любит меня!
- Ничем не могу помочь, - следователь равнодушно пожал плечами. – Вспоминайте, может, ещё кто-нибудь Вас видел…

- Мам, ну, придумай что-нибудь! Я не хочу в тюрьму! Мне будет там плохо! – мужчина размазывал слёзы по лицу, едва удерживаясь от громких рыданий.
Старушка ласково поглаживала сына по волосам.
- Ох, Серёженька, я даже не знаю, что делать…
- Ну, скажи, что это ты.
- Да говорила. Даже показывала, как я там Ирочку душила. Только мне не поверили – руки слишком слабые. Я ими дверь с трудом открываю.
Сергей выругался и шумно вздохнул. Вот Борька оболтус! Говорил же ему: не дружи с Денисом! Этот: ладно, папка, - а сам, как его дома не было, тут же к себе пригласил. И взбрело же им в голову с балкона самолётики позапускать! Кто ж мог знать, что под коробкой, куда этот недоумок полезет, чтобы достать залетевший клочок бумаги, окажутся трусики, слишком маленькие для «тёти Лиды» и слишком кружевные для Борьки или Глебки?
Дома он, конечно, мамке наябедничал: мол, дядя Серёжа извращенец. Ну, а та сообщила в полицию. За Юльку ей, видите ли, страшно! Тем более, её младшей дочери шесть лет, как и Ирке.
Проклятый педофил! Не мог изнасиловать и задушить кого попроще! Скажем, Катьку из третьего подъезда. У неё мама учительница, папа электрик. Ни денег, ни связей. Или Таньку из соседнего дома, у которой одна мать, да и та алкашка. А Вохмянцевы люди серьёзные, если что – засадят надолго.
В общем, перерыли его квартиру вдоль и поперёк, нашли эти злосчастные трусики. Вохмянцевы сразу узнали: Ирочкины, в Париже покупали. Вот и попал, называется! С уликой, без алиби.
- Ты вспомни, Серёженька, - продолжала тем временем мать. – Может, тебя, кроме этой вертихвостки, ещё кто-нибудь видел?
- Да видел, видел. Григоренко.
- Так чего же ты молчал? – старушка едва не вскочила от волнения. – Скажи, пусть допросят этого Григоренко, или как его там. Он подтвердит, что тебя видел…
- Ни хрена он не подтвердит! – взорвался Сергей. – Наоборот, потопит, как пить дать. Он спит и видит, чтобы я у параши посидел!
- Да за что ж он тебя так не любит?
- За то, что я его самого посадил. На три года, кажется. Когда Болотную разгоняли, я сказал в суде, что он с меня шлем сорвал.
- А может, он уже и раскаялся?
- Ага, раскаялся! Фиг с маслом! Тем более, он шлем не срывал.
- Так ты что же его, получается, оговорил, что ли?
- Ну, а что мне оставалось делать?
Действительно, что? Продолжать ютиться в тёщиной квартире, ежедневно выслушивая: ой, Лидочка, за кого ты замуж вышла, мало того, что дурак, лентяй, так ещё ни одной юбки не пропускает! Или с женой и двумя детьми перейти в однушку к матери? А тут отдельную квартиру давали. Это тебе не какая-нибудь там съёмная, у чужого дяди. Глупо упускать такой шанс!
- Ты ж, мам, сама говорила: в наше время с принципами без штанов останешься.
- Говорила, Серёженька. Ну кто ж мог знать, что так получится?... А расскажи-ка мне, кто этот Григоренко? Как его найти?..

Грибной дух витал по квартире, смешиваясь с ароматами корицы и гвоздики. Грибы виднелись повсюду. Одни висели под потолком, нанизанные на тонкие верёвки, словно бусины, другие стояли на полках, закатанные в банки, третьи варились в приятно пахнущем бульоне со специями. Четвёртые купались в раковине, ожидая своей очереди. Пётр чистил их ножом и клал в глубокую миску. Он любил заниматься грибами с самого детства. Любил бродить по лесу вместе с отцом, соревнуясь, кто быстрее наберёт корзину, любил помогать матери перебирать грибы, мариновать, сушить и не меньше – лакомиться ими с поджаристой картошкой или грибным супом. Красота! Андрюха, правда, давал ему рецепты, как делает его жена, но Петру было всё же предпочтительней традиционное.
Звонок в дверь раздался неожиданно. Открыв, Пётр увидел на пороге незнакомую пожилую женщину.
- Здравствуйте. Вам кого?
- Вы Григоренко Пётр Алексеевич?
- Он самый. А Вы кто?
Гостья вдруг разрыдалась и опустилась перед ним на колени.
