Выжить. Глава II

Глава II.

В нос ударил запах опилок. Когда глаза привыкли к слепящему, свету я увидел, что весь пол был в них — не удивительно. Изнутри этот гигантский шалаш еще больше впечатлял. Его размеры внутри чувствовались еще сильнее — свет от прожекторов не доходил до его купола. Справа от входа стояли большие леса, с которых и светили прожекторы. В дали шалаша были грудой сложены какие-то коробки. Как только первый из нас уперся в стоящего неподалеку охранника, сзади нам пут отрезал другой. Мы остановились. Я посмотрел вверх на леса, откуда светило — единственный путь был только туда — и приготовился лезть туда. Только зачем?

В эту саму секунду со стороны коробок раздался высокий свист. Я чуть не оглох. Мало того что холодная липкая грязь, уже закатившись под штаны, ползла в междужопье, так еще и это. Лицо мое невольно скривилось. Я оглянулся в сторону — коробок. Колонки. Можно было сразу догадаться. Они были у самой стены в темноте, но я смог рассмотреть провода от них тянулись вдоль стен и уходили вверх по лесам. Я посмотрел вверх — в глаза мне ударил яркий свет. Пришлось зажмуриться, но вроде там был кто-то. Я прикрыл глаза руками — точно, на самом верху, на лесах, за прожекторами кто-то стоял. Видимо, еще один жлоб со стволом. Что это — сигнал к расстрелу? Ладно — подождем, посмотрим, что эта ночь принесет еще.
 
Ночь принесла чей-то глухой голос из колонок позади нас. Некоторые доверчиво обернулись на звук. Иные же вертели глазами во все стороны, думая, что голос этот одного из наших тюремщиков. Но тюремщики стояли с отлитыми из бетона лицами и навыками чревовещания явно не обладали.
— Внимание, — сказал Голос.
Хотя не знаю можно ли об этом сказать «сказал». Это был глухой, измененный голос, каким говорят маленькие свидетели больших преступлений по телеку. Дальше раздался громкий глухой стук — микрофоном ударили по чему-то деревянному. Я вскинул голову вверх, глаза мои прорезали лучи прожекторов. Пока я пытался разглядеть, кто же там наверху, «голос» повторился:
— Внимание, «свисток», «башка», «сизый», Андрей Жилин...
Андрей Жилин. Последние семь лет я слышал это сочетание имени и фамилии только на перекличках. Зимой, летом, осенью, весной один и тот же хриплый голос кричал выведенные в журналах бледной ручкой буквы. Они пролетали над головой и уносились куда-то за забор. Изредка и я их видел на письмах, возвращавшихся обратно с той стороны забора с пометкой «адресат выбыл».

«Голос» продолжал через запятую перекличку, я уже понял, с кем имею дело. По погонялову многое можно сказать о человеке: «тухлый», «железяка», «тихий». Я обернулся — все слушали «голос» в доступной им форме. Кто поумнее — смотрел вверх, пытаясь что-нибудь разглядеть через бьющий в глаза свет. Те, что поглупее — опять оглядывались на колонки. Совсем идиоты вертели головой во все стороны, не понимая, кто и откуда с ними говорит. Вот этот щуплый лет двадцати, который страшно очкует, но при этом пытается доказать обратное. Он постоянно нервно сплевывал, бычил плечи и зыркал из-под бровей. Я бы держал пари на хорошо прожаренный кусок мяса и бутылку коньяка, что это «Свисток». А вот этот жилистый с косой саженью и рубленым лицо «Железяка», а тот с одутловатым лицом, тонкими брезгивыми губами, похожими на двух слипшимися синюшных глистов — «Тухлый».

Между тем, говорящий закончил. Я все еще не мог врубиться, что происходит, но ситуация становилась все интереснее. Это лучше чем нары в начала и в конце дня. Мне показалось или кроме меня по имени назвали еще одного. Я окинул всех взглядом. Ну конечно. Фамилию я его не расслышал, но имя запомнил. Магомед. Сомнений не было в том, кто носитель этого южного имени. Стоял он через двух от меня с не менее южным профилем. Я еще раз внимательно рассмотрел его уже при свете. Где-то я его видел. Не здесь. В прошлой жизни, той, что была за семь лет до этого дня, но все это было так далеко, что мало что уже можно было вспомнить. Тем более понять, где была жизнь, а где воспоминания о ней.

Все пришли в движение. Внутреннее волнение переросло во внешний трим. Задача была сложна для них, с одной стороны никто не понимал, что происходит и хотелось убежать, но не ясно было куда. С другой — никто, вроде, их не собирался убивать, ибо если бы хотели, то здесь их не было бы. Эти диаметрально противоположные сигналы встречались где-то между ушами и приводили тело движение с хаотичной амплитудой. Спокоен был только Хаски. Так я за глаза прозвал моего нового южного знакомого. За глаза — в прямом и переносном смысле. В отличии от большинства кавказцев, которых я видел, он имел ярко зеленые глаза, которые ему придавали схожесть с хаски. Я встретился с ним взглядом и кивнул, он кивнул в ответ. Где же я его видел?

Пока я ковырялся в голове, раздался еще один прорезающий свист, который срезонировал где-то под коронками.
— Вам, наверно, интересно, зачем вы все здесь, — спросил «голос».
Да уж, снизойдите.
— Жизнь каждого из вас не стоит и гроша. Все вы убийцы, мошенники, насильники и растлители.
— Огласите весь список, пожалуйста, — проскрипел кто-то.
Толпа загыгыкала. Растерянное лицо «Свистка» огладывало соседей и, ловя их взгляды, неуверенно скалилось, он хотел было что-то еще добавить, однако чувак наверху продолжил.
— Судьба ваша гореть в аду до скончания дней. Но каждый из вас все равно хочет хотя бы на день продлить свое жалкое существование.
— Слышь ты, овца. За базар ответишь? — «Свисток» все не унимался. Я знал это чувство. В первый день в Афгане у меня было что-то похожее. Страх перераставший в агрессию. Слепую и безумную. Из которой лифт вел либо наверх — в высший свет, либо вниз. В холодный, кривооклеенный дешевым кафелем морг. Мне повезло. Почти.

Да, это все было явно не сном. Спину и затылок, к которому прилип холодный мокрый шиворот, обмануть было невозможно. Я чуть оттянул его и посмотрел вниз. Штаны мои были в грязи, жижа тянулась от моих ботинок к выходу, как след размазанной газетой мухи. Каждое шевеление пальца в ботинках отзывалось тихим чавканьем. Я переступил с ноги на ногу, ботинки хрюкнули, выблевав еще немного грязи. Бежать сейчас, действительно, не имело смысла. Да и куда?
— Но сегодня даже у таких мразей как вы есть шанс.
«Свисток» опять что-то проскрипел, но я его не слушал. Я прикидывал, что это все может значить. Привезти на десятке машин сотню зеков, отстроить это все посреди лесов — не дешевое развлечение. И ребята со стволами были явно не из структур. Ни армия, ни милиция. Наемники. Нас долго везли сюда, значит, мы зачем-то нужны. Уже хорошо.
— Через неделю кто-то из вас получит свободу, а кто-то вернется в лоно матушки природы, удобрив эти прекрасные леса. За неделю вы пройдете семь испытаний. Смертельных испытаний. Вы будете спать вместе, есть вместе и выходить на испытания тоже вместе. Пятерками. Но вы не команда и никогда ей не будете, вы — зеки. Как вы выживите — дело личное каждого. В конце останется только один. Если останется.
Я еще раз подвигал пальцем — в ботинке опять зачавкала грязь. Больше ни единого шума в этом улее не было. Ни звука.
— Каждый раз перед испытанием вы будете получать подсказку, без которой никто из вас не сможет пройти это испытание. Перед и после испытания вас будут кормить, поить и лечить. Тех, кто выживет... Кроме вас в этих испытаниях участвуют и другие ваши собратья зеки, и тоже каждый сам за себя. И тоже каждый хочет выжить. Ценой вашей жизни, естественно. Через семь дней те, кто останутся живыми, встретятся в финале и останется только один. Победитель получает свободу и деньги. Добро пожаловать в наше телешоу.

Телешоу. Ну конечно. Это не прицелы снайперов блестели в темноте, а объективы. Нас все время снимали. Не удивлюсь, если и в автозаке были камеры. Я внимательно вгляделся в темноту под потолком, мог бы поклясться, что оттуда на нас смотрели пара стеклянных глаз. Выходит, все это просто шоу. Чей-то вечерний отдых у телевизора с пивом в руках. Конечно, странно, что вот так: что зеки, что где-то не пойми где, все эти игры в зарницу. Но, в конце концов, в такое время живем, что уже нечему удивляться. Можно было расслабиться.
 