- Пётр, я Вас умоляю! – голосила она, протянув к нему руки, словно к иконе. – Мой сын… Только Вы можете его спасти! Только Вы… Он там погибнет, мой Серёженька! Пожалейте нас, пожалуйста!
Ошеломлённый её поведением, Пётр не сразу обрёл дар речи.
- Женщина, Вы чего? Во-первых, встаньте, во-вторых, успокойтесь и объясните толком, в чём дело… Заходите, не стойте на пороге.
Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то из соседей увидел, как странная бабка ползает перед ним на коленях. Поэтому как только она вошла, он тут же поспешил закрыть дверь.
- Понимаете, Пётр, у нас во дворе изнасиловали девочку. Шестилетнюю. И задушили. А обвиняют в этом моего Серёженьку. Но он этого не делал! Его хотят посадить безвинно! Только Вы можете помочь, прошу Вас…
- Всё это, конечно, очень грустно, - Пётр сочувственно покачал головой. – Только помочь я могу едва ли. Я знаю хорошего адвоката, могу дать Вам его контакты…
- Серёженьке подбросили улику. А алиби у него нет. Вернее, есть, но подтвердить некому. Кроме Вас. Серёжа говорит, разговаривал с Вами на трассе.
- Так значит Вы…
- Шауркина Анна Павловна, мама Серёжи. Пожалуйста, только на Вас вся надежда! Пойдите в суд, скажите, что видели его. Его же посадят ни за что!
Сочувствие к несчастной женщине и её сыну тут же уступило место негодованию. Пётр взглянул на гостью так, что внутри у неё всё похолодело. Наверное, именно так глядят убийцы, прежде чем вонзить в сердце нож.
- Значит, на меня? – переспросил он ледяным тоном. – Вы хотите, чтобы я спас от тюрьмы Вашего сына? А он Вам не рассказывал, как я, по его милости, сам сидел ни за что? Три года плюс шесть месяцев. Как оговаривал меня в суде, не рассказывал?
- Я в курсе, - смиренно кивнула головой Анна Павловна. – Но проявите благородство души, умоляю! Ну, хотите, полы у Вас буду мыть бесплатно? Хотите, квартиру, дачу продам, отдам Вам деньги? Только спасите моего Серёженьку!
- Денег мне от Вас не нужно! – резко оборвал её Пётр. – Полы и я сам могу помыть. А про благородство души – это Вы будете говорить со своим Серёженькой. Раз в детстве так плохо воспитали… Простите, Анна Павловна, у меня нет времени на пустые разговоры. Если у Вас всё, то до свидания.
С этими словами он открыл дверь, давая понять гостье, что не намерен её задерживать. Она взглянула на него как голодная собака, которой вместо кости бросили камень. Всё ещё не веря, что унижалась напрасно, она жалобно пролепетала:
- Неужели Вы, Пётр, можете быть таким жестоким?
- В тюрьме научился, - был ответ.
Женщина ушла, сгорбив плечи и повесив голову. Пётр закрыл за ней дверь и вернулся к хлопотам с грибами.
Однако как он ни старался, визит Анны Павловны, её слёзы, отчаяние – всё это не выходило у него из головы. То же самое, должно быть, чувствовала его мать, когда его самого сажали. Только его мать не пошла бы унижаться перед «потерпевшими» и свидетелями. Напротив, в интервью она говорила: «Ни я, ни мой сын, на колени перед президентскими холуями не встанем!».
«Но не слишком ли я с ней сурово?» – думал Пётр.
Всё-таки старая женщина так переживает за сына, бежит к нему, как к последней надежде, а он её грубо отталкивает…
А с другой стороны, заслужила ли она лучшего обращения? Она, вырастившая такого подлого сыночка! Небось, когда её Серёженька получал квартиру, за которую он, Пётр, заплатил своей свободой, радовалась, ни о чём не думала. Когда его мама носила в тюрьму передачки, Анна Павловна поздравляла своё чадо с новосельем. Так пусть теперь своему передачки носит!..
Но сажают ведь Шауркина не за лжисвидетельство и не за то, что незаконно митинг разгонял и избивал людей. Его сажают за изнасилование и убийство ребёнка. За то, чего он не совершал. По крайней мере, в момент их встречи на трассе он точно никого не насиловал и не убивал. Если только не вёз в багажнике труп несчастной девочки. Или преступление не совершалось в том районе. Но тогда Анна Павловна скорее умоляла бы молчать о встрече. А раз она просила рассказать в суде, значит, его слова могут доказать невиновность её сына.