Стоящие вокруг, видимо, еще не врубились о чем шла речь. Тупо щелкали клювом, и по движении глаз было ясно, что в головах их происходят мучительные, недоступные им, к сожалению, мыслительные процессы. Только Хаски был спокоен и внимательно изучал пространство вокруг: выход из улея, охрану, леса ведшие наверх. Видимо, он в голове прокручивал те же мысли, что сейчас вращались в моей.
— Есть четыре правила, которые нельзя нарушать.
— Слышь ты, — ожил вдруг «Свисток». — Шоу, бля. Вертел я тебя и все твое шоу.
— Правило номер один. Не пытаться убежать. Наказание — смерть, — продолжал «голос», не обращая внимания на «Свистка».
— Правило номер два. Не сопротивляться охране. Нарушение — смерть.
— Але, мудила, я с тобой говорю, — не унимался наш дерзкий знакомый.
— Правило номер три. Не убивать друг друга. Нарушение — смерть.
— Правило номер четыре. Внимательно слушать и выполнять все, что вам говорят. Нарушение...
В эту секунду прозвучал тот самый резкий звук. Не успел я скислить свое лицо от резкой боли в ушах, как сбоку громыхнуло. Я не столько услышал, сколько ощутил его всем своим тело. Знакомое ощущение опасности. Боковым зрением я уловил вспышку справа. Когда я довернул голову, все уже было кончено. «Свисток», вернее его тушка, лежал в ломанной позе. Груда человека. То, что секунду назад было его головой, равномерным слоем растеклось по сырой земле и бревнах улея. Дым еще не успел развеяться, когда конвульсии тела стихли. Снаружи я услышал взволнованнее выкрики и суетливый шум. Но внутри было тихо, не считая свиста в ушах и звука фантомного грохота, который закольцевался в голове. В улей зашел еще один охранник. Видимо, проверить, что за пальба. Увидев свежеокрашенный пол и стену, он спокойно развернулся и вышел. Судя по всему, «маляры» работали здесь часто. Наш поезд, пролетев станции «неясная» и «опасная», прибыл в конечный пункт — «смертельная». Просьба всем освободить вагон.
— А теперь вас проводят к апартаментам, — подытожил Голос.
Опять раздался этот мерзкий свист, и в темноте что-то зашевелилось. Дунуло влажным землянистым воздухом, который лип к лицу и холодил щеки. Это чуть привело мозги в порядок.

В темноте образовался слабый просвет. Напротив входа в улей, был такой же выход только поменьше раза в три четыре. Все это время он был задернут плотным брезентом, поэтому сразу его заметить было не возможно. Сейчас же брезент был отведен в сторону. В проеме боком, чуть нагнувшись, стоял здоровенный чел. Спиной он упирал отведенный брезент к косяку. Сзади я услышал шуршащие о щепки подошвы.
— Идите, не заставляйте меня повторять третье правило.
Дважды меня просить было не нужно. Мне как-то разом все это надоело. Все эти перемещения последних дней с мешком на голове, которые я действительно считал последними. Тяжелый сон на дне автозака, разбитая щека, холодная грязь, которая как дерьмо стекала в ботинки. Голод и усталость. Стоять тут смысла было мало, бежать — тем более. Так что разумнее всего было идти, куда скажут, а там видно будет.

Я оглянулся. Кто-то неуверенно смотрел на выход, кто-то поглядывал на растекавшуюся лужу крови, отступая от ее лучей, тянущихся к ним. Один из охранников взял тело за ногу и поволок дальний угол. Другой взял стоящую рядом корзину и высыпал стружки на пол, прикрывая ими молекулы «Свистка». Досвистелся. Вход перекрывало несколько здоровяков, стоявших вряд. По облаку пара над их головами было ясно, что перед ним сейчас стоит такая же «пятерка», которая так же мало понимает, что они тут делают и тупо ждут своей участи.
Я медленно пошел в сторону черного хода с атлантом, подпиравшим кусок брезента. Лицо атланта, он был выше меня на голову, я так и не рассмотрел из-за маски. Но зыркал он на меня не добро. Тоже мне, застеснялся лицо показывать. Протиснувшись между ним и косяком, я вышел на задворки улея, если так можно сказать.
 
Ощущение было, что я мгновенно куда-то переместился. Только сейчас я понял, что я на воле. Да, вот в таких обстоятельствах, и жить мне наверно было только до завтра, но это была воля. Не кирпичный лабиринт обмотанный проволокой и пропитанный кислым запахом тысяч сгнивших душ, а свобода. Гул дизелей, гудение машин, крики, лучи прожекторов были где-то далеко. Передо мной была опушка леса, освещаемая луной. Чуть дальше темнел сам лес. Под ногами скрипели сверчки и если бы не оглядываться, то можно было себя на секунду обмануть и представить что идет не 95-й, а 83-й и этот лес, это знакомая с детства роща у речки. И сейчас я, ворча, найду куклу, которую забыл Катя и вернусь к машине, в которой меня ждут... в которой меня ждут... Но самообману было не суждено случиться. Из темноты выскочила рука и впилась мне в плечо.
— Стой здесь, — сказала рука.
Он был весь в черном, так что видна была только рука, попадавшая в луч света из улея. Я остановился. По теням, мелькавшим передо мной, я понял, что остальные так же выдавили себя из этой гигантской норы крота. Мне не хотелось оборачиваться. Я не знаю, где буду завтра и буду ли, поэтому хотел до конца насладиться этим видом и запахом прошлой жизни. Я присел и провел руками по влажной траве и умылся.
— Встать.
Остальные уже выстроились за мной в шеренгу. Атлант помогал им в этом, как куски головоломки, вставляя их в строй. Я поднялся. Надо было собраться и запомнить путь.
— Идете за мной, и без дураков, — приказала рука, на этот раз передергивая затвор.
Дураков не было. Опилок тут хватило бы на всех. Мы медленно побрели. Я начал отсчет: сорок восемь шагов на двенадцать часов, пятнадцать шагов на два часа, сто семь на девять...