Неужели это ты, тот самый Пётр Григоренко, который выходил на Болотную и требовал справедливости? И который протестовал, когда несправедливо арестовывали других болотников (пока сам не оказался в их числе). И теперь ты просто так позволишь посадить ещё одного невиновного? По-твоему, это справедливо?
Да, эту девочку Шауркин не трогал. Но это вовсе не доказывает, что он не педофил. Может, на его счету не один десяток малолеток? А до этой – ну просто не успел – кто-то добрался раньше…
Вот именно, что кто-то добрался. И этот кто-то гуляет на свободе. Скольких девочек он ещё изнасилует и убьёт, пока Шауркин будет сидеть? Наивно думать, что маньяк ограничится одной.
«Очнись, Пётр, тут ребёнок погиб, а ты со своими обидами за Болотную! О чём ты только думаешь!»
К тому же, если этот педофил такой умный, что подбрасывает улики, сколько ещё невиновных сядут его стараниями?
Ну уж дудки! Неизвестно, прислушается ли суд к показаниям свидетеля, да ещё и бывшего узника Болотной, но своего молчаливого согласия он, Пётр, давать не намерен. Того самого согласия, с которого и происходят все подлости мира.

Зал суда… Тот же, что и лет пять назад. Та же судья, только чуть располневшая. Скамейки заполнены адвокатами, прокурорами, следователями, членами семей подсудимого и потерпевшей. Почти как тогда.
Почти. Только теперь он, Пётр, не за решёткой, а у кафедры для свидетелей, той самой, с которой капитан Шауркин давал против него показания. Зато сам теперь сидел на скамье подсудимых, где пять лет назад сидел Пётр. Выглядел он понурым, несчастным. Не было на этот раз в коридоре криков: «Свободу!» и белых ленточек.
- Вы утверждаете, свидетель, что пятнадцатого сентября между пятнадцатью и шестнадцатью часами видели подсудимого на трассе в районе Костерёва Владимирской области?
- Именно так, Ваша честь.
- Можете быть свободны.
Пётр не взглянул ни на сидевшую в зале Анну Павловну, ни на самого подсудимого, но нетрудно догадаться, что после этих слов в их глазах появилась надежда. Весь как раз в это время несчастную Иру Вохмянцеву насиловали и убивали в Москве, в районе Речного вокзала. Далеко. За час при всём желании не доберёшься. Особенно по извечным московским пробкам.
Безутешные родители убитой смотрели на Петра с недоверием, будто считали соучастником. Поэтому он совсем не удивился, когда во время перерыва к нему подошли отец и мать Вохмянцевой.
- Вы, правда, тогда разговаривали с ним на трассе? – спросила мать. - Поклянитесь своими детьми!
- Детей у меня пока нет, - ответил Пётр спокойно. – Но поклясться готов чем угодно.
- Вы нас простите, если что не так, - проговорил отец, смахивая слезу. – Но нам важно знать, кто сотворил такое с нашей Ирочкой.
- Я думала, это Серёжа, - продолжала женщина. – Может, он действительно не виноват?
- В этом – не виноват. Хотя мне он насолил ещё как. Так что прикрывать его я не стал бы ни за что на свете.
- А я же, прости Господи, пожелала, чтоб он сдох!
- Бывает, - понимающе проговорил Пётр.
Оправдательный приговор. Нечасто от наших судов такого дождёшься. И уж конечно, куда более редкий случай, когда решающими оказываются показания бывшего политзэка. Не иначе рак на горе свистнул!
Пётр поспешил покинуть здание суда, опасаясь, как бы сияющая от счастья Анна Павловна не распростёрлась у его ног со словами благодарности. Впрочем, той, похоже, было не до него – кинулась, плача, к родному сыночку, обрадованному не меньше, чем она. О Петре оба забыли, как только услышали вердикт.
Вохмянцевы тоже кинулись к Шауркину: прости, Серёжа, что мы тебе сгоряча наговорили! С ними единственными Пётр, уходя, попрощался.
- Держитесь, - сказал он напоследок. – Желаю, чтобы поскорей нашли настоящего преступника.

Улица Беловежская… Где же она? Эта? Или параллельная? А то номера домов – пожалуйста, а вот название улицы… Пётр посмотрел на карту. Вроде как должна быть здесь, но лучше для подстраховки спросить ещё кого-нибудь.
На детской площадке увлечённо лазал по горке мальчик лет примерно пяти. Этот едва ли чем поможет, был бы кто постарше…
Мужчина средних лет быстро приближался к мальчику. Должно быть, его отец. Может, у него спросить?
- Мальчик, твою маму в землю закапывают!
Мальчик тут же перестал лазать и испуганно уставился на мужчину:
- Где?
- Вот там, - он указал рукой в сторону гаражей – как раз на пустырь, мимо которого Пётр только что прошёл. – Бежим! Скорее, а то будет поздно!
Мальчик сорвался с места, готовый следовать за незнакомцем хоть на край света, но Пётр живо встал между ними.
- Сейчас полиция разберётся, кого там закапывают! – заговорил он, глядя мужчине прямо в глаза.
Похотливый взгляд незнакомца сделался испуганным. Такого поворота он никак не ожидал.
- Да Вы чего, молодой человек, - проговорил он, заикаясь. – Я же пошутил. Хотел ребёнку сюрприз сделать. Что же вы, люди, такие дикие, шуток не понимаете?
А сам бочком-бочком, пока не скрылся за углом ближайшего дома. Шутник, ёлки-палки! Одной уже сделали «сюрприз»! Как раз в этом районе.
Ребёнок с надеждой уставился на Петра.
- Так маму не закапывают?
- Да нет, конечно! – ответит тот. – Дядя соврал, чтобы ты с ним побежал. Хотел тебя обидеть.
- Зачем? – удивился мальчик.
- Потому что злой. Ну, сам посуди, кому нужно закапывать твою маму? А главное, зачем?
- Я утром вазу разбил. Нечаянно. Мама очень ругалась. Она говорит: я плохой мальчик. А у плохих детей злые дяди отбирают мам и закапывают.
Пока Пётр тщательно подбирал слова, обдумывая, что сказать ребёнку (не говорить же прямо, что его мамаша – дура набитая), женщина, появившаяся из-за поворота, вдруг кинулась к мальчику, крича:
- Глеб, ты почему с чужими дядями разговариваешь? Я же тебе говорила! Говорила я тебе или нет? Почему ты меня не слушаешь?
Мальчик, завидев её, тут же кинулся к ней на шею:
- Мама! Мамочка!... Дядя сказал, что тебя закапывают, - объяснил он минуту спустя ничего не понимающей матери. – И я испугался.
Женщина, услышав эти слова, метнула в Петра взгляд, не предвещающий ничего хорошего.
- Не этот дядя – другой. Который у нас краны крутил. А этот выскочил и стал его ругать.
- Так Вы… - взгляд женщины смягчился.
- Вовремя появился и услышал. А то бы Ваш ребёнок побежал с этим мужиком. Спасать Вас, между прочим, - не удержался от замечания Пётр.
- Спасибо Вам, молодой человек! Вы наш ангел-хранитель! Простите, что я на Вас так. Понимаете, у нас во дворе девочку изнасиловали…
- Я знаю. Сам присутствовал на процессе. Неделю назад.
- Надо в полицию заявить. Вы же видели… Теперь понимаю, кто нам трусы подбросил. Моего мужа из-за них чуть не посадили.
- Так Вы Шауркина? – пробормотал ошеломлённый Пётр.
- Да, Шауркина. А Вы кто?
Эх, да что же это такое, твою дивизию! Опять это семейство! Куда бы ни направился – всюду они. Даже после отсидки от этих Шауркиных покоя нет! И ведь мало было судьбе просто устроить им встречу – она ещё, словно в насмешку, назначает его, Петра, их спасителем. Как будто он только об этом и мечтал! Сначала его показания от тюрьмы спасают бывшего потерпевшего, а теперь его вмешательство – его сына. Эх, знать бы заранее!
И что бы изменилось? Неужто позволил бы педофилу расправиться с ребёнком? Да ну, глупости! Не виноват же Глеб, в самом деле, что у него такой папаша.
Однако не успел Пётр открыть рот, чтобы объяснить жене Шауркина, кто он, собственно, такой, как во дворе появилась старая бабулька.
- Лидка! – закричала она ещё издали. – Твоего убили!
- Как убили? – только и смогла произнести женщина.
Старушка принялась сбивчиво рассказывать про пьяную драку. Да, капитан Шауркин, хорошо ты, называется, отпраздновал своё освобождение! Выпил с друзьями. Сначала было слово. Потом – кулачные бои, а закончилось всё это поножовщиной…
Пётр опасался, что новоиспечённая вдова сейчас упадёт в обморок или устроит истерику: станет выть, кататься по земле, рвать на себе волосы. Но женщина, к его удивлению, вдруг улыбнулась, как будто услышала что-то очень радостное.
- Слава тебе, Господи! – закричала она и, подхватив маленького Глеба на руки, принялась кружить его в воздухе.

«Господи, ну какая ж я дура!» - думала Лидия.
Бориска уже сопел вовсю. Спал и Глебка, но сон его был тревожным. Идиотка! Напугала ребёнка, себя пожалела!
С самого детства Лидии казалось, что её не любят. С годами же вера в то, что она безнадёжно несчастна, только укреплялась. Муж чуть ли не по окончанию медового месяца стал гулять налево. Свекровь её терпеть не может, только и талдычит: ах, какой Серёженька золотой, и как ему в жизни не повезло! Мать всё никак не простит, что она вышла за него, а не за Костю. Хозяйство, два оболтуса – всё на ней. И хоть раз бы муж проверил у Бориски уроки, выкупал бы Глебку, погулял бы с мальчишками! Шиш дождёшься! Точно так же и с домашней работой: вымыть посуду, вынести мусор, пропылесосить – не мужское, мол, это дело. Кран почитать – тоже не допросишься. Пришлось слесаря вызывать.
Кто бы мог подумать, что такой приличный с виду человек окажется педофилом? Десяток детей на его счету – кошмар! Катюше крупно повезло, что полицейские вовремя подоспели на пустырь, иначе стала бы следующей жертвой.
А Григоренко-то каков! Неужели остались ещё на свете неравнодушные люди, которым не плевать, что происходит вокруг? И ведь не подумаешь, что сидел. Вроде как на митинге побил кого-то. Но, как справедливо заметили по телевизору, дело прошлое, зачем судить человека, если он на деле доказал, что раскаялся? А значит, у него есть все шансы стать добропорядочным гражданином.
А Глебка… Как же она ошиблась в собственном ребёнке! Когда Глебка с Бориской доставали её своими фокусами, Лидия пугала их, что если они будут плохо себя вести, злые дяди украдут её маму и закопают её в землю. И останутся они совсем одни, не нужные ни папе, ни бабушке Ане, а бабушка Вика старая, да и со здоровьем плохо. Папашка, которого Лидия по молодости и по глупости прописала в своей квартире, уйдёт к Машке, не забыв захватить положенную ему жилплощадь, а про детей и думать забудет. Для бабушки Ани ничего, кроме своего Серёженьки, на свете не существует. Сейчас вот невестку винит в его гибели.
Тогда Лидии казалось, что сыновьям всё равно, что будет с родной матерью. Вот тебе и всё равно – выходит, сама чуть не отдала своего младшего в лапы извращенца. Так бы и доказал свою любовь к матери, заплатив за это жизнью.
- Прости, Глебушка, прости меня, дуру! – шептала женщина, склонившись над спящим сыном. – Никогда больше не буду тебя так пугать. Ни тебя, ни Бориску.

- Ну, ну ты представляешь, Андрюха, - жаловался Пётр по телефону своему другу. – Совсем охамели: раскаялся, станет добропорядочным гражданином! Как будто мне есть в чём каяться! Лучше б меня в деле Левашова вообще не упоминали. Не для того ж я давал показания, чтобы прославиться, в конце концов!
- Да уж, - отозвался Андрюха. – Помочь полиции поймать педофила – дело серьёзное. Так что теперь ты со знаком плюс, получается! Слушай, а давай в субботу за грибами вместе со Славкой. Если, конечно, не боишься испортить себе репутацию. А то я по-прежнему «антиобщественный элемент».
- Испорчу её себе с радостью! Значит, встречаемся где обычно…
Попрощавшись с другом, Пётр включил радио. В новостях сообщали о приговоре слесарю Валентину Левашову, виновному в изнасиловании и убийстве одиннадцати несовершеннолетних и двух покушениях на преступление. Сказали и про бывшего «узника Болотной» Петра Григоренко, что помог полиции вывести его на чистую воду. Ни о каком раскаянии Петра, к счастью, не было сказано ни слова. Зато, в отличие от теленовостей, привели последнее слово осуждённого, «запискивая» откровенно неприличные выражения.
«Диссидюга проклятый! Вечно они как влезут не в своё дело! Расстрелять надо было на хрен всю вашу Болотную! А ещё лучше – на танках, как в Китае! Тогда бы тебя и твоих дружков хоронили в закрытых гробах! Будь ты проклят, свидетель! Будьте прокляты вы все!».
После новостей передавали погоду. Но Петру почти не удалось услышать, какую температуру обещают на завтра – раздался телефонный звонок.
- Алло.
- Здорово, Петруха! – прозвучал давно забытый голос Димыча. – Я тут видел, тебя по телику показывали. Теперь ты, типа, герой? Поздравляю! Как насчёт в субботу за грибами, а, Петруха? А то после дождя они так и попёрли.
Пётр ничего не сказал в ответ. Просто нажал на рычаг. В трубке послышались короткие гудки